Честь имею Ларин Глеб
Все молчали. Князь Сергей Андреевич спиной чувствовал за собой дыхание государя, отчего ему казалось, что все сказанное касается только его одного.
Но он был не прав, каждый, кто был в зале, думал о том же, и все ждали, с кого же государь начнет, когда перейдет на личности.
Но государь, неожиданно для всех, в чувствах, отвернулся от стола и быстро покинул зал, чего с ним никогда не случалось.
Вельможи, молча, не глядя друг на друга, также стали расходиться.
Чувство беспокойства покинули князя Сергея Андреевича и, спускаясь по главной лестнице, он вернулся в мыслях к покойному племяннику своему: «Ах, Михаил, Михаил! Сколько раз я повторял тебе – нажми на курок на секундочку раньше, чем надо! И никто не поймет потом, что так было! Ведь ты всегда помнил об этом, и все было славно. Что случилось теперь?»
8.
Эта история вскоре забылась. В свете всегда искали новых развлечений и сплетен, а их всегда было предостаточно, да и дуэли, впрочем, никогда не прекращались. В России они были предостаточными, несмотря на то, что в них она потеряла двух великих поэтов и множество молодых жизней, принесших скорбь многим семьям и обществу. Проходящая жизнь как бы сглаживала и это ужасное явление.
Мало кто знает, что только брат государя, занявший после него трон российский, вернулся случайно к этой истории.
Однажды, перечитывая дневники предшественника своего, в которых питал государственную мудрость, он прочитал историю этой дуэли, которую тот описал в подробностях и имен ее участников. Что – то в них показалось ему знакомыми, и наутро он приказал принести списки людей декабрьских событий во время восхождения своего на престол. И он нашел в этих списках имена всех пятерых друзей графа Манина, ныне осужденных по этому делу.
– Вызов состоялся! – воскликнул государь, не сдержав своих чувств, чем удивил адъютанта, принесшего бумаги. – Но они, слава богу, промахнулись в меня!
«И все – таки, как был прав Александр, – думал он далее. – Когда говорил об этом вызове. И эта зловещая цифра – пять! Их было пятеро тогда, и пятеро казненных после декабря! Нет, это мистика! Никому не позволено поднимать руку на помазанника божьего, никому!».
Но зловещий рок уже не переставал преследовать его фамилию, и спустя более полувека состоялся новый вызов и бомбою злоумышленника был убит его сын, Александр Второй. Тогда, в отместку, на эшафот снова поднялись пятеро, чтобы устрашить смертью своей всех тех, кто помышляет новые вызовы. И среди них женщина – Софья Львовна Перовская, не просто взмахнувшая платком, призывая к цареубийству, но и руководившая всем этим.
Однако Россия не та страна, в которой можно было кого – то запугать. Были новые вызовы и новые жертвы. Их снова было пять во главе с Александром Ульяновым, тем самым, чей брат Владимир продолжил его дело до тех пор, пока, наконец, не были расстреляны в Ипатьевском доме безвинные жертвы, последние наследники дома Романовых и не осталось и следа от несчастной царской фамилии. Их тоже было пятеро и им пришлось взойти на эшафот, куда в прошлом отправляли своих врагов их предки. Так закончилась эта дуэль, которую начал еще в далеком прошлом поручик Манин.
И, пожалуй, был прав Александр Павлович, некогда первый гражданин государства Российского, что нет ничего хуже, чем вызов от собственного народа…
Семнадцать
– Поберегись, барин! – крикнул кто – то, но лошадь под всадником отступила сама, мимо солдаты протащили повозку со сломанным колесом.
Все вокруг находилось в каком – то перемещении, с трудом верилось, что этот полк армии Тормасова находится на отдыхе после многодневного марша отступления. Некоторые отдыхали у костров, другие обстирывались и вывешивали белье на кустарниках или просто раскладывали на траве. Многие купали коней чуть ниже по течению в небольшой речушке. Их голые тела сновали вдоль и поперек их четвероногих товарищей. Иные чинили одежду, а все больше упряжь.
И все это видение бурлило, говорило и шумело, словно небольшой город в большой праздник, благо и священник рядом, а желающих, кого утешить и благословить было, хоть отбавляй. После нескольких стычек с французами, при виде ужасных потерь, многие стремились причаститься и приготовить душу свою к неизвестности.
