Я, Всеслав (сборник) Перумов Ник
– Против Белого Христа и истинно верующих в Него я бессилен, ты это знаешь. Здесь последнее место, где мы нашли приют – всё благодаря тебе. Если оно погибнет, то падём и мы.
Голос моего собеседника звучал спокойно и ровно – стихийные духи не умеют говорить иначе даже перед лицом собственной гибели. Впрочем, я до сих пор не знаю, страшит ли она духов или что ожидает это племя за порогом их странного земного бытия.
– Так что же делать? Она убивает тех малых, что остались в домах, доверившись мне!
– То же, что делал и всегда. Один. За всех. Противу всех!
– Вот уж не знал, что духи знают стихи Цветаевой! – невольно удивился я.
– Чему ж тут изумляться – она ведь давно одна из нас. В Свет её не взяли, но и Огонь она тоже не заслужила… В общем, или ты достанешь его – или нам конец, всем, кто нашёл у тебя прибежище. Тебе, впрочем, тоже. А если это случится – кто в последний час отроет спрятанное тобой сокровище?
Я умолк. Возразить на последний аргумент Арафраэля мне нечего. Но, если открыто поднять оружие на Изгоняющую, не обернётся ли это ещё большей бедой?
– Если падём мы – падёшь и ты, – ровно произнёс неслышимый для других голос Арафраэля.
Я знал, что он прав. Сам по себе я – ничто; осколок древнего острия, выкованного в забытые времена, когда, говорят, Сварог устраивал Ирий, самый первый мир. Только вместе с такими, как Арафраэль, как несчастный Васюшкин старичок-домовик, можем мы хранить доверенное мне.
…Так что же, неужто ты боишься, ты, от одного имени которого трепетали гордые киевские властители?..
Нет, я должен её остановить, пусть даже никто не в силах предугадать исход схватки; быть может, Изгоняющая возьмёт верх – и тогда тщательно укрытое в болотных мхах сокровище бесполезно и бесцельно проваляется ещё незнамо сколько столетий, до тех пор, пока не высохнет топь и не найдётся новая рука, новый и достойный хранитель.
Всё так, но если я не вмешаюсь, эта безумная монашка перебьёт всех до единого домовых, банников, овинников, запечников, гуменников, полевых, кикимор и прочих, а потом возьмётся за леших с водяными, закончив свои «бурю и натиск» сородичами Арафраэля.
И потому я не мог больше мешкать.
– Арафраэль!
– Ты решился.
– Решился. Доставь мне его. Видишь же, из деревни мне не уйти…
– Они сразу же заметят меня. И могут связать. Лучше давай я тебя туда вмиг домчу. А уж дальше – ты сам.
– Хорошо! Действуй!
Я потерял из виду Изгоняющую и её спутника. Здесь, на дальнем конце деревни, куда пока не совалась эта парочка, не боясь солнечного света, изо всех щелей выглядывали искажённые страхом лица. Лица тех, кого я поклялся защищать и оборонять.
Что ж, теперь пришла пора исполнить клятву.
Мягко толкнула в спину упругая воздушная волна.
Разогнавшись над полем, Арафраэль, дух Ветра, осторожно подхватил меня – и замелькали, сливаясь в сплошной ковёр, поля, узкие лесные языки, старые сенные сараи, серые от времени, и, наконец, потянулся сплошной, неразрывный лес. Чёрно-зелёные копья елей пробили легкомысленно шуршащую листву ольшанников и березняков – пройдёт время, на этих местах воздвигнутся мрачные торжественные еловые боры; проносились серовато-бурые мшистые болота, тёмные замки густо заросших корабельными соснами островин; чёрные прозрачные озёра среди бескрайних моховых равнин.
Сейчас, сейчас… вот уже и приметная раздвоенная береза на самом краю болотного поля…
Удар настиг нас внезапно – словно кинжал убийцы, что разит в темноте проулков, вырвавшись из-под сливающегося с мраком плаща. Молитва ли это той, что назвалась Ликой, или же она отбросила словесную шелуху, одною лишь Верой привела в действие могучие небесные легионы – мне не дано уже узнать.
Арафраэль вскрикнул – именно вскрикнул, словно человек, навылет раненный в грудь. Мхи рванулись мне навстречу… и спасли, приняв на себя всю мощь земной смертельной тяги.
Лика, Изгоняющая, или как там её звали на самом деле, дотянулась-таки до меня выкованным в горне Белого Христа незримым оружием.
