Горец. Оружейный барон Старицкий Дмитрий
Мы прошли через анфиладу парадных комнат на большой балкон, с которого действительно открывался прелестный вид на горы. Там по приглашению принимающей стороны мы уселись около небольшого круглого столика в плетеные из рогоза кресла.
– Я очень рад, что вы приняли мое приглашение, – сказал хозяин замка, когда ливрейный слуга разлил по бокалам вино.
«То ли маркграф так прикалывается, – подумал я, – то ли ему от меня действительно что-то очень надо. Но послушаем для начала хозяина, а там будем посмотреть…»
Вино оказалось легким и очень неплохим на вкус, несмотря на свой необычный травянистый цвет.
– Прекрасная лоза, – похвалил я.
– Да… прекрасная… – повторил за мной маркграф, – но только всего год после урожая. Потом это вино грубеет, вытягивая из бочки больше древесных соков, чем того требуется. А в бутылках годовалая выдержка зеленого вина живет не более трех лет, превращаясь после этого срока в уксус. Увы… Но это не коммерческий сорт. Это для души. Себя побаловать да гостей угостить. К тому же с одного только склона горы такое вино получается, хотя вроде бы и сорт винограда одинаковый. Но… в других местах это просто неплохое белое вино, которое только в имперской столице продается тысячами бутылок.
Маркграф поставил бокал на стол и развел руками.
– Осмелюсь полюбопытствовать, ваша светлость, как я подозреваю, вы меня позвали не для того, чтобы угощать редким вином.
– Почему же… – возразил хозяин. – Принимать у себя дома первого героя этой войны, призванного в армию с моей земли, для меня честь. К тому же меня гложет любопытство, что такого в вас нашел Бисер, которого я знаю как весьма серьезного и здравомыслящего человека еще с Пажеского корпуса, где я командовал его учебным взводом.
– Не могу вот так вам сразу на это ответить, ваша светлость, сам многого не понимаю в причинах королевской ласки ко мне. Разве только то, что я спас от плена молочного брата его сына.
– А вот прибедняться, Савва, нехорошо. Никогда не умаляй себя сам… Это охотно сделают другие, – усмехнулся маркграф. – Причем с большим удовольствием. Человек по большому счету порядочная скотина. Его держит в рамках только мораль. Ослабнет в обществе градус морали, и все полетит в тартарары. Вот как вы думаете, какая проблема будет стоять перед нами после этой войны, уже превратившейся в бойню, в которой участвуют миллионы? Такого ведь еще никогда не было.
И смотрит на меня внимательно. Я бы даже сказал, заинтересованно.
– Слишком много людей на этой войне научатся легко убивать себе подобных, ваша светлость. Ценность человеческой жизни подвергнется инфляции. Одних только сошедших с ума пулеметчиков будут считать на сотни. А о послевоенном разгуле криминала я уже и не говорю.
– Сошедшие с ума пулеметчики? Я правильно расслышал?
– Все правильно, ваша светлость. Вы слышали о тактической новинке армии восточного царя – психической атаке?
– Не довелось.
– А вот мне в санатории рассказали. Дивизия идет в атаку чуть ли не парадным шагом. В плотной колонне. В красных кителях. Под барабанный бой и флейту. С развернутыми знаменами. Убитых в первых рядах моментально заменяют задние ряды, и такая видимость создается, что ты стреляешь, стреляешь, а все без толку. Кажется, что враг от пуль заговоренный. Двух пулеметчиков из полка отправили в дом умалишенных. А атаку еле-еле отбили в штыковую. Была бы нейтральная полоса метров на двести уже… тот офицер, который мне это рассказывал, не брался прогнозировать удачной обороны.
– Да… занимательно… Но откуда царцы собираются при таких потерях брать пополнение?
– Пленный их офицер на этот вопрос ответил, что их бабы еще нарожают.
Маркграф задумался, отпил из бокала.
– Но это означает, что кадровую армию они перемелют за первый год войны. Не так ли?
– Похоже на то, ваша светлость. Но и наша армия стачивается, несмотря на то что стоит в глухой обороне на хороших позициях.
– А те, кто придет им на смену, – не обратил он внимания на вторую часть моего ответа в своих рассуждениях, – будут уже не так хорошо обучены и стойки. Опять-таки, Савва, во главе всего стоит мораль. Вы согласны?
– Согласен, ваша светлость. Только вот мораль в обществе саморегулируется самим обществом. Семьей в первую очередь. Насадить ее вряд ли получится. Легко насаждается только порок.
