Москва футбольная. Полная история в лицах, событиях, цифрах и фактах Савин Александр

В этой гимназии учились дети профессоров, врачей, инженеров, помещиков, священников, военных, купцов. 4-я гимназия была классической гимназией высшего разряда – с двумя древними языками, латынью и греческим, что давало право после ее окончания поступать в Московский университет. В этой гимназии сложился коллектив прекрасных преподавателей. Многие из них писали учебники по своим предметам. Физику преподавал К. Краевич, словесность – Л. Поливанов, математику – легендарные А. Малинин и К. Буренин. Преподавателей отличал творческий подход к процессу обучения. Например, Александр Федорович Малинин воспитывал в учащихся самостоятельность и критическое отношение к делу, проводя уроки так, что они превращались в состязание учеников с преподавателем и друг с другом.

Среди выпускников – «отец русской авиации» Н. Е. Жуковский, реформатор русского театра К. С. Станиславский, меценат С. Т. Морозов, академик А. А. Шахматов, философ Вл. С. Соловьёв, ученые П. Г. Виноградов и Н. Ю. Зограф, отец гениального композитора Н. А. Скрябин, оперный артист Большого театра П. А. Хохлов, зоолог С. А. Зернов, знаменитый доктор Федор Гетье – первый главный врач Солдатенковской (Боткинской) больницы, личный врач всех кремлевских вождей, врач А. С. Пучков – создатель и первый руководитель московской станции «Скорой помощи».

В 1804 году по высочайшему указу Императора Александра I для обучения детей купцов и мещан было создано Московское Императорское коммерческое училище с преподаванием английского, французского, немецкого и латинского языков. С 1806 года училище размещается в доме бывшего генерал-губернатора Москвы Петра Еропкина на Остоженке. В 1807–1808 годах здание расширил и перестроил архитектор Д. И. Жилярди. В Коммерческом училище учились историк С. М. Соловьев, уже знакомый С. И. Зимин, писатели И. А. Гончаров, М. Д. Ройзман и И. И. Мясницкий, ученые Н. И. Вавилов, С. И. Вавилов, В. М. Родионов, один из первых организаторов силикатной и цементной промышленности России И. Ф. Пономарев, режиссер немого кино, сценарист и актер Я. А. Протазанов. и др.

Вскоре гимназические дворы (кстати в одном из них, а именно во дворе 9-й гимназии, снимались сцены из фильмов: «Однажды 20 лет спустя», «Господин гимназист», «Дворы нашего детства», «Розыгрыш», «Александровский сад», «Казус Кукоцкого») стали уже малы для игры. Желающих погонять кожаный мяч было очень много. Играли класс на класс. В командах было по 40 человек. Всем хотелось играть! Что делать? Из соседних дворов и парков, в частности Басманного, их стали гонять, и юные футболисты решили перекочевать в Сокольники, на Ширяево поле. Здесь, а так же и на других Сокольнических пустырях, каждое воскресенье, или в праздник ранним утром они стали играть в футбол по всем правилам. Днем поле было занято взрослыми футболистами. На площадках, где ворот не было, их отмечали кепками, студенческими и гимназическими форменными фуражками, камнями, или стопками учебников и ученических тетрадей.

По инициативе Михаила Ромма вскоре был организован футбольный комитет четырех учебных заведений – 4-й и 9-й мужских гимназий, Александровского коммерческого училища и реального училища имени К. П. Воскресенского, располагавшегося на Мясницкой улице. Ромм и организовал в 1907 году первенство среди них. Матчи первого футбольного розыгрыша среди учащихся собирали очень много зрителей. Для того, разумеется, времени. В первую очередь, их приходили посмотреть школьники, даже из тех учебных заведений где футбол пока не культивировался, друзья и родители юных спортсменов, учителя. Останавливался, заинтересовавшись, и кто-то из праздной публики, которой в Сокольниках всегда было с избытком.

В первых встречах футболисты 4-й гимназии обыграли сверстников из реального училища (3:0), а команда 9-й гимназии учинила разгром своим визави из коммерческого училища со счетом 8:0! Учащиеся 9-й мужской гимназии со счетом 2:0 в финале обыграли коллектив 4-й гимназии и стали неофициальными чемпионами Москвы среди футбольных команд средних учебных заведений. Эти состязания произвели громадное впечатление на московских школьников, оказавшихся в числе зрителей. На следующий год уже 12 команд приняли участие в подобном первенстве. Команда Александровского коммерческого училища обыграла всех и стала чемпионом. В составе этой команды выделялись будущие игроки ЗКС Василий Житарев, Борис Николаев и Владимир Есаулов, а также будущий знаменитый конькобежец Никита Найденов.

К 1911 году в Москве уже было 32 команды средних учебных заведений. Турниры организовывали сами школьники: Леонид Смирнов, Михаил Ромм, Борис Николаев, ученики 2-й мужской гимназии (с 1835 по 1917 год она располагалась в бывшем особняке графа А. И. Мусина-Пушкина рядом с Елоховским собором, на площади Разгуляй. Сейчас эта улица называется Спартаковской, а в здании располагается один из факультетов МГСУ) Лев Фаворский, Константин Пустовалов, Николай Ермаков, Владимир Матрин и ряд других. И только в 1912 году организацию турниров взяла в свои руки МФЛ (мы к этому вопросу еще вернемся).

Начиная с 1905 года, футбол в Москве и под Москвой развивается повсеместно, но сосредоточением футбольной жизни оставалось Ширяево поле в Сокольниках. Здесь не было отдельных команд, а игры и тренировки проводились для всех желающих. Кто раньше пришел, тот и принимал участие в матче. Соревнования возникали мгновенно, неожиданно. Дело зависело от наличия мяча. Разговор капитанов был лаконичным и выразительным: «Состязнемся? – Состязнемся! – Сколько на сколько? – Сколько наберется. – Мяч есть? – Есть. – Судья наш? – По жребию. – Согласны». Демократия в чистом виде. Играли в сапогах, в ботинках, босиком, кто во что горазд. Нередко матчи кончались потасовкой. Дисквалификации не боялись.

Днем в воскресенье, или в праздник играли взрослые футболисты, у которых создалось какое-то ядро подобия настоящей команды. Эти группы состояли преимущественно из футболистов «Быково» и «Сокольников».

О том, что футбол уже появился в Москве, конечно же знали и англичане с Невского стеаринового завода. За 1904–1905 годы британская колония в Москве основательно выросла и «посвежела». Появились в городе и те, кто у себя на родине играл в футбол. Профессионалов среди них, правда, не было, но с азами футбольного мастерства многие были знакомы гораздо лучше, чем московские футболисты-самоучки. И вот, когда такая возможность представилась, англичане создали из своих соотечественников собственную команду. Позже ее назовут «Британским клубом спорта», или сокращенно – БКС. А вскоре британцы предложили русским футболистам с Ширяева поля устроить встречу.

В одно из воскресений 1906 года такая игра состоялась. Зрителей на игру пришло много – около 500 человек. Наверное, это был рекорд посещаемости футбольных матчей тех лет. Зрители (главным образом, из числа учащейся молодежи; пожилые люди, за исключением нескольких десятков человек на игры пока не ходили) стояли вокруг поля, никаких удобств, конечно, не было. В итоге, москвичи проиграли более опытным англичанам со счетом 1:8. С тех пор встречи между русскими и англичанами проводились на протяжении ряда лет регулярно. В течение одного года соперники проводили между собой до пяти матчей. Как вспоминал Л. Смирнов, долгое время класс игры московской английской команды казался русским футболистам чем-то недосягаемым. Но постепенно мастерство русских росло, и однажды, они даже добились почетного для себя счета 2:2! Это было большое достижение, и многим даже показалось, что «теперь-то мы уж точно будем бить англичан», но те, укрепив свой состав еще тремя приличными футболистами (благо выбор у них был большой), вновь стали легко обыгрывать горожан. Мастерства и опыта у москвичей пока явно не хватало.

Пришлось учиться азам футбольной премудрости. У тех же самых англичан, так как других знатоков, а уж тем более наставников этой игры, в Москве не было. Но дело это оказалось отнюдь не простым. Леонид Смирнов вспоминал: «Англичане никогда не выходили на разминку перед игрой (тогда это называлось тренировкой), не желая, видимо, показывать технику владения мячом русским футболистам. Скорее всего, они опасались, что мы быстро переймем их приемы и превзойдем в футбольном искусстве. Допустить такого родоначальники футбола не могли». А возможно, британцы просто считали русских не способными усвоить все тонкости исключительно английской игры, а потому и свое драгоценное время на них тратить нечего.

Не могли москвичи наблюдать и за играми англичан между собой на огражденной забором площадке Невского стеаринового завода, которая стала основной «тренировочной базой» заморских специалистов. Поэтому нашим молодым игрокам (самому старшему – 23 года, а средний возраст – от 18 до 19 лет; возраст же московских англичан составлял 30–35 лет) приходилось учиться, используя только увиденное во время встреч с английскими футболистами. За это короткое время необходимо было уловить все самое ценное, а затем по памяти проштудировать на своих тренировках.

Был и еще один источник получения футбольных знаний. За играми и тренировками москвичей на Ширяевом поле по выходным дням наблюдало все больше и больше зрителей. Были среди этой публики и иностранцы, работавшие в Москве. Некоторые из них просили у московских футболистов разрешения «попрактиковаться с кожаным мячом» и, как правило, получали такую возможность. В итоге часто оказывалось, что мастерство этих «специалистов футбольного дела» гораздо ниже, чем у наших, даже начинающих игроков. Но бывали и редкие исключения. Леонид Смирнов вспоминает троих футболистов, оказавшихся на практике действительно хорошими игроками, которые смогли показать русским много нового и ценного.

Один из них – уже знакомый нам Варбург. Слово Л. Смирнову: «Как-то бывший английский вратарь подошел и попросил разрешения поучаствовать в игре вместе с нами. Мы были не против. Он снял пиджак, встал в ворота и попросил, чтобы «ему побили». Мы стали наносить удары носком (иначе бить мы не умели), причем били носком даже по летящему мячу. В этом способе удара мы были большие «спецы». И вдруг на наших глазах голкипер вместо того, чтобы отбить летящий в ворота мяч кулаком, поймал его и подъемом ноги отправил в поле. Это было для нас откровением. И ловля мяча руками, и удар подъемом… Когда Варбург посмотрел на наши бутсы с ужасными носками, совсем недавно купленные в магазине Мюр и Мерилиз, он от удивления только развел руками. В таких бутсах нельзя было ударить мяч ни подъемом ноги, ни полуподъемом. Оказалось, что такой тип бутс вышел из моды лет пятнадцать назад за непригодностью. В лучшем же магазине Москвы эту английскую заваль продавали за солидные деньги. Скоро, правда, в Москве появились хорошие бутсы нового фасона немецкой фирмы «Скрум».

Не прошло и месяца, как мы научились бить по мячу не только носком, но и полуподъемом, ударом, который назывался «шутт». Это стало потрясением для вратарей. Удары носком шли в ворота на высоте 1,5–2 метра от земли и легко отбивались нашими московскими голкиперами. Теперь же при «шутте» мяч летел низко, и на кулак принять его никак было нельзя. В одночасье все наши голкиперы сразу «вышли из строя», и заменить их было некем, так как никто не практиковался отбивать низко летящие мячи, а тем более ловить их руками. Вскоре, однако, появились вратари, умевшие уже ловить мяч руками».

Другой иностранец – датчанин Нильсен (на русский манер его звали Петром Акимовичем, а служил он в Шведско-Датско-Русском телефонном акционерном обществе и был «доверителем» Торгового дома «И. С. Решетников и K°»; кстати, сын этого самого Решетникова – Борис Иванович, отлично играл в теннис и защищал ворота команд Быково и СКС) – научил русских футболистов некоторым приемам ведения мяча. Он показал им несколько несложных финтов, с помощью которых обходил с мячом изумленных москвичей, как маленьких. До этого же наши первые футболисты в нападении использовали другую тактику, перенятую у англичан. Нападающий, получив мяч, развивал максимальную скорость, и гнал его к воротам противника. Конечно, выбить такой мяч из-под ноги ведущего не представляло особой трудности, так как футболист мчался по прямой линии. Никакого понятия о передаче мяча своему партнеру тогда не было. Отдать мяч товарищу футболист мог только назад, и лишь в безвыходном положении. Быстрота и прямолинейность в действиях форвардов была, а вот виртуозности и оригинальности – никакой.

Русские оказались способными учениками и быстро схватили суть предложенного датчанином метода ведения мяча. Не прошло и двух недель, как некоторые их них уже научились применять обводку и достигли в этом большого совершенства. Особенно отличался в этом ученик Александровского коммерческого училища Василий Житарев. Нильсен же, научил москвичей как правильно, без отскока от подъема ноги, останавливать высоко летящий мяч ударом подошвы или пятки. Его ширяевцы назвали «пяточным» или «датским».

Третьим иностранцем, внесшим свой посильный вклад в обучение русских футбольному мастерству, стал швед Сандерс. Он показал, что бить по мячу можно не только полуподъемом внутренней стороной стопы, но и подъемом внешней стороны. Особенно эффективен был этот удар по быстро катящемуся навстречу нападающему мячу. Получался «хлесткий», сильный удар. Этот быстро привившийся на московской почве способ наши стали применять не только при ударе, но, и при ведении мяча. А сам удар в обиходе стал называться «шведка». Он и до сих пор так называется.

Знаковое для московского спорта событие произошло в 1905 году, через десять лет «после занесения футбола в Москву». Ежегодник 1912 года писал: «За это время игра успела уже окрепнуть; стали играть по точным правилам, стали сознавать, что игра «толпой», как это было вначале, не приводит ни к каким результатам, что необходимы определенная тактика, костюм и форма. Ряды футболистов пополнились многочисленными поклонниками этого спорта, число команд значительно возросло, интерес публики к игре стал подниматься с каждым годом. Выяснился недостаток в количестве и качестве полей; организация кружков сделалась насущной необходимостью».

И вот, в 1905 году по инициативе Р. Фульды и шестерых спортсменов «Ширяева поля» (Н. А. Носов, А. И. Вашке, С. Л. Зимин, Н. В. Шашин, Рудольф и Роберт Вентцели), в Москве создается первый официально зарегистрированный спортивный клуб – Сокольнический клуб спорта (СКС). В организационных вопросах футболистам как всегда помог А. Я. Торнтон. 24 августа Московский градоначальник генерал-лейтенант барон Георгий Петрович фон Медем утверждает Устав СКС.

Устав первого московского спортивного клуба гласит: «Клуб имеет целью распространение в Москве и ее окрестностях игры «лаун-теннис», как полезного для здоровья удовольствия». В примечаниях добавляется: «Кроме того, клуб имеет право устраивать и другие игры, летние и зимние, как: футбол, крикет, хоккей, кегли, крокет и тому подобные».

И далее: «Для достижения этой цели Клуб может устраивать: 1) с разрешения Московского градоначальника в Москве или ее окрестностях, упомянутые в п. 1 игры, в особых для того помещениях или ограждениях; 2) музыкальные и танцевальные вечера, спектакли, праздники, балы, маскарады и другие увеселения, с соблюдением всех установленных для сего правил и с надлежащего, каждый раз, разрешения».

На выгодных условиях руководству СКС удалось арендовать у городских властей 4000 квадратных саженей земли на Стромынке, сразу за Сокольнической пожарной частью (ее каланча сохранилась до наших дней), у самой остановки трамвая. Все, кто знает стадион братьев Знаменских, сразу поймут, что речь идет именно об этой территории.

Первым председателем СКС стал французский подданный, потомственный почетный гражданин Андрей Петрович Мусси, который возглавлял «Товарищество шелковой мануфактуры в Москве». Шелковую фабрику в Лефортовской части Москвы, на берегу Яузы, в собственном доме на Генеральной улице (сегодня – Электрозаводская, 27) открыл в 1871 году отец первого председателя СКС – купец 1-й гильдии Жан-Пьер (Петр Антонович) Мусси. А в июле 1881 года было утверждено «Товарищество шелковой мануфактуры», образованное в результате объединения двух шелкоткацких производств – наследников П. О. Гужона (основана в 1833 году) и П. А. Мусси. Первоначальный складочный капитал этого паевого товарищества, которое объединяло в своих стенах все процессы по изготовлению шелковых тканей, составлял 800 тыс. руб. В состав директоров Правления Товарищества шелковой мануфактуры входили Петр Антонович Мусси, Юлий Петрович Гужон, Джеймс (Яков) Данилович Торнтон и Александр Петрович Мейер.

Это было одно из крупнейших предприятий фабрично-заводской промышленности Москвы. В 1900 году оно использовало труд 2,5 тысяч рабочих и обладало паровыми двигателями общей мощность до 700 л.с. В 1917 году предприятие было национализировано, а в 1926 году получило имя П. П. Щербакова. Сегодня, некогда могущественная мануфактура Мусси, стала очередным деловым центром под названием «Ле-Форт».

Отметим также, что потомственный почетный гражданин А. П. Мусси входил в состав образованного в июне 1908 года Всероссийского союза лаун-теннис клубов (ВСЛТК), который возглавлял Артур Давидович Макферсон, а с 1910 года был действительным членом Замоскворецкого клуба спорта (ЗКС).

Другие руководящие должности в СКС заняли: Р. Ф. Фульда (почетный секретарь), Н. М. Кузнецов (почетный казначей), В. К. Жиро, С. П. Рябушинский, Н. А. Носов, Л. П. Шартрон и Роб. А. Вентцели (члены комитета).

Думается, что эти люди, вошедшие в руководство первого московского официального («правильного») клуба, заслуживают того, чтобы познакомиться с ними поближе (о Р. Ф. Фульде и Н. А. Носове мы уже рассказывали выше).

Николай Матвеевич Кузнецов был одним из восьми сыновей легендарного «фарворового короля» – Матвея Сидоровича Кузнецова, имя которого по праву стоит в одном ряду с именами таких великих российских предпринимателей, как Морозов, Рябушинский, Мамонтов, Сытин… За «полезную деятельность на поприще фабричной промышленности» тот был награжден дважды орденом св. Станислава 3-й степени, дважды орденом св. Анны 3-й и 2-й степеней, орденом св. Владимира 4-й степени, а за Парижскую выставку в 1900 году французское правительство отметило его Кавалерским крестом Ордена Почетного легиона.

В дореволюционные годы кузнецовские сервизы, вазы и чашки стояли в буфетах почти каждого дома – от крестьян и мещан до дворян. 1300 постоянных и 4000 временных рабочих трудились на заводах Кузнецова. Склады Товарищества находились в десяти крупнейших городах России. Продукция «фарфоровой империи» отличалась высоким качеством и была отмечена Большими золотыми медалями на выставках в Париже (1900) и Ташкенте (1890), дипломами Гран-при на выставках в Париже (1900) и Реймсе (1903), медалями разных достоинств в последующие годы. Фарфоровые и фаянсовые изделия фирмы пользовались большим спросом в Турции, Персии, Болгарии, Японии, Америке, Австрии, Индии и других странах. С 1892 года Товарищество было поставщиком Императорского двора.

Все без исключения Кузнецовы были членами старообрядческой общины Рогожского кладбища. В своих фабричных поселках они построили 7 старообрядческих церквей, 4 молитвенных дома, 6 школ, 7 больниц, богадельню, несколько спортивных плацев, бань и многое другое. В Дулево Кузнецовы содержали сразу четыре футбольные команды! В 1911 году, после смерти отца, Николай Матвеевич возглавил «Товарищество по производству фарфоровых и фаянсовых изделий М. С. Кузнецова» (до этого он длительное время занимал должность директора-распорядителя Товарищества). После революции, лишившись всех своих заводов и особняков, Кузнецовы приняли решение о переезде в Ригу, где осталась одна из принадлежащих им фабрик. Это производство Николай Матвеевич и возглавил. Знаменитые керамические бутылочки «Рижского бальзама»» изготовлены именно здесь. В 1938 году Н. М. Кузнецов скончался.

Французский подданный Виктор Клавдиевич Жиро был членом Московского автомобильного клуба, а «по совместительству» – директором-распорядителем Торгового дома «Жиро и Сыновья» с уставным капиталом 8 миллионов рублей, владевшего крупнейшей в Российской империи шелкоткацкой фабрикой в Хамовниках, известной в советское время под названием «Красная Роза», членом правлений Товарищества мануфактурной торговли «И. И. Дунаева Наследники», Хамовнического домостроительного общества, членом Совета Римско-Католической церкви св. Людовика и т. д. и т. п.

Предприниматель, банкир, коллекционер, меценат, выходец из знаменитой старообрядческой купеческой семьи, потомственный почетный гражданин Степан Павлович Рябушинский был директором Торгово-промышленного товарищества «П. М. Рябушинский с Сыновьями» (он заведовал торговой частью фирмы) и Товарищества Окуловских писчебумажных фабрик. Вместе с братом Сергеем основал первый в России автомобильный завод АМО.

С. П. Рябушинский вошел в отечественную историю как известнейший предприниматель и коллекционер, обладатель лучшей в России коллекции икон музейного значения. Со временем его коллекция превратилась в подлинную художественную сокровищницу. Собиратель планировал создать на ее основе Музей иконы, но 1-я Мировая война помешала осуществить замысел. В 1917 коллекция была разорена. Потом, в 1924–1928 годах отдельные иконы поступили в «Антиквариат», Оружейную палату, ГИМ, ГТГ, Пермский и Кубанский музеи.

Степан Павлович, кроме расширения семейных предприятий и управления ими, был активным членом старообрядческой общины, имел собственный автомобиль, возглавлял Московский клуб автомобилистов и Московское общество воздухоплавания, активно играл в теннис в клубных турнирах СКС. С. П. Рябушинский эмигрировал из России после 1917 года, жил в Милане.

Луи Павлович Шартрон владел золотоканительной фабрикой, что располагалась в Сокольниках, на Ермаковской улице (сегодня – улица Короленко).

Отец братьев Вентцели – австрийский подданный Альфред Иванович Вентцели – в московском купечестве состоял с 1882 года, владел большой (здесь трудилось до 200 рабочих) фабрикой кокосовых пуговиц в Лефортовской части, на Малой Переведеновке (это в районе современной Спартаковской площади), занимался торговлей своего товара в Зарядье и благотворительностью, был казначеем Австро-Венгерского вспомогательного общества в Москве, членом Русского фотографического общества. Проживал в собственном доме на Переведеновке вместе с супругой – Августой Васильевной.

Роберт Вентцели, отличный организатор и неоднократный чемпион Москвы по лаун-теннису, любимец Фульды, имел хорошие связи с уже существовавшей тогда Петербургской футбольной лигой, и стал в будущем главным инициатором и организатором футбольных матчей между командами двух столиц. В 1914 году он проживал вместе с женой – Ольгой Сергеевной – в переулке Сивцев Вражек, 44.

Об Альфреде Вентцели «Русский спорт» в 1909 году писал: «А. А. Вентцели, известный московский футболист и большой любитель тенниса, перешел в сторону воздухоплавания. Он хочет стать авиатором и сделал уже к тому первые шаги – построил планер и пробовал летать. Насколько серьезна затея г. Вентцели, покажет будущее. Отметим, однако, что он первый и пока единственный москвич, перешедший от проектов и теории воздухоплавания к практическим опытам». Известно, что в 1911 году А. А. Вентцели учился в Московской школе воздухоплавания (его семья спонсировала это заведение), но что стала с ним позже – мы, к сожалению, не знаем.

Вообще, о судьбе братьев Рудольфа, Роберта и Альфреда Вентцели, много сделавших для развития московского спорта, после 1914 года практически ничего неизвестно. Скорее всего, они, как австрийские подданные, были с началом военных действий высланы из Москвы. А в Книге памяти Иркутской области есть такая справка: «Вентцели Альфред Альфредович. Родился в 1884 г., г. Москва; австриец; б/п; отбывал административную ссылку в с. Назарово Усть-Кутского района Иркутской области. Арестован 14 апреля 1930 г. Приговорен: Особая тройка при ПП ОГПУ ВСК 31 августа 1930 г., обв.: по ст. 58–11 УК РСФСР. Приговор: расстрел. Расстрелян 13 сентября 1930 г. Место захоронения – г. Иркутск. Реабилитирован 29 марта 1989 г. заключением прокуратуры Иркутской области». Судя по всему, речь здесь идет именно об одном из наших героев.

Позже в состав комитета вошли Владимир (Владимир-Карл-Георгий) Эрнестович Цоппи, Александр Иванович Дёмин и Роман Васильевич Карнац (член Совета Евангелическо-Реформаторской церкви, совладелец Торгового дома «В. Ф. Карнац», карандашная и грифельная фабрика которого была первым промышленным предприятием такого рода в Москве), а кандидатами в члены комитета были Константин Алексеевич Васильев и потомственный почетный гражданин, владелец посреднической конторы Лев (Луи) Львович Ферстер.

Отец В. Э. Цоппи – обрусевший итальянец Эрнест (Эрнст-Иосиф-Карл) Яковлевич Цоппи – был купцом, потомственным почетным гражданином Москвы, членом Совета Французской церкви св. Людовика (как и В. К. Жиро), товарищем председателя Русско-Итальянской торговой палаты, занимал высокий пост гоф-маклера Московского биржевого комитета и члена совета Общества производства и торговли резиновыми изделиями «Богатырь». Владимир Цоппи окончил юридический факультет Московского университета, служил помощником присяжного поверенного, адвокатом. Неплохо играл в теннис (после Фульды занимал пост председателя Московской лиги лаун-тенниса и представлял эту организацию в Московском олимпийском комитете), хоккей и футбол. Он даже участвовал в матчах сборных Москвы и Петербурга в 1908 году. Активно занимались спортом в СКС и его старшие братья – Карл-Павел-Мария-Виктор и Лев-Роберт-Эдуард Цоппи, а также молодой Александр.

Но главной страстью Владимира Цоппи были театр и кино. В 1925–1927 годах он играл в Четвертой студии МХАТа, затем был актером различных театров. В 1930–1968 годах играл в кино небольшие острохарактерные роли: Директор цирка («Два – Бульди – два»), Американский фермер («Альбидум»), Апаш («События в Сен Луи»), Английский майор («Зангезур»), адвокат («Сестры»), Картасов («Анна Каренина») и др. При этом он не расставался и со спортом, в 20-е годы был членом московского общества «Пищевики».

Александр Иванович Дёмин был потомственным почетным гражданином, директором правления Товарищества Садковской мануфактуры «Дёмин Иван», фабрика которого располагалась недалеко от подмосковного Воскресенска. Сам он активно занимался спортом, частенько выходил на корт СКС с теннисной ракеткой. Вот такие персоны опекали первый московский клуб – СКС. Право же, похвастаться такими могучими покровителями (все – деловая элита Российской империи!) не может ни один, даже самый богатый суперклуб современной России. И как им только времени на все хватало?

Как мы видим, учредителями, руководителями и «спонсорами» СКС были, в основном, богатейшие люди Москвы династий Рябушинских, Носовых, Зиминых, Кузнецовых, Крестовниковых и др. Да и иностранцев среди них хватало. По этому поводу авторы книги «100 лет российскому футболу» пишут: «Сколько их было – Ричардсонов, Макферсонов, Вентцели и других иностранцев, не жалевших ни сил, ни времени, ни средств на развитие русского спорта и не получавших взамен никакой личной выгоды?! Не будь их, процесс становления отечественного спорта, и в частности футбола, затянулся бы на десятилетия. За все это Россия «отблагодарила» их своеобразным образом: одних объявила военнопленными и отправила на поселение, как это сделало царское правительство с немецкими подданными после начала Первой мировой войны, других вообще лишила жизни или выдворила за ее границы советская власть. К нашему стыду, о судьбе многих людей, стоявших у истоков российского футбола, после 1917 года мы почти ничего не знаем».

В советское время об этих людях предпочитали молчать, а уж если и вспоминали, то исключительно с негативным подтекстом. Не удержался даже глубокоуважаемый Андрей Петрович Старостин, который, вспоминая поездку сборной Москвы в Чехословакию в 1934 году, где он встретился с Р. Ф. Фульдой, писал: «…Мог ли я предположить, что встречу этого всемогущего футбольного деятеля много лет спустя, утратившим всю свою респектабельность, превратившемся в жалкого старика без рода и племени… Грустно было смотреть на этот обломок былого футбольного величия, когда старческой походкой Фульда, в сером поношенном плаще и шляпе, с обвисшими белыми усами двинулся к выходу со стадиона. Да, Октябрьская революция сказала свое слово и в футболе. Кто-то, подобно Фульде, не выдержал экзамена на право строить новую жизнь, оказался за чертой Родины, позднее горько раскаиваясь в своих ошибках. Кто-то, оставаясь по эту сторону черты, но потеряв возможность меценатствовать и своевольно распоряжаться в клубе, отошел от футбола. Но клубы от этого ничего не потеряли. Они продолжали существовать и в новых условиях стали широко привлекать к управлению общественный актив».

Членский взнос для действительных членов СКС первоначально был установлен в размере 10 рублей, плюс 5 рублей единовременный взнос при вступлении. Однако, вскоре взнос действительных членов был увеличен до 35 рублей, а вступительный до 15 рублей – сумма по тем временам очень солидная, заплатить которую мог в Москве далеко не каждый, что делало СКС узко привилегированным клубом столичной аристократии. Член-посетитель должен был заплатить 25 рублей (плюс 5 рублей вступительный взнос), член только футбольной секции – 10 рублей. Кроме того, каждый соискатель членства клуба должен был иметь рекомендации двух его действительных членов.

Несмотря на это, в 1910 году в клубе было 127 членов (103 мужчины и 24 дамы, из них: почетных членов – 1, пожизненных – 22, действительных – 62, членов-посетителей – 42), а к 1912 году их число возросло до 147 человек (в т. ч. 2 почетных и 69 действительных), но футболом из них занимались не более 40 человек. В 1912 году, по предложению Фульды почетным членом СКС был избран известный спортивный деятель из Петербурга А. Д. Макферсон.

Заметим, что в программе СКС сначала были только лаун-теннис (даже на эмблеме клуба были изображены сокол, а под ним скрещенные ракетки), хоккей и катание с ледяных гор на санях типа бобслея. На площадках СКС проводилось первенство Москвы по лаун-теннису, а среди лучших игроков клуба были братья В. Э. и Л. Э. Цоппи, Е. А. и В. А. Вербицкие, Роб. и Руд. Вентцели, Н. П. и В. П. Виноградовы, Р. Я. и В. Я. Серпинские, С. Л. и В. Л. Зимины, Л. Л. Ферстер, Ю. В. Эдельберг, А. Е. Шинман, В. Л. Штекер, И. В. Редерс, Р. Ф. Морель, Я. И. Бит, В. А. Калиш, В. Д. Кирпичников, Л. М. Постников, Н. В. Миквиц, В. Ф. Карш и др. Почти все перечисленные персоны были разносторонними спортсменами и вполне прилично играли в футбол.

Теннисисты клуба были одними из сильнейших в Москве. Кроме проведения чемпионата Москвы (победителям в парном разряде вручался Кубок А. П. Мусси), спортсмены СКС разыгрывали и ряд клубных переходящих кубков: Кубок Р. Фульды (в 1907 году он учредил переходящий кубок своего имени для московских теннисистов, который разыгрывался как чемпионат Москвы в одиночном разряде, а первым обладателем приза стал Рудольф Вентцели), Кубок В. Э. Цоппи (мужской одиночный разряд; Кубок А. И. Демина (мужской парный разряд); Кубок В. Л. Мандль (женский одиночный разряд); Кубок К. А. Васильева (микст). В 1907 году братья Роберт и Рудольф Вентцели стали первыми чемпионами России в парном разряде. В 1914 на площадках клуба проведен матч Россия – Франция.

Насчет футбола первоначально серьезного разговоров не было. Правление СКС, однако, увидев, что футбольные встречи стали привлекать значительное количество зрителей, решило извлечь из этого явления денежную пользу. В 1906 году была организована футбольная команда из игроков, «подвизавшихся» на Ширяевом поле, и футболистов «Быково», оборудовано футбольное поле. Территорию клуба оградили высоким забором. За вход на футбольные состязания со зрителей стали брать деньги.

К счастью, история сохранила для нас фамилии первых футболистов СКС: братья Владимир, Сергей, Дмитрий, Павел и Николай Виноградовы (их отец – известный купец Петр Гордеевич Виноградов, владел булочной, кондитерской, кофейней и пекарней, а мать – Анна Ивановна Виноградова – собственным домом на Мясницкой, 30), Сергей Зимин, Иван Казаков, Николай Слепнев, братья Роберт, Рудольф и Альфред Вентцели, Федор и Петр Федоровичи Розановы (Федор служил помощником присяжного поверенного), Андрей Вашке, Николай Шашин. Футболисты СКС играли в белых фуфайках с продольными синими полосами и в белых трусах.

Говоря о создании первого в Москве официального спортивного клуба и футбольной команды при нем, необходимо уточнить следующее. Один из лучших знатоков дореволюционного футбола Юрий Павлович Лукасяк в своей книге «Футбол. Первые шаги» совершенно справедливо отметил, что «цели, которые первоначально преследовали первые кружковцы, были довольно скромными: распространять тот или иной вид спорта, и с этой целью проводить совместно свободное время, совершать общие пешеходные и велосипедные прогулки, проводить общие собрания, устраивать музыкальные и танцевальные вечера, чаепития и т. д.

Проводимые внутри кружков соревнования не носили состязательного характера, всех участников можно было сосчитать по пальцам. Участвовать в соревнованиях считалось несолидным занятием для интеллигентного человека и отдельным спортсменам приходилось даже скрываться под псевдонимами, чтобы избежать неприятностей по службе». Это подтверждают и тексты уставов первых московских спортивных клубов.

В те годы СКС построил в сосновом бору недалеко от Сокольнической (Бахрушинской) больницы, за местной пожарной частью, у самой трамвайной остановки (из центра сюда ходили трамваи №№ 4 и 6) шесть грунтовых площадок для лаун-тенниса (со временем их стало восемь), более менее пригодное для игры футбольное поле в 1200 кв. саженей (а всего, общая площадь арендованной клубом земли составляла 9750 кв. саженей) и небольшой бревенчатый павильон, служивший летом раздевалкой, а зимой – буфетом. Имелся у СКС и собственный дом на Стромынке. Это было первое в Москве закрытое (т. е. окруженное забором) футбольное поле с хорошим (по тем временам) травяным покровом, с трибунами для зрителей в виде нескольких рядов скамеек. Поля на зиму заливались, здесь играли в хоккей. Через три года взяли в аренду еще 715 кв. саженей и соорудили высокую ледяную горку для катания на санях. Для катающихся (а в год их было около 3000 человек) рядом построили «теплушку».

«Русское слово» писало в 1908 году: «В Сокольническом клубе спорта закончено устройство грандиозных ледяных гор для катания. Они достигают высоты 12 аршин, и устроены специалистами-техниками по образцу распространенных в Швеции и Норвегии – с виражами, особыми для спуска санями. Катанье с этой горы стало любимым спортом высшего московского общества и иностранной колонии. Некоторые группы сняли у клуба определенный день в неделю для катания с этой горы». А в следующем году «Голос Москвы» отмечает: «В воскресенье на катанье в Сокольническом клубе спорта приехал Н. И. Гучков с дочерьми и члены клуба приветствовали в его лице городское управление. Катающихся было так много, так как катание предполагалось снять для синематографа. Катавшиеся были в белых костюмах и таких же шапках, Присутствовали Н. П. и А. П. Рябушинские, Сиу, Ферстер, Демин, Воронины, Алексеевы, Ю. П. Гужон, В. К. Жиро, А. П. Мусси, Р. Ф. Фульда; явился специалист—ансатор для снимков. Перед аппаратом проносились с горы сани во всевозможных фигурах Чествование Н. И. Гучкова было также запечатлено на синематографической ленте».

Р. Фульда был не только почетным секретарем СКС, но и страстным спортсменом. Он играл в лаун-теннис (это был его любимый вид спорта), пинг-понг, занимался фигурным катанием на коньках, недурно играл в футбол. При этом Фульда был человеком отчаянно смелым. 1 мая 1911 года он, вместе с пилотом Шарлем Жильбером, своим товарищем по СКС В. Я. Серпинским и Н. И. Штробиндером, со двора владения Свешниковой за Тверской заставой поднялся в воздух на аэростате «Катык» и пролетел более 50 верст. Через две недели Фульда повторил полет и, пролетев 150 верст, приземлился за Волоколамском, установив при этом собственный рекорд высоты – 2125 метров. А 24 мая того же года Фульда летал уже на Фармане военного типа, который пилотировал авиатор В. А. Лебедев. В 1910 году, находясь в Швейцарии, Фульда спускался на небольших санях с горы в Сен-Морице, избрав для этого самый опасный путь. Ему удалось развить скорость до 112 км в час, но на вираже он налетел на ледяную стену и был отброшен на 60 метров. Смельчака срочно доставили в больницу, где ему наложили на лицо 23 шва.

Фульда также провел через Государственную Думу закон о продаже земли для спортивных клубов не дороже 10 копеек за сажень. В 1908 году футбольное поле было расширено до 1450 квадратных сажен, что соответствовало международным правилам и позволяло проводить матчи с зарубежными клубами. Для увеличения плаца пришлось значительно передвинуть вираж знаменитой горы клуба, после чего он стал немного круче и короче. За свои большие размеры футбольное поле СКС получило в народе прозвище «лошадиное поле». А для футболистов в раздевалке был устроен душ! Фактически, это был первый столичный стадион, открытие которого состоялось 16 августа 1909 года матчем СКС и «Быково». Вход на футбольные матчи был платным – билет для взрослых стоил 40 копеек, для учащихся – 20 копеек.

Добавим, что этот стадион (ул. Стромынка, 4) – один из немногих, который сохранился в столице и действует поныне. До войны он назывался Стадионом коммунальников и медсантрудящихся «Красные Сокольники». Здесь было футбольное поле, площадки для баскетбола (3), волейбола (2), тенниса (4), городков (6) и легкой атлетики. Заведовал всем этим большим хозяйством В. Г. Седов. Сейчас здесь тренируются в основном легкоатлеты, а рядом построен крытый манеж, который называется «Зимним стадионом «Спартак».

Вскоре А. И. Вашке по каким-то причинам СКС покинул. Он вспоминал: «После того, как группа лиц арендовала на Стромынке землю и создала СКС, наша группа начала называться, в отличие от него, «Старые Сокольники», а затем мы решили организовать из оставшихся на Ширяевом поле спортсменов свой кружок, назвав его Кружок футболистов «Сокольники» – КФС. Мы разработали устав кружка и передали его для проверки нотариусу, который, исправив некоторые юридические шероховатости, но, не меняя его по существу, вернул учредителям. Впоследствии наш устав служил образцом для других спортивных организаций. Утверждение устава последовало 21 мая (по старому стилю) 1907 года. «Кружок футболистов Сокольники», официально зарегистрированный, основался на старом месте – на Ширяевом поле, где Общество физического воспитания предоставило ему павильон.

В первый год своего существования, очень скромного за неимением средств, Кружку пришлось потратить много сил на приведение в должный вид футбольного поля, где с 1895 года по 1907 вместо ворот стояли жерди с перекладинами и больше ничего. Интересно привести бюджет первого года КФС: приход 135 рублей, расход – 187 рублей, итого дефицит – 52 рубля. Стоимость мяча в то время была 8–9 рублей (столько стоили три пары простых сапог), сторожу за весь сезон заплатили 12 рублей».

Название КФС долгое время не приживалось. И в народе, и в печати новую команду все продолжали называть «Ширяево поле». Отметим также, что еще одна часть оставшихся после создания СКС и КФС без работы сокольнических аборигенов «трудоустроилась» в подмосковной Мамонтовке, где тоже была создана футбольная команда.

Вскоре футбол в Москве настолько развился, что Ширяево поле не могло уже обслужить всех желающих. Молодежь из средних учебных заведений стала играть почти на всех пустырях и площадях Москвы, даже на главном парадном плацу в Кремле. Ставили переносные ворота, а затем уносили их с собой.

Но говорить о том, что футбол уже стал полноправным членом спортивной жизни Москвы, было преждевременным. Пока это была случайная, нерегулярная забава с мячом весьма ограниченного круга людей. Ветеран московского футбола, первый президент клуба «Кожаный мяч» Михаил Сушков вспоминал, что футбол в те годы только «объявился в Москве. Слово «объявился» не случайно – футбол лишь показался, не более того, поскольку захватил москвичей далеко не сразу. Это был «черенок», прививавшийся на московской земле довольно медленно. Около десяти лет продолжался этот инкубационный период. Лишь к 1905 году сей «саженец» пошел в рост, один за другим стали появляться футбольные клубы. А вмести с ними – и футбольные болельщики…

Нынешний класс игры в кожаный мяч, как известно, складывался постепенно, футбольное мастерство росло от года к году в течение многих десятилетий. Искусство «боления», по-моему, достигло сегодняшней своей высоты сразу на самой же первой игре. Выше оно не стало. Выше некуда! Да, уже в ту пору непосвященный, глядя на футбольного зрителя, мог бы себе сказать: одно, дескать, из двух – то ли я попал на сбор религиозной секты, обряд которой понуждает ее членов доводить себя до полного исступления, то ли стал свидетелем какого-то таинственного коллективного помешательства. И он, непосвященный, чтобы скрыть негодование, вызванное столь разнузданным поведением зрителя, бранное слово «сумасшедшие» заменял более корректным «больные». Отсюда, наверное, и пошло «болельщик»… Впрочем, тогда говорили: «болейщик».

О том, что собой представляли первые футбольные матчи того времени, можно судить по воспоминаниям бывшего вице-президента Московской футбольной лиги, одного из основателей футбола в Орехово-Зуево, англичанина Гарри Чарнока. «Если можно было бы отодвинуть время назад, то, присутствуя на первых футбольных матчах, мы увидели бы усатых и бородатых парней, скопом бегающих за мячом по примитивному полю. Такой же примитивной была и техника, сводившаяся к ударам по мячу носком. Тактика также проста до предела: овладей мячом и бей по нему в сторону ворот противника.

Играли все, кто хотел. Каждый старался забрать мяч и забить гол, соперник же стремился отнять мяч, при этом на помощь к нему подключались все товарищи по команде, в результате чего нередко получался на поле клубок тел, в котором трудно было что-либо разобрать. Время от времени игроки охлаждали свой пыл лимонадом или пивом, корзина с которыми всегда стояла у кромки поля. Игра проходила с шумом и гамом, и только наступление темноты заставляло игроков расходиться по домам».

А вот что писал по этому поводу Леонид Смирнов: «Двадцать футболистов, за исключением двух вратарей, гонялись за мячом. Кто свой, кто чужой – разобраться было невозможно. Каждый старался только скорее ударить по мячу. В этой движущейся за мячом толпе ударов по ногам приходилось куда больше, чем по мячу. В ворота мяч попадал редко, чисто случайно, так что вратарям делать было нечего. Игрок, поставленный в ворота, считал себя обиженным, обойденным, не принимающим участия в общей игре. Очень часто такой вратарь уходил из ворот, не желая бездействовать, тогда как другие с упоением гонялись за мячом… По воротам тогда еще никто бить не умел. Мяч в ворота «загоняли». Очень часто при таком «загоне» мяча в воротах оказывалось до десяти футболистов – и своих, и чужих.

Надо также заметить, что никакого понятия о спортивных трусиках, майках и бутсах мы, первые футболисты, не имели. Играли в своем обыденном костюме: длинных брюках, в простых ботинках, а некоторые даже в сапогах. Мы видели в иностранных журналах фотоснимки амуниции футбольных команд, но нигде у нас еще такой не было. Были брюки чуть ниже колен и чулки для гольфа. Много лет прошло, пока мы дошли до трусиков, бутс и маек. Никто из нас долго не решался обнажить колени. Такое было тогда время, нравы были совершенно другие!..

Внедрению футбольного костюма в нашу жизнь помогли… мальчишки из детской команды «Быково». Родители не могли купить им еще одни брюки и обрезать их на уровне колен – это было просто дорого. Тогда они сшили им из легкой материи брючки с бретельками и это было первое подобие футбольных трусиков. Решились вскоре на это дело и взрослые футболисты, заказавшие у портных брюки гражданского покроя, но все-таки чуть ниже колен. На ноги футболисты надели… женские чулки. Революция футбольного костюма была совершена!

Только в 1907 году в Москве появились в продаже, правда, только в одном магазине «Мюр и Мерилиз», английские футбольные мячи, бутсы, фланелевые футболки различных цветов, гетры и щитки. До этого футбольные мячи выписывались из Англии». Кстати сказать, английские мячи на заре футбола представляли собой нечто среднее между круглым и овальным мячом для регби. В 1909 году появились в Москве круглые немецкие мячи, заменившие английские полуовальные».

Ну и, конечно же, заметной приметой первых футбольных матчей была грубость. Футболу в дореволюционной России до балета было ой как далеко! В. М. Фалин пишет: «Слабых духом и телом футбол просто-напросто отторгал и, хотя в него в подавляющем большинстве играли интеллигентные люди, на поле в них вселялся какой-то бес, и они разительно преображались. Даже от обычной чопорности англичан не оставалось и следа, а поэтому понятно удивление репортера после одной из встреч: «Игра прошла без всяких недоразумений, что случается крайне редко на матчах в футбол». В отчетах чаше звучало: «До перерыва большая часть игроков была перебита». Обычно матчи посещало несколько сотен довольно почтенной публики, которая на трибунах также резко преображалась и настоятельно требовала от игроков: «С ног его, убейте его». Перебранки между футболистами и зрителями были обычным делом, благо скамейки примыкали к полю. Не церемонились в выражениях и действиях по отношению друг к другу и сами играющие, а поэтому имелись случаи, когда в ходе матча они лишались даже зубов, уходили с поля все в синяках. Как же надо было поклоняться своему увлечению, чтобы после всего этого, невзирая на насмешки на службе и ломоту в теле, забрасывая все дела, отправляться на очередную игру?!».

Но при всем этом, нельзя не отметить, что зрелищно тот футбол был очень привлекательным. Может быть, с позиций тактических премудростей сегодняшнего дня он был примитивен по схеме расстановки игроков, но зато он представлялся более жизнерадостным, изобиловал индивидуальными поединками, был украшен частыми «пушечными» ударами по воротам и не давал скучать зрителям. Нулевых ничьих в этих матчах практически не было.

В свою очередь, Андрей Петрович Старостин в книге «Флагман футбола» отмечает, что отличительной чертой первых футбольных матчей был «звон мячей». Он пишет: «Колдовская музыка ударов по кожаному мячу с самых ранних лет поселилась в моем сердце, заняв в нем прочное место. Из всей звуковой гаммы, голосившей на все лады дореволюционной Москвы, не было для мальчишеского уха ничего более зазывного, чем эти барабанные удары – «бум, бум, бум». Едва заслышав их, я припускался бегом на эти звуки… Раньше так и говорили – пойдем постучим. Удары по мячу были слышны за квартал. Это сейчас футбол стал беззвучным. Бутсы и мячи стали другими – бутсы легкими, как тапочки, мячи эластичные, летающие. Сильнейшие отбойные удары беков ушли в область преданий, пушечные «шютты» форвардов с дальних дистанций живут лишь в воспоминаниях. Игра по принципу «сосед соседу», пас на короткую дистанцию никакого шума не производит.

Футбольные «предки» любили и умели бить по мячу, даже в самые давние времена – начала нашего века. Я свидетельствую об этом, как очевидец. Мощные «шютты» и «свечи» были мерилом умений футболистов обращаться с мячом – его техническая оснащенность определялась именно этими качествами. Бывало, бек… засветит мяч в поднебесье и публика, задрав головы, бурно аплодирует. Только многие годы спустя появилось ироническое… «для кухарок»…

Своего товарища дополняет Михаил Павлович Сушков: «Конечно, не тот был кожаный мяч. Никто тогда и представить себе не мог нынешнего блеска, виртуозности, мастерства… Однако, была в том футболе некая первородная чистота, цельность, непорочность. Служители его не искали в нем утилитарной выгоды. Вовсе не от бескорыстия – не было ее там, этой выгоды. Были одни убытки в виде всяких вступительных, членских взносов да штрафов…».

В связи с возраставшей популярностью футбола на страницах газет и журналов Москвы развернулась дискуссия о значении этого вида спорта. Примечательны в этом отношении две выдержки о футболе. Вот они. «Футбол – спорт не для слабых мужчин… Не только одни ноги должны быть эластичными и сильными – футбол требует еще здоровых легких и сердца. Если футболом занимаются люди здоровые, они не только укрепляют свое здоровье, но еще развивают почти все органы и мускулы тела. Благотворно влияние футбола на развитие ловкости и смелости. Футбол немыслим без присутствия духа и смелости и мало полезен без выдержки и энергии… Кто медлит, кто избегает встречи с противником, кто не способен в известные моменты напрягать все свои силы, тот никогда не попадет в ряды лучших игроков».

И еще: «Футбол следует признать полезной игрой и в общественном смысле. Чувство товарищества невольно прививается каждому участнику игры. Это один из самых дешевых и доступных видов спорта… Да, он часто приводит к несчастным случаям, но футбол не ответствен за неопытность и легкомыслие молодых игроков, не научившихся играть хладнокровно. При условии сохранения полного хладнокровия, при наличии известной тренировки опасность несчастных случаев при игре в футбол становится минимальной».

Мы уже отмечали, что в 1905 году в Москве наконец-то был организован «Британский клуб спорта» (БКС), который окончательно легализуется в 1909 году (хотя, официально устав БКС утвержден только 10 мая 1910 года) и на землях Невского стеаринового завода в Немецкой слободе (Салтыковская ул., д. 2) строит второе в Москве футбольное поле, которое, правда, из-за своих топографических особенностей просыхало только к осени.

Первое общее собрание членов-учредителей БКС состоялось 31 марта 1909 года, а уже через год только действительными членами БКС состояли 178 человек (27 дам и 151 мужчина). Это был своеобразный московский рекорд. Кроме того, почетными членами БКС были избраны московский биржевой маклер, председатель Московского общества любителей лаун-тенниса, член комитета Всероссийского союза лаун-теннис клубов Лев Федорович Юнкер, председатель СКС Андрей Петрович Мусси и петербуржец, спортивный функционер и меценат, председатель Всероссийского союза лаун-теннис клубов Артур Давидович Макферсон (единственный деятель дореволюционного спорта в России, удостоенный императорской награды «за труды по развитию спорта в России» – ордена Св. Станислава 3-й степени). Интересно, что один из почетных членов БКС был немцем, другой – французом, и только последний – «настоящим» британцем.

В 1910 году в распоряжении БКС были уже три песчаных корта для тенниса и выравненное футбольное поле. На территории стеаринового завода спортсменами был разбит роскошный тенистый сад с тремя беседками и клубным павильоном. В павильоне находились комитетская, комната для дам и обширное помещение для мужчин с душем и умывальниками.

Первым председателем (президентом) БКС стал Гедлей-Джордж Соломонович Годфрей (он сначала служил на заводе конторщиком, а потом стал его директором, состоял членом Русского фотографического общества, а с 1910 года – действительным членом Замоскворецкого клуба спорта), его заместителями («товарищами» председателя) – Федор Яковлевич Белль (братья Федор и Андрей Белль были совладельцами Торгового дома «Белль Джеймс-Эллерби с С-ми», который специализировался на поставке в Россию высококачественных инструментов, а кроме того, отличными теннисистами, победителями и призерами различных соревнований; оба брата входили в руководящий состав Московского общества любителей лаун-тенниса) и первый консул британского представительства в Москве майор Монтгомери Гров (иногда – Грове).

Посты вице-президентов занимали: совладелец московского предприятия фирмы «Фаберже», рожденный в Южной Африке англичанин Генрих-Аллан Андреевич Бо (с 1911 года член ЗКС, как и Федор Казалет – старшина Великобританской Англиканской церкви); инженеры Мартин Фомич Кокс (служащий машинного отделения конторы Кнопа) и Роджер Денисович Гильтенен (представитель Торгового дома и технической конторы «Сумнер Джеймс М. и K°»). В 1914 году их сменили Я. В. Гоппер и П. П. Пурмстон.

Секретарем клуба был игрок сборной Москвы Клемент Фомич Нэш (контора Сумнера), который начинал играть в Санкт-Петербурге за клуб «Нева» еще в 1904 году, а почетным секретарем – Артур Яковлевич Пульмен (он служил в Невском стеариновом т-ве, а его брат Карл был членом ЗКС). Первым казначеем БКС стал Аллан Карлович Гибсон (брат управляющего стеариновым заводом Карла Карловича Гибсона), на смену которому сначала пришел служащий конторы Сумнера Г. Уотсон, а того, в свою очередь, заменил известный футболист Георгий Фомич Ньюман (контора Кнопа). Пост почетного казначея занял «доктор химии» Норман Васильевич Гебгард (Невское стеариновое т-во; часто упоминается как Хебгардт или Гебхардт). Членами ревизионной комиссии состояли И. В. Ричардсон и Артур Андреевич Дикон.

Членами комитета БКС избирались: П. Я. Доон (Петр Яковлевич был органистом Англиканской церкви св. Михаила и представителем в России акционерной компании «Кодак»; в составе БКС первого созыва он играл защитником; иногда упоминается как Доун), П. П. Урмстон (Петр Петрович работал на Даниловской мануфактуре и состоял членом ЗКС), Томас-Джеймс Джонс, А. В. Паркер, В. Бинс, Г. В. Ауэ (служащий Торгового дома «П. К. Грошъ», сын инженера Василия Васильевича Ауэ, одного из активных деятелей Императорского речного яхт-клуба), А. Я. Смит (Альберт Яковлевич был другом Торнтона, одним из пионеров московского футбола, совладельцем механического и чугунно-литейного завода «О. Людвиг и А. Смит» на Б. Дербеневской ул.), О. И. Гольден (Остен Иванович и его брат Павел Иванович в 1910 года стали членами ЗКС, кроме того О. И. Гольден был и заместителем казначея в «Унионе»), В. Я. Буркгард, Г. В. Мерелиз, Р. И. Балдок, Р. В. Казалет и др.

Основной костяк клуба (здесь культивировали теннис, футбол, хоккей с мячом, легкую атлетику и другие виды спорта) составляли служащие на заводе и других предприятиях Москвы англичане. Как говорилось в Уставе клуба, он «учреждается с целью более близкого общения между собой проживающих в Москве и Московском районе Великобританских подданных и граждан Северо-Американских Соединенных штатов, а равно с целью доставить своим членам и их семействам возможность проводить свободное от занятий время с удобством, приятностью и пользой».

Были, правда, и исключения. Подданные других государств тоже могли стать членами БКС, если «они будут выбраны единогласно, при участии не менее 10 членов комитета клуба». Интересно, что в отличии от других московских кружков и клубов, членом Британского клуба мог стать любой человек, даже состоящий под судом и следствием, исключенный из другого клуба, профессионал и т. п. Если, конечно, ему позволяло гражданство. Членские взносы в БКС были вполне демократичными и составляли 10 рублей для действительных членов и 5 рублей – для дам. Оттачивали свое мастерство англичане за глухим забором, разыгрывая между собой товарищеские встречи по футболу и теннису.

В 1907 году регистрируются в качестве спортивных клубов и кружков, в составе которых были и секции футбола, Кружок футболистов «Сокольники» (КФС) и уже знакомое нам Быково, в 1908 году – кружок «Даниловцы».

Председателем КФС был А. И. Вашке, его заместителем – А. М. Слудников (вместе с братьями он играл в хоккей за РГО и в футбол за дачную команду Владыкино и ОЛЛС), а секретарем – В. Ю. Недрит. Позже Слудников и Недрит стали членами 1-го Русского гимнастического общества «Сокол». В Книге памяти Смоленской области о нем можно прочитать следующее: «Недрит Владимир Юрьевич, родился в 1884 г., Курляндская обл., дер. Додель; латыш; б/п; Смоленский облфинотдел, налоговый инспектор. Арестован 28 января 1938 г. 3 отделом УГБ УНКВД Смоленской обл. Приговорен: НКВД и прокурора СССР 23 февраля 1938 г., обв.: 58–4, 7, 11. Приговор: расстрел Расстрелян 3 марта 1938 г. Реабилитирован 23 августа 1957 г.». Какими ветрами его занесло в годы революции и гражданской войны в Смоленскую область – одному Богу известно.

Казначеем КФС избрали Николая Ильича Филиппова, а капитаном команды стал его брат – игрок сборной Москвы Александр Ильич Филиппов. Они были сыновьями Ильи Филипповича и Анны Анфиногеновны Филипповых, владельцев доходных домов и девяти булочных, имевших и кондитерские отделы, на Большой и Малой Бронных улицах, Тверском бульваре, в Камергерском и Богословском переулках, на Павловских улицах и переулках. В одном из таких домов-магазинов (М. Бронная, 6) находилось и правление КФС. Александр и Николай Филипповы – правнуки легендарного основателя хлебопекарного производства Максима Филиппова по линии Филипповичей (наибольшую известность в Москве и Петербурге получила ветвь Ивановичей). Играли в команде КФС и еще два Филипповых – Михаил и Сергей Ильичи. Позже из МКЛ пришел Владимир Николаевич Филиппов, но он родственными узами с Филипповыми-Ильичами связан не был.

Чуть позже в состав комитета КФС вошли В. С. Розенбеев (со временем ушел в РГО), А. И. Зейферт и В. С. Савостьянов (он заменил Недрита на посту секретаря правления). Основным цветом КФС стал белый, а на левой стороне груди красовался круглый фирменный значок клуба.

Команду «Даниловцы» (иногда ее называли «Даниловка» или «Даниловец») на удивление легко и быстро, организовал ткацкий мастер, а позднее главный механик Даниловской мануфактуры, обрусевший англичанин Джордж Ричард (на русский манер – Егор Ричардович) Бейнс (иногда москвичи называли его по фамилии Бенц, или Бинс), прошедший хорошую футбольную практику в БКС. Несмотря на солидный 45-летний возраст, Бейнс сохранял хорошую спортивную форму, нередко играл центрфорвардом команды «Даниловцы», или защищал ворота клуба. Он даже был голкипером сборной Москвы первого созыва, а затем стал одним из самых авторитетных рефери Москвы.

«Русский спорт» писал в 1909 году: «На Даниловской мануфактуре уже давно организована игра в футбол, и первая команда заключает в себе нескольких старейших московских футболистов. Играют часто, дружно и серьезно…». О каких старейших футболистах Москвы идет речь, корреспондент, к сожалению, не уточнил. По сути, созданный англичанином коллектив, стал первой рабочей московской командой, так как в ней играли исключительно трудящиеся фабрики. Англичане, проживавшие в Москве, были «шокированы» действиями своего соплеменника. Активная работа члена их колонии среди русских рабочих пришлась не по вкусу многим московским англичанам. И они решили дискредитировать начинание Бейнса, предложив помериться силами его рабочей футбольной команде с британцами.

Бейнс, наверное, совершил ошибку, что согласился на эту откровенную авантюру. На хороший результат он никак не мог надеяться. Так и вышло. Под смех собравшейся многочисленной английской публики русские проиграли со счетом 0:22! Этот разгром подорвал у даниловцев веру в лучшее, и в конце 1909 года команда распалась. Правда, в 1912 году ее реанимировали под названием «Даниловский кружок спорта», но она выступала только среди нелиговых любителей Замоскворечья. Вот, кто играл за «Даниловцев» в 1909 году: Царьков, братья Москалевы, Сверчков, Лич, Носов, Гаврилов, Голубев, Байков, Седоченкин, Бейнс. Но футболисты с игрой не распрощались. Уже скоро некоторые игроки первой рабочей футбольной команды играли во вновь организованном спортивном клубе ЗКС, председателем которого был все тот же Егор Ричардович Бейнс. Мы к этому еще обязательно вернемся.

В 1908–1909 годах список московских футбольных команд пополнили Общество физического воспитания (ОФВ) и «Унион». ОФВ выступало в рубашках сиреневого цвета и со временем имело пять полей – на Девичьем поле (зимой, как мы знаем, здесь был каток, на котором начинал свой путь в большой спорт легендарный конькобежец Яков Мельников, оставивший свой след и в истории футбольной команды «Торпедо»), на Пресне, Миуссах, в Останкино, Болшево, а еще одно поле – Ширяево, арендовало у городских властей.

Создано ОФВ было по инициативе уже знакомого нам доктора А. В. Марковникова и Карла Карловича Мазинга, а правление располагалось в здании учрежденного Мазингом частного реального училища (угол Антипьевского и Малого Знаменского переулка, между Волхонкой и Знаменкой). Создание ОФВ явилось следствием реорганизации в самостоятельную организацию Комиссии по устройству подвижных игр на открытом воздухе при Московском гигиеническом обществе. ОФВ отошло и все имущество этой Комиссии, включая и спортивные площадки.

В 1909 году с помощью собственных средств ОФВ и субсидий Общества «Унион» (оно вложило 250 рублей) была произведена частичная реконструкция площадки в Сокольниках. В частности, была перекопана и вновь засеяна травой футбольная площадка, приобретен железный каток весом около 23 пудов для укатывания грунта, построена новая бетонированная площадка для тенниса (большую часть времени ее занимали спортсмены «Униона») и реконструированы три старые. В павильоне построили новые шкафы для переодевания, в обоих раздевалках установили чугунные эмалированные умывальные столы с медными кранами и проведенной из железного бака водой.

Председателем ОФВ стал известный в Москве доктор по нервным и внутренним болезням, ярый пропагандист лечения алкоголизма методом гипноза и владелец частной лечебницы для алкоголиков, первый председатель Комиссии по устройству подвижных игр Александр Владимирович Марковников. Он же – автор популярной в то время книги «Подвижные игры на открытом воздухе, как метод физического воспитания и их постановка», один из первых организаторов массовых пеших экскурсий по Подмосковью, член Московского попечительства о народной трезвости и член правления Дорогомиловского общества трезвости, заведующий постоянными курсами по подготовке преподавателей физических упражнений при Московском обществе содействия физическому развитию, а с 1916 года – член Московского Спортивного Союза.

Членами комитета ОФВ состояли: доктор Г. Н. Сперанский (он стал заведовать новой пресненской площадкой), статский советник доктор И. И. Пенязев (казначей), дворянин В. К. Мазинг (секретарь), коллежский советник доктор Н. П. Померанцев (заместитель председателя, руководил сокольнической площадкой). Членами Совета ОФВ в разные годы были: М. Э. Лангер (заведовал площадкой на Девичьем поле, в 1918 году возглавил Московскую хоккейную лигу), В. В. Успенский, Н. В. Успенский, В. В. Белоусов (отвечал за миусскую площадку, позже его сменил Четвериков), С. А. Четвериков, Б. Е. Евдокимов, А. С. Петров, С. В. Петров, К. Я. Романовский, К. К. Калантаров (в его подчинении находилась останкинская площадка), А. Ф. Торопов, В. А. Жемчужников и др.

К началу 1910 года членами Общества состояли 127 человек. Первым председателем футбольного отдела ОФВ был избран доктор С. М. Никольский.

Из перечисленных выше фамилий (интересно, что почти все эти люди, бескорыстно отдававшие свое свободное время служению московскому спорту, были известными врачами, или преподавателями, а само ОФВ официально относилось к разряду медицинских обществ) наиболее интересны две – Мазинг и Сперанский. Познакомим же читателя с этими людьми. Они этого заслуживают. Известный математик, инженер и педагог Карл Карлович Мазинг – личность в истории Москвы уникальная. В дореволюционных справочниках «Вся Москва» указывается свыше десяти ответственных постов, которые занимал действительный статский советник Мазинг: гласный Московской городской думы, гласный Московского уездного земского собрания, председатель Московского отделения Императорского русского технического общества, Механико-технического ученого общества, почетный мировой судья и т. д. Он был награжден несколькими орденами, в том числе святого равноапостольного князя Владимира III и IV степени. Занимаясь самыми актуальными для Москвы вопросами – водоснабжением, канализацией, созданием телефонной сети, пилотными проектами «подземных железных дорог», прародителя современного метрополитена, К. К. Мазинг, однако, главным считал дело народного просвещения.

Он был владельцем и директором реального и коммерческого училищ, организатором первых вечерних школ – «рабочих классов», преобразованных после революции в рабфаки. Учебные заведения Мазинга были новым типом реального училища, отвечающего требованиям быстро развивающейся российской промышленности. В отличие от элитарной гимназии здесь учили не каким-то отвлеченным, а прикладным наукам и, разумеется, «наукам словесным», которые способствовали нравственному формированию свободной, независимой личности. Для своего училища Мазинг создает первый в России курс математики, впоследствии названный им «прикладной математикой» и включающий серию учебников по алгебре, геометрии и стереометрии. В своих воспоминаниях Андрей Вашке отмечал несомненные заслуги Мазинга в деле пропаганды здорового образа жизни, физкультуры и спорта, в том числе, и футбола, а также в устройстве площадок для подвижных игр по всей Москве. Кстати, правление ОФВ размещалось в Малом Знаменском переулке, в помещении училища К. К. Мазинга.

Членом правления ОФВ был и один из пионеров Комиссии по устройству подвижных игр Георгий Несторович Сперанский – выдающийся деятель отечественной педиатрии, пропагандист здорового образа жизни. В 1907 году он стал первым штатным сотрудником родильного дома в Москве, руководимого А. Н. Рахмановым. По сути, с этого момента берет свое начало становление системы охраны материнства и детства в России. На Лесной улице Сперанский открывает первую в Москве детскую консультацию, а в 1910 году на Малой Дмитровке – стационар на 12 коек – первое в России учреждение больничного типа для детей грудного возраста. Позже на Большой Пресне была открыта лечебница для детей грудного возраста на 20 коек, а при ней устроена постоянная выставка для родителей по воспитанию грудного ребенка.

Г. Н. Сперанский обладал неутомимой работоспособностью, активно занимался физкультурой (особенно он любил лыжи), физическим трудом, любил токарное и столярное дело, шил обувь, плел корзины. Научная, педагогическая, общественная деятельность Сперанского была высоко оценена: с 1934 г. он – заслуженный деятель науки РФ, в 1943 г. избран членом-корреспондентом АН СССР, в 1944 г. – действительным членом АМН СССР. Ему было присвоено звание Героя Социалистического Труда и присуждена Ленинская премия.

Вернемся к другим московским командам. В 1910 году были образованы Сокольнический кружок лыжников, спортивное общество «Вега», Новогиреевское спортивное общество («Новогиреево»), Клуб спорта «Орехово», Московский клуб лыжников, Измайловский клуб спорта и Замоскворецкий клуб спорта. Познакомимся с ними.

«Сокольнический кружок лыжников» – СКЛ, летом выступал на арендованной у общества «Вега» площадке, в районе Преображенской площади (3-я Петровская улица, приблизительно там, где потом построили стадион «Локомотив») в рубашках бирюзового цвета. Членский взнос составлял 7 рублей, плюс 2 рубля единовременный вступительный взнос, для членов-посетителей – 6 рублей. В 1912 году членский взнос для действительных членов увеличили до 10 рублей, а для членов-посетителей – до 8. Учредителями СКЛ стали М. С. Дубинин и А. И. Булычев (позже оба вошли в состав Московского олимпийского комитета), которые ранее четыре года стояли во главе сокольнической станции МКЛ. В 1910 году руководство МКЛ от этой площадки отказалось.

Устав СКЛ был утвержден 22 ноября 1910 года, а первым председателем правления клуба стал купец, известный спортсмен и организатор Михаил Семенович Дубинин (отец футболистов ОППВ Бориса и Владимира Дубининых; в 1916 году – председатель МФЛ). Заместителем председателя правления был Александр Иванович Булычев (он же – заместитель председателя Московской лиги лыжебежцев), секретарем – Александр Борисович Уткин, казначеем – Николай Борисович Мухин (позже он стал 2-м заместителем председателя, а место казначея занял Арсентий Николаевич Сизамский). Членами комитета были избраны Н. С. Кузьмичев и С. Г. Коняев.

Позже в состав комитета вошли Г. Г. Воронович, Я. П. Суконщиков, В. В. Брикашин, Н. А. Бункин (он стал 1-м заместителем), Р. В. Вандерлу (позже Роберт Валентинович представлял в МФЛ кружок ЧШКС), А. В. Верещагин, Г. М. Фролов, А. Н. Немухин и И. И. Гришин. В 1919 году М. С. Дубинин, А. И. Булычев и Н. Б. Мухин были выбраны почетными членами СКЛ. К 1911 году в СКЛ состояли действительными членами 131 человек, членами-посетителями – 49, сезонными посетителями – 74, членами футбольной секции – 32.

СКЛ образовался на Сокольничьей станции в результате раскола внутри ОЛЛС. Первое начинание кружка – переход в январе 1911 года на лыжах из Москвы в Санкт-Петербург, в котором участвовали А. Немухин, А. Елизаров, М. Гостев и И. Захаров. Они шли 12 дней и 6 часов при очень неблагоприятных условиях: мороз свыше 20 градусов, ветер, неподготовленность трассы. В память этого события СКЛ учреждает переходящий приз, передав его Московской Лиге лыжебежцев, созданной весной 1910 года, для ежегодного розыгрыша на трассе Звенигород – Москва с финишем в Сокольниках.

Как и практически все «лыжебежные» организации Москвы, спортсмены СКЛ начинают проводить состязания по летним видам спорта: легкой атлетике, футболу, теннису. Крупнейшие лыжные общества участвуют в 1910 году в создании Московской футбольной лиги, а затем Московской лиги любителей легкой атлетики, обзаводятся своими футбольными, легкоатлетическими и теннисными площадками. Отметим, что почти все первые футболисты СКЛ были и отличными легкоатлетами, одними из лучших в Москве. Вспомним, в частности, имена А. И. Булычева, А. Б. Уткина, И. И. Захарова, Л. С. Скворцова, А. А. Елизарова, М. М. Гостева, И. С. Воронцова, А. И. Тяпкина и др.

А один из пионеров отечественного лыжного спорта Александр Николаевич Немухин (отличный защитник сначала МКЛ, а затем СКЛ и дачной команды «Вешняки», капитан сборной лиги Казанской ж.д., с 1918 года член правления МФЛ, авторитетный футбольный рефери) в 1912 году стал чемпионом России в лыжных гонках на 30 км. В 1913 году Немухин вместе с Павлом Бычковым (и он великолепно играл в футбол, только за ОЛЛС) дебютировал на международных соревнованиях – Северных играх в Стокгольме. Немухин работал учителем рисования, в советское время рисовал плакаты на спортивные темы. Именно он – автор эскиза нагрудного знака к званию «Заслуженный мастер спорта СССР», учрежденному в 1934 году. В 1939 году Немухин и сам получил это почетное звание.

Эскаэловцы Николай Александрович Бункин (в будущем полковник медицинской службы) и Владимир Павлович Савин (в конце 20-х годов ушел в КОР), прославившиеся еще на дореволюционной лыжне, тоже отлично играли в футбол. Отменным центральным хавбеком был мастер лыжного спорта Виктор Григорьевич Григорьев. Этот список можно продолжать бесконечно.

Правление спортивного общества «Вега» (команда впервые предстала перед москвичами в апреле 1910 года, когда разгромила коллектив Коммерческого технического училища со счетом 6:0) базировалось в Хлудовом тупике, а плац находился на Разгуляе, около Преображенской заставы на земле Гучкова. Команда выступала в оранжевых рубашках (поэтому зрители называли игроков «Веги» оранжевыми, или желтыми) и отличалась высокими членскими взносами – 15 рублей для действительных членов (месячное жалованье среднеоплачиваемого рабочего), и 10 рублей для посетителей. Еще одна отличительная черта «оранжевых» – крайне низкая дисциплина. Команда частенько могла не явиться на состязание с противником, выставить на игру незаявленных в лиге футболистов, в результате чего ей регулярно засчитывались технические поражения, а однажды даже сняли с соревнований.

К 1911 году общество насчитывало 38 действительных членов и 27 посетителей. Руководили клубом Глеб Васильевич Морозов (председатель), Георгий Александрович Найденов (его заместитель), Евгений Евгеньевич Флинн (секретарь) и П. Р. Романов (казначей). Членами Комитета были А. В. Хлудов, Н. И. Гучков (выборный городской голова Москвы в 1905–1912 гг.), Н. К. Попов и Г. В. Морозов. В состав правления входило пять выборных старшин: С. А. Назаров, Н. К. Попов, А. М. Преображенский, П. И. Овсянников и Ф. К. Кук. В состав футбольного комитета входили также и капитаны команд. Членами ревизионной комиссии были избраны В. В. Хлудова, Н. И. Гучков и А. П. Фетисов.

Пожизненным и единственным почетным членом клуба был избран В. В. Прохоров. Играл ли он сам в футбол, что связывало его с «Вегой», какие такие необыкновенные услуги оказал футболистам – нам, к сожалению, достоверно установить пока не удалось. Вероятнее всего, именно Василий Васильевич был главным спонсором клуба. Личность эта настолько уникальна и, одновременно, загадочна (информация о Прохорове крайне скудна), что не рассказать о ней москвичам мы просто не имеем права. Потомственный почетный гражданин Москвы, дипломированный инженер-механик (он закончил ИМТУ), изобретатель, коллекционер икон (особенно любил Прохоров амурчиков и ангелочков с крылышками, чем-то похожих, по его словам, на летчиков), меценат, родственник по одной из боковых ветвей богатейших российских мануфактурщиков Прохоровых, разносторонний спортсмен.

Василий Васильевич Прохоров проживал в доме № 86 по Большой Ордынке, был внуком московского купца 2-й гильдии Козьмы (Косьмы) Емельяновича Прохорова, сыном Василия Козьмича Прохорова – одного из совладельцев большого «Товарищества мануфактур Козьмы Прохорова с сыновьями». Им принадлежали: Товарищество Юрьево-Польской мануфактуры, бумагопрядильная и ткацкая фабрики «Тоболка» (после революции – «Пролетарский авангард») и «Волочек» (при советской власти – «Парижская коммуна») в Вышнем Волочке, ткацкая фабрика в Клинском уезде, близ села Солнечная Гора (в 1911 году Прохоровы за неуплату долга были вынуждены передать фабрику барону Ф. Л. Кнопу, а предприятие получило название Фабрика хлопчатобумажного ткачества «Волокно») и другие мануфактурные предприятия. Правление товарищества находилось в Москве, управление осуществляла дирекция (она располагалась на Плющихе), куда входили Иван Козьмич, Василий Козьмич и Федор Козьмич Прохоровы.

Отметим также, что Козьма Емельянович Прохоров, среди прочего, состоял старостой церкви Покрова Пресвятой Богородицы при Александро-Мариинском институте на Пречистенке, в доме бывшей усадьбы кн. Долгоруких (архитектор М. Ф. Казаков). Приют для беднейших девочек-сирот был открыт на средства кавалерственной дамы В. Е. Чертовой в 1857 году, а в 1861 году переименован в Александро-Мариинское училище Пречистенского отделения Попечительства о бедных. Преобразовано в институт в 1899 году. Церковь была ликвидирована в конце 1918 года, а ныне в здании размещается Галерея искусств Зураба Церетели. Попечителем этой церкви был известный московский виноторговец и винопромышленник Петр Арсеньевич Смирнов.

В. В. Прохоров являлся членом Московского автомобильного общества, на своем «Фиате» неоднократно выигрывал различные гонки. А в 1909 году он первым предложил устроить автомобильную гонку для дам и учредил для победительницы почетный кубок. Мало того, В. В. Прохоров – один из первых московских авиаторов. Интересно, что свой первый аэроплан («Блерио») Прохоров купил 18 октября 1910 года у первого дипломированного русского летчика М. Н. Ефимова за 12 тысяч рублей (по другой версии, за самолет Прохоров отдал Ефимову свой дубль-фаэтон «Фиат» мощностью 60 л.с.) и обещание последнего в течение нескольких дней выучить Василия Васильевича летать на этом аппарате. Ефимов свое обещание выполнил уже через два дня, но в первом же полете, 20 октября 1910 года, Прохоров аэроплан разбил. Сам «летун», упавший с довольно значительной высоты, к счастью своему отделался лишь легкими ушибами и царапинами.

Уехав в конце 1910 года во Францию учиться авиации, В. В. Прохоров получил серьезную травму во время полетов в городке По. В 1913 году он, наконец-то получил пилотский диплом Императорского Всероссийского Аэро-Клуба (ИВАК) и становится активным членом Московского общества воздухоплавания. Именно В. В. Прохорову принадлежит приоритет в практическом применении самолета как «транспортного средства». 29 сентября 1913 года инженер и спортсмен Прохоров собирался из своего подмосковного имения ехать в театр на балет, но лошадей подали поздно, и на поезд он опоздал. Недолго думая, авиатор во «фрачном костюме» и манишке приказал вывести свой «Фарман», уселся на пилотское место и улетел в Москву (до этого Прохоров уже неоднократно совершал такие перелеты). На Ходынку он прилетел в 7 часов вечера, за 20 минут до прихода поезда на вокзал, и с аэродрома преспокойно уехал в театр.

Кстати, строительство первого в России аэродрома – Ходынского, торжественно открытого в октябре 1910 года, велось в основном на пожертвования любителей авиации. Была сооружена взлетно-посадочная полоса, шесть небольших ангаров для аэропланов и въездные ворота, которые были построены в стиле модерн архитектором Львом Кекушевым на средства Василия Прохорова. Примечательностью аэродрома был шикарный прохоровский павильон с ангаром.

Игорь Шелест в книге «Лечу за мечтой» пишет: «Над павильоном возвышалась статуя Икара с распростертыми, как у птицы, крыльями. По углам были статуи греческих богинь – покровительниц искусств. А под козырьком на фасаде ангара красовалась затейливая надпись: «Vers les nouveaux rives de la vie eternele!» – что в переводе с французского означало: «К новым берегам вечной жизни!». На крыше ангара был застекленный павильон, устланный коврами и украшенный картинами, в котором располагался великолепный буфет. В этом салоне перед огромным стеклом с обзором всего поля стояли кресла для гостей Прохорова. Почетными посетителями павильона считались известные театральные деятели В. И. Немирович-Данченко и К. С. Станиславский, которые сюда часто заглядывали.

В ангаре хранился один-единственный моноплан французского происхождения – 14-метровый «Моран-Ж» с мотором в шестьдесят лошадиных сил. По крылу аэроплана было выведено огромными буквами: ПРОХОРОВЪ. Девять букв – пять на правой плоскости, четыре – на левой и во всю ширину крыла. Таким образом, спутать этот самолет с другими было нельзя…

Несмотря на то, что Василий Васильевич был родственником известных фабрикантов, он, однако, не причислял себя к «вульгарным коммерсантам, ибо был авиатором». О Василии Васильевиче говорили, что это «свободный художник, эстет и, если хотите, авиатор-поэт». Носил он экстравагантный костюм: бархатную куртку с помпонами, короткие панталоны из шелковой ткани, подхваченные ниже колен, шелковые чулки и лаковые туфли».

Имел Прохоров и свою летнюю авиационную станцию под Москвой. Она находилась около его дачи, недалеко от «Немчиновского поста» Александровской ж.д., рядом с усадьбой «Поповка» семьи Боткиных, давшей России целую плеяду выдающихся людей в промышленности, торговле, медицине и дипломатии. Сегодня все знают эту местность под названиями Рублевка, или Барвиха. Именно здесь Прохоров снимал у крестьян деревни Раздоры большой кусок земли под аэродром с хорошо оборудованным ангаром. Часто Василий Васильевич совершал свои воздушные прогулки в компании отчаянных деревенских девушек («есть женщины в русских селениях!»), работавших в соседнем имении Н. И. Гучкова.

После 1917 года, когда ангар Прохорова национализировали (как и все остальное его имущество), «Вася», как ласково звали Прохорова в своем кругу авиаторы, часто посещал аэродром и любовался полетами. Особенно нравился ему Михаил Громов, с которым авиатор познакомился в 1924 году. Позже, когда вход на аэродром закрыли, Прохорова часто видели на липовой аллее Ленинградского шоссе, откуда он наблюдал за полетами.

Кстати, с Ходынского поля не только взлетали самолеты, там и в футбол играли! «Московская газета» писала в сентябре 1911 года: «Ходынское поле служит сейчас не только местом для скачек, бегов и авиации, – но и для футбола. Московские футболисты, вернувшись из дачных мест, облюбовали теперь для себя Ходынку. По всему полю, в разных местах, ежедневно идет состязание футбольных «команд». Играют без призов, и не для публики, а «так себе», чтобы потренироваться. Ходынское поле теперь смело можно переименовать в «спортивное поле». Ибо на нем сосредоточены сейчас все виды спорта».

Имя В. В. Прохорова с теплотой упоминает в своей книге «Встречи на футбольной орбите» Андрей Петрович Старостин. Дело в том, что Прохоров был членом Московского общества охоты и часто приезжал зимой на собственном автомобиле, с закусками и винами «от Елисеева», к знаменитым егерям-псковичам Старостиным пострелять «красного зверя» – волков, медведей и лисиц, натаскать собак. А после охоты устраивал банкет. Именно Прохоров помог в свое время семье погасить ссуду, предоставленную Обществом охоты братьям Петру и Дмитрию Старостиным на постройку собственного небольшого особнячка с садом на пресненском Камер-Коллежском валу в Грузинах. И еще неизвестно – узнала ли бы спортивная Москва фамилии Старостиных без помощи этого человека. Одно только это обстоятельство обязывает нас вспомнить о В. В. Прохорове.

А. П. Старостин пишет: «Был еще один член Общества, постоянно ездивший с отцом. Он занимал особое место в общественных кругах Москвы. Инженер по образованию, из хорошо обеспеченной семьи, Василий Васильевич Прохоров входил в число первых русских авиаторов… Нередко он заезжал к нам забинтованный после очередной аварии. В нашей столовой висел подаренный им снимок с надписью: «И в Сибири люди жить привыкают»… На фото – разбитый летательный аппарат вверх колесами, рядом стоит Прохоров и его коллеги по воздушному спорту, авиаторы Ефимов и француз Пэгу, приезжавший в Россию перед империалистической войной и удивлявший москвичей на Ходынском поле мастерством высшего пилотажа. (Именно под предлогом удачного итога охоты на волка с французом, В. В. Прохоров выдал Петру Старостину из своего кармана очень крупную сумму денег, которая и пошла на погашение ссуды. А Старостиным он сказал, что это наградные, полученные от француза. Просто так егеря от Прохорова денег бы не взяли – гордость не позволяла. А позже авиатор прислал Старостиным из Франции штучное ружье центрального боя одной из лучших европейских фирм «Голянд-Голянд». – А. С.)…

Прохоров всегда вызывал у меня чувство восхищения. Сильный, смелый, он отличался от верхушки московских богачей, к которым принадлежал, простотой обхождения с людьми. Господа – члены Общества, обычно с повелительными интонациями в голосе обращались к егерям на «ты» – «Петр», «Дмитрий», «Кирсан», «Фрол», – Василий Васильевич же называл егерей по имени и отчеству, дружелюбно здороваясь за руку. Среди членов Общества охоты он не был популярен. Бывали случаи, когда какой-нибудь из снобов, увидев в числе записавшихся на охоту фамилию Прохорова, надменно заявлял: «Демократ тоже едет, нам не по дороге»… – и от охоты отказывался…».

В. В. Шверубович, сын знаменитого актера Василия Ивановича Качалова, с которым Прохоров был в теплых дружеских отношениях, в книге «О людях, о театре, о себе» вспоминал: «Это был человек огромного темперамента, жизнерадостности и жизнелюбия. Физически он был могуч, здоров и вынослив почти нечеловечески. В него стреляли в упор, он получил несколько ран, они зажили. На самой заре авиации он приобрел во Франции самолет, научился летать на нем и разбился при этом сам, пролежал несколько месяцев – и полетел снова, и снова разбился. Чуть не утонул, так как пролежал под обломками самолета, рухнувшего в реку, несколько часов в воде, и… снова летал, как только оправился… Думаю, Василий Васильевич был неважным капиталистом – деньги интересовали его только в плане расходов, а не доходов. Тратил он их широко, элегантно, весело. Когда произошла революция, он потерял все состояние, но не потерял главного – любви к жизни, к людям, к искусству».

Первое время Прохоров торговал на Арбате пирожными, которые делала его жена – Вера Григорьевна, урожденная Зимина. Ее отцом был Григорий Иванович Зимин – родной брат основателя частной оперы С. И. Зимина, дядя первого московского футболиста С. Л. Зимина. Мать В. Г. Прохоровой, Людмила Викуловна, была дочерью единоверца и соседа Зиминых по Зуеву – текстильного магната Викулы Елисеевича Морозова.

Именно с благословения Морозовых-Викуловичей, которые при подборе английских специалистов для своих фабрик предпочтение отдавали тем, кто хорошо играл в футбол, и был организован футбол в Орехове-Зуеве. Да и оба ореховских стадиона, в том числе и шикарный 10-тысячный в местечке Крутое, поле которого долгие годы считалось лучшим в России, строились под руководством англичан на средства И. В. Морозова, главы Никольской мануфактуры В. Е. Морозова. Мало того, брат Людмилы Викуловны, потомственный почетный гражданин и благотворитель Иван Викулович Морозов (он жил в особняке в Леонтьевском переулке в Москве, а отдыхал в имении под Москвой, известном сегодня, как Горки-10) на свои средства содержал в Орехово-Зуево и знаменитую футбольную команду КСО (Клуб-Спортъ» при фабриках Товарищества мануфактур Викула Морозова с сыновьями в местечке Никольском»), разговор о которой еще впереди. А почетными членами КСО были Алексей, Иван, Сергей и Елисей Викуловичи Морозовы.

Вошла в отечественную историю и сестра Людмилы Морозовой (Зиминой) – Вера Викуловна. Она вышла замуж за мебельного фабриканта П. А. Шмита и стала матерью «революционера» Николая Шмита, бабушкой кинооператора и режиссера Евгения Андриканиса и прабабушкой народной артистки РСФСР Татьяны Андриканис, более известной под псевдонимом Лаврова. Интересно, что первым мужем Татьяны Лавровой был актер Евгений Урбанский, вторым – актер Олег Даль, с которым они прожили полгода, ну а третьим – известный футболист московского «Торпедо» середины 60-х годов Владимир Алексеевич Михайлов.

Несколько слов о Н. П. Шмите. Николай Павлович рано потерял отца и в 1904 году вступил в права наследования, став владельцем лучшей в России мебельной фабрики на Пресне, изготавлявшей самую роскошную мебель. Среди постоянных заказчиков фабрики были и члены императорской семьи. Именно здесь изготавливался и трон последнего императора из династии Романовых – Николая II.

Руководить юношей по жизни взялся его двоюродный дядя Савва Тимофеевич Морозов, в последние годы жизни благоволивший большевикам. Под его влиянием Шмит и познакомился с известными московскими партийцами – Леонидом Красиным, Николаем Бауманом, Виргилием Шанцером, пожертвовал крупную сумму на издание горьковской газеты «Новая жизнь», а после начала декабрьского вооруженного восстания в Москве выдал на покупку оружия для рабочих 20 000 рублей.

Фабрика Шмита сделалась бастионом сопротивления так называемых «шмитовских дружин», состоявших из местных рабочих, и в ходе боев с правительственными войсками была практически полностью разрушена артиллерией и сожжена. На месте сгоревшей дотла фабрики Шмита до начала 20-х годов был пустырь, затем там установили памятный камень с надписью и открыли районный детский парк (Дружинниковская ул., 9). В 1948 году парку присвоили имя Павлика Морозова, установив там памятник «пионеру-герою № 1».

Хозяина фабрики, входившего в штаб восстания, в 1905 году арестовали. В тюрьме жандармы легко «раскололи» неопытного революционера с неустойчивой психикой (по мнению психиатра В. П. Сербского, Шмит страдал редкой разновидностью паранойи), который назвал «адреса, пароли, явки», выдав весь круг лиц, причастных к получению от него денег, закупкам оружия и участию в беспорядках.

В конце 1906 года в виду явных признаков психического расстройства Шмита перевели в тюремную больницу. Шли переговоры о его освобождении на поруки семьи, как вдруг 13 февраля 1907 года, за день до назначенного срока, он погиб. Согласно официальной версии, он разбил окно и осколком стекла перерезал себе горло. Большевистская печать утверждала, что Шмита убили уголовники по приказанию Охранки. Однако в последние годы многие историки придерживаются версии об его устранении самими большевиками.

Дело в том, что незадолго до смерти Николай Шмит, в знак искупления своей вины, завещал все свое состояние передать в партийную кассу РСДРП. После этого участь Н. Шмита была решена… Для легальной передачи средств его сестры-революционерки вышли замуж за предложенных партией женихов (эта многоходовая ленинская операция по выуживанию денег Шмита у законных наследников заслуживает отдельного рассказа), а большевистский центр в итоге получил около 380 тысяч рублей, что соответствовало количеству золота весом около 300 килограммов. А в те времена за 3 рубля покупалась хорошая корова…

Это «золото партии» пошло на обеспечения «нормальных условий» жизни в эмиграции руководителей фракции, издание легальных и нелегальных большевистских изданий, организацию партийных съездов и финансирование работы школы большевистских пропагандистов в Лонжюмо (под Парижем) и различных партийных кружков в России и за ее границами. Именно на этом золоте и окрепла партия большевиков в период между двумя революциями. Вкладывались эти средства и в доходный бизнес, и кто его знает, какие предприятия, и в каких странах были открыты на деньги Николая Шмита, чьим именем в 1930 году был назван Шмитовский проезд в районе Пресни. А знаменитый лейтенант Петр Петрович Шмидт, уроженец славного города Одесса, и его легендарные «дети» к нашим пресненским «разборкам» никакого отношения не имеют. Как, впрочем, и юный отцеубийца Павлик Морозов к Морозовым зуевским.

А Василий Васильевич Прохоров в дальнейшем нашел себе достойное своих знаний, умения и энергии место в советской хозяйственной жизни, и работал инженером на ответственной должности в ВСНХ. А еще он воспитывал дочь, которая родилась в 1925 году от его внебрачной связи с польской актрисой Иреной Гримусиньской. Виолетта Васильевна Прохорова закончила хореографическое училище Большого театра в 1941 году. С 1943 по 1946 год работала в Большом театре, театре им. Станиславского и Немировича-Данченко. Потом вышла замуж за английского архитектора Гарольда Элвина и уехала в Лондон, где срывала овации уже под именем Виолетты Элвин в составе балетной труппы Королевского оперного театра «Ковент-Гарден». Она танцевала практически все ведущие партии классического репертуара и делила зрительскую любовь с выдающимися примами Марго Фонтейн и Нинет де Валуа. В 1956 году Виолетта вышла замуж за итальянца, оставила сцену и уехала в Италию. В начале 2000-х годов приезжала в Россию.

Упомянутый же А. П. Старостиным в рассказе о В. В. Прохорове француз «Пэгу» – никто иной, как легендарный пилот, пионер французской авиации Адольф Селестен Пегу. Он вторым в мире, через неделю после нашего Петра Нестерова, выполнил трюк «мертвая петля». В 1914 году Пегу посетил Москву. Журнал «Искры» от 25 мая 1914 года писал тогда: «Известный французский авиатор Пегу, сделавший в прошлом году в августе безумный прыжок с аэроплана на парашюте и вслед за тем «мертвую петлю», после петербургских «гастролей» появился на московском аэродроме. Выступление «короля воздуха», как называют Пегу, так заинтересовало Москву, что на его полетах присутствовало до 300 тыс. человек. Пегу, действительно, показал ряд воздушных «трюков», которым приходится удивляться. Кувыркание в воздухе для него – забава, а «мертвая петля» – пустячное дело. Он их делает подряд десятками. Мало того, он вылезает из гондолы и летит, стоя. Это уже совершенно невероятный трюк, сделанный только Пегу, и то в первый раз в Москве. За два дня полетов Пегу Москва принесла свою дань в 24 000 руб., из коих московскому воздухоплавательному обществу осталось лишь 2 тыс. с небольшим. Остальные деньги пошли в карман Пегу и его антрепренеров».

Во время одного из показательных полетов Пегу над Москвой его пассажиром был наш знакомый Р. Ф. Фульда. 31 августа 1915 года лейтенант Адольф Пегу был сбит немецким унтер-офицером польского происхождения Кандульским. В 26 лет этот человек, изобретатель многих технических новинок, нашедших применение в самолетостроении, первый испытатель, опробовавший парашют при прыжке из самолета, первый в истории ас, «авиатор из когорты одержимых», всего себя посвятивший небу, погиб. Адольф Пегу – Кавалер Ордена Почетного легиона.

Но вернемся к спортивному клубу «Вега». Этот «скромный» коллектив «держали» известные всей России представители семей Хлудовых – Морозовых – Найденовых. Президент клуба – потомственный почетный гражданин Глеб Васильевич Морозов – был «вечным» студентом естественного отделения физико-математического факультета Императорского Московского Университета. По каким-то причинам он неоднократно прерывал учебу и неизвестно, получил он в итоге диплом, или нет. Ничем не проявил он себя и на предпринимательском поприще. О его судьбе вообще мало, что известно. Кроме того, что в 1924 году он уехал в Германию, где его следы и затерялись. Но был в его биографии один момент, который сделал его знаменитым на всю Россию. Глеб Морозов был сыном Варвары Алексеевны Морозовой, урожденной Хлудовой.

Имя Морозовой, потомственной почетной гражданки Москвы, заслуженно принадлежит к гражданской и предпринимательской элите России. Она прославила себя не только как человек отменных деловых качеств, но и как истинная покровительница науки, культуры и образования. Об этом говорят ее многочисленные благотворительные дела, вызывающие уважение и гордость за русского Человека.

Варвара Алексеевна родилась в семье московского фабриканта Алексея Ивановича Хлудова, принадлежащего к купеческому старообрядческому роду. Почетный потомственный гражданин Москвы, первый председатель Московского биржевого комитета А. И. Хлудов был широко известен не только как крупный фабрикант в хлопчатобумажной промышленности, но и как коллекционер, увлекавшийся поисками древних рукописей, старопечатных книг и икон. Знаменитая Хлудовская коллекция после его смерти была передана в Никольский монастырь, а ныне хранится в Государственном Историческом музее.