Всадник, пропустивший сломанную повозку, курьер из штаба, напрасно пытался разглядеть в этой толпе кого-нибудь из офицеров. Но помощь пришла внезапно сама.
– Кого вы ищите, сударь? – обратился к нему внезапно появившийся капитан не совсем опрятного вида, но услужливо оказавший честь и внимание.
– Капитан! – обрадовался ему бравый адъютант и тут же остановил коня среди бродячей толпы, которую старательно объезжал, словно они могли испачкать его. – Будьте любезны, подскажите, где ваш командир, у меня к нему срочное донесение!?
– Нет его! – ответил капитан. – Он и другие старшие офицеры только что убыли в сторону возможного появления противника, чтобы, если нужно, дать ему сражение!
– Какое сражение? – изумился адъютант. – Нам ничего об этом неизвестно!
Если бы адъютант был человеком опытным, он, конечно, догадался бы, что капитан давно приметил его, а его часто моргающие глаза говорят не о том смущение, которые испытывают люди, разговаривая с высокими особами, а о житейской хитрости.
– Видите ли, сударь, всякое бывает, – продолжая моргать, ответил капитан, понимая, что он переборщил со сражением с французами силами своего полка. – Как говорил Ганнибал, нужно быть всегда готовым и тогда тебя ждет победа.
И здесь он с облегчением увидел, что эти слова дошли до самого сердца адъютанта, который, как и он, не знал, говорил ли такие слова великий полководец, но для него стало очевидно его миссия весьма своевременна.
– Не будет никакого сражения, капитан! – сказал важно адъютант. – Вот вам пакет с приказом о немедленном отступлении вашего полка по этой же дороге. Передайте его командиру, как только он появится, а мне еще нужно успеть в другое место!
Он передал пакет, махнул рукой, показывая, что разговор окончен, развернул коня и вскоре исчез среди толпы в том же направлении, откуда появился.
Смышлёный капитан взглянул на пакет в руках, засунул его бережно за борт мундира, обернулся, пригляделся и крикнул:
– Семенов! Звонарь построение! Срочное!
И через минуту зазвучал над этими местами сигнал, который прервал мгновенно весь этот разумный, и только не для сведущего человека непонятный беспорядок.
2.
Едва прозвучал сигнал штаб – трубача, как этот казавшийся неуправляемый хаос, сразу стал приходить в какой – то единый порядок. Исчезли в мгновенье ока белое белье и голые тела на реке, стало тихо вдруг, лишь слышны стали отрывистые и всем понятные команды. Капитан, приказавший дать сигнал, тем временем отыскал, каким-то особым чутьем среди всей этой кутерьмы, нужного ему солдата и спросил:
– Ты где барина оставил?
– А вот в том лесочке, на поляночке значит, – ответил солдат.
– Так вот, – сказал ему капитан. – Давай туда и передай им этот пакет. На словах скажешь, что приказано немедленно отступать, и мы уже выступили, пусть догоняют!
– Да как же? – спросил солдат. – Нам велено было все приготовить, затем убираться и не появляться там!
– То не тот случай, – проговорил капитан. – Ты понимаешь, мы уходим! Давай бегом, я тут главный и за все в ответе!
– Как не понять! – ответил солдат и был таков.
Когда подъехал к лесу, где оставил господ офицеров, он оглянулся и увидел, как последние колонны полка исчезают из виду.
Одному в лесу было жутковато, стараясь не оглядываться, солдат без устали пришпоривал коня.
Он уже внутренне припоминал, что место, где с другими солдатами, приготовил место для трапезы господ, совсем уже близко, как это предчувствие подтвердилось совсем неприятными для него звуками. Мгновенно остановив коня, солдат понял, что слух не обманул его. Со стороны поляны были слышны нечастые выстрелы, звон сабель и отчаянные крики дерущихся.
– Господи! – осенил себя солдат. – Неужто французы напали на них!?
Руки его сами собой потянули поводья повернуть коня назад, но страх не исполнить приказ, а еще более страх, что он не сможет доложить о действительной картине происшедшего, заставили остановиться, сойти с коня и, привязав поводья к дереву, медленно продвигаться к месту баталии.
Чем ближе солдат продвигался к цели, тем чаще раздавались выстрелы, отчаяннее звенела сталь клинков, но голоса от этого почему – то становились не страшней, а все больше как – то даже радостней. Он осторожно отодвинул ветки кустарника перед самой поляной, увидел перед собой привычную для себя картину кутежа господ офицеров, которую красочно дополняли стрельба из пистолетов по пустым бутылкам и отчаянное фехтование пара на пару. Причем все это делалось с таким азартом, что стреляющие делали это, ничуть не дожидаясь, когда уйдет в сторону тот, кто ставит бутылки, обрызгивая его осколками стекол, а фехтующие успели нанести друг другу пару царапин, что окрасило их белые сорочки в ярко – красный цвет, еще больше будоражило воображение боя. Остальные участники застолья бурно поддерживали действующих лиц, не забывая опорожнять бутылки, дабы было во что стрелять, палили в воздух, выражая этим свое соучастие в происходящем.
Облегченно вздохнув, солдат пригляделся, где его хозяин, наблюдая за ним, дожидался, когда тот сможет его увидеть и приоткрыл себя из – за кустов. Полковник, действительно, увидел его, чему очень изумился, так как за десятилетие службы солдат никогда не осмеливался ослушаться его. Понимая, что этому могла быть причина, он пошел навстречу солдату, что не осталось без внимания остальных господ, и они также обратили на них свои взгляды.
– Что случилось, Савелий? – спросил молодой полковник, не по годам командовавший полком.
– Так вот, господин полковник, – пролепетал солдат. – Как ни есть приказ об отступлении. Капитан Шатров приказал мне доставить, а на словах передал, что они уж выступают, чтобы вы догоняли их немедля.
Он протянул полковнику пакет, тот принял его и, не вскрывая, помахал перед собой. Из рядов господ офицеров выступил один из бывших фехтующих. Это был любимец и друг полковника.
– Господа! Вы слышали, снова отступать?! И это в мой День Ангела! А я не желаю отступать! Слышите, господа! Неужели этот день мне запомнится отступлением!?
Все молча слушали это, смотрели на полковника. А тот спешно подошел к нему, обнял друга своего, а затем сказал:
– Друзья! Отступление отменяется! Мы еще успеем вернуться! Савелий, – обратился он к солдату. – Возвращайся и скажи, мы догоним полк! Ступай!
Савелий хотел что – то сказать, только тут снова началась пальба, и никто уж никого не слушал. Всем хотелось праздника, и он продолжался.
3.
Праздник закончился ночью. Все сидели в седле, и их укачивало: или от выпитого вина, или от усталости.
Кони неспешно мерили свои шаг, а всадники передавали друг другу оставшиеся бутылки недопитого вина, а если кто из этой цепи не мог этого сделать по той причине, что дремал, то всадник с бутылкой пропускал его вперед и передавал бутылку следующему. К утру выехали из леса. Но густой туман так укрыл землю, что они с трудом нашли дорогу и с облегчением двинулись по ней, продолжая свою сладкую дремоту в седле, заменяя друг друга впереди по мере возможности. Так продолжалось долго или просто кому это показалось, но туман не отступал, а дорога все длилась и длилась. И когда, наконец, услышали шум идущего впереди арьергарда, то все как – то ожили, стали приводить себя в порядок. Вскоре шум этот окружил их со всех сторон, и им стало ясно, что они вот – вот вступят в движение своего полка. Все они, молодые и красивые, сплотились вокруг, дабы предстать перед своими солдатами во всей красе.
Порывы ветра стали разгонять туман. От просветленности этой стало не только немного видно вокруг, но и слышно. И поскольку голоса стали раздаваться со всех сторон, полковник поднял руку, всадники остановились, дожидаясь очередного порыва ветра, для того, чтобы увидеть, куда им идти. И ветер дунул: раз и два, а потом и три. Туман окончательно рассеялся и семнадцать увидели, что они находятся посреди французских войск.
Увидев русских всадников, французы остановились, и семнадцать стояли тоже.
Они разглядывали друг друга, как будто одни пришли в гости к другим, а те их не ждали.
Со стороны французов прошел гул, все они, о чем – то заговорили, а потом вдруг раздался громкий смех, и этот неистовый смех окружил все вокруг.
Затем от французов показался всадник. Он водрузил на обнаженный палаш белый платок и не спеша подъехал к семнадцати.
Приблизившись, француз отправил оружие в ножны, объехал молча ряд семнадцати, и, видимо, понимая, кто из них старший, обратился к полковнику:
– Честь имею представиться, капитан Лезюр. Осмелюсь доложить, что вы попали в окружение и плен армии генерала Груши. Вам повезло, господа! С сегодняшнего дня вы больше не увидите эти мерзости войны, кровь смешанную с грязью, трупы людей и лошадей, спокойно дождетесь конца войны.
Господин генерал ждет вас, господа! Почетный плен лучше худой смерти! Вы можете привести себя в порядок и подъехать вон туда. Ждем вас!
И капитан развернул коня, уехал в сторону, куда он указал, где действительно можно было угадать присутствие генерала с его многочисленной свитой.
Семнадцать молчали. Они проводили взглядами капитана и снова погрузились в свои мысли.
Один из всадников выехал из строя, остановился перед полковником и четко сказал:
– Я не буду сдаваться!
Находившиеся рядом и слышавшие эти слова четверо всадников, переговорив, также подъехали к командиру и заявили:
– Мы тоже не будем сдаваться!
Полковник взглянул на них, оглянулся на остальных и громко спросил:
– Кто еще не желает сдаваться?! Подходите!
И вскоре один, за одним рядом встали все семнадцать.
Полковник сошел с коня, обнажил голову и склонил ее перед ними.
– Простите меня, господа, это моя вина. Жаль, что никто на этой земле уже не осудит меня за это. Бог мне судья! И если уж мы решили не сдаваться, так давайте помолимся и соберемся для последней нашей битвы.
Всадники молча разъехались и творили молитвы.
Закончив молитву первым, полковник вскочил на коня и, проехав немного вперед, остановил его, ожидая остальных.
Ждать пришлось недолго. Один за другим к нему подъезжали всадники и, обнимая его и остальных, становились рядом.
Когда подъехал последний, полковник без лишних слов поднял руку и скомандовал:
– Вперед!
И семнадцать медленным аллюром тронулись в сторону, куда им указал французский капитан.
Когда до французов оставалось совсем немного, полковник снова поднял руку, все остановились.
– Капитан Лезюр! – сказал громко полковник.
– Я здесь! – немедленно ответил капитан, чуть выдвинувшись на коне впереди строя.
– Передайте вашему генералу, что мы не намерены сдаваться и имеем честь немедленно атаковать вас! – крикнул ему полковник и, убедившись, что капитан передал его слова генералу, обнажил оружие, указал им в направление чуть левее, где находились генерал и его свита, скомандовал – За мной! Вперед!
Сшибка была ужасной. Семнадцать в считанные мгновенья врезались в толпу, которая даже не успела открыть огонь. Крики, стоны, ржание лошадей, и кровь заполнили место схватки.
Но французы были опытными воинами, они быстро перестроились, и через некоторое время все было кончено.
К месту боя медленно подъехал генерал со своими адъютантами. От него не укрылся благородный жест полковника, указывающий место атаки в сторону от его свиты.
– Где старший? – спросил он, ему указали на изрубленное тело полковника.
Подъехав, генерал удивился его молодости.
– Есть и живые, – доложил ему один из адъютантов, проводил к месту, где лежали три порубленных, исколотых и раненных тела.
– Окажите им помощь, запишите имена, – приказал генерал. – И отдайте жителям вон той деревни. Им же скажите, пусть похоронят остальных.
И отъехал прочь.
4.
По иронии жизни капитан Лезюр попал в плен и благодарил за это судьбу.
Как – то сидя у костра, куда его любезно пригласили господа офицеры, он рассказывал свои бесконечные байки о войне, благо много что повидал в своей жизни, в том числе и эту историю о семнадцати. И когда кто – то усомнился в ней, Лезюр даже вспомнил имена оставшихся в живых, которые он записал по приказу генерала.
– Как!? – воскликнул вдруг сидящий у костра адъютант, случайно оказавшийся в этом кругу. – Я знаю этих офицеров, ведь они служат в нашей дивизии!
На другой день этот адъютант, как бы по случаю рассказал эту историю генералу, тот тотчас вызвал офицеров к себе, правда, их было только двое.
Генерал, услышав от них подтверждение этой истории, спросил:
– Кто еще знает об этом?
– Никто, – ответили офицеры. – Мы лишь при первой возможности написали родным, что они погибли в бою и указали место, где они похоронены.
– Я обязан доложить это Командующему, – сказал генерал. – Напишите мне список всех семнадцати, а свои имена впишите последними.
Вскоре генералу и этим офицерам было приказано прибыть в штаб.
Вокруг дома, где остановился Светлейший князь, было много народа. Очень скоро стало известно, что он болен и со всеми вопросами управляется начальник штаба.
Генерал, понимая, что его дело не относится к начальнику штаба, поскольку его вызывал сам Светлейший, решил для порядка отметиться у его адъютанта.
– Нет – нет, господин генерал, – проговорил адъютант. – Князь помнит о вас и непременно велел доложить, когда вы пребудете. Подождите, я доложусь.
Он исчез и очень скоро вернулся, распахнул дверь и сказал:
– Прошу вас, господа!
Генерал и офицеры прошли в комнаты, увидели в полумраке сидящего в кресле князя Михаила в расстёгнутом мундире, укрытого в ногах теплой шубой.
– Простите, господа, что принимаю вас в таком виде, – проговорил князь. – Беда, старость знаете ли. Подойдите ближе.
Офицеры, понимая, что это относится к ним, приблизились к старцу.
Князь поднял руку, достал бумагу со стола, на которой были написаны имена семнадцати и сказал:
– Мне рассказали про вас одну как бы оказию. Что ж, на войне всякое бывает, но здесь имена для России значимые. Расскажите мне, все как было.
Когда ему рассказали, он долго молчал, словно не хотел верить в то, что услышал, потом спросил:
– Вас осталось трое, где третий?
– Он служит в армии генерала Кайсарова, – доложили ему.
– Ну, слава богу, – сказал Светлейший и перекрестился, а затем вдруг решился подняться, но сделал это с трудом, так что генерал поспешил поддержать его.
Светлейший взглядом поблагодарил его, но отнял руку, подошел к офицерам и вглядывался в их лица.
Затем он не спеша застегнул мундир, немного отступил от них и сказал:
– За подвиг сей, наградить вас не могу. Вы приказ не исполнили! Но за то, что не посрамили честь свою, нижайше благодарю! Так и передайте вашему товарищу.
Потом вдруг поднял бумагу над головою, потряс ею и громко сказал:
– Сия жертва не напрасна была! Знаю, дрогнуло сердце у французов, и потеряли они тогда веру в свою победу. Пусть немного потеряли! Но оттого и жертва эта была не напрасна!
Скрывая чувства свои, он отвернулся и махнул рукой, указывая, что аудиенция закончена.
5.
Говорят, что семнадцать были очень молоды и были из Второго кадетского корпуса или Дворянского полка, в котором родители испросили их досрочного выпуска, чтобы они могли участвовать в войне….
Говорят, что когда Светлейшего не стало, среди его бумаг, которые он непременно держал при себе, была и эта, с именами семнадцати…
Говорят, шесть лет спустя после войны родственники построили на месте захоронения семнадцати небольшую часовню, которую ежегодно посещали и продолжают посещать их потомки…
Говорят, в годы коллективизации райком партии потребовал у председателя колхоза снести это погребение и часовню, но тот категорически отказался сделать это…..
Говорят, в 1944 году, когда советские войска освободили эти земли, у часовни парадным строем прошла гвардейская дивизия, которой командовал один из потомков семнадцати…
Говорят, в лихие девяностые, в одной из телепередач, в которой, как и положено было в то время, маралась история нашей Родины, ее ведущий назвал гибель этих семнадцати – пьяной выходкой их командира, который понимая свою вину, не захотел сохранить жизнь своих подчиненных…
Говорят… Но, Михаил Илларионович Кутузов, так не думал. Он знал, почему мы тогда победили, верно, понимая, почему мы еще будем побеждать…
Французский роман
Штаб армии генерала от инфантерии Антона Ивановича Глинки, находился в единственном пригодном для этого назначения здании, совсем недалеко от станции.
Утреннее совещание закончилось, и в штабе царила обычная рабочая обстановка. Сновали туда – сюда вездесущие курьеры. Гонцы лихо рапортовали, откуда они и от кого и вручали со свежими сургучными печатями пакеты. Приводили и уводили лазутчиков и пленных. Молодые, юркие штабисты вносили и уносили утвержденные, вновь скорректированные карты.
Успел побывать на приеме у генерала и местный землевладелец Храпов, вернувшийся сюда с войсками и наводивший теперь порядок, ни без помощи армии, на своих владениях. Огромный баул со снедью, который он оставил в приемной, был как нельзя, кстати, наступало время обеда.
Дежурный по штабу, капитан Сомов, уже успел заглянуть в баул и отхватил кусок балыка, отчего испачкал руки и искал взглядом, обо что бы их утереть, как двери вновь открылись и в помещение вошли два рослых ординарца. Они слегка придержали за собой двери, что означало одно, в штаб пожаловал высокий чин.
Так и случилось. Спустя мгновенья в дверях появился человек, в хорошо ухоженной бурке, в прекрасном кителе из дорогого сукна, и в блестящих, отражающими всякий свет, высоких ботфортах.
Вошедший, переступив порог, поднял голову и оглянулся вокруг.
Капитан Сомов тотчас узнал в вошедшем человеке Главнокомандующего вооруженными силами России Александра Васильевича Колчака.
– Смирна – а – а! – затянул Сомов, быстро опустив руки и утирая их за спиной о китель.
Он браво шагнул к Главнокомандующему для доклада, но тот жестом остановил его и спросил:
– А скажите мне капитан, что, Антон Иванович у себя?
– Так точно! – выпалил Сомов и, сделав шаг к двери, взялся за ручку, чтобы открыть ее перед ним.
Колчак уже был готов ступить вперед, как взгляд его задержался на одном из присутствующих, в кителе без знаков различия, и он вдруг улыбнувшись, прошел и обнял этого человека.
– Поручик Млынский! – сказал Главнокомандующий, откинув голову, как будто желая узнать, не ошибся ли он. – Да, это точно Вы! Как же, помню, помню! Да помните ли Вы наш ледовый поход?! А я вот все помню и даже сейчас, бросил бы все и снова в такой поход! Ну, как Вы голубчик? Как Ваши дела?
Млынский бросил короткий взгляд на окружающих и смущенно пожал плечами.
– Понимаю, понимаю, – сказал Колчак, принимая смущение поручика за скромность. – Что же поделать голубчик, война! Я помню Ваше мужество поручик. Такие люди еще будут нужны России! Берегите себя! Дай Бог, свидимся!
Он еще раз обнял Млынского и отпустил его.
Повернувшись, он увидел в дверях, уже появившегося в дверях генерала Глинку.
– Антон Иванович! – сказал Главнокомандующий. – Принимайте гостя! У меня тут паровоз сломался, обещались быстро отремонтировать. Так что, приютите уж на время! Будем считать, что я к Вам с инспекцией!
– Безмерно рад видеть Вас господин Главнокомандующий! – ответил генерал и, шагнув назад, открыл проем двери, в которую Колчак незамедлительно вошел.
2.
Этот день, конечно, был историческим для Антона Ивановича.
Оставшись наедине не только с Главнокомандующим вооруженными силами России, но и Верховным Правителем Российского государства, за обедом и непринужденной светской беседой, генерал был просто счастлив.
Он уже сейчас, представлял себе, как сегодня же вечером, за ужином, в кругу близких ему офицеров, будет рассказывать им об этой встречи.
Антон Иванович старался не пропустить ни слова из того, что говорил Главнокомандующий. Понимая состояние генерала, Александр Васильевич баловал его своими воспоминаниями и рассуждениями о будущем России, не забывая отведать на столе все, что было в бауле землевладельца Храпова.
«Нужно будет все это немедленно изложить на бумаге», – думал Антон Иванович. – «Это будет как нельзя, кстати, к моим будущим мемуарам!».
Генерал уже был в затруднении от складывания на полки своей памяти всего того, что говорил Колчак, как дверь спасительно отворилась, и вошел капитан Сомов очевидно с докладом об окончании ремонта паровоза.
– Разрешите доложить господин Главнокомандующий?! – обратился Сомов.
– Обращайтесь, обращайтесь, – ответил за Верховного Правителя генерал, поскольку тот сидел спиной к капитану.
– Господин Главнокомандующий! Разрешите мне пояснить Вам о человеке, которого Вы назвали поручиком Млынским?
Колчак развернулся к капитану и с интересом на лице спросил:
– Что же Вы, капитан, хотите мне пояснить о поручике Млынском?
Сомов бросил быстрый взгляд на генерала, и тут же собравшись, доложил:
– Млынский – красный командир, господин Главнокомандующий, взят нами в плен два дня назад, приговорен к повешению и ожидает исполнения приговора. Видя Ваше к нему расположение, я решился доложить Вам.
Лицо Главнокомандующего изменилось, и он в некой растерянности взглянул на генерала. Антон Иванович немедленно поднялся и почему – то решил изъясниться:
– Господин Главнокомандующий! Согласно Вашему указанию…
– Оставьте, оставьте генерал, знаю! – перебил его Колчак. Он нервно побарабанил пальцами по столу, взглянул на капитана и сказал:
– Жаль, жаль. Ну что же, исполняйте!
– Простите, не понял? – склонился к нему капитан.
– Что же не понятного? – Александр Васильевич беспомощно повернулся к генералу.
– Идите капитан, идите! Пусть вешают! – замахал руками генерал на капитана.
Капитан искоса взглянул на Главнокомандующего, побледнев в лице, щелкнул каблуками и вышел.
3.
Когда состав, наконец, подали, Главнокомандующий в сопровождении генерала и свиты вышли из штаба и пошли в направлении станции.
Был солнечный, но довольно морозный день.
Александр Васильевич и генерал Глинка, неторопливо шли впереди всех, по узко очищенной от снега тропинке прямо до станции, оптимистично обсуждая состояние дел на фронтах.
Шумный крик ворон отвлек внимание Главнокомандующего и он, подняв голову, увидел, как неприятно изменился пейзаж дороги, по которой уже проходил к штабу.
Почти у самой станции, прямо рядом с тропинкой, по которой они шли, на виселице висели вновь повешенные по приговору красные.
Колчак сразу узнал среди них поручика Млынского, по его кителю без знаков отличия.
Виселица была так близко к тропинке, что слегка раскачивающиеся трупы казалось, заденут проходящих по ней людей.
У самой виселицы, Главнокомандующий на мгновенье остановился и взглянул на тело поручика. Млынский был без сапог, видимо кто – то снял их перед казнью. Тело успело замерзнуть и одеревенеть. На большом пальце правой ноги застыла небольшая сосулька мочи, которая стекла по штанине.
Не желая обращать внимания на свою секундную слабость, Главнокомандующий продолжил путь.
Вскоре поезд тронулся, и Александр Васильевич с удовольствием продолжил дочитывать французский роман, под стук колес, увозивших его вглубь Сибири.
Без Родины…
Семен осторожно приоткрыл дверь и вошел в помещение.
Он знал: командир ранен, но не понимал, зачем ему понадобился.
В едва освещенной комнате с трудом различил лежащего Джузеппе и женщину – монашку, колдующую над его иссеченной осколками спиной.
Смутившись беззащитным видом командира, он решительно двинулся обратно, пробормотав: « Я зайду позже!», но Джузеппе тотчас привстал, сморщившись от боли, сказал твердо:
– Нет, нет! Проходи, Михалыч!
Монашка поняла, что все ее усилия сейчас пойдут насмарку, разразилась бурной тирадой гневных восклицаний. Впрочем, после того, как Джузеппе что – то сказал ей и похлопал по весьма примечательному месту, удалилась, скорее всего, удовлетворенной, нежели наоборот.
Охая и ахая, совсем как – то по – русски, Джузеппе уселся на кровати и жестом пригласил Семена присесть на скамейку рядом.
Джузеппе, командир итальянских партизан, боровшийся с фашистами со дня их появления у себя на родине, а затем и в Испании, очень гордился, что его отряд многонационален. Еще в Испании он очень близко сдружился с русскими, полюбил их за темперамент и ненависть к фашизму, изучил их язык и с удовольствием говорил на нем.
И как – то так случилось, что именно в его отряде русских было больше, чем в других, словно сам бог видел с небес, куда податься пленным из России, сбежавшим от немцев.
Семен присел напротив, но Джузеппе не торопился, словно подчеркивая важность предстоящего разговора.
– Семен, – сказал, наконец, он. – Мы с тобой сейчас люди военные, а значит должны выполнять приказы, но почему я должен напоминать тебе об этом.
– А что случилось? – спросил Семен.
– Как что, дева Мария! – воскликнул Джузеппе. – Я дал тебе команду отходить! Почему ты пошел на помощь людям Роберто?
– Их уже почти окружили! Разве ты не знаешь? – возразил Семен. – Как мы могли их бросить там?!
– А если бы они окружили и вас? Сколько ты потерял людей?
Читать бесплатно другие книги:
