Вор времени Пратчетт Терри

В додзё было полным-полно оттачивавших свое мастерство старших монахов. Лобсанг едва успел отскочить в сторону, когда мимо него пронеслась пара бойцов, руки и ноги их мелькали с невообразимой скоростью, нарезая время на все более тонкие ломтики; каждый пытался найти слабое место в обороне противника…

– Эй! Метельщик!

Лобсанг испуганно оглянулся, но окрик был адресован Лю-Цзе. Тинг, который, судя по новенькому поясу, только что получил третий дьим, с побагровевшим от ярости лицом наступал на старичка.

– Да как ты посмел войти сюда, чистильщик нечистот? Тебе запрещено быть тут!

Улыбка на лице Лю-Цзе слегка изменилась. Он выудил из-за пазухи небольшой кисет.

– Решил срезать путь, – пояснил он, достав из кисета щепотку табака. Похоже, он собирался скрутить самокрутку прямо на глазах у разъяренного, нависшего над ним тинга. – А у вас тут грязновато. Я определенно должен поговорить с человеком, который отвечает за уборку местных полов.

– Да как ты смеешь меня оскорблять! – завопил монах. – Убирайся к себе на кухню, презренный метельщик!

Лобсанг, съежившийся от страха за спиной у Лю-Цзе, вдруг понял, что в додзё стало очень тихо и взоры всех монахов обратились к ним. Кое-кто перешептывался. Восседающий в своем кресле наставник до-дзё – его можно было узнать по коричневого цвета одеяниям – равнодушно наблюдал за происходящим, подперев голову рукой.

Двигаясь утонченно и неторопливо, подобно самураю, создающему изысканный букет, Лю-Цзе аккуратно раскладывал табачные крупинки на листочке тончайшей папиросной бумаги. Что, разумеется, еще больше выводило из себя.

– Если не возражаешь, я предпочту выйти вон через ту дверь, – сказал он.

– Подумать только, какова дерзость! Значит, ты хочешь драться, о злейший враг грязи?

Монах отскочил назад и поднял руки, приняв стойку Хека. Резко повернувшись, он нанес удар ногой по висевшему рядом кожаному мешку, причем настолько сильный, что цепь, поддерживающая мешок, лопнула. Монах снова повернулся лицом к Лю-Цзе; руки его изогнулись, говоря о том, что он собирается начать атаку Змеи.

– Аи! Шао! Хай-иии… – завопил он. Наставник додзё поднялся.

– Остановись! – велел он. – Ужели ты не хочешь узнать имя человека, которого собираешься уничтожить?

Боец, не меняя позы, свирепо посмотрел на Лю-Цзе.

– Мне ни к чему знать имя какого-то метельщика, – заявил он.

Лю-Цзе наконец скрутил тоненькую самокрутку и подмигнул разъяренному монаху, чем распалил его еще больше.

– Знать имя метельщика есть большая мудрость, о юноша, – сказал наставник додзё. – И мой вопрос был адресован не тебе.

Тик

Джереми уставился на простыни.

Они были испещрены словами. Написанными его рукой.

Надписи переходили на подушку, а потом и на стену. Были и эскизы, оставившие штукатурке глубокий след.

Свой карандаш он нашел под кроватью. Он умудрился заточить его. Во сне. Он заточил карандаш во сне! И, судя по виду карандаша, он писал и рисовал несколько часов кряду. Конспектируя свой сон.

На краю стеганого одеяла обнаружился список необходимых деталей.

Сон, когда он его видел, был абсолютно понятен и прост. Словно молоток, палка или Гравитационный Регулятор Колесника. Джереми как будто старого друга встретил. А теперь… Он уставился на собственные каракули. Он писал настолько быстро, что не обращал внимания ни на пунктуацию, ни на пропущенные буквы. Но некоторый смысл уловить было можно.

Он читал о подобных явлениях. Основой многих величайших изобретений были сны или грезы. Взять, к примеру, Гепцибу Герпеса. Идея часов с регулируемым маятником пришла ему в голову, когда он, подрабатывая на общественных началах, управлял виселицей. А Вильфрам Белибертон? Разве он не говорил, что идея Рыбохвостного Регулятора пришла ему после того, как он обожрался лобстерами?

Да, во сне все было предельно ясно и понятно. А день показал, что предстоит еще немало потрудиться.

Из крохотной кухни за мастерской донесся звон посуды. Он поспешил вниз, волоча за собой простыню.

– Обычно я… – начал было Джереми.

– Тофт, фэр, – объявил Игорь, поворачиваясь к нему от плиты. – Флегка подрумяненный, йа полагайт.

– Откуда ты знал?

– Игорь умейт предугадывайт пожелания мафтера, фэр, – сказал Игорь. – Какая вундебар кляйне кюхен, фэр. Никогда не видайт ящик ф надписью «Ложки», в котором лежайт только ложки.

– Игорь, а ты умеешь работать со стеклом? – вдруг спросил Джереми, не обратив внимания на последнее замечание.

– Найн, фэр, – ответил Игорь, намазывая тост маслом.

– Нет?

– Йа не просто умейт работайт стекло, сэр, йа чертовфки здорово его работайт. Многие мои мафтера требовайт вефьма… фпецифичефкий прибор, который ты нигде не дофтавайт. А что именно надобляетфя?

– Как насчет попробовать построить нечто подобное? – спросил Джереми, расстилая на столе простыню.

Тост выпал из черных ногтей Игоря.

– Что-нибудь не так? – встревожился Джереми.

– Йа чувфтвовайт фебя так, будто кто-то ходийт моя могила, фэр, – ответил Игорь, чье лицо было откровенно потрясенным.

– Э… Но у тебя ж еще нет могилы? – уточнил Джереми.

– Это фигурная речь, фэр, – обиделся Игорь.

– Так вот, мне пришла мысль… построить такие часы…

– Фтеклянные чафы, – сказал Игорь. – Я знавайт такие. Мой дед Игорь помогайт фтроить фамые первые.

– Самые первые? Но это же всего лишь детская сказка! Мне они приснились, и я…

– Мой дед Игорь вфегда говорийт: то бывайт очень фтранные чафы, – поведал Игорь. – Этот взрыв, ну и вфе офтальное…

– Что? Часы взорвались? Из-за металлической пружинки?

– Не фовфем взрывайт, – ответил Игорь. – Мы, Игори, фо взрывами на короткой ноге. – Он пощупал свою ногу. – Найн, флучайтфя нечто… зер-зер фтранное. А мы, Игори, и фо фтранным на той же короткой ноге. И даже руке.

– Ты хочешь сказать, стеклянные часы действительно существовали?

Вопрос, казалось, несколько смутил Игоря.

– Йа, – кивнул он. – И в то же время найн.

– Вещи либо существуют, либо нет, – нахмурился Джереми. – В этом я совершенно уверен. Я специальное лекарство принимаю.

– Они фущефтвовайт, – сказал Игорь. – А потом, пофле, никогда не фущефтвовайт. Так фказывайт мне мой дед, а он делайт те чафы этими вот руками.

Джереми опустил взгляд. Руки Игоря были узловатыми и грубыми. Присмотревшись, он заметил широкие шрамы вокруг запястий.

– В нашем фемейфтве мы дорожийт фвоим нафледием, – гордо поделился Игорь, перехватив его взгляд.

– Ага. Типа… сам поносил, дай другому, аха-ха-ха, – сказал Джереми. Интересно, где он вчера оставил лекарство?

– Очень фмешно, фэр. Но дед часто фказывайт, что пофле вфе бывайт… как фон, фэр.

– Как сон…

– Мафтерфкая фтановийтфя фовфем другая. Без чафов. А Дебильноватый Доктор Фпрыг, который тогда бывайт мафтером моего деда, делайт фовфем не фтеклянный чафы, а извлечение фвета из апельфинов. Вфе поменяйтфя, фэр, да таким ф тех пор и офтавайтфя. Фловно ничего и не бывайт вовфе.

– Но сказка-то осталась!

– Йа, фэр. Нафтоящая мифтификация, фэр.

Джереми уставился на испещренную собственными каракулями простыню. Самые точные часы на свете. И всего-то. Часы, после создания которых отпадет необходимость во всех остальных часах, как сказала леди ле Гион. Человек, создавший такие часы, неминуемо войдет в историю отсчета времени. В книге говорилось, будто бы в эти часы заточили само Время, но Джереми всегда относился ко Всяким Выдумкам снисходительно. Часы просто измеряют время. Не было ни одного такого случая, чтобы расстояние попадало в плен к рулетке. Часы просто отсчитывают зубчики на шестеренке. Или… на свете…

Свет с зубчиками. Он видел такой во сне. Не тот яркий, небесный свет, а свет в виде возбужденной линии, волнами прыгающей вверх-вниз.

– Так ты сможешь… построить нечто подобное? – спросил он.

Игорь еще раз посмотрел на чертеж.

– Йа, – кивнул он. Потом показал на ту часть чертежа, где были изображены нескольких больших стеклянных сосудов вокруг центральной колонны часов. – И йа знавайт, что это такое.

– Мне сни… мне казалось, они должны как-то искриться, – сказал Джереми.

– Эти фофуды тайное, очень тайное знание, – сказал Игорь, пропуская слова Джереми мимо ушей. – Фэр, где-то здефь можно приобретайт медные штыри?

– В Анк-Морпорке? Легко.

– А цинк?

– В любом количестве.

– Ферную кифлоту?

– В бутылках? Конечно.

– О, йа, должно быйт, умирайт и попадайт небефа! – воскликнул Игорь. – Пуфкайт меня к медь, цинк и кифлота, фэр, и йа показывайт вам такие ифкры!

Тик

– Меня зовут, – сказал Лю-Цзе, опершись на метлу и глядя, как разгневанный тинг заносит руку, – Лю-Цзе.

В додзё воцарилась гробовая тишина. Боевой клич застрял в горле монаха.

– Аи! Хао-гнг? ОйляяяяОйляяяяОйляяяя…

Монах, казалось, не пошевелился, а просто сложился внутрь самого себя, перейдя из боевой стойки в позу до смерти напуганного, во всем раскаивающегося грешника.

Лю-Цзе наклонился и чиркнул спичкой по его незащищенному подбородку.

– Как тебя зовут, отрок? – спросил он, раскуривая измятую самокрутку.

– Его зовут грязь, Лю-Цзе, – сказал подошедший наставник додзё и дал пинка неподвижно застывшему забияке. – Итак, грязь, ты знаешь правила. Дерись с человеком, которому ты бросил вызов, иначе лишишься пояса.

Юноша в течение нескольких секунд оставался неподвижным, потом очень осторожно, почти нарочито осторожно, показывая, что никого не хочет оскорбить, стал развязывать пояс.

– Нет-нет, нам этого не нужно, – мягким голосом остановил его Лю-Цзе. – Вызов был хорош. Вполне пристойный «Аи!» и сносный «Хай-иии!» Давненько мне не приходилось слышать добротных боевых воплей. Кроме того, мы ведь не хотим, чтобы с него свалились штаны, да еще в такой момент, верно? – Он принюхался и добавил: – Особенно в такой момент.

Он похлопал съежившегося монаха по плечу.

– Главное – всегда помни самое первое правило, которому научил тебя твой учитель. А теперь ступай вымойся – кому-то из нас придется наводить за тобой порядок.

Потом он повернулся и кивнул наставнику додзё.

– Наставник, я хотел бы продемонстрировать молодому Лобсангу Беспорядочные Шары.

Наставник додзё низко поклонился.

– Все, что пожелаешь, метельщик Лю-Цзе.

Лобсанг поспешил за Лю-Цзе, а за его спиной раздался голос наставника додзё, который, подобно всем учителям, не упустил возможности закрепить наглядный урок:

– Итак, додзё! Каково же Правило Номер Один?

Так и не поднявшийся с колен монах тоже присоединился к дружному хору голосов:

– При встрече с лысыми морщинистыми улыбчивыми старичками веди себя крайне осторожно!

– Хорошее правило, кстати, – пробормотал Лю-Цзе, провожая своего нового ученика в следующий зал. – Я встречал немало людей, которым бы оно очень пригодилось.

Он остановился, не глядя на Лобсанга, и протянул руку.

– А теперь, будь так добр, верни лопатку, которую ты украл, когда мы с тобой познакомились.

– Но я даже не приближался к тебе, о учитель!

Улыбка продолжала играть на губах Лю-Цзе.

– О да, ты прав. Прими мои извинения. Обычный стариковский вздор. Разве не написано: «Я б и собственную голову потерял, не будь она приколочена»? Идем же.

Пол в этом зале был дощатым, а высокие, обитые войлоком стены были испещрены красновато-бурыми пятнами.

– Э-э, у нас есть такая машина в додзё для послушников, о метельщик, – сообщил Лобсанг.

– Но ваши шары сделаны из мягкой кожи, не так ли? – спросил старик, подходя к высокому деревянному кубу. На грани, обращенной в сторону длинной части зала, виднелся ряд отверстий, доходивший примерно до высоты человеческого роста. – И летят они достаточно медленно, насколько я помню.

– Э… Да, – согласился Лобсанг, наблюдая, как старик нажимает на очень большой рычаг.

Откуда-то снизу донесся лязг металла о металл, потом шум бурного потока воды. Из соединений куба со свистом стал выходить воздух.

– Эти шары – деревянные, – спокойным тоном сказал Лю-Цзе. – Попробуй их поймать.

Что-то чиркнуло Лобсанга по уху, потом вздрогнула от сильнейшего удара обитая войлоком стена, и через мгновение шар упал на пол.

– Может, чуть-чуть медленнее… – сказал Лю-Цзе, поворачивая рукоять.

Из пятнадцати выпущенных машиной шаров Лобсанг поймал только один. Животом. Лю-Цзе вздохнул и перевел рычаг в исходное положение.

– Молодец, – похвалил он.

– Но, метельщик, я не могу… – произнес юноша, поднимаясь на ноги.

– Я знал, что ты не сможешь поймать ни одного шара, – перебил его Лю-Цзе. – Даже наш неистовый приятель, оставшийся в соседнем зале, не смог бы это сделать. На такой-то скорости!

– Но ты же сказал, что сделал скорость поменьше!

– Только чтобы тебя не убило. Хотел испытать тебя. Наша жизнь – одно сплошное испытание. Пошли, юноша. Не стоит заставлять настоятеля ждать.

И Лю-Цзе, оставляя за собой след табачного дыма, двинулся дальше.

Лобсанг последовал за ним, почему-то чувствуя все возрастающее беспокойство. Этот старик действительно был Лю-Цзе, происшествие в додзё доказало это. Впрочем, он, Лобсанг, сразу это понял. Посмотрел на маленькое круглое лицо, на дружелюбный взгляд, устремленный в сторону разъяренного бойца, и понял. Но… простой метельщик? Без каких-либо знаков различия? Без статуса? Нет, статус все же был, потому что наставник додзё поклонился ему ниже, чем самому настоятелю, но…

А теперь Лобсанг шел за ним по коридорам, вход в которые под страхом смерти был запрещен даже монахам. Рано или поздно неминуемо должна была случиться беда.

– Метельщик, мне правда нужно вернуться на кухню, я ведь дежурю… – неуверенно произнес он.

– О да, Дежурство по кухне, – улыбнулся Лю-Цзе. – Чтобы развить привычку к повиновению и тяжелому труду, верно?

– Да, метельщик.

– И она развивается?

– О да.

– Правда?

– Нет.

– Должен сказать, не все так просто, как может показаться. А сейчас, отрок, – сказал Лю-Цзе, миновав арочный вход, – ты увидишь, что такое настоящее образование!

Лобсанг вошел в зал, больше которого ему видеть не доводилось. Лучи света врывались в огромное помещение сквозь застекленные отверстия в крыше. А ниже под присмотром старших монахов, осторожно ходивших по висевшим на тросах мосткам, не меньше ста ярдов в поперечнике, находилась…

Лобсангу приходилось слышать о Мандале.

Словно кто-то взял тонны цветного песка и разбросал их по полу, создав совершенно беспорядочно расположенные радужные завихрения. А среди хаоса боролся за жизнь порядок, переживал взлеты и падения, но постоянно разрастался. Миллионы беспорядочно кувыркающихся песчинок составляли часть узора, который, повторяясь, распространялся по окружности, отвергался другими узорами или сливался с ними, чтобы в итоге раствориться во всеобщем беспорядке. Это происходило снова и снова, превращая Мандалу в бесшумную яростную войну цветов.

Лю-Цзе ступил на выглядевший весьма непрочным канатный деревянный мост.

– Ну? – произнес он. – Что скажешь?

Лобсанг сделал глубокий вдох. Ему казалось, что если он упадет с моста, то скроется в бешеной пучине цветов и никогда, никогда не достигнет пола. Он заморгал и потер лоб.

– Весьма зловещее зрелище, – откликнулся он.

– Правда? – удивился Лю-Цзе. – Не многие так говорят. Обычно используют несколько другие слова. Типа «чудесное» или «великолепное».

– Что-то не так!

– Что именно?

Лобсанг схватился за канатные перила.

– Узоры…

– История повторяется, – сказал Лю-Цзе. – Они всегда одни и те же.

– Нет, они… – Лобсанг пытался вобрать в себя всю картину. Под узорами были другие узоры, замаскированные под часть хаоса. – Я имел в виду… другие узоры…

И тут он свалился с моста.

Воздух был холодным, мир вращался, а земля мчалась навстречу, чтобы заключить его в свои объятия.

И вдруг остановилась, всего в нескольких дюймах.

Воздух вокруг шипел, словно поджариваемый на медленном огне.

– Ньюгейт Лудд?

– Лю-Цзе? – сказал он. – Мандала – это… Но куда подевались цвета? Почему воздух стал влажным и запахло городом? А потом ложные воспоминания исчезли. Исчезая, они сказали: «Как мы можем быть воспоминаниями, если нам еще предстоит случиться? Ты помнишь только то, что происходило сейчас. А происходило следующее: ты карабкался на крышу Гильдии Пекарей, но вдруг обнаружил, что кто-то расшатал камни карниза».

И последнее умирающее воспоминание сказало: «Эй, это же случилось несколько месяцев назад…»

– Нет, мы не Лю-Цзе, о таинственный падающий отрок, – произнес голос, обращаясь к нему. – Ты повернуться можешь?

С огромным трудом Ньюгейт повернул голову. Он как будто весь увяз в смоле.

В нескольких футах от него на перевернутом ящике сидел коренастый молодой человек в грязном желтом халате. Он был немного похож на монаха, если бы не волосы, потому что волосы были немного похожи на совершенно отдельный организм. Сказать, что они были черными и собранными на затылке в хвостик, значило лишиться прекрасной возможности использовать характеристику «слоновастые». Это были волосы с индивидуальностью.

– Меня, как правило, зовут Сото, – заявил мужчина под волосами. – Марко Сото. Но я не буду утруждать себя запоминанием твоего имени, пока мы не узнаем, останешься ты в живых или нет, хорошо? Итак, ответь же: задумывался ли ты когда-нибудь о преимуществах духовной жизни?

– Прямо сейчас? Конечно! – воскликнул… «Гм, ну да, Ньюгейт. Меня ведь так зовут. Откуда ж тогда взялся какой-то Лобсанг?» – Я, э… как раз обдумывал возможность сменить род занятий!

– Весьма разумный карьерный ход, – согласился Сото.

– Это какое-то волшебство? – Ньюгейт попытался пошевелиться, но добился лишь того, что стал медленно переворачиваться в воздухе прямо над поджидающей его землей.

– Не совсем. Судя по всему, ты перекроил время.

– Я? И как это у меня вышло?

– А ты сам не знаешь?

– Нет!

– Ха, вы только послушайте его! – воскликнул Сото так, словно разговаривал с задушевным приятелем. – Думаю, потребовался вращательный цикл целого Ингибитора, чтобы твоя маленькая шалость не причинила непоправимого вреда всему миру. И ты не знаешь, как тебе это удалось?

– Нет!

– Значит, мы тебя научим. Тебя ждет сладкая жизнь и замечательные перспективы. По крайней мере, – фыркнул он, – куда лучше тех, что светят тебе в данный момент.

Ньюгейт попытался повернуть голову чуть больше.

– Научите чему?

Сото вздохнул.

– Опять вопросы, юноша? Ты согласен или нет?

– Но…

– Слушай, я даю тебе шанс на новую жизнь, усек?

– И чем этот шанс так исключителен?

– Нет, ты меня не понял. Я, Марко Сото, даю тебе, то есть Ньюгейту Лудду, шанс продолжить твою жизнь. В противном случае, причем в очень противном для тебя, эта самая жизнь очень скоро оборвется.

Ньюгейт задумался. Он чувствовал покалывание по всему телу. В некотором смысле он все еще падал. Откуда взялось это знание, он понятия не имел, но оно было весьма реальным, как булыжники прямо под ним. Если он сделает неправильный выбор, падение продолжится. Пока оно было отчасти даже забавным. Но, судя по всему, последние несколько дюймов будут до смерти неприятными.

– Должен признать, мне не нравится, куда сейчас движется моя жизнь, – сказал он. – Возможно, стоит рискнуть и избрать несколько иное направление.

– Отлично.

Оволосненный мужчина достал что-то из-под халата. Предмет чем-то напоминал сложенные в несколько раз счеты, но когда он стал их раскладывать, части, ярко сверкая, принялись исчезать, словно перемещались туда, где их не было видно.

– Что ты делаешь?

– Ты знаешь, что такое кинетическая энергия?

– Нет.

– Это то, чего у тебя в данный момент слишком много. – Пальцы Сото заплясали по бусинам, исчезая и появляясь вновь. – Полагаю, ты весишь порядка ста десяти фунтов, да?

Затем, сунув похожий на счеты предмет в карман, он зашагал к стоявшей неподалеку телеге. Что-то там сделал – Ньюгейт не заметил, что именно, – и вернулся.

– Через несколько секунд ты завершишь падение, – пообещал он, положив что-то на землю прямо под юношей. – Попытайся воспринять это как начало новой жизни.

Ньюгейт упал. На землю. Воздух вспыхнул ослепительным лиловым светом, груженая телега на противоположной стороне улицы подпрыгнула на фут и с грохотом развалилась. Одно колесо укатилось прочь по булыжной мостовой.

Сото наклонился и пожал безвольную руку Ньюгейта.

– Ну, как дела? – спросил он. – Не сильно ушибся?

– Немного больно, – ответил потрясенный Ньюгейт.

– Вероятно, ты все-таки тяжелее, чем кажешься. Давай-ка…

Сото подхватил Ньюгейта под руки и потащил в туман.

– А можно, я…

– Нет.

– Но Гильдия…

– Для Гильдии ты больше не существуешь.

– Это глупо. Я числюсь в тамошних списках.

– Нет, не числишься. Мы об этом позаботимся.

– Каким образом? Историю нельзя переписать!