– Интересная мысль… Чай, кофе или есть особые предпочтения?
– Чай, если нетрудно.
– Слугам не трудно, – усмехнулся маркграф и хлопнул в ладоши.
Слуги внесли еще один столик, на который следующая ливрейная пара поставила двухведерный самовар красной меди. Явно не моего производства. Быстро мои бабки отбивают огемцы.
Намек я понял. Но решил подождать прямого предложения. Все равно припашут, так что нечего самому на левую работу напрашиваться.
С нашего стола убрали вино и бокалы, поставили чашки с блюдцами, сахарницу, мед в сотах и блюдо с микроскопическими пирожными – на один укус. Я так понял, они такие специально подают, чтобы не вести бесед с набитым ртом.
– Как вы, Савва, посмотрите на то, чтобы вступить в Рецкое политехническое общество в качестве члена-корреспондента?
Я чуть не поперхнулся великолепным чаем.
– Я-то, может быть, и положительно на это посмотрю, но все будет зависеть от мнения действительных членов общества. Не так ли, ваша светлость?
Поставил я чашку на стол.
– Вы проницательны, Савва. Даже если принять во внимание, что ваш покорный слуга является председателем этого общества и к моему мнению там прислушиваются, однако все мое преимущество, согласно Уставу, равняется двум голосам вместо одного на баллотировке. Но…
– Вот именно, ваша светлость, все упирается в «но»… У меня только неполное среднее образование.
– А год назад, насколько мне известно, у вас не было никакого образования. Вы даже писать и читать не умели. Так?
– Так, ваша светлость. Ваше досье на меня не врет.
– Это хорошо, что вы понимаете, что такое предложение не делается с бухты-барахты.
– Что от меня требуется, ваша светлость? – не стал я тянуть кота за хвост.
– Да всего лишь пустяк… – лукаво улыбнулся маркграф в свои большие усы. – Парочка зарегистрированных во Втуце патентов типа этого самовара. С условием, что производство будет развернуто здесь, у нас… вы же патриот Реции?
Я кивнул, а правитель продолжил:
– Оживление экономики. Рабочие места. Налоги… и все такое прочее…
– Я так понимаю, что это должно быть что-то, облегчающее людям быт. Потому как что-либо военное, согласно указу императора, я обязан продать государству по его цене.
– Не обязательно. У меня достаточно влияния в столице, чтобы локализовать такое производство в своей столице, а не в центре, особенно если оно не будет очень сильно коптить. Были раньше планы организовать здесь престижный зимний курорт. Но теперь это уже все на после войны. Только вот в чем загвоздка – изначальное сырье должно быть местным. Такой аргумент просто необходим для лоббирования своей сторонки, – улыбнулся он. – Транспортная экономия при загруженности железных дорог в военное время дорогого стоит.
– Я не в курсе местной экономики, ваша светлость. Я в ней принимал участие только как кузнец и покупатель на ярмарке.
– Не прибедняйтесь, Савва. Я состою в переписке с Бисером и, наверное, в курсе всех ваших дел, – кинул его светлость на стол свой старший козырь.
Ох ни фига себе фига… Я-то думаю, что на своем полигоне как мышь спрятался под веник, а обо мне тут монархи переписываются.
– Ваша светлость, надеюсь, эта переписка идет не по общей почте? – забеспокоился я. – Многие вещи, на которые вы намекаете, составляют военную тайну империи.
– За это можете быть спокойным, фельдфебель. Мы переписываемся посредством фельдъегерей, как то у государей и принято. Или передаем послания с оказией. Вот поедете вы назад к месту службы, то и вас как человека проверенного я также нагружу почтой к Бисеру. Официально, как флигель-адъютанта его королевского величества.
– В наших горах есть хрусталь?
– Есть. Много. Прозрачный, дымчатый, розовый, лиловый…
– Пробовали из него варить оптическое стекло?
– Пробовали. Даже варим. Но телескопические подзорные трубы не дают сейчас той прибыли, какой бы нам хотелось – призматические бинокли с севера империи активно вытесняют их из обращения. Сейчас мы делаем только линзы для морских дальномеров. Дорогой товар, но этого мало, чтобы полностью занять квалифицированных и хорошо оплачиваемых рабочих. Простой хоть и оплачивается по закону в половину среднего заработка, но вылетает в солидную сумму в итоге для владельцев предприятия.
– Его королевское величество наверняка писал вам, что я не инженер и расчеты – моя слабая сторона. Идею, принцип я могу предложить, даже схему прибора изобрести, а вот довести что-то до готового продукта мне пока слабо. Да и времени на это нет.
– Я это знаю, – оживился маркграф. – А что, есть уже идеи?
– Предприятие, о котором вы говорили, ваша светлость, находится в вашей собственности?
– Скажем так… это мануфактура на паях, – ответил он уклончиво.
– Идея есть. Наблюдательный прибор, который поможет командирам высоких рангов следить за противником, не высовываясь из окопа командного пункта вообще. То есть, не подвергая себя риску погибнуть от шальной пули. Такое интересно? Если да, то пришлите ко мне своего патентного поверенного.
– Прекрасно, – подвел нашей беседе итог маркграф. – Теперь я понял, что в вас нашел Бисер. Со своей стороны, – так как императорская премия не будет большой, – я вас простимулирую тем, что если эти ваши приборы поставит на вооружение военное ведомство, то вы получите в нашем предприятии пай в два процента от уставного капитала. Плюс к этому будете получать от предприятия роялти – по одной серебрушке с каждого проданного прибора…
– И на каждом приборе будет стоять надпись «Кобчик-патент», – твердо заявил я.
Наглеть так наглеть, решил я. В деньгах, как видно, меня тут уже обули.
– Несомненно, – согласился маркграф. – Вас отвезут, куда вы скажете, в моей карете. И… если будут еще идеи, то приносите их уже оформленными патентному поверенному.
Маркграф встал и упрекнул меня напоследок:
– А все-таки такие простые и нужные вещи, как этот самовар, ты, Савва, мог бы отдать и своим землякам в работу. Хороших ремесленников, настоящих мастеров тут много. Успевай только им медный лист подвозить, – маркграф даже цыкнул разочарованно.
– Не мог, – ответил я с едва сдерживаемой злостью. – Не потому что не хотел, а потому что сначала в госпитале раненый валялся, потом в тюрьме сидел. Поверенный вопрос с лицензиями в мое отсутствие провернул.
3
Свадьбу не играли.
Брак не регистрировали.
Элика просто взяла с собой ребенка, няньку, пару баулов с пеленками, три узла с полушубками и валенками, детскую колыбельку, ружье с патронташем и уехала со мной. Сама. Я так и не понял, ради чего ей стоило так выпендриваться столько времени? Даже от койки меня отлучать на целую неделю. Только в последнюю ночь пришла – не выдержала. В итоге я же оказался и виноват, что она «столько времени потеряла».
Но мне, по совести, не до вздорностей бабских было – днями я чертил. А потом при свете купленной в городе керосиновой лампы писал пояснительные записки к чертежам. И отдельно составлял по положенной форме протокол новизны принципа изобретения.
Так появилисьв этом мире те приборы, которые я неплохо знал по Российской армии.
Ручной перископ разведчика. Простейший триплекс с двумя металлическими зеркалами. Чтобы из-за препятствия что-либо высмотреть, себя не показывая.
Командирскую стереотрубу на два перископических рога и однорогий монокулярный перископ для офицеров рангом пониже. Штатив к ним. Механику винтовой наводки на резкость. Как с четырехкратным увеличением, так вообще и без него для передовых окопов. По номенклатуре четыре разных изделия получилось.
Бленду навесную фибровую, чтобы блеск оптики от вражеского наблюдателя скрыть и свой глаз от солнечных лучей уберечь. И на свои приборы, и на бинокли.
Заодно светофильтры из дымчатого и лилового хрусталя на байонетном креплении.
Ударил себя по макушке за забывчивость и подал заявку на патент самого крепления.
Оптический прицел на винтовку типа неубиваемого русского ПУ-4 с крестовиной из конского волоса и диоптрической установкой окуляра. С двумя маховиками ручного наведения. Простейший полуторакратный оптический прицел тут и так делали, но из-за особенностей затвора штатной винтовки ставили его по-скаутски – вынесенным далеко вперед. За новизну выдал не столько сам прицел, а именно боковой кронштейн на него, чтобы стрелку можно было открытыми прицельными приспособлениями одновременно пользоваться, а также возможность быстро ставить с ним прицел на винтовку и снимать его.
Отдельно написал записку, что этот прицел можно и на пулеметы ставить и на пушки до трехдюймового калибра.
И раз пошла такая пьянка, то не только начертил и описал, но и заказал маркграфу на его мануфактуре триплексы наблюдения на бронепоезд и большой телескопический перископ для командира с возможностью выдвигать его механически по зубчатой рейке на два метра выше крыши вагона. Кругового обзора, с ручками складывающимися, резиновым налобником – все как на подводной лодке. Даже проще – не надо хитрые сальники выкаблучивать, чтобы они воду не пропускали.