Мужем В. А. Хлудовой стал один из владельцев Тверской мануфактуры бумажных изделий Абрам Абрамович Морозов (старообрядцы называли своих детей строго по святцам, так что имена Абраам, Яков, Иоанн у них были не редкость), сын богатых фабрикантов Абрама Савича и Дарьи Давыдовны Морозовых. У них родилось трое детей: Михаил, Иван и Арсений. После смерти мужа Вера Алексеевна взяла в свои руки его дела, расширив и усовершенствовав производство Тверской мануфактуры, которая по объему производства была одной из крупнейших в России. На всех производствах «Товарищества Тверской Мануфактуры бумажных изделий» (бумагопрядильная, ткацкая и отбельно-красильно-ситценабивная фабрика) к 1918 году было занято 17,8 тысяч человек. Основной капитал – 12 миллионов рублей, а стоимость недвижимого имущества – 26 миллионов рублей! Все это было национализировано 28 июня 1918 года.

Обладая удивительными деловыми способностями, Варвара Алексеевна была щедрой меценаткой и активно участвовала во многих благотворительных и культурных начинаниях в России. В частности, В. А. Морозова на собственные средства открыла в Москве на Покровской улице начальную школу, при которой впоследствии были основаны ремесленные классы, потратив на приобретение владения и постройку здания для училища и квартир для учащихся 150 тысяч рублей. Позже Морозова передала ремесленное и начальное училища городу, и они стали городскими. Так было положено начало системы профессиональных училищ.

Она же основала в Москве первую бесплатную читальню на Сретенском бульваре. Многие поколения москвичей пользовались фондами широко известной библиотеки имени И. С. Тургенева (Тургеневская библиотека), основанной В. А. Морозовой, пока ее здание в 1972 году не было разрушено. Таким образом именно Морозовой было положено начало столичной сети публичных читален.

Часть огромного состояния, доставшегося ей после смерти мужа, Морозова передала на строительство московских больниц. В 1884 году она приобрела, а через два года подарила Московскому университету землю в районе Олсуфьевского и Бужениновского переулков для строительства психиатрической клиники и клиники нервных болезней. Психиатрическая клиника была построена и оборудована тоже на средства Морозовой. Ей было присвоено имя А. А. Морозова. Затраты на строительство Клиники составили более 500 тысяч рублей. В 1890 году Морозова внесла 50 тысяч рублей на устройство приюта для хронических нервных больных при Клинике нервных болезней. В январе 1892 года за свою благотворительную деятельность в пользу Московского университета она была удостоена монаршей благодарности. Психиатрическая клиника им. А. А. Морозова положила начало Клиническому городку в районе Большой и Малой Пироговской улиц. Ныне Клиника носит имя С. С. Корсакова (ул. Россолимо, 11 а).

Кроме того, по инициативе Варвары Алексеевны были собраны средства на сооружение первого в России Института для лечения опухолей. В 1898 году она вместе со своими сыновьями пожертвовала 150 тысяч рублей на постройку и обзаведение этого института. Раковый институт, названный «Морозовским», был открыт в 1903 году на М. Царицынской улице (ныне Онкологический институт имени П. А. Герцена, ул. М. Пироговская, д. 20). И это – только малая часть того, что удалось сделать Морозовой на благо общества в Москве, Твери и Клину.

В. А. Морозова осталась вдовой в 34 года. Согласно завещанию покойного мужа, в случае повторного брака она лишалась прав наследства. Дабы сохранить возможность распоряжаться состоянием, она вынуждена была жить гражданским браком с профессором Василием Михайловичем Соболевским, известным экономистом, публицистом, издателем и редактором либеральной газеты «Русские ведомости». Их общие дети Наталья и Глеб носили отчество отца и фамилию «Морозовы».

Дети Варвары Алексеевны от первого брака не посрамили фамилию и оставили свой след в истории культуры Москвы. Старший сын Михаил Абрамович стал одним из первых представителей нового поколения купечества, окончивших Московский университет. В фабричных делах Михаил Морозов участия практически не принимал, но был заядлым коллекционером, известным в Москве под именем «Джентльмен». После его смерти великолепное собрание западной и русской живописи, икон и скульптур было передано в Третьяковскую галерею.

Средний сын Морозовой, Иван Абрамович, окончил Цюрихский политехникум в Швейцарии и стал единственным продолжателем семейного бизнеса, с 1892 года занимая должность директора-распорядителя на Тверской мануфактуре. В 1899 году он приобрел особняк на Пречистенке (ныне д. 21, здание Российской Академии художеств) для размещения своей коллекции, которую впоследствии собирался подарить городу. В 1918 году его картинная галерея была национализирована.

Младший сын Арсений несколько лет обучался в Англии. По возвращении увлекся охотничьим собаководством. Благодаря Арсению Абрамовичу, мы имеем ныне возможность любоваться его «замком» в псевдомавританском стиле на Воздвиженке, 16 («Дом дружбы народов»). Особняк на Воздвиженке был построен в 1899 году другом Арсения Морозова – архитектором-мистиком Виктором Мазыриным (земельное владение под застройку Арсению подарила мать на его 25-летие). Этот дом и поныне является архитектурной особенностью исторического центра Москвы. Рассказывали, что когда Морозова увидела построенный сыном дворец, она воскликнула: «Раньше только я знала, что ты болван. Теперь же это видит вся Москва!».

Глеб Васильевич Морозов в 1910 году обвенчался со своей дальней родственницей, дочерью Александры Герасимовны и Александра Александровича Найденовых, Мариной. Ее брат – Георгий Александрович, стал заместителем председателя правления «Веги». Интересно, что и семья Морозовых, и семья Найденовых входили в первую пятерку московского купечества (Морозовы, Бахрушины, Найденовы, Третьяковы и Щукины), которые из рода в род сохраняли большое влияние на промышленную и общественную жизнь России. Следом шли семьи Прохоровых, Алексеевых, Солдатенковых, Якунчиковых, Абрикосовых, Кузнецовых, Мамонтовых, Оловянишниковых, Боткиных.

Одним из самых известных в Москве представителей рода Найденовых был дядя Георгия Найденова – уже неоднократно упоминавшийся нами коммерции-советник, потомственный почетный гражданин Николай Александрович Найденов. Это был выдающийся общественный деятель, крупный московский предприниматель, известный российский историк, меценат и благотворитель. В конце XIX века авторитет Найденова был так высок, что в 1877 году он избирается председателем Московского биржевого комитета и становится главой московского купечества, одним из руководителей российской экономики в течении 30 лет. Чиновники правительственных канцелярий почти всегда запрашивали компетентное мнение председателя Биржевого комитета по всем вопросам экономической политики, важнейшими из которых были таможенные тарифы, железнодорожное строительство, денежное обращение и кредит, система налогообложения, торговля с иностранными государствами. Кроме того, Н. А. Найденов бессменно, вплоть до своей кончины, был Председателем правления созданного при его участии Московского Торгового банка, который называли «Банком Найденова».

Как гласный (депутат) Московской Городской Думы от купеческого сословия он добивается издания материалов по истории Москвы. Им созданы знаменитые «найденовские» альбомы с изображением храмов и монастырей Москвы, видов города, а также старинных гравюр, впервые опубликованных. Это бесценное собрание, где в наши дни можно увидеть давно ушедшие в небытие памятники архитектуры и виды старой Москвы, было и для своего времени крупнейшим научным трудом.

Сам Георгий Александрович Найденов (родственник знакомых нам футболистов Варенцовых, начинавших свою карьеру именно в «Веге») окончил ИМТУ, служил бухгалтером Торгового дома «А. и Г. Ивана Хлудова сыновья», входил в совет Дома призрения бедных Г. И. Хлудова, был членом Русского фотографического общества, слыл прекрасным рисовальщиком, охотником (он состоял секретарем и одним из директоров Московского общества охоты), большим любителем и мастером разных поделок и столярного дела, которое станет для него после эмиграции в 1918 году в Париж средством к существованию.

Какие же это личности, какой размах! Да что там люди! В историю Москвы вошло даже здание, где размещалось правление «Веги». Собственный дом Хлудовых (владения №№ 5 и 7) находился в Басманной части Москвы, в глухом Хомутовском (одно время он назывался Хлудовским или Хлудовым) переулке, соединяющем Садово-Черногрязскую улицу с Басманным тупиком (недалеко от современной станции метро «Красные Ворота»). Именно в этом доме проживал родной дядя управляющего футбольным клубом «Вега» Глеба Морозова – легендарный Михаил Алексеевич Хлудов. Он был человеком очень одаренным, умным, сметливым, неутомимым охотником и мужественным воином. И при этом – бесшабашным, с русским размахом гулякой и кутилой, своими страстями не владеющий. Хлудов был участником похода русских войск в Среднюю Азию, участвовал во взятии Ташкента и Коканда. В Русско-турецкую войну служил адъютантом генерала М. Д. Скобелева, пробравшись в турецкий лагерь, взял «языка» и за храбрость получил Георгиевский крест.

Прославился же Хлудов на всю Москву (помимо своих легендарных запоев и развратных похождений) тем, что привез из Туркестана ручную тигрицу по кличке Машка, и поселил в своем громадном особняке. А в подвале Михаил держал медведя – силой богатырской с ним мерился. Тигрица так пугала посетителей Хлудова и его соседей, что пришлось отдать ее в Зоологический сад.

А на фабрике в Ярцеве, что в Смоленской губернии, у Хлудова был ручной волк, свободно расхаживающий по дому, и, вскакивая передними лапами на стол, где был накрыт чай для гостей, с пирогами и печениями, и пожирал их, при смехе хозяина. Пил же чай Михаил Алексеевич так: ему подавали стакан чая и бутылку коньяку, он отопьет ложку чая, дольет коньяком, тоже другую и пьет так этот стакан чая до тех пор, пока не опустеет бутылка с коньяком.

Уже знакомый нам Н. А. Варенцов дал Хлудову такую характеристику: «Михаил Алексеевич был субъект патологический: где бы ему не приходилось жить, везде оставлял он за собой ореол богатырчества, удивлявший всех. Несмотря на его безумные кутежи и безобразия, в нем проглядывало нечто, что увлекало людей. Им интересовались, с любопытством старались разобраться в его личности; его беспредельная храбрость и непомерная физическая сила, которую он употреблял ради только своих личных переживаний, удивляли всех…

Мне думается, если бы его духовная жизнь была бы в сфере более высших переживаний и вожделений, из него мог бы получиться великий человек, но, к сожалению, все его духовные силы поглощались низменными чувственными желаниями, именно: пьянством и развратом».

Умер М. А. Хлудов на своей даче в Сокольниках, то ли от белой горячки, то ли был отравлен женой и ее любовником, всего сорока лет от роду. По его духовному завещанию в Москве, на Девичьем поле (Пироговская улица) была построена детская больница, на устройство и содержание которой Хлудовым было оставлено 100 тыс. руб. и 50 паев Товарищества Ярцевской мануфактуры, стоящих 250 тыс. рублей. Больница была отстроена вблизи университетских клиник на земле, бесплатно отведенной для нее Городской управой. Начало клинике было положено в январе 1866 года. Здание клиники сохранилось вместе с надписью на фронтоне. Сегодня – это Детская клиника Первого мединститута.

Племянник М. А. Хлудова – Алексей Васильевич, входил в правление «Веги» и состоял членом-соревнователем в «Унионе», а двое молодых Хлудовых играли в первой команде Общества. Один из них – Сергей Васильевич Хлудов, окончил Александровское коммерческое училище, химический факультет МГУ, защитил кандидатскую диссертацию. В 1-ю Мировую войну служил в артиллерии. После революции остался в России. Во время Великой Отечественной войны, будучи инженер-полковником, заведовал химической лабораторией. Вот на какие исторические параллели вывел нас рассказ, о невзрачном, на первый взгляд, московском футбольном клубе «Вега».

Новогиреевское спортивное общество, или просто «Новогиреево» (правда, тогда писали «Ново-Гиреево») было организовано в августе 1909 года жителями одноименного дачного поселка. Инициаторами этого начинания выступили П. Ф. Момма, Н. А. Ионов, К. Г. Линденберг, Ю. Ю. Вюрт, К. К. Ленге, Ф. Т. Конкин, а учредителями стали А. В. Фосс, П. Ф. Момма, М. М. Бурдон, А. Я. Вейнрауб и К. Г. Линденберг. Наблюдательный комитет возглавил местный житель Павел Федорович (Пауль-Фридрих) Момма – бывший бюргер из города Нарва, купец 1-й гильдии владел в Москве Торговым домом «Момма и Мургед», который торговал на Ильинке мануфактурным и галантерейным товаром. Его брат – титулярный тайный советник, инженер-технолог Александр Федорович Момма, был нотариусом Московского окружного суда, старшиной Общества любителей верховой езды, членом Московского общества рижских политехников.

Заместителем председателя правления «Новогиреево» стал инженер-технолог, владелец технической конторы по изготовлению вагонеток, стрелок, поворотных кругов и прочих принадлежностей для узкоколейных дорог, продаже железа, стали и чугуна, а также директор механического завода на Грязной улице Карл Гугович Линденберг (помимо того, К. Г. Линденберг и П. Ф. Момма были членами технической комиссии Общества благоустройства в поселке Ново-Гиреево), казначеем – австрийский подданный, купеческий сын Милан Мечиславович Бурдон (его отец владел Торговым домом «Бурдон Мечислав Ив. и K°» и имел магазин галантерейных товаров на Петровке), а секретарем – местный житель Николай Афанасьевич Ионов, заведующий водокачкой и освещением Общества благоустройства в поселке Ново-Гиреево.

В распорядительный комитет «Новогиреево» входили Эмилия Васильевна Фосс, Лора Карловна и Александр Иванович Говард, Вера Васильевна Бурдон, Александр Васильевич Фосс, Ядвига Максимовна Линденберг и Александр Александрович Полянин. Как видно, деятельное участие в жизни нового общества принимали и женщины, что отличало «Новогиреево» от других спортивных кружков Москвы.

К 1 января 1910 года в клуб вступило уже 67 человек. Располагалась команда на одноименной станции Нижегородской железной дороги, выступала в форме желто-голубых цветов (почти в такой же, в какой позже выступала команда ВВС), а размер членских и вступительных взносов здесь был по 3 рубля при рекомендации двух членов клуба. За футбол в клубе отвечал прусский подданный, владелец агентской конторы по продаже москательного товара, житель Новогиреево А. В. Фосс.

23 июня (6 июля) газета «Голос России» писала: «20 июня в поселке Новогиреево состоялась закладка и торжественное освящение нового здания для спортивного клуба. На молебствие прибыли делегаты спортивных обществ, которые после богослужения произнесли приветственные речи; особенной задушевностью отличалась речь г-жи Фосс; она желала развития клуба, как учреждения оздоровляющего подрастающее поколение».

Один из участников этого мероприятия, некто господин А. А. Петров, завершил свою пламенную речь пожеланием, «чтобы в новооткрытом клубе нашло себе приют все, что служит всестороннему развитию человека… Пусть процветает здесь не только спорт подвижный во всех его проявлениях, но пусть также найдут здесь себе отклик и другие наклонности человеческой природы… Здесь, в этом клубе, будем мы развивать свое тело и свой дух, и будем помнить всегда, что развитие тела не есть наша цель, это только средство, только необходимый путь к развитию нашего духа, к торжеству человеческого разума над природой и жизнью!».

Клубный павильон, открытие которого состоялось 14 октября 1910 года, получился в итоге шикарный. В центре большого помещения (150 кв. саженей) расположился гимнастический зал, который быстро и легко трансформировался в зрительный или танцевальный, рядом находились солидная бильярдная комната (в необходимых случаях она служила сценой), кегельбан, комитетская комната, помещения для переодевания спортсменов, летняя терраса (зимний буфет). В конце здания – погреб и отопление, на втором этаже – хоры для оркестрантов. Вдоль здания разместилось вполне приличное футбольное поле (правда, чуть уже предусмотренных стандартов), две площадки для тенниса, «гигантские шаги», площадка для легкой атлетики, складское помещение для хранения спортивного инвентаря и т. д.

Благодаря покровительству хозяина поселка Александра Ивановича Торлецкого, учредителям общества удалось приобрести 5000 кв. саженей земли по цене, 2,5 рубля за сажень, с выплатой по 300 рублей. Не рассчитывая на пожертвования меценатов, правление «Новогиреево» выпустило паи по 30 рублей каждый с рассрочкой платежа. Подписка в итоге дала 12 000 рублей (некоторые пайщики приобретали и по 50 паев). Для пожилых членов клуба, которые уже не могли активно заниматься спортом, руководство получило разрешение организовать игры в домино, бильярд (его пожертвовал член клуба, владелец бильярдной мастерской в Сытинском переулке Николай Васильевич Шульц), шахматы, кегли, иметь собственную библиотеку.

Несколько слов о покровителе спортивного общества «Новогиреево». Последний известный представитель ветви Торлецких, сколотивших миллионное состояние на винных откупах, строительных подрядах, сдаче в аренду недвижимости на Кузнецком мосту, штабс-капитан Александр Иванович Торлецкий – личность довольно любопытная. Именно он считается первым девелопером в России, основателем Новогиреево – первого в Российской Империи коттеджного поселка, в котором можно было купить дома по ипотеке.

Впервые название «Новогиреево» (до этого здесь было небольшое село Гиреево и находившаяся по соседству родовая усадьба Торлецких – «Старое Гиреево») упоминается в рекламном проспекте, изданном А. И. Торлецким в 1906 году. Брошюра именовалась так: «Описание вновь устроенного подмосковного поселка «Новогиреево» Московской губернии и уезда близь станции «Кусково», Нижегородской ж. д. Владения Александра Ивановича Торлецкого». На титульном листе также было написано: «Поселок освещен электричеством. Общий подземный водопровод с подачей воды в каждый участок. Телефон с Москвой для общего пользования».

Прогрессивно настроенный молодой человек, Александр Иванович, получив довольно потрепанное наследство, решает поправить свои дела путем продажи под дачное строительство части своих владений. Часто бывая в Европе, он обращает внимание на уютные пригороды тамошних столиц и, задумывая свой поселок, берет за основу германские Потсдам и Бабельсберг. В течение 1905–1907 годов в вековом лесу, поросшем соснами, елями, дубами и липами прорубаются 16 взаимно перпендикулярных проспектов, ширина которых составляет 25 метров, «с канавами, пешеходными дорожками и аллеями по обеим сторонам дороги для гуляний. Проспекты освещены электричеством; устроена своя электрическая станция. Все улицы замощены отличными торцевыми мостовыми, по всем тротуарам поставлены скамейки».

Распланировав таким образом будущий поселок, Торлецкий предлагает его земельные участки сначала под дачное строительство, а затем, после дальнейшего благоустройства, уже и под круглогодичное проживание. Новый поселок заинтересовал техническую интеллигенцию и иностранных инженерных работников Московско-Казанской железной дороги, заводов Дангауэра и Кайзера, фирмы «Гужон» и Кусковского химического завода. Из-за того, что около половины центральных участков были куплены сотрудниками различных германских фирм, новый посёлок в просторечии звали «Немецким». Существовала в поселке и своя инфраструктура: «церковь, парк, врачи, почтовый ящик, пруды для купания, отличная артезианская вода, лавки со всеми необходимыми припасами».

За короткий срок, менее чем за год, все участки центральной части поселка были распроданы. Условия приобретения участков были достаточно доступными. По желанию покупателей их стоимость можно было выплатить с рассрочкой до десяти лет под 5 % годовых. Площадь каждого участка составляла 375 кв. сажен (15 ар), а стоимость – 1200 рублей. А учрежденное Торлецким Общество, с помощью фирмы инженера М. Г. Гейслера также предлагало построить деревянные или каменные дома на земле, купленной собственником, также по льготным ценам и с возможностью оплаты в рассрочку. Возможные проекты домов также были представлены в указанной выше брошюре.

Прекрасные природные условия, пересеченная чистыми водоемами равнинная местность, бесперебойная торговля продовольственными товарами и особенно молочными продуктами – все это способствовало образованию своеобразного ореола популярности вокруг поселка. Новогиреево считалось одним из самых благоустроенных дачных мест в России.

Между тем Александр Иванович Торлецкий продолжил благоустройство. В Новогирееве появилась пожарная команда, а вершиной удобств стала собственная платформа Московско-Нижегородской железной дороги, обустроенная вблизи поселка и, конечно же, конная железная дорога, проложенная по центральному Гиреевскому проспекту (ныне 5-й проспект) от платформы к центру поселка. Новогиреевская конка – первый в России общественный транспорт пригородного местного сообщения. Были даже планы соединения посёлка трамваем с Москвой. Были выстроены общие на поселок водонапорная башня с электрическими часами, насосная станция, а также собственная небольшая электростанция на жидком топливе. Территория поселка охранялась круглосуточно.

Жилищные условия, достойные большого города, и при этом экологическая чистота сельской местности (по уставу участки под застройку нельзя было использовать под строительство «питейных и ремесленных заведений, фабричных и заводских предприятий) пришлись по нраву не только инженерам. К концу первого десятилетия XX века сюда потянулась творческая интеллигенция: актеры, писатели, художники.

Во время Октябрьской революции А. И. Торлецкому, который потерял все, удалось бежать из России вместе со своей матерью. Умер он в страшной нищете после 1927 года, в хорватском городке Цриквеница.

Футбольная команда Московского клуба лыжников (МКЛ) выступал на Ходынском поле, по Санкт-Петербургскому шоссе, где много позже в Петровском парке вырос Стадион юных пионеров. У МКЛ было 7(!) песчаных площадок для лаун-тенниса, хороший футбольный плац и площадка для легкой атлетики. Имелась и зимняя станция. Очень красивый двухэтажный клубный павильон (в виде старорусского рубленного терема) состоял из 9 комнат (московский рекорд): гостиной, комитетской, дамской, 4-х мужских, служебной и швейцарской. Проведенная в клуб вода давала возможность без ограничений пользоваться душем и ежедневно поливать все спортивные площадки.

Играла команда в форме сине-белых (позже – красно-белых) цветов. С 1908 года МКЛ возглавлял граф Федор Петрович Кавский – владелец фирмы «Ф. П. Кавский», торговавшей на Петровке автомобилями, велосипедами, мотоциклами, запасными частями и принадлежностями к ним, с 1911 года председатель Всероссийского союза лыжебежцев, председатель московского клуба мотористов, старшина Московского автомобильного общества, один из пионеров российского велосипедного туризма, действительный член Замоскворецкого клуба спорта. Осенью 1894 года он вместе с А. Докучаевым за 18 дней проехал на велосипеде по маршруту Москва – Париж.

Заместителем председателя правления и председателем спортивного комитета МКЛ был сначала Макс Федорович Бауэр (член Совета старшин Московского автомобильного общества, член Русского фотографического общества, доверенный Товарищества цементного, известкового и алебастрового заводов «Эмиль Липгарт и K°», которое, кроме того, владело механическим заводом по выпуску высококачественных сельскохозяйственных машин; вскоре Бауэр стал председателем Московской лиги лыжебежцев, заместителем председателя Московского олимпийского комитета), а затем – Александр Никитович Ежов, секретарем – потомственный почетный гражданин, заведующий заготовкой камня для мостовых Москвы Леонид Леонидович Архангельский. Последний, кроме того, занимал высокий пост и в клубе мотористов, а вскоре он сам возглавил МКЛ; был членом Московского олимпийского комитета, а в 1917 году – заместителем председателя Московского военно-спортивного комитета.

Позже заместителем председателя правления МКЛ стал Василий Павлович Панов, а секретарем – Павел Августович Линде. Футбольную секцию МКЛ в разное время возглавляли Л. Л. Архангельский, Николай Ильич Филиппов (а еще он был, как мы помним, казначеем в КФС), Бернгард Иванович Нордин (служащий склада шведско-американской конторской мебели на Мясницкой), Вадим Петрович Кригер и присяжный поверенный, секретарь спортивной комиссии Московского общества автомобилистов, член Совета старшин МКЛ Богдан Фелицианович Яроцинский (позже – казначей Московского олимпийского комитета, один из основателей и активных членов и МФЛ, и МХЛ). Нордин, Кригер и Яроцинский представляли свой клуб в МФЛ.

Легкой атлетикой в МКЛ заведовали такие известные в Москве спортсмены, как Борис Алексеевич Котов, Наум Гавриилович Филимонов, Вильгельм Александрович и Сергей Александрович Шульц. Нередко они выступали за 1-ю и 2-ю футбольные команды МКЛ.

К 1914 году МКЛ насчитывал 438 (!) членов, в том числе 10 почетных и 170 действительных. Размер членского взноса для действительных членов составлял 23 рубля (первоначально – 17), для сезонных посетителей – 21 рубль (15). Действительными членами МКЛ состояли очень известные в московском спорте персоны: К. Г. Бертрам, А. И. Вашке, Л. В. Вегелиус, В. Я. Стейнер, Е. Ф. Корш (потомственный дворянин, служил инспектором Российского исторического музея), Б. И. Торбинский, Б. А. Ульянов, А. К. Штрекэйзен (позже Аксель Конрадович представлял интересы своего клуба в МФЛ), А. Н. Шульц (известный футбольный рефери; на 2-й Российской олимпиаде он стал вторым призером в десятиборье и третьим – в беге с барьерами на 110 м), Н. Н. Шульц, В. Н. Шустов, Ф. Ф. Энгельке, В. Ф. Аусберг, Д. А. Бабакин, А. А. Гладышев, Б. А. Мухин, В. И. Иоост, Б. В. Муратов, А. Н. и С. Н. Дементьевы, И. В. Владимиров и др.

Вообще-то, устав Московского клуба лыжников – первого подобного объединения не только Москвы, но и России, был утвержден еще весной 1895 года! Его основал и до 1899 года возглавлял Иван Павлович Росляков. Центральная лыжная станция МКЛ «Петровская», открытая 17 декабря 1895 года, разместилась за Тверской заставой в частном доме, арендуемом клубом. Вскоре появилась и вторая станция – «Сокольническая».

Летом 1901 года в Москве было основано второе объединение лыжников – Общество любителей лыжного спорта (ОЛЛС, о нем мы подробно расскажем позже), обосновавшееся в Сокольниках и быстро обогнавшее по численности МКЛ, делавший упор на чистый профессионализм и к тому времени превратившийся в просто аристократический клуб. В 1909 году разросшийся МКЛ к своему пятнадцатилетию получает новое обширное помещение: городское управление передает ему бывший Императорский павильон на Ходынском поле, построенный для Всероссийской Художественно-Промышленной выставки 1882 года, и прилегающие участки земли. С 1911 года на стадионе МКЛ проходит ежегодное первенство Москвы, а с 1912 года – первенство России по легкой атлетике. Футбол в обществе стали культивировать с 1910 года.

Команда Измайловского клуба спорта (ИКС) выступала в форме фиолетово-белых цветов на Семеновской заставе, в Измайловском зверинце (официальный адрес: Преображенское, Суворовская ул., д. 15). Зимняя станция клуба располагалась у Хапиловского пруда. Членский взнос для действительных членов ИКС составлял 15 рублей, для «соревнователей» – 8, а для посетителей – 5 рублей. Отметим, что футболисты деревни Измайлово были хорошо известны в Москве и ранее, а в 1907 году несколько раз встречались с командой из Быково.

Учредителями клуба выступили господа Яковлев, Мейер, Степанов, Трофимов и Протопопов. Первым председателем ИКС стал Евстигней Афанасьевич Трофимов – московский купец 1-й гильдии, член правления Товарищества мануфактур «С. и Г. Василия Балашова сыновья», которое включало в себя ткацкую и отделочную фабрики в деревне Куровской, и красильно-набивную с аппретурной в Москве.

Заместителем Трофимова был А. И. Окунев, казначеем – П. И. Яковлев, секретарем – Н. П. Шмаков, членами комитета – И. М. Невежин (в 1917 году он возглавил клуб) и Б. П. Щербачев. Позже председательское кресло ИКС занял Михаил Андреевич Мейер, а его «товарищем» стал К. В. Степанов, секретарем – С. С. Протопопов, членами комитета – И. П. Окунев, А. Ф. Ганшин, Г. К. Зимгер, В. В. Вольнов, В. С. Четвериков, С. С. Четвериков, Л. В. Геркан, И. С. Баранов (заведующий футболом), Е. И. Иванов (после Четверикова представлял клуб в МФЛ).

Организатором, одним из учредителей и первым председателем Замоскворецкого клуба спорта (ЗКС) был уже знакомый нам Егор Ричардович Бейнс. Деятельное участие в создании замоскворецкой команды приняли руководители и служащие окрестных предприятий: завода Гоппера (М. П. Сушков вообще написал, что «владельцы завода Гоппера помогли организации Замоскворецкого клуба спорта еще в 1904 году и с тех пор регулярно оказывали ему финансовую поддержку»; достоверного подтверждения информации о 1904 годе мы пока не нашли), Товарищества Даниловской мануфактуры, Товарищества Рябовской мануфактуры бумажных изделий (в нее входили бумагопрядильная, ткацкая и отделочная фабрики в селе Нефедово Серпуховского уезда, и большая – 1000 человек работающих – ситценабивная фабрика в Москве, в Рыбниковом переулке), тюлево-кружевной фабрики англичанина Томаса Вильямовича Флетчера в Гамсоновском переулке у Данилова монастыря, Товарищества «Эмиль Циндель», АО «Фарбверке и K°» и других.

Крупнейшая в Российской империи ситценабивная фабрика (на ней в 1912 году работало около 3000 человек) мануфактурного товарищества «Эмиль Циндель» находилась на Дербеневской улице, дом 16. Изделия предприятия не имели себе равных по качеству, богатству красок и изысканности рисунка. Неоднократно удостаивались высоких наград, в том числе права изображения Государственного герба Российской империи на вывесках, рекламе, ярлыках. Мануфактура Цинделя имела сеть торговых представительств по всей России, а в области оптовой товарной торговли занимала лидирующие позиции. Рабочие мануфактуры бесплатно пользовались больницей, школой, училищем для взрослых, баней, библиотекой и театром, а кроме того, получали награды, пенсии и пособия. Сегодня на месте этого предприятия расположен деловой центр «Новоспасский двор»…

Химический завод фирмы «Фарбверке», входил в германский концерн «Хёхст» и располагался на углу Дербеневской набережной и Жукова проезда. Основные продукты производства – анилиновые и ализариновые красители, а также фармацевтические препараты. Служащими и техниками на фабрике были исключительно немцы по происхождению, рабочими – русские. Заведующий технической частью «Фарбверке» Эмиль Брунс и коммерческий директор Василий (Вильгельм) Вальтер в 1910 году стали действительными членами ЗКС.

Представители указанных предприятий и вошли в состав временного комитета (он разместился на Кузнецкой улице), силами которого в декабре 1909 года был подготовлен, а в январе 1910 года утвержден устав ЗКС.

В нем, в частности, отмечалось, что «цель клуба – распространение в Москве и ее окрестностях игры лаун-теннис, как полезного для здоровья удовольствия. Клуб имеет право устраивать и другие игры – летние и зимние, как-то: футбол, крикет, хоккей, кегли, крокет, гимнастику, легкую атлетику, велосипедный и лыжный спорт, бильярд и пр. Членами клуба могут быть лица обоего поля всех званий, состояний и национальностей за исключением несовершеннолетних, учащихся, состоящих на действительной службе нижних чинов, юнкеров, подвергшихся ограничению прав по суду, состоящих под надзором полиции или под судом и следствием, исключенных из других спортивных организаций и профессионалов в спорте (ими считаются всякое лицо, выступающее по какому-либо отдельному спорту за деньги… Клуб состоит из членов: почетных, пожизненных, действительных, соревнователей и посетителей».