Брачная игра Уэйр Элисон

1559

Январь ознаменовался коронацией Елизаветы в Вестминстерском аббатстве. Накануне она явила себя народу, проехав по запруженным лондонским улицам. Казалось, в Лондоне собралась вся Англия. Люди теснили друг друга, вытягивали шеи, чтобы получше разглядеть проезжавшую королеву. Все дома были празднично украшены шпалерами, флажками, разноцветными лоскутами и гирляндами из еловых ветвей. Звонили колокола всех лондонских церквей; едва ли не с каждого перекрестка доносилась музыка, а народу не убавлялось. Лорд Роберт тщательно продумал и великолепно устроил всю церемонию, превратив проезд королевы в захватывающий спектакль под открытым небом. Елизавета радовалась ничуть не меньше простолюдинов. Особенно ее тронуло живописное панно, на котором в полный рост были изображены ее родители – король Генрих Восьмой и королева Анна. Глядя на холст, Елизавета не могла удержаться от слез, особенно когда кто-то в толпе выкрикнул: «Помните старину Генриха Восьмого? Глядите, он вернулся к нам в облике своей дочери!» Елизавета не уставала благодарить горожан за теплый прием.

– Я буду такой, какой и надлежит быть королеве, – доброй и заботливой к своим подданным, – обещала она, чувствуя ответные волны народной любви.

День коронации выдался снежным. Елизавета шла к аббатству, накинув плотный шелковый плащ с горностаевым подбоем. Она не стала тратиться на новый наряд для коронации, а надела платье Марии, в котором та короновалась пять лет назад. Сотни свечей освещали лица тех, кто удостоился чести быть приглашенным на церемонию. Пламя играло гранями драгоценных камней, отражалось на королевских регалиях и вспыхивало золотом на бесценных шпалерах ее отца, скопированных с полотен великого Рафаэля. Когда епископы представили Елизавету ее подданным, зал буквально затопили приветственные крики, заглушив гудящий орган и звонкие голоса труб. Стены старинного аббатства едва выдерживали эту лавину звуков. Ритуал избрания, ритуал принесения клятв, ритуал помазания. Затем Елизавету усадили в старинное коронационное кресло, а над ее головой подняли корону. В тот момент, когда корона увенчала ее голову, новая королева думала о своих родителях, переживая неописуемое ликование. Отныне она законная королева, и Бог вверил в ее руки управление Англией. Она долго и упорно боролась за эту корону, и теперь никому не удастся лишить ее королевской власти.

Через десять дней Елизавета открыла свое первое заседание парламента, восседая на золотых подушках и под балдахином с королевским гербом. Но не успела она снять с себя торжественные одеяния и предоставить обеим палатам заняться обсуждением насущных дел, как в Уайтхолл явился спикер парламента и депутация от палаты общин, прося аудиенции у ее королевского величества.

Елизавета неохотно вышла в приемную. Стены и резные колонны были покрыты листовым золотом, а черно-белые мраморные плиты пола устилали роскошные и весьма дорогие турецкие ковры. Великолепию зала королева противопоставила скромность своего облика, явившись в простом платье девственно-белого цвета. Но стоило ей воссесть на трон, и в ней увидели богиню. Неудивительно, что и спикер, и депутация палаты общин благоговейно опустились на колени.

– Сэр Томас Гаргрейв, – произнесла Елизавета, показывая свою готовность выслушать спикера.

Так будет всегда. Она искренне любила народ, но хорошо понимала разницу между народом и палатой общин.

– Ваше величество, мы явились с петицией от палаты общин, – заговорил заметно волнующийся спикер. Прежде чем продолжить, он проглотил слюну. – Мы полагаем, что для вашего блага и для блага вашего королевства вам стоило бы выйти замуж, дабы супруг освободил вас от тягот, посильных лишь для мужских плеч.

Елизавета вспыхнула, но промолчала. Краешком глаза она заметила среди придворных Роберта Дадли. Он внимательно смотрел на нее. Неподалеку стоял Сесил, который хмурился и кивал. Раздражение Елизаветы только возросло.

Словно не замечая недовольства королевы, сэр Томас продолжал движение по опасному пути:

– Правители смертны, но королевство живет веками. Если ваше величество не выйдет замуж, оставаясь, так сказать, целомудренной весталкой, это будет противоречить общественным интересам.

Елизавета заставляла себя держаться в рамках приличий, хотя от утверждений спикера, что королевские обязанности по плечу лишь мужчинам, ее лицо раскраснелось. Ее так и подмывало спуститься с трона и надрать этому Гаргрейву уши.

– Вы подняли один из самых неприятных для меня вопросов, – сказала она. – И в то же время меня радует искренняя забота моих верных парламентариев о моем благе и благе всего народа.

Она снова посмотрела в сторону Дадли и Сесила. Оба с жадностью слушали.

– Я решила оставаться незамужней, хотя весьма достойные принцы добивались и будут добиваться моей руки. Однако у меня уже есть супруг, и его имя – английское королевство.

Елизавета простерла руку, на пальце которой сверкало коронационное кольцо, и пылающим взглядом обвела зал:

– Всех, кто здесь присутствует… всех без исключения англичан я считаю своими детьми и родственниками. Сэры, я буду действовать так, как укажет мне Бог. Я никогда не стремилась к замужеству, однако я не стану полностью исключать такой возможности. Обещаю вам: наше королевство не останется без наследника. Что же касается меня, возможно, я удовлетворюсь тем, что на моем мраморном надгробии напишут: эта королева жила и правила в такое-то время, оставаясь девственницей, и девственницей умерла.

Произнеся эти слова, Елизавета кивнула коленопреклоненным посланникам палаты общин, сошла с трона и покинула зал, лишив спикера возможности что-либо ответить. Сесил, внимательно наблюдавший за королевой, в каждом ее порывистом движении видел едва сдерживаемый гнев. Он должен был последовать за ней и, не обращая внимания на ее раздраженное состояние, еще раз напомнить об опасностях, которые подстерегают незамужнюю королеву. Избранный ею курс иначе как безумием не назовешь!

Елизавету Сесил догнал в галерее, ведущей в ее личные покои:

– Ваше величество… ваше величество, позвольте вас на пару слов.

Королева направлялась в пустовавший зал, где обычно собирался ее Тайный совет.

– Чего тебе, Уильям?

Взгляд у нее был настороженный. Она знала, о чем он собрался говорить.

– Ваше величество, если вы не выйдете замуж, то не сможете родить наследников и передать одному из них трон.

– Уильям, неужели ты не понимаешь простых вещей? Если я выйду замуж и рожу детей, любой из моих сыновей без труда найдет себе сторонников и составит заговор, чтобы меня свергнуть. Я ведь просто женщина. Разве кто-то решится его порицать?

Сердитые глаза буравили Сесила, которому, казалось, нечего возразить. Однако доводы у государственного секретаря все-таки нашлись.

– Ваше величество, я прошу вас задуматься вот о чем. Если вы не родите детей, кто станет вашим преемником? Нынешний парламент полон решимости упрочить в Англии протестантизм. Вы и без меня знаете, что все ваши потенциальные преемники – католики.

Елизавета посмотрела на него сердито, однако Сесил был прав. Взять ту же Марию Стюарт, уже называющую себя королевой Англии. Ее поддерживает могущественная Франция, хотя по английским законам Мария считается иностранкой и претендовать на английский престол не может. Правда, французы в подобные тонкости английского престолонаследия не вникают. Мысленно (ни в коем случае не вслух) Елизавета склонялась к мнению, что куда более удачной претенденткой была Кэтрин Грей, но та всегда вызывала у нее досаду. Сейчас Кэтрин вовсю заигрывала с Испанией, надеясь, что король Филипп надавит на Елизавету и заставит новую королеву назвать ее своей преемницей.

Словно читая мысли Елизаветы, Сесил спросил:

– Неужели вы хотите, чтобы вашей преемницей стала леди Кэтрин Грей?

– Ни в коем случае! – резко ответила Елизавета. – Эта Кэтрин не более чем прелестный цветок, клонящийся туда, куда дует ветер. Ни мозгов, ни принципов.

– Ваше величество, я придерживаюсь такого же мнения. Хотя бы в этом наши взгляды совпадают. Я не перестаю молить Бога, чтобы Он послал вам мужа, а затем и сына, – сказал Сесил, делая страдальческое лицо.

– Чтобы Англия снова оказалась под властью короля? – взорвалась Елизавета. – Уильям, я же вижу тебя насквозь. Ты, как и большинство мужчин, считаешь, что женщине… не пристало править государством. Это якобы несвойственное ей занятие. Ты хочешь, чтобы меня на законных основаниях заперли в детской, а муж правил бы от моего имени. В очередной раз повторяю: ни за что!

Сесил вспыхнул:

– Ваше величество, я возражаю. Я никогда не хотел такого развития событий. Я едва ли не самый преданный ваш подданный. Не я ли помог вам утвердиться на троне?

– Конечно помог, и за это я тебе благодарна. Не подумай, будто я быстро забываю хорошее.

– Так укрепите свою позицию, выбрав себе мужа!

Глаза Елизаветы стали холодными и жесткими.

– И кого ты предлагаешь? – скривив рот, спросила она.

– Не исключено, что вашей руки будет просить король Филипп.

– Неужто ты забыл, как его ненавидели при дворе моей сестры? Да и народ не жаловал короля-иноземца. Тебе напомнить, как он втянул Англию в две разрушительные войны, в результате которых мы потеряли Кале – наше последнее владение во Франции? А еще вспомни, как жестоко он бросил королеву Марию!

– Ваше величество, я же не говорю, что вы непременно должны согласиться на его предложение. Может статься, что кто-то из достойных чужеземных принцев изъявит желание ради вас покинуть свою страну и будет всячески поддерживать вас в вопросах религии.

– Эти условия существенно сужают выбор, – язвительно заметила Елизавета. – Таких принцев в Европе можно пересчитать по пальцам. И я еще не знаю, устроит ли их положение принца-консорта. А если подходящих кандидатур не сыщется, что тогда? Предложишь мне выйти за обыкновенного аристократа? Представляю, какое жуткое соперничество это породит при дворе! И потом, такой шаг был бы оскорбителен для моей крови.

Сесил снова вздохнул:

– В таком случае, ваше величество, как вы намерены решать вопрос преемственности власти?

– С Божьей помощью через какое-то время он решится сам собой. Можешь мне верить, – заявила Елизавета. Утихшее было раздражение вспыхнуло снова. – Пойми, Сесил, у меня и без твоих назойливых напоминаний забот хватает. У меня нет времени думать о подобных… пустяках. Католики уже зашевелились. Пуритане тоже получили не ту королеву, о какой мечтали. Угроза со стороны Франции ничуть не уменьшилась. Шотландские протестанты отчаянно нуждаются в моей помощи. Мария Стюарт и Кэтрин Грей не оставили надежд скинуть меня с трона, а государственная казна пуста. Мне некогда думать о замужестве!

Раздражение улеглось, но страх не проходил. Елизавета чувствовала, как он бурлит в крови. У королевы имелись разумные и очень серьезные доводы в пользу незамужней жизни. К тому же пугало само упоминание о замужестве. Только один человек почти понимал ее, но даже он, зная Елизавету с восьмилетнего возраста, не знал всех ее секретов.

– Робин, пойдем прогуляемся, – предложила она, тронув Дадли за плечо.

Она нашла его в галерее, где висели портреты и карты. Роберт внимательно разглядывал карту североамериканских открытий Себастьяна Кэбота, но тут же оставил это занятие и последовал за королевой в ее личный сад. Даже в январе там было полно зелени. Они побрели мимо раскрашенных колонн, увенчанных позолоченным геральдическим зверьем. Фрейлины королевы, закутанные в меха и все равно дрожавшие от холода, держались на почтительном расстоянии. Можно сказать, что Елизавета и Роберт остались наедине. Холода Елизавета не ощущала. Она любила всякую погоду.

– Ты сам слышал, что сегодня изрекли посланцы от палаты общин, – сказала Елизавета, когда они свернули на дорожку, ведущую к Темзе. – Ей-богу, не понимаю, как я могу выйти замуж и оставаться королевой! Муж имеет власть над женой точно так же, как королева имеет власть над подданными. Роберт, ты лучше, чем кто-либо, знаешь, какой была моя жизнь, прежде чем Бог надел на меня корону. Наконец-то я освободилась от власти всех, кто подвергал меня опасностям или вынуждал делать то, чего я делать не хотела. Наконец-то мне не нужно озираться по сторонам. Я люблю свою власть. Я чувствую себя освободившейся. Но скажи, какая власть, какая свобода останутся у меня, если я выйду замуж?

– Все зависит от человека, за которого ты выйдешь, – немного подумав, ответил Роберт. – Нашлись бы мужчины, которые почли бы за великое счастье просто находиться рядом с тобой. О большем бы они и не просили.

– Зная мужчин, я в этом сомневаюсь, – возразила Елизавета.

– Рискну утверждать, Бесс, что тебе просто не встречались такие мужчины. А большинство других… да, они сразу же начнут повторять избитые фразы, что власть мужчины над женщиной от Бога.

– Возможно, мне действительно не встречались такие мужчины, – задумчиво произнесла Елизавета, не желавшая заглатывать наживку Роберта. – Но мне нужно, чтобы мои советники и парламентарии твердо усвоили, что мое незамужнее состояние меня вполне устраивает и на управлении государством никак не сказывается. Робин, ты хорошо знаешь многих из них. Пожалуйста, вбей это им в голову. Внушай им эту мысль при каждом удобном случае. Я уже устала пикироваться с Сесилом. Он тоже считает, что я обязательно должна выйти замуж.

– Бесс, Сесил – очень неглупый человек, но он искренне не понимает твоего упорного нежелания выходить замуж. Честно говоря, я тоже.

Елизавета остановилась. Вид у нее был подавленный.

– Робин, мне этого не объяснить. Могу лишь сказать, что я скорее предпочла бы уйти в монастырь или покончить с жизнью, чем поддаться чужому нажиму и расстаться со своей девственностью.

Роберт глядел на нее с сочувствием, однако доля скептицизма в его взгляде все же оставалась. Ходили слухи, что Елизавета вовсе не девственница. Роберта это возбуждало. Он не был моралистом, порицавшим каждую женщину, лишившуюся девственности вне брака. И вдруг сейчас Елизавета на полном серьезе заявляет, что скорее умрет, чем выйдет замуж.

– Бесс, давай посидим, – предложил Роберт, беря ее за руку и подводя к беседке. В теплое время года эта беседка бывала увита плющом, дававшим тень и прохладу. – Ты всегда была со мной откровенна. И ты знаешь: я ни разу не предал твое доверие. Скажи мне, чего ты боишься?

– Есть такое, о чем я не могу рассказать даже родственной душе.

Она дрожала, но явно не от холода.

– Бесс, вряд ли есть более родственные души, чем мы с тобой. Мы с тобой много пережили и перестрадали. Я знаю, сколько всего выпало на твою долю.

– Знаешь, но не все.

– Естественно, всего я знать не могу. Разве возможно заглянуть в сердце другого человека? Но я подозреваю, что твои страхи коренятся в далеком прошлом. Помню, ты в восемь лет уже признавалась мне в своем нежелании выходить замуж.

– Это было, когда казнили Екатерину Говард, мою третью мачеху. Казалось бы, восемь лет, совсем ребенок. Но даже тогда я знала, чту такое прелюбодеяние и государственная измена. Я слишком рано получила знания о подобных вещах. – В голосе Елизаветы звучала горечь.

– Из-за своей матери?

– Да. Когда казнили твоего отца, ты был уже вполне взрослым мужчиной. А когда казнили мою мать, мне не исполнилось и трех лет. Я была немногим старше, когда узнала о причинах казни Анны. Я росла, неся в душе этот тяжкий груз. Я и сейчас вздрагиваю, вспоминая кошмарные сны той поры. А потом казнили Екатерину, и былой ужас охватил меня снова. Я опять задумалась о гибели матери, и мои мысли были еще мрачнее, чем в раннем детстве. Вокруг меня хватало разговоров и сплетен о случившемся, так что, не присутствуя на казни, я очень живо представляла ее во всех подробностях. И если мне было худо, подумай, каково было моему отцу! Все его браки оборачивались для него мучениями и пытками. Мои мачехи менялись одна за другой. Двое умерли в родах. Если говорить о родственниках со стороны матери, никто не был счастлив в браке. Нескончаемые распри, имущественные споры, потоки грязи. Думаю, теперь ты понимаешь, почему я не могу спокойно говорить о браке или считать брак гарантией своей безопасности.

– Тебя страшат роды?

– Да, и я этого не скрываю. – Для Елизаветы было вполне естественным обсуждать с Робертом столь деликатные вопросы. – Однажды мой врач сказал, что деторождение может мне дорого стоить. И с тех пор…

Воспоминания были унизительными и даже сейчас заставляли вздрагивать. Доктор Хейк настолько испугал ее, что Елизавета поняла: никогда она не рискнет забеременеть.

– Я боюсь и другого. Рождение детей ограничило бы мою королевскую власть. Я бы выпала из привычной жизни. Все вокруг твердили бы, что мне нельзя волноваться. Такой удобный предлог, чтобы отобрать у меня власть.

– Твой страх вполне понятен. – Роберт осторожно прикрыл своей рукой ее руки. – Но тебя окружает много достаточно надежных людей. Я бы быстро усмирил желающих узурпировать твою власть. И не я один.

Роберт осторожно сжал ее пальцы. В его взгляде было сочувствие и… что-то еще.

– Бесс, ты ведь сказала мне не все. Чувствую, есть то, о чем ты не можешь или не хочешь говорить.

– Есть, но об этом я не расскажу ни тебе, ни кому-либо другому.

Елизавета неохотно убрала руку.

– Может, тебя страшит сама процедура зачатия? – спросил Роберт.

– Робин, ты слишком сильно давишь на меня!

– Бесс, не злись. Ты всегда высказывалась прямо и за словом в карман не лезла. Ты с детства умела за себя постоять. Если, как ты говоришь, я на тебя давлю, то с единственной целью – помочь.

Внутри Елизаветы что-то таяло. Как хорошо, что рядом с ней Роберт, всегда готовый успокоить. Положить бы сейчас голову на широкое плечо его парчового камзола и поддаться утешениям. Если бы он попытался ее поцеловать, она бы даже не возражала… или возражала совсем чуть-чуть. Несмотря на все страхи, эти разговоры об интимных делах действовали на Елизавету возбуждающе. Она желала Роберта, хоть и боялась. Поделиться же одной из самых мрачных своих тайн она не могла. Эту тайну она не поверит никому, даже Роберту. Слишком хорошо помнила Елизавета другого темноглазого искусителя.

– Ты уже помог мне, – твердо сказала она. – А теперь я должна идти и дать аудиенцию испанскому послу.

Граф де Фериа застыл перед ней в низком поклоне. Все эти недели Елизавета старалась избегать испанского посла, демонстрируя, что способна править самостоятельно, без оглядки на Испанию. Однако продолжать эту тактику было неразумно. Незачем злить короля Филиппа.

Большинство послов Елизавета встречала в общей приемной – испанского же посла она решила принять в своих личных покоях. Это считалось привилегией, ибо туда допускались особо выдающиеся или те, к кому королева благоволила. В личной приемной, за троном, одна из стен была украшена громадной фреской Ганса Гольбейна, где художник изобразил ближайших предков Елизаветы. Ее деда Генриха Седьмого и бабушку Елизавету Йоркскую, в честь которой ее и назвали. На переднем же плане был изображен Генрих Восьмой с Джейн Сеймур, родившей ему долгожданного наследника – Эдуарда Шестого. Величественная фигура отца буквально стягивала на себя все пространство зала, приковывая восторженные взгляды всех, кто удостаивался чести ее увидеть. Один из них признался Елизавете, что фреска пробудила в нем сознание собственного ничтожества. Королеве очень хотелось, чтобы подобные чувства испытал и де Фериа.

– Ваше величество, я прибыл с весьма особым посланием моего государя, – начал де Фериа.

Чувствовалось, что ему здесь неуютно. Испанец с опаской поглядывал на фреску, словно ожидая, что «простоватый король Хал» (такое прозвище было у Генриха Восьмого) спрыгнет со стены и разразится негодующими словами по поводу союза между Англией и Испанией, после чего повелит арестовать посла.

Елизавета улыбалась, хотя предпочла бы, чтобы де Фериа явился к ней без всяких посланий, тем более особых.

Совладав с собой, испанец заговорил в своей обычной цветистой манере:

– Король Филипп выражает надежду, что ваше величество по-прежнему заинтересованы в союзе двух королевств и что вы готовы скрепить этот союз согласием на брак с ним.

Елизавета редко теряла дар речи. Но сейчас она мучительно подбирала слова, одновременно стараясь, чтобы с лица не исчезла улыбка. Де Фериа не сводил с нее глаз. Послу Испании явно не нравилось это затянувшееся молчание. Он несколько изменил позу, чтобы не видеть устрашающей фигуры Генриха Восьмого.

– Я весьма тронута предложением его величества, за что выражаю ему свою благодарность, – наконец заговорила Елизавета. – Однако король Филипп должен понимать, что я разрываюсь между необходимостью выйти замуж и желанием сохранить свою девственность. Что же касается союза между нашими странами, на то есть очень веские и серьезные основания. Тем не менее я должна всесторонне обдумать предложение вашего государя и обсудить его с моими советниками. Я не исключаю, что Бог поможет мне прожить добродетельную, но безбрачную жизнь.

По всему было видно, что ее слова рассердили де Фериа, однако Елизавета не собиралась сдавать позиции. Если посол рассчитывал, что она тут же клюнет на предложения короля Филиппа, посчитав их особой честью, он жестоко ошибся. Оказаться в одной постели с этой испанской рыбиной? Никогда!

– Если ваше величество не выйдет замуж и не произведет на свет наследника английского престола, французский король не преминет этим воспользоваться, чтобы сместить вас и сделать королевой Марию Стюарт, – без обиняков заявил де Фериа.

– Что за чушь! – взорвалась Елизавета. Она даже вскочила с трона и сейчас, как никогда, походила на своего августейшего отца. – Если королю Генриху необходимо получить запоминающийся урок, я охотно преподам его – пусть только сунется. А заодно проучу и его вечно хнычущую невестку. Я знаю: французы и шотландцы неутомимы в своих заговорах против Англии. Но с какой стати мне их бояться? Или вы забыли, как мы колошматили их при Азенкуре и Флоддене? Пусть испытают на себе английскую мощь. Вдобавок еще и опозорятся на весь христианский мир!

Задыхаясь от негодования, Елизавета снова села. Де Фериа был потрясен. Неужели все англичанки столь свирепы? Он подумал о своей раздражительной английской жене. Вдруг и с ней случится подобная метаморфоза? Нет, с ней не случится. Вероятно, он сейчас наблюдал отрицательные стороны незамужней жизни. Послу вдруг очень захотелось вернуться на родину.

– Мне нужно время, чтобы обдумать предложение короля Филиппа, – несколько успокоившись, повторила Елизавета. – Через несколько дней я выскажу вам свои соображения.

Она чувствовала, что у посла буквально дрожат ноги, обутые в изящные испанские кожаные башмаки.

Союз с Испанией требовал тщательного обдумывания. Однако Елизавета постоянно ловила себя на том, что размышляет не о предложении короля Филиппа, а о Роберте Дадли. Сидя в общей приемной, в присутствии множества придворных, она и там ухитрялась постоянно бросать взгляды в сторону Роберта. Стоило его увидеть, и начинало биться сердце. Елизавета раздражалась, когда Роберт не сопровождал ее или не искал ее общества. Иногда он ненадолго отпрашивался, чтобы навестить жену. Елизавету захлестывала непонятная ревность. Бывало, она даже придумывала причину, только бы удержать Роберта при дворе.

Елизавета стала постоянно приглашать его в свою личную приемную под предлогом обсуждения государственных и иных дел. Иногда она следовала его советам. Сесилу это не нравилось. Он ненавидел Дадли и считал Роберта выскочкой. Этот малый был всего лишь королевским шталмейстером. Отнюдь не та должность, чтобы спрашивать его совета в государственных делах.

– Он сын и внук изменников, – предостерегал Елизавету Сесил. – К тому же он очень честолюбив. Попомните мое слово, ваше величество: он еще доставит вам хлопот!

– Что я слышу? – поморщилась Елизавета. – Думаешь, я развешиваю уши на каждое его слово? Прежде чем составить собственное, я выслушиваю множество других мнений. И не только от советников. Тебе ли жаловаться, Уильям? Ты бываешь у меня каждый вечер, и я всегда внимательно прислушиваюсь к твоим словам.

Сесил сокрушенно вздохнул:

– Ваше величество, между мною и Дадли все же есть некоторое различие. Я вхожу в число ваших советников, а лорд Роберт – нет. Мои советы имеют целью ваше благо и благо всей страны. Советы же Роберта Дадли направлены исключительно на благо его самого.

– Черт тебя побери, Уильям! Позволь мне думать собственной головой! – не выдержала Елизавета. – Ты недолюбливаешь Роберта, и это искажает твое мнение обо всем, что он говорит и предлагает. Уверяю тебя, он со всей страстью относится к своим обязанностям.

– И не только к ним, – вырвалось у Сесила.

– Не хочу знать, о чем таком ты говоришь, – отрезала Елизавета.

Это была отговорка. Из слов Сесила она поняла: другие уверены, что Роберт ее желает. От этой мысли у нее затрепетало сердце.

На следующей аудиенции де Фериа держался скованно. Елизавета предпочла этого не заметить.

– Брак, предлагаемый мне вашим государем, имеет свои сложности, – без прелюдий начала она. – Король Филипп был мужем моей сестры. А это переводит мой брак с ним в опасную плоскость кровного родства.

– Его величество рассчитывает с помощью его святейшества папы римского разрешить все щекотливые аспекты будущего брака, – не моргнув глазом ответил де Фериа.

Только еще не хватало, чтобы папа римский совал нос в английские дела! Парламент уже готовил закон об учреждении Англиканской церкви, главой которой станет не римский понтифик, а она, английская королева. Никогда более ее страна не преклонит колени перед Римом. Однако сейчас нужно вести себя дипломатично. Кто знает, сколько католических стран Европы ополчится против Англии?

– Любезный граф, вы забываете, что в Англии подобные союзы запрещены. Мой отец, да будет благословенна его память, расторг брак с Екатериной Арагонской, поскольку прежде она являлась женой его брата. Наша Англиканская церковь посчитала такой союз незаконным и кровосмесительным. Так что мой брак с королем Филиппом вызвал бы здесь немало ожесточенных споров. Да и я никогда бы не приняла папское постановление, противоречащее слову Божьему. Как видите, брак с мужем моей покойной сестры явился бы оскорблением памяти моего отца.

Судя по выражению лица де Фериа, он этого не видел.

– Однако еще не все потеряно, – уже мягче продолжала Елизавета. – Обещаю вам, что вскоре вынесу этот вопрос на обсуждение парламента. Я бы просила вас заверить короля Филиппа в том, что, если я когда-либо решу выйти замуж, я предпочту его всем остальным претендентам.

Перед ее мысленным взором всплыло лицо Роберта Дадли. Елизавета тут же прогнала эту картину. Такое просто невозможно.

Как она и ожидала, парламент в штыки воспринял перспективу ее замужества с испанским королем.

– Неужели ваше величество всерьез думает о браке с Филиппом?

– Брак с ним свел вашу сестру в могилу!

– Ваше величество, брак королевы Марии с Филиппом спровоцировал бунт, который едва не стоил ей короны. Вы не застрахованы от повторения тех событий.

Сесил, как всегда, был прав.

Елизавета поспешила успокоить встревоженных парламентариев.

– Я ни в коем случае не поступлюсь интересами Англии, – заверила королева. – Мои отец и мать были англичанами, и, в отличие от моей покойной сестры, во мне нет испанской крови. Но думаю, вы согласитесь, что было бы политически неразумно отталкивать короля Филиппа. Перед лицом французской угрозы нам необходим союз с Испанией и дружественные отношения с испанским королем. Не будем лишать графа де Фериа надежды на положительный ответ.

На воскресной заутрене в придворной церкви королеву насторожил понурый вид Роберта. Он только что вернулся из очередной краткосрочной поездки к жене. На обратной дороге Елизавета решилась заговорить с ним:

– Чем опечалена твоя душа, Робин? Сегодня ты даже не вслушивался в слова проповеди. На тебя это непохоже.

– Ничего особенного, ваше величество. Обыкновенные пустяки, – памятуя о чужих ушах, ответил Роберт.

– Не верю. Пустяки не делают лицо человека печальным и не заставляют хмуриться.

– Поверьте, ваше величество, это действительно пустяки, – уже с оттенком раздражения повторил Роберт.

Голова Елизаветы, как всегда, была высоко поднята, но от благостного состояния не осталось и следа.

«Наверное, я ему просто не нужна», – с горечью думала она.

Жена все-таки сумела завлечь его своими чарами. Елизавета часто думала об отношениях между Робертом и его женой. Лорд Дадли почти безотлучно находился при дворе. Она убедила себя, что Эми значила для него не больше, чем любимая лошадь. А вдруг она ошибалась? Что, если Эми – честолюбивая, расчетливая особа и понимает, как важно ее мужу постоянно находиться на глазах у королевы? Почести, награды, положение при дворе – ради всего этого Эми Робсарт готова жить в разлуке, довольствуясь редкими визитами мужа. Конечно, не приведи господь, но вдруг Роберт любит свою жену?

Желая отвлечься, Елизавета взяла книгу. Она старалась каждый день выкраивать три часа на чтение исторических книг. Читать она любила всегда. Но сегодня слова Геродота плясали у нее перед глазами. Елизавета читала, не понимая смысла. Так недолго и мигрень заработать.

Она никак не могла успокоиться. Уныние несвойственно Роберту. Если он пребывает в таком состоянии, случилось что-то серьезное, и необходимо узнать, что именно. Елизавета отложила книгу, позвала Кэт и велела своей камер-фрау сопроводить ее в покои лорда Роберта. Надо было видеть, как он обрадовался ее приходу!

– Бесс! – воскликнул просиявший Роберт. – Для меня это такая честь.

– Будет тебе! – отмахнулась Елизавета. – Я пришла узнать правду. У тебя что-то случилось. Кэт, обожди в коридоре, пока я поговорю с лордом Робертом. – И она захлопнула дверь перед самым носом рассерженной камер-фрау.

Комнаты, в которых жили придворные, всегда были тесными, и хотя покои, отведенные Роберту, считались одними из лучших, теснота ощущалась и здесь. Мебель и прочее имущество королевского шталмейстера занимали почти все пространство, оставляя лишь узкий проход. Но Елизавете очень понравился старинный дубовый стул, на который она и села, убрав оттуда раскрытую книгу.

– Смотрю, ты Кальвина читаешь. «Наставление в христианской вере».

– Там говорится о достижении спасения и оправдании тех, то умер за веру, – пояснил Роберт.

– Я читала его трактат. Должна сказать, что не согласна с Кальвином по всем пунктам.

– Я тоже расхожусь с ним во мнениях, но Кальвин дает обильную пищу для споров.

Оба замолчали.

– А теперь выкладывай, чту у тебя случилось, – потребовала Елизавета.

– Боюсь, моя жена серьезно больна, – чуть помешкав, признался Роберт. – Я не хотел отягощать тебя своими личными заботами. У тебя хватает собственных, более важных.

– Роберт, ты мой давний, верный друг. Если что-то заботит тебя, это заботит и меня. Чем больна твоя жена?

– Грудной недуг, – ответил он. – Опухоль. Поначалу жена не обращала внимания. Думала, рассосется. Но опухоль становилась все больше, и теперь… Зрелище удручающее. Что еще хуже, начались боли. Она сильно похудела и очень боится, как бы ее болезнь не оказалась смертельной. Она постоянно плачет. Я не знаю, чем ее утешить.

Елизавета знала двух женщин, страдавших таким же недугом. Обе умерли. Может, и Эми Дадли в скором времени умрет?

«Боже, прости меня, – мысленно прошептала Елизавета, шокированная столь немилосердным внутренним ответом на слова Роберта. – Негоже мне радоваться болезни соперницы».

Соперницы? Елизавета удивилась собственной дерзости и мысленно себя отчитала. Как такие мысли вообще могли появиться в ее голове?

– Твоя жена показывалась врачам? – спросила она.

– Я уговаривал ее. Умолял. Отказывается.

– Тогда я пошлю к ней доктора Хейка.

– Бесс, она не согласится на осмотр. Пойми, она очень боится услышать врачебный вердикт. А если у нее действительно то, чего мы оба так страшимся, ей не помогут никакие лекарства.

Сказав это, Роберт закрыл лицо руками.

– Я искренне сочувствую вам обоим.

С этими словами Елизавета осторожно коснулась его плеча. Эффект от ее дружеского жеста был удивительным. Роберт поднял голову. Их глаза встретились. Еще через мгновение он держал Елизавету в объятиях и целовал ее с такой голодной страстностью, будто собирался проглотить. Давно уже ни один мужчина не целовал ее так. Лет десять, если не больше. Все внутри Елизаветы пришло в необыкновенное возбуждение. Это было что-то, чему она не находила слов. Казалось, вот причина, по которой она родилась на свет. Хотелось, чтобы это мгновение продолжалось, растянувшись навечно… Потом откликнулось и ее тело, что было вполне естественно. Испугавшись, Елизавета отпрянула.

– Прости меня, Бесс, – прошептал изумленный Роберт. – Я повел себя слишком вольно. Но ты была настолько добра ко мне, а я настолько потерян, что забылся…

– Тебе не за что просить прощения, – возразила Елизавета, недовольная противоречием между собственными разумом и телом.

Глаза Роберта не отпускали ее, а руки по-прежнему обнимали.

– Я тебя так давно люблю, – прошептал он. – С того самого дня, когда увидел в Тауэре. Мы тогда оба были узниками. Но я не имею права на эту любовь. Ты королева, а я вдобавок еще и женат.

– Одно препятствие вполне преодолимо, если я того пожелаю. Второе, увы, нет.

Елизавету пугало вероломное чувство облегчения, которое она испытывала сейчас.

– Я не люблю Эми, – признался Роберт.

– Зачем же ты тогда женился на ней?

– Тогда я ее любил. В те дни она была совсем другой: молодой, горячей, веселой. Но те времена давно прошли. Эми не смогла и не захотела стать настоящей женой придворного. Ее тяготила лондонская суета, а я не выносил норфолкской глуши. Мы оказались из разных миров. Но все равно я отвечаю за нее, готов заботиться о ней и не хочу усугублять ее страдания.

– Однако все это не помешало тебе меня поцеловать, – заметила Елизавета.

Ее сердце ликовало, а тело испуганно сжималось при мысли о более тесной близости.

– Я люблю тебя, – повторил Роберт. – Я был бы счастлив стать тебе больше чем другом, но даже произносить подобные слова я не вправе, поскольку несвободен.

– Несвободен, чтобы сделать мне предложение? Ты это имел в виду? А ты слышал мои слова? Робин, я не хочу выходить замуж, так что успокойся.

– Эти слова, Бесс, я слышал, и не раз. Ты не хочешь выходить замуж. А любить ты хочешь?

Елизавета слегка оторопела:

– Все зависит от того, какой смысл ты вкладываешь в слово «любовь».

Роберт улыбнулся:

– Ты – королева. Я не могу ухаживать за тобой как за любовницей, ибо это даст обильную пищу для пересудов. А тебе нужно оберегать свою репутацию.

Умом Елизавета с ним соглашалась. Но одновременно в ней поднималось извращенное желание: ей хотелось, чтобы Роберт открыто волочился за ней, как за какой-нибудь фрейлиной.

– Тысячи глаз следят за каждым моим шагом, – возразила она. – Я редко остаюсь одна. Любой двор изобилует сплетнями. Но сплетни как репейник. Пристанет, потом отваливается.

– Сейчас мы с тобой наедине. Одному Богу известно, какие мысли бродят в голове Кэт, пока она томится за дверью. Ты понимала, что королеве не пристало одной входить в покои придворного?

– Я пришла на правах старого друга, дабы тебя утешить. А попытайся ты меня изнасиловать, Кэт сразу бы услышала мои крики.

– Помнится, я уже пытался это сделать, но тогда ты и не подумала звать на помощь, – лукаво улыбнулся Роберт.

– Потому что мне было приятно, – легкомысленно произнесла Елизавета, подавляя внутреннюю бурю. – Робин, если я решу одарить тебя королевской милостью, никто не посмеет мне возразить.

– Означает ли это, что я могу считать тебя своей избранницей?

Глаза Роберта были полны надежд.

– Робин, ты не должен говорить мне такие вещи, – прошептала Елизавета и тут же, противореча собственным словам, снова позволила себя обнять.

Нет, она никому ничего не обещала. Роберт – не исключение. Есть границы, которые она ни за что не переступит.

Вторым к Елизавете посватался эрцгерцог Фердинанд, младший сын императора Священной Римской империи.