Трезво подумав, саму подводную лодку чертить не стал… Не ко времени еще. Потом как-нибудь, когда у меня авторитет уже будет в глазах больших начальников из имперской канцелярии.
Заодно Оле подарил идею и чертеж швейцарского офицерского ножа «о двенадцати лезвиях» с ножницами и штопором, набором инструментов, необходимых для разборки оружия, обязав его первый изготовленный десяток выслать мне. В подарочном исполнении с ручками из кости – на подарки для маркетинга. И тоже запатентовал его, а лицензию оформил на Оле.
Удобный механический пробочник на зубчатом колесе с винтом и ручками. А то тут все руками пробки тянут примитивным штопором.
Консервный нож. Простая ведь до безобразия приспособь, а банки солдатики все штыками вскрывают.
Походный набор – нож, ложка, вилка в одном флаконе, складные, одним движением разделяющиеся на три автономных предмета.
А вот идею мультитула я пока попридержал. Не все сразу. Автомашин здесь пока нет, а на рутьеры[4] с локомобилями[5] так даже гаечные ключи паровозного размера пока идут.
Так что некогда мне было за непонятную женскую обиженку переживать.
Оле заглянул несколько раз подивиться на мои занятия, потом во время ужина заявил:
– Перерос ты, Савва, нашу стезю. Скучно тебе после войны будет подковы ковать.
Что я мог ему на это ответить? Рубаху рвать и пуп царапать, что вернусь сюда обязательно его подмастерьем? Не факт. Вернусь, конечно, за сыном, когда ему исполнится семь лет. Отдам в кадетский корпус на казенный кошт. Сын гвардейского офицера и орденоносца как-никак. В любом случае неграмотным я своего ребенка не оставлю.
Когда Элика объявилась на вокзале в сопровождении няньки и носильщиков, Оле только руками развел. Я тут, мол, не при делах.
– Разбирайтесь-ка сами между собой, – сказал он и отошел в сторонку, чтобы нашему разговору не мешать.
– Я с тобой, – твердо заявила Элика, даже не поздоровавшись, лишь поправив на плече ремень ружья.
– Там война, милая, – ответил я ей. – Там и убить могут.
– Если ты мне муж, то мое место подле тебя, а не на этой горе. Я в невесты ушедших богов не записывалась и их обетов блюсти себя в телесной непорочности не давала.
– Там говорят совсем на другом языке.
– Выучу. Ты же выучил.
– И читать-писать научишься? – поставил я условие под видом вопроса. – У офицера не может быть неграмотной жены.
– Делов-то… – фыркнула Элика.
– А девчонку эту зачем с собой тащишь?
– Жена офицера должна иметь прислугу, – убежденно высказалась девушка. – У тебя же есть денщик.
– Резонно, – усмехнулся я. – Только там… вот в этом, – я подергал ее за рукав кофты домашней вязки, – не ходят. Особенно жены офицеров.
– Не страшно, – парировала Элика. – Буду ходить в том, в чем ходят они. Надеюсь, они одеваются не слишком смешно.
– Что скажут родители девочки?
– Ничего не скажут. Она сирота.
Сирота – это аргумент. Сам тут сирота при живых родителях. И Элика сирота.
– Тогда бери няньку, сына и вот в этом салон-вагоне заселяйте второе от входа купе. Вещи денщик занесет.
Не гнать же ее обратно. С таким строптивым характером, как у этой девицы, можно вообще больше не увидеть ни ее, ни сына.
Когда маркграф говорил мне о том, что передаст со мной посылку для ольмюцкого короля, я и подумать не мог, что она занимает собой целый литерный эшелон с двумя большими паровозами на колесах по два метра в диаметре. В эшелоне в основном цистерны с керосином – Реция все же нефтеносная провинция. Пара опломбированных теплушек с каким-то грузом. Вагон охраны. Классный плацкартный вагон для сопровождающих лиц. И личный салон-вагон маркграфа для меня – единственный в составе на четырех осях.
В сопровождающие меня лица попали два полных расчета горных трехдюймовок с опытными наводчиками и шесть пулеметных расчетов – экипаж одной бронеплощадки будущего бронепоезда, пусть и названного в честь огемской княгини, по мнению маркграфа, должен быть чисто рецким. Утрясти бюрократические проблемы он взял на себя.
Охрана фельдпочты.
Вагонные проводники.
И стюард салон-вагона.
Так что салон-вагон можно рассматривать мне исключительно как комплимент от маркграфа. Понял он, что поднимется в деньгах на моих изобретениях.
Утром последнего дня, не дожидаясь оформления патентов, только по скорой местной экспертизе, меня по предложению маркграфа торжественно приняли в члены-корреспонденты Рецкого политехнического общества, которое тут заменяло Академию наук. И обязали корреспондировать руководству этого самого общества обо всех технических новинках, которые я увижу в дальних краях.
Затем в конторе нотариуса в обмен на лицензии производства моих оптических игрушек оформил мне канцелярский сморчок сертификат на два процента уставного капитала в мануфактуре на паях «Рецкое стекло», которая в основном производила бутылки для винодельческих хозяйств – золотое дно, если посчитать, что я буду получать два процента прибыли со всего производства.
Председателем правления мануфактуры был сам маркграф – кто бы сомневался? Я так нет. Он же владел и контрольным паем в пятьдесят четыре процента, от которого и откусил мою долю. Не такую уж и маленькую, если приглядеться. В реестре пайщиков только один (не считая самого маркграфа, разумеется) имел семь процентов. Остальные же довольствовались одним, двумя или тремя паями. В основном это были владельцы крупных винодельческих хозяйств – славы Реции.
Один пай равнялся одному проценту и составлял пятьсот золотых кройцеров. Объявленный капитал с моей доли, таким образом, составлял тысячу, с которых я, пока нахожусь на военной службе, не плачу никаких налогов. А гражданские лица за объявленный капитал отстегивали в казну по полтора процента в год. Один процент империи. Полпроцента Реции. Сделали это так, чтобы не было в государстве соблазна грюндерства пустышек, через которые легко проводить разные мошенничества.
Это еще по-божески, учитывая, что я отдал «Рецкому стеклу» только все заявки, относящеся к оптике. За остальные патентные заявки я вчера честно заплатил поверенному, взяв с него письменное обязательство не отдавать мои лицензии в одни руки. Минимум в четыре-пять компаний, чтобы была конкуренция за качество среди них. И обязательно хоть одна такая фирма должна располагаться в Реции.
Сговорились на десяти процентах его куртажа. Ох, и дам я все же в глаз тому поверенному в Будвице…
А вообще, чувствую, что становлюсь просто акулой капитализма. Совладелец я уже двух промышленных предприятий.
Заводчик.
Фабрикант.
А ведь только год прошел с того момента, когда я с гор на равнины спустился.
Увидев, что я украдкой смотрю на часы, скучающий маркграф заметил:
– Не суетись, Савва. Успеешь ты на поезд.
– Да я, ваша светлость, и билет еще не приобрел, – пояснил я свою проблему.
– На литерном составе поедешь… по войсковому литеру, – скаламбурил маркграф. – Отправление поезда… как скажем сами машинисту, – хохотнул он собственной шутке. – Так что опоздать на этот поезд ты в принципе не сможешь.
– Да я хотел еще доплатить за первый класс… ехать долго, – промямлил я.
– Будет тебе первый класс, Савва. И без доплаты, – заверил меня правитель земли рецкой.
И обманул.
Не первый класс оказался, а люкс.
Таких салон-вагонов всего два десятка на всю империю бегало. Роскошь неимоверная. Мой денщик и от первого класса тут балдеет до головокружения, а в салон-вагоне так вообще в ступор впал.
– Живут же люди… – только и смог он выдохнуть.
За нами в салон вошел личный адъютант маркграфа, моложавый блондин в майорском чине.
– У вас все в порядке, господа?
– Пока да… Благодарю, – ответил я. – Осваиваемся.
– Как только соберетесь отправляться, не сочтите за труд – маякните мне на перрон. Я дам команду машинисту трогаться.
Поезд стучал колесами на стыках. Паровоз время от времени повизгивал свистком. За окном проплывали знакомые пейзажи, только в обратную сторону. И с большей скоростью. На маленьких станциях нас вообще не останавливали – пролетали их со свистом. В прямом смысле этого слова. Причем свистели оба паровоза.
Обычного паровозного дыма видно не было.
– На рецком горючем камне идут, – объяснил стюард.
В вагоне нас было шестеро.
Я с денщиком в салоне.
Девочки с сыном в купе.
Стюард, он же проводник салон-вагона, который с полотенцем через локоть наливал нам в резные лиловые хрустальные стаканы выдержанное красное вино.
– Ох, командир, вижу, судьба тебя балует, и ты все ликом ее любуешься, – с завистью сказал денщик, поставив пустой стакан на стол.
– Да нет. Разок она мне тут и задницу показала, – промолвил я.
– И как? – поднял брови Тавор.
– Как показала, так и раком встала, – засмеялся я. – Сам же меня из тюрьмы забирал.
И отправив стюарда к себе, задал я захмелевшему денщику давно занимающий меня вопрос:
– Тавор, ты на меня самому Бисеру стучишь или помельче кому рангом? – и пристально посмотрел ему в глаза.
– Командир, да я… – попытался денщик божиться.
– Не врать! – прикрикнул я.
– Адъютанту Бисера, – сознался Тавор.
– Так-то лучше. Молодец. Продолжай дальше.
– Что продолжать, командир? – округлил он глаза.
– Стучать. Мне скрывать нечего. Кстати, какое у тебя настоящее звание?
– Гвардии унтер-офицер, – сознался Тавор.
– Кем до меня служил?
– Денщиком у королевского адъютанта. Но с вами мне нравится больше.
– Генерал тебе не наливал? – усмехнулся я.
– Наливал, но… выглядело это так, будто он дворовому человеку великую милость оказывал. – Вы меня не прогоните, командир?
– Нет. Ни к чему это. Уберу тебя, пришлют другого. Те же яйца, только в профиль. А к тебе я уже привык. Но… залезешь на няньку – женю, и согласия твоего не спрошу, – постучал я пальцем по столешнице.
– Зачем?
– Она сирота. Так что я теперь ее опекун. И по нашим горским законам за нее я должен зарезать охальника. Женитьба не самый плохой способ убить собственную жизнь. Так что твое спальное место в купе проводника. Верхняя полка. Первое купе занимаю я с женой. Второе – нянька с моим сыном. В самом салоне никто ночевать не будет. Да, кстати, а почему на эту роль выбрали именно тебя?
– Наверное, потому что я знаю рецкий язык.
Мягко хлопнул дверью стюард.
– Ваши милости, горячая вода в душевую комнату подана.
– На всех хватит? – поинтересовался я.
– Должно.
– Тогда первыми моются девочки и моют ребенка, – сказал я Тавору. – Потом я. За мной ты.
И повернулся к стюарду:
– Оповестите госпожу Элику и проводите ее в душевую.
4
Ночь провел вдвоем с женой на шикарной графской кровати в просторном купе. На холодящих шелковых простынях. Ох, и устроила она мне благодарение за предоставленный комфорт. С подвизгом, чего она явно стеснялась проявлять дома, в горах. А теперь отвязалась… Благо, стены и дверь графской спальни предусмотрительно изнутри оббиты толстым слоем конского волоса под зеленой кожей.
– У меня настоящее свадебное путешествие, – томно промурлыкала Элика, зарываясь носом мне под мышку и шумно, с наслаждением вдыхая запах моего свежего пота. – Как в сказках. Я днем от окна не могла отлипнуть. Только на кормление сына и прерывалась. Это не поезд. Это какой-то сказочный дворец на колесах. Только мне не понравилось, как этот мужик готовит.
– Вставай к плите сама.
– А то. У меня всяко лучше получится, – заявила гордо.
Не знаю я, чем жена недовольна, железнодорожная еда в исполнении стюарда была вовсе даже не плоха.
– Начни с завтрака, – подначил я ее. – Поридж, тосты с джемом, яйца-пашот и кофе с кориандром.
– Че-э-э-э-го? – вскинула она голову.
– Меню на завтрак, уже утвержденное мной.
– А если я что другое захочу?
– Тогда за завтраком выдашь свои предпочтения стюарду на целый день. Он запишет и в точности исполнит.
– Все так сложно?..
– Ну а как же? Ему надо продукты подготовить, сама готовка занимает определенное время, и подать к заявленному сроку.
– Я так не привыкла.
– А ты как думала, что люди везде будут жить, как ты привыкла у себя на высокой горе? Не-э-э-эт… Это тебе придется менять свои привычки в соответствии с ожиданием нашего окружения. Так что после завтрака будешь с нянькой учиться пользоваться приборами, а то за ужином ложку держала в кулаке. И это жена королевского флигель-адъютанта? Да я со стыда сгорю.
– Неправда твоя, ложки не было! Зачем он надо мной издевается? Три ножа и три вилки положил. Как будто одной недостаточно.
Читать бесплатно другие книги:
