Убийца в фамильном гнезде Розова Яна

Почитать я ничего не купила, но это было даже хорошо. В дороге я смогла задремать – без снов и видений. Мне надо больше спать. Недосып скоро будет проявляться и на лице, и в поступках. А мне надо быть собранной, внимательной, сосредоточенной. И хорошо выглядеть, это тоже важно. Я не просто еду на деревню к деду. У меня миссия.

И как только я выполню ее, я лягу, и буду спать.

Когда я прибыла в Белые камни, солнышко поднялось над лесом. Станица была такая зеленая, что не было видно домов. Пели птицы, люди занимались своими делами, и казалось, что в мире правит любовь, весна и гармония.

На остановке в станице, а настоящего вокзала здесь не было, я с полчаса ждала попутку до поместья, но дождалась. Меня взялся подвести в своем фургончике веселый моложавый водитель по имени Леха. Он развозил продукцию колбасного цеха, который, оказывается, принадлежал деду Цирулику, по местным магазинчикам.

– Да тут Владимиру Иванычу все принадлежит. И молзаводик, хоть маленький, но вполне себе рентабельный, и цех хлебный, и яблоневый сад, и конюшня. А вы к нему по какому делу?

– Я не к нему, – заранее к таким вопросам я не подготовилась, а надо было что-то отвечать. – Я к Виолетте.

Водитель покивал:

– А, вы подруги, наверно?

– Да.

Я стала смотреть в окно, не желая провоцировать любопытство водителя. Вообще-то согласно моим личным наблюдениям, которые я получила не только на родине, но и далеко за ее пределами, все шоферы любят поговорить в дороге с попутчиками.

Мой водитель не был исключением. Почувствовав, что от меня ему особо информации не добиться, он решил хотя бы заполнить звуками пространство. Надо сказать, говорить он взялся на интересную тему: о Цируликах.

– Вы, как раз, к обеду успеете, к двум часам. Семейство там, конечно, большое. Дед, два его сына, да их жены и дети. А еще разные гости. Как вы, девушка. Я в их дом тоже колбасу и сосиски отвожу, так, бывало, глянешь – за столом у них каждый день не меньше восьми человек сидит. Дом гостеприимный, богатый. Всему голова, конечно, дед. Он же Гродиным двадцать лет правил. Да и кого, кроме Цирулика? На него все молились. Он, хоть и из старых партийных, но хозяйственник. Деловой, как сейчас бы сказали, человек.

Леха еще рассказывал про поля, леса и теплицы, которые принадлежали Владимиру Ивановичу, но я уже отвлеклась. Я в сельском хозяйстве мало что смыслю.

Наш фургончик, тем временем, свернул с трассы на широкую абсолютно пустынную дорогу. Перед поворотом на нее висел самодельный знак с надписью, сделанной почему-то готическим шрифтом: «Теремок». Леха сказал, что Теремком свое поместье называет сам Виктор Иванович, а эта широкая чудесная дорога построена только для обитателей Теремка.

А до поместья, сказал Леха, нам надо ехать еще пять минут.

Дорога проходила мимо яблоневого сада. Ровные ряды маленьких яблонек уходили от дороги в необозримые дали. Некоторые деревья еще цвели, но их оставалось совсем мало. В этом году вообще все как-то рано отцвело, а, может, это мне так просто казалось.

Впереди машины по обочине дороги шел человек. Он был одет в голубые джинсы и темную футболку. В руках человек держал толстую веревку или поводок. Мне показалось, что человек был молод и своей прогулкой наслаждался. Услышав, что сзади к нему приближается машина, пешеход обернулся, а, узнав ее, сделал рукой приветственный жест. Леха ответил ему, посигналив.

Когда мы обгоняли человека с поводком, а в руках у него был именно кожаный плетеный поводок, он улыбнулся нам рассеяно и приветливо, показав очень ровные белые зубы.

Даже понимая, что человек с поводком не видит меня, я невольно улыбнулась ему в ответ.

А впереди фургончика, тоже на обочине, возник новый неопознанный объект. Сначала он выглядел как серый шар, летящий сантиметрах в пятидесяти над поверхностью дороги, а когда мы стали догонять объект, стало ясно, что это большая лохматая собака, несущаяся на невозможной для этого вида животных скорости.

Породу собаки определить я не сумела. Сначала я увидела ее хвост. Он был длинным, а заканчивался плотным колечком. Тело собаки, в полном соответствии с хвостом, тоже было длинным и узким, лапы мощными, а голова не слишком крупной, по форме похожей на лошадиную, но с длинными висячими ушами, которые обычно украшают морды охотничьих собак. Я сумела разглядеть и его удлиненные, подведенные черным восточные глаза. Блеснув белками, пес быстро глянул на машину и, немного пригнув голову, ускорился.

Когда мы поравнялись с псом, я вдруг поверила, что обогнать нам его не удастся. Его движения были ритмичными и мощными: взлетая в воздух, собака вытягивалась струной – от кончика носа и до колечка на хвосте, потом его тело сгибалось, передние лапы уходили между задними, и, оттолкнувшись от земли, собака снова распрямлялась в воздухе, совершая новый роскошный длинный прыжок. Казалось, рядом с фургончиком движется совершеннейшая беговая биологическая машина, вроде гепарда или скаковой лошади. И, может быть, мое воображение разыгралось, но эта собака была похожа одновременно и на первого и на второго зверя.

Наконец, фургон оказался впереди бегущей собаки. Обернувшись назад, я увидела, что собака уменьшается вдали, переходя из своего супергалопа в галоп, затем в рысь, в шаг, а потом, тяжело дыша и оборачиваясь на потерявшегося позади хозяина, небрежно трусит по дороге.

Вдалеке показался каменный забор и ворота. Увидев их, я ощутила, как забилось мое сердце. Обед у них должен быть в два часа дня, а до него я познакомлюсь с Виктором Ивановичем Цируликом. Скоро мой план воплотится. Думаю, уже к вечеру, а то и раньше я буду знать все.

Загородный дом семьи Цируликов недаром называли поместьем. Это было единственное жилое здание на ближайшие километры. Кстати, эти километры были ограждены забором – каменным со стороны дороги и, как я узнала впоследствии, из сетки-рабицы на остальной протяженности.

Открыть высокие, в два с лишним метра кованые ворота, впечатляющие своей вычурностью и ажурностью, должен был охранник. Он обретался в специальной будочке, и Леха посоветовал мне войти в нее, поскольку здесь были установлены именно такие правила.

Самого Леху, вместе с его фургоном, пропустили за ворота без вопросов.

Разрешение войти на территорию поместья я получила от самого деда Цирулика. Не лично, конечно, а опосредовано.

– Проходите, пожалуйста, – равнодушно сказал охранник, отдал мне паспорт и открыл дверь будки со стороны двора.

И я вошла в сказку. Прямо передо мной раскинулся идеально симметричный парк, здорово похожий на какой-нибудь Версаль. Стриженные шарами цветущие кусты, невысокие ухоженные деревья разных видов, лавочки, фонтанчики, скульптурные Венеры располагались каждый на своем месте и ни на миллиметр дальше или ближе.

Дорожки были засыпаны красным битым кирпичом, отчего выглядели нежно-розовыми. Самая широкая из них – выложенная узорчатой плиткой, вела от ворот к двухэтажному большому дому, выкрашенному в сливочный цвет с розовой черепицей на мансардном этаже. Фасады дома были украшены лепкой, имитирующей колонны, арки и ниши. Из-за всех этих наворотов здание здорово напоминало свадебный торт – не хватало только фигурок жениха с невестой на крыше.

Я поискала глазами фургончик с колбасой, но он, наверное, остановился с обратной стороны здания. Скорее всего, у этого дома был и черный ход из кухни или других технических помещений. И эта деталь, наравне с другими, показалось мне шикарной.

Для дополнения картинки замечу, что небо над поместьем было синим с белоснежными облачками над горизонтом, а солнце стояло уже достаточно высоко, чтобы отразиться в окнах, но не в зените, чтобы расплавить этот кремовый дом.

И я направилась к нему, робея, но ни на секунду не раскаиваясь в том, что затеяла. Не успела я подойти к огромной двери дома, как она распахнулась. Меня встречал высокий худой старик с густыми седыми волосами, которые можно было бы принять за парик. Он ласково улыбался, а взгляд его тускло-голубых, в красных прожилках глаз напряженно следил за каждым моим движением. Одет был старик в светлые брюки и белую рубашку с коротким рукавом.

Не было причин сомневаться, что мне оказана особая честь, ведь это был сам Виктор Иванович Цирулик – бог и царь маленькой вселенной под названием “Теремок”.

Говорят, что при первой встрече человек всего за несколько секунд решает, нравится ему собеседник или нет. Мне этот старик не понравился, а вот я ему – угадать было невозможно.

– Здравствуй, деточка, – произнес дед низким густым голосом. – Вот так, значит, выглядела жена Кости.

Я опустила голову. Старик бесцеремонно разглядывал меня:

– Какие дела привели тебя в наш дом? Пойдем в мою комнату, расскажешь…

Медленно, с опаской я вошла в холл, откуда вела лестница на второй этаж. Дед, чуть сгорбившись и приволакивая ноги, повел меня вверх по белому мрамору ступеней. К середине лестницы старик уже еле дышал, и нам пришлось задержаться на пару секунд, чтобы он мог перевести дух.

Этот дом, такой праздничный снаружи, теперь давил на меня. Здесь было слишком много атрибутов родового гнезда в роскошном, а, может, и киношном его понимании, чтобы им можно было верить. Лепные ангелочки, балюстрады, дубовые панели, тяжелые хрустальные люстры, медные ручки с мордами львов на дверях, мебель на гнутых ножках – не стоило спрашивать, сколько это могло бы стоить, следовало бы поинтересоваться, что подменяет в жизни этого старого человека окружающая его роскошь?

А он уже усаживал меня в полосатое кресло, непрерывно, разглядывая мое лицо, мою одежду, втягивая носом воздух, наверно, чтобы различить мой запах. И я вела себя точно так же. В конце-концов, меня сюда не звали, а где-то в доме скрывался человек, который убил половину меня.

Из-за плотных занавесей и тяжелой мебели комната деда казалась темноватой. Единственным ее украшением был большой портрет женщины средних лет в полный рост. Женщина была одета в вечернее платье, украшена драгоценностями, но было ясно, что все это лишь антураж. У нее было очень простое круглое лицо с вздернутым носом и широкими бровями. Мне показалось, что Костя был очень похож на эту женщину.

– Итак, Неточка, – дед опустился в кресло напротив меня. – Чем я могу тебе помочь?

Он был очень конкретным человеком, и надо было ему отвечать.

– Виктор Иванович, я приехала познакомиться с людьми, которые окружали мою сестру в последний год ее жизни. Я не нуждаюсь в помощи, у меня все хорошо. Просто очень тяжело потерять сестру-близнеца.

И только когда дед проводил меня в комнату для гостей, чтобы я могла привести себя в порядок и отдохнуть перед обедом, я смогла немного разобраться в своих ощущениях.

Он был очень харизматичным, этот дед. И для меня включил свое обаяние на полную катушку. Зачем ему это понадобилось? Ответить вот так сразу на этот вопрос я бы не смогла. Можно пока решить для себя, что из обычной человеческой доброты.

Мне хотелось пить. Дед, как хороший хозяин, предложил мне чай, но я опрометчиво отказалась. Решив попросить воды на кухне, я вышла из своей комнаты, направившись по лестнице вниз. Согласно моим догадкам, кухня должна была находиться на первом этаже.

В это время в коридоре на первом этаже мелькнула быстрая серая тень, а спустя всего полминуты раздался вопль:

– Ах ты, чертова проклятая сволочь! Ворюга, скотина!

Кричала женщина, очень-очень сердитая женщина. Я остановилась на лестнице, припоминая, что в моей комнате есть ванная, а в ванной вода. Ничего, что сырая.

– Будь ты проклят, вор окаянный! – доносилось снизу.

В этот момент в том же коридоре снова появился серый призрак. Я пригляделась и узнала в нем ту самую здоровенную собаку с дороги. В доме он казался еще крупнее, хоть и было понятно, что это животное скорее высокое, нежели массивное. Оказавшись в коридоре, пес несколько раз сыто облизнулся, с секунду постоял, выбирая направление, а потом расслаблено потрусил куда-то вглубь дома. Злые речи, которые по-прежнему доносились из-за двери, не производили на него никакого впечатления.

Он мне кого-то напоминал… Да, точно: кобель был похож на цыгана. Есть такой роскошный тип мужиков – чуть не мытые, чуть нечесаные и с глазами, полными неги. Моя бабушка называла их конокрадами.

В этот момент в холл вошел мужчина с поводком. Я смотрела на него, замерев на лестнице, ибо понимала, что у проклятий, которые я слышала, будет продолжение.

– Здрасьте, – сказал мне мужчина, подняв голову.

Он хотел добавить что-то еще, но не успел. Из двери, откуда недавно вышла серая собака, высунулась тетка в белом переднике. Она была кругленькая, лет тридцати и очень миловидная. Волосы женщины были аккуратно собраны в узелок на затылке. Меня она не заметила, что не могло не радовать.

– Илюха, – сказала сердито тетка в переднике, – твой проклятый кобель килограмм свинины украл! А свинина для обеда была припасена. Я только отвернулась к плите, а он тут как тут! Если я его поймаю, я его убью. А если он от той свинины сдохнет, так я просто счастливая буду!

– Зоинька, – ответил ей мужчина, улыбаясь своей белозубой улыбкой, которая снова показалась мне очень привлекательной. – Ты сама этого проклятого кобеля прикормила. Кто его вчера пирожками пичкал?

– А что, его можно не пичкать?.. Пришел вчера, усталый, набегался, стал просить пирожок… – пробурчала женщина, сообразив, что сама виновата.

Смутившись, она снова вернулась на кухню.

Мужчина почувствовал мой взгляд и поднял голову. Глаза у него были серо-голубые, смешливые и ясные.

– Меня зовут Илья. А вы кто? – спросил он.

– Я сестра Светланы, жены Кости.

– О! – в этот короткий звук мой собеседник вложил довольно много эмоций, что почему-то было мне приятно.

– Ничего, – сказала я. – Что же делать… Я хотела попросить на кухне воды.

– Принесу вам воды, – вызвался он. – Зоя Павловна, она сейчас сердитая. Не вы, конечно, свинину сперли, но ведь наказать-то кого-то надо.

Итак, мой час настал.

У меня был план. Я войду в комнату, где будет собрана вся семья, скажем, во время обеда, и они увидят Вету. Невозможно, чтобы убийца в такой ситуации себя не выдал!

Я не знаю, что я сделаю, когда увижу его или ее. Может, ничего особенного, а, может, заставлю его признаться в содеянном при всех членах семьи и сдам его в милицию. Но, может быть, я нанесу только одну пощечину, которая должна гореть на щеке убийцы до конца его дней.

Следователи, все эти люди, которым поручили разобраться с громким двойным убийством, придумали кучу версий. Костю и его жену застрелил кто-то, желавший отомстить бывшему мэру за то или за другое. Костю и его жену застрелила бывшая девушка Кости. Молодых Цируликов убила подруга жены, завидуя, что Вете так повезло с мужем. Они проверяли даже меня…

Следователь по имени Павел Петрович Седов сумел раскопать и кое-что серьезное. Сам Костя и его супруга наркотики не употребляли, но Костя спонсировал студенческую лабораторию, в которой изготавливался некий препарат. Лабораторию нашли, студентов, связанных с ней, арестовали, но убийцу среди них не обнаружили. Седов рассказал мне, что Костя брал совсем немного из произведенного в тайной лаборатории. Буквально, для одного человека. Вот только, для кого?

Неудача официального расследования не казалась мне случайной. Я знала, я видела, я чувствовала, что тот, кто нажал спусковой крючок пистолета, послав пулю в сердце Веты, был близким Косте человеком и ненавидел его жену. Он любил Костю и застрелил его, скорее всего, случайно или под горячую руку. Иначе, почему в больницу отвезли только его, оставив Вету умирать одну?

Я уверена, что этот кто-то был членом семьи Цируликов. И мне думается, что дед знает имя виновного в смерти внука и его жены. А, зная его, он нашел способы убедить руководство правоохранительных органов в том, что расследование не должно коснуться семьи. Поэтому мне и надо быть осторожной с Владимиром Ивановичем Цируликом.

Сейчас убийца находится в этом доме. Он здесь, неподалеку. И я встречу его через пятнадцать минут в столовой.

В мою дверь постучали.

– Нета, – на пороге стоял дед. – Я провожу тебя в столовую. Уже два часа, пора обедать.

Я была так напряжена в ту минуту, что восприняла его слова, как приглашение на казнь. Мы спустились вниз по белой лестнице, прошли по тому коридорчику, в котором я видела сначала собаку, потом повариху, а потом и мужчину с поводком, и вошли в одну из комнат за тяжелой дубовой дверью.

Здесь, в просторном светлом помещении за круглым столом, накрытым белой скатертью, сидела вся семья. Я поздно испугалась, что домашние уже предупреждены о приезде сестры Веты и мой эксперимент уже провален. Однако, в семье Цируликов люди не спешили делиться новостями между собой.

Дед вошел в дверь столовой первым, оставив меня в шаге позади себя. Он был выше меня ростом, и я не могла видеть тех, кто сидел за столом, но и я была скрыта от их глаз.

– Добрый день, – сказал дед семье.

Ответили ему вразброс, недружно, после чего старый Цирулик сообщил нечто, вызвавшее паузу, сравнимую только с той, что всегда следует за фразой “К нам едет ревизор”:

– У нас гостья.

Он прошел вперед, к своему месту за столом, а я осталась стоять на пороге. Пролепетав тихое приветствие, я жадно смотрела на присутствовавших, боясь упустить малейшее выражение их лиц, любой знак, который помог бы мне узнать своего убийцу в лицо.

«Вета, помоги мне!» – просила я сестру, узнавая почти всех сидевших здесь

по ее письмам.

Эльвира, хрупкая женщина с пышными светлыми волосами, одетая во что-то простое и элегантное, побледнела и слабо улыбнулась мне. Вряд ли это она…

Виолетта, крупная брюнетка, грудастая и ладная, растопырила ресницы и прошептала: «Вау!». Я отметила это.

Руслана, клон своей дочери, но на двадцать лет старше, изумленно покачала головой. Поправив иссиня-черный локон, она томно глянула на мужчину с поводком. То есть, на Илью, который тоже сидел за столом, но был, само собой, без поводка.

Отец Кости, Валерий Викторович, благообразием напоминавший Николая II, смотрел на меня, удивленно и испугано, отчего напоминал суслика. Он был одет в спортивный костюм, который выгодно подчеркивал его развитые бицепсы.

Андрей Викторович, его брат, полноватый дядька с лысиной, почесал правую ладонь. Красный камень на его кресте отразил луч солнца. Его жена, Анна