…Я стоял по грудь в болоте. Всхлипывая, толща мохового одеяла сочилась бурой жижей, точно рана – кровью.
Только теперь меня начала бить крупная дрожь – давно, очень давно я не сходился в открытой схватке со слугами Белого Христа.
Арафраэля я не видел и не слышал. Попробовал окликнуть – раз, другой; молчание. Кое-как выбравшись из ямы, я потащился дальше. До заветного укрывища оставалось совсем немного. А в ушах стоял предсмертный стон – там, в брошенном мной Осташёве, расставался с жизнью ещё один из тех, кого точно и метко назвали «малым народцем»…
Грудью раздирая мох, я добрался-таки до заветной берёзы. Остановился. Болезненно корчась, сжалось сердце. Вот он. Здесь, под ногами. Моё сокровище. Моё – и не моё. Отданное мне Судьбой на хранение, когда по всей Руси пылали пожиравшие «идолов» костры, знаменуя небесную победу называемого людьми Белым Христом…
Вот оно, совсем близко. Протяни руку – и сам Перун ниспошлёт тебе силу разящих молний. Сколько раз спасало лежащее в болотной ухоронке Русскую землю, уже и не упомнишь. Во времена, от которых не осталось ни берестяных грамоток, ни даже памяти у подобных мне, когда кипели безымянные битвы на берегах молодых рек; позже, когда только растекались людские ручейки по великим лесам по-над Днепром; когда от янтарного берега к Причерноморью прорубались свирепые пришельцы; и потом, в уже описываемые времена: на берегах Невы, когда семь сотен дружинников Александра Ярославича в прах разнесли семижды более сильное шведское войско, и на чудском прогибавшемся льду, что плавился от лившейся на него человеческой крови, и под Раковором, и в злые годы Ольгердовщины (забыли её, ох забыли! а ведь ничем не лучше степной напасти!), и в аду Куликова поля, когда ничтожные двенадцать сотен Боброка по-иному повернули ход уже проигранного было сражения, и потом, в чёрные дни Тохтамышева разорения, и после, после, после…
Река Ведроша, где поражены литовцы. Москва, отбитая Мининым и Пожарским.
Я помню, как, рассечённая, горела броня крестоносных танков под Кубинкой страшным предзимьем сорок первого, и помню лицо того чумазого танкиста, как две капли воды похожего на зарубленного мной под Раковором тевтонца – когда пеший новгородский полк грудью да частоколом копий остановил смертоносный разбег орденской конницы…
И долгие века потом, после Смутного времени, не достававшийся – когда росла страна и штыки её солдат шли от победы к победе, прославленные от Босфора до Парижа, от Сан-Франциско до Кушки; извлечённый лишь в тот день, когда стало ясно – остановить немецкий танковый клин под Кубинкой спешно стянутые ополченцы (винтовка на пятерых да граната на десяток) уже не смогут.
Русский Меч.
И вот теперь – вновь достать, чтобы спасти не страну – но доверившихся мне?
Ветер, словно взъярясь от моей нерешительности, бросился вниз, раздирая незримое тело об острые пики елей. Ударил в лицо – словно дал пощёчину трусу, всё ещё надеющемуся, что дело как-нибудь да уладится…
Нет. Не уладится.
Ну, пришёл и наш черёд.
Моя рука погрузилась в землю, и зачарованные пласты Великой Матери послушно расступились. Пальцы стиснули горячую рукоять – точно она раскалилась от снедавшей Меч ненависти.
Идём же.
Раскрылись недра и лесные глубины, и мириады призрачных глаз взглянули мне в душу. Согнёшься? Или всё же выступишь против непобедимого противника?
На миг мне почудилось, что передо мной мелькнул одноглазый старик в широкополой шляпе; а за ним – иные… те, что пали.
На деревенской улице я оказался в следующий миг. Меч сам знал, где он сейчас нужен.
Стоя уже перед другим двором, Лика вновь тянула жуткое изгоняющее заклинание; слух мой обжигали тонкие стоны умирающих младших братьев.
– Стой, именем Сварога!
Меч тускло блестел в моей руке. Неказистый, железный, безо всяких украшений, однако же нигде не тронутый ржавчиной.
Лика медленно повернулась ко мне. И тут впервые в жизни меня до костей продрало свирепым морозом ужаса: на лице её я увидел довольную, можно даже сказать, – счастливую улыбку. Ярослав куда-то исчез, растворился, сгинул – словно никогда тут и не появлялся. Мы остались вдвоём.
– Как же всё оказалось просто… – услыхал я. – Ты сам вытащил бесовскую железку из тайника! Сам… Всеслав.
В глазах у меня помутилось. Она знала! Знала всё с самого начала! Или… или не она?..
– Отдай его мне. Отдай сам. – Моя противница менялась. Дрожали, расплываясь, очертания тонкой девичьей фигурки, и на месте странной монашенки Лики появлялась совсем иная женщина – высокая, статная, коронованная нимбом золотистого света, в прямых и строгих одеяниях белого льна до пят, с прижатым к груди всесильным крестом.
Так вот кого они послали за Мечом!..
– Здравствуй, Хельга. Правда, Лика мне нравилась больше.
– Узнал… – она усмехнулась. – Лика… она хорошая. А для меня важно сходство не внешнее… Но мы отвлеклись. Так отдашь ли ты его сам?
Я молчал.
Мы никогда не встречались с тобой, Хельга – или, по-русски, Ольга, Ольга Святая, первой принявшая крещение, чей внук стал Равноапостольным… Ты умерла в 969 году от рождества твоего Белого Христа, ну а я, Всеслав, жил столетием позже, сойдясь в смертельной схватке с Ярославичами. Ты ушла Наверх – а я остался.
Не так уж сложно избежать и райской тоски, и адской скуки. Нужно лишь ЗНАТЬ.
Говорят, что и не осталось уже нигде нашей Нави, куда уходили наши предки, – всё подмял под себя Белый Христос, а в его небесные кущи мне как-то не хотелось. Равно как и в раздуваемый его подручными подземный огонь адских топок.
– Я так и знала, что ты не удержишься и ринешься защищать своих бесов, – беспощадные слова падали каменными глыбами. – Это оказалось просто, очень просто… Я пошла на это, потому что один лишь этот Меч, меч из глубин времен, когда Титаны ещё не были повержены, помогает держаться здесь таящимся врагам рода человеческого. Тот, чьё сердце полно любви, просил тебя отдать Меч добровольно. Мы и без того потратили слишком много времени на поиски.
– Ты убивала домовиков, банников, полевых, гуменников. Чем они тебя прогневали?
– Забыл, что все они – нечистая сила?
– Они никому не делали зла.
– Это только ты так думаешь, – она опять усмехнулась. – Ну так что, отдашь? Сколько ж веков мы не могли его добыть…
– Вы, всесильные, всеведущие, без чьего ведома ни один волос не упадёт?
– Не повторяй глупые сказки, Всеслав, – она поморщилась.
– А может, это ваше самоуправство?
– Не твоё дело. Давай Меч, – Ольга сдвинула брови.
Наверное, мне следовало торговаться. Но, как тогда, на берегу Немиги, когда, спасая войско, шёл по истоптанному снегу, шёл к целовавшим крест – «не будет тебе никакого вреда!» – Ярославичам, Изяславу, Святославу и Всеволоду, уже зная, что обманут и схватят, не мог отступить я и сейчас. Я, Всеслав. Всеслав Полоцкий, ещё в те годы прослывший первым волшебником и ведуном славянской земли…
– Нет. – Я поднял Меч. Не на женщину – но на Того, Кто стоял за ней.
…Их так и нашли. Немолодой крепкий мужчина, по документам – Алексеев Михаил Андреевич, без определённых занятий, единственный, кто жил в брошенной деревне; крепкий парень в брезентовой штормовке и невзрачная девушка, почему-то облачённая в одеяния из чистейшего белого льна. Раны запеклись, но оружия так и не обнаружили. Парня и девушку в белом как будто бы зарубили и как будто бы даже чем-то похожим на длинный клинок – а в мужчину словно бы ударила молния.
А во многих обителях треснули образа святой Ольги Киевской.
Прошла зима, и на низкой платформе почти полностью заброшенной станции Киприя, когда отошёл остановившийся всего на полминуты поезд на Москву-Бутырскую, остался широкоплечий, кряжистый мужчина лет тридцати пяти, что не перекрестился, проходя мимо местной церквушки.
В паспорте его стояло имя – Полоцкий Всеслав Брячеславович.
Предстояло отыскать Русский Меч.
Выпарь железо из крови…
Мы – русские; и с нами – Бог.
Генералиссимус, князь Италийский, граф Суворов-Рымникский
Abudantas dispicite dissonas gentes: Indicium pavoris est societe defendi.[1]
Аттила, король гуннов, из речи на Каталунских полях
– Ты дома, пап?
Железная дверь, что сделала бы честь любому банковскому сейфу, медленно и бесшумно отворилась, повернувшись на тщательно смазанных петлях. Открылся обширный холл: морёный дуб на стенах, потолок с мозаикой, пол с выложенной среди дорогого паркета инкрустацией; в углу – ведущая на второй этаж вычурная лестница с резными балясинами, словно в купеческом терему. На стенах – несколько оригиналов Кинкайда, слащавого вида домики среди идиллического пейзажа, празднично и радостно освещённые изнутри.
В дверях стояла невысокая девушка в модных расклёшенных джинсах, спущенных на бёдрах до предела возможного, в розовой футболке с надписью «Продай мне свою Барби» и – тоже писк последнего сезона – на невозможной высоты шпильках, украшенных парой кокетливых бантиков. На сгибе локтя девушка покачивала микроскопической чёрной сумочкой от «Дольче и Габбаны». Фирменную надпись по крокодиловой коже вывели не чем-нибудь, а россыпью мелких бриллиантиков.
– Пап, ты дома-а?
– Дома, Соня, – отозвался мужской голос из глубины огромной квартиры.
– Вас сегодня весь день в новостях показывали… – Девушка с гримасой отвращения сбросила шпильки, небрежно швырнула дорогущую сумочку, босая пошлёпала на кухню, не обращая ни малейшего внимания на паркет ручной работы под ногами.
– Но меня-то, я надеюсь, нет?
– Ну что ты, только со спины. – Она вошла на кухню, в которой поместился бы, наверное, приличных размеров танцевальный зал. Плоский телевизор на стене в который уже раз за сегодня повторял:
– Благодаря бдительности специальных агентов отдела по борьбе с терроризмом… сегодня проведена точечная операция в районе Обводного канала… обнаружена явочная квартира инсургентов, склад оружия, которым пользовались боевики… предварительные данные показывают, что из одного из найденных стволов был убит в апреле сего года архимандрит Викентий, видный представитель примиренческого течения в церкви… наши зрители, конечно, помнят это громкое дело… проповеди отца Викентия неизменно собирали множество прихожан… кровавое и беспримерное по жестокости убийство совершено было прямо на пороге храма… теперь найдена снайперская винтовка, из которой был произведён выстрел…
– Удачно сработали, папа? Твой ведь отдел, как я понимаю?
Колдовавший у кофеварки мужчина обернулся. Сама кофеварка, обилием никелированных кнопок и рычажков напоминавшая стартовый ракетный пульт, немедленно зашипела, сердито и капризно, словно недовольная тем, что Хозяин отвлёкся на кого-то другого, пусть даже на собственную дочь.
– Удачно, Соня. – Отцу девушки можно было дать лет сорок пять, и, как сказал бы Карлсон, выглядел он «красивым, в меру упитанным мужчиной в самом рацвете сил». Упитанность, однако, проявлялась не в свисающем животе, а в накачанных плечах и руках, бицепсам на которых позавидовали бы многие атлеты. – Накрыли кубло. Арсенала хватит на десять терактов. Правда, оружие большей частью старенькое… – Он оборвал себя на полуслове, с усилием провёл широкой ладонью по редеющим седым волосам.
Соня едва заметно улыбнулась.
– Ну, будет, будет, доча. Давай хоть дома не про это. Ты сегодня куда-нибудь собираешься? В клуб? Тебя подбросить? Я ещё не отпускал охрану.
– Не, пап, я сегодня у себя ночую.
– А… – отец кивнул. – Ну, товарищ Корабельникова, ты у меня девочка большая, тебе лекций о морали читать не надо. Джефф небось в гости собрался? – Он понимающе усмехнулся.
– Ага, Джефф, – поспешно кивнула Соня. – Если выберется.
– Понятно-понятно. А если не выберется?
– Тогда девишник устроим, девчонки уже замучили… – отозвалась Соня, выделяя нарочито московское «ш» в середине слова.
– Только звякни мне тогда, ладно? – просяще проговорил отец.
– Конечно, пап. Ну когда я куда пропадала?
– Да случалось… – буркнул Корабельников-старший.
– Ну па-ап… – Соня подошла, обхватила отца, по-детски прижалась щекой.
– Знаешь, коза, какой ко мне подход нужен, – усмехнулся тот. – Ладно, тебе ведь небось опять бежать надо?..
– Ой, надо, пап, – Соня направилась к дверям ванной. Судя по размерам, там скрывался самый настоящий бассейн. – Мама не звонила?
– Нет. У них там в Париже настоящий бедлам, какие уж тут звонки…
– Понятно, – по лицу Сони прошла мимолётная тень. Она решительно вздёрнула подбородок и заперла за собой дверь душевой.
Папа ничего не знает. И не должен знать. И не должен знать, что она не только знает, чем он занимается на самом деле, но и сама положила в захваченный сегодня схрон ту самую старую винтовку Драгунова, из которой член её ячейки с простым именем Машка влепила пулю прямо в лоб тому самому архимандриту Викентию.
На Московский вокзал с оружием попрётся только последний кретин – если, конечно, у тебя нет внедрённого в тамошнюю службу безопасности агента. Но об этом пока можно только мечтать: после того, как нескольких ребят вычислили и отправили куда следует, все проверки «на вшивость» ужесточены многократно.
Нет, тащить стволы прямо к рамкам металлоискателей, туда, где до сих пор, как и в Пулково, стоят не городовые, а самые натуральные airborne rangers из знаменитой 82-й десантной дивизии, – верх глупости.
Поэтому доставить оружие Соне и её спутникам поручили Хорьку – уже после того, как вся команда слезет с поезда. Но буквально перед самым выходом Мишаня, как и положено, проверил почту: из Боровичей, где обитал Хорёк, «директом залили полтора метра мыла», если выражаться сетевым жаргоном. Полтора мегабайта всяческой чепухи, от нелепых сетевых разборок до любовной переписки; но среди этого мусора крылась одна-единственная фраза, ради которых Мишаня, собственно говоря, и держал свою ноду – до фидошников Контрольный комитет пока ещё не добрался.
«Бабушка, говоришь, приехала? Хаты не будет? Недорулез!»
И после этого – тройной «хмурник». Вот такой::-(((.
Дурацкие коды, нелепый сленг – Соня всего этого терпеть не могла. Разве так работают в настоящем подполье? Детский сад какой-то, да и только. Радовало лишь, что одним только Интернетом стало пользоваться неприлично, и оказалось, что в «сети друзей», работавшей по архаичным технологиям, с ночной «отзвонкой» друг другу её распределительных узлов-нод, можно относительно безопасно обмениваться информацией, разумеется, тщательно закапывая её в груды сухих листьев «разговоров современной молодёжи», той самой, из которой тщетно (а может, и не столь уж) пытались сотворить истинное «поколение пепси».
Ну и, конечно, вербовать новых сторонников. Но – осторожно, осторожнее и ещё раз осторожнее. Внутренний корпус не дремлет. Там тоже немало тех, кто не просто отрабатывает свой паёк и вожделенный «открытый шенген».
Дурацкими кодами или без них, но полученное Мишаней письмо означало, что Хорёк добраться до них не сможет. Сам он цел и невредим, но с оружием для команды – полный пролёт. Ну и ладно, сама Соня пошла бы на дело вообще безо всякого оружия, голой и босой бы пошла, но её парней разве ж переубедишь? Упёрся Костик, заявив, что без пары стволов он в те дикие края не полезет, ибо он не старик Ван Дамм в пору его молодости и уж тем более не знаменитый Тайсон-Ухогрыз. С дезертирами, беглыми и прочим лихим людом, хоронящимся как от Внутреннего корпуса, так и от подполья, он, Костик, предпочитает разбираться посредством огнестрельного оружия, а не на кулачках.
Мишаня только кивал одобрительно.
Машка-снайпер, само собой, не отставала от них.
– Я без ствола за пазухой всё равно что в мини без трусов!
Соня только покачала головой. Машка за словом в карман не лезла и выражения не выбирала. Но разве ж это дело, когда в подполье можно перекричать, перегорлопанить командира? И что это за командир, сказал бы иной военный?.. Но тут-то как раз выбирать не приходится. Подполье, наверное, только потому ещё и существует, что нет в нём «вождей» и «лидеров», что решения принимаются совместно, хотя и способом, от которого любой выпускник Академии Генштаба грохнулся бы в обморок. Всё ведь начиналось совсем не так – и где те, первые?.. В большинстве своём далеко за Полярным кругом, а то и в питерской земле, в безымянных могилах.
Читать бесплатно другие книги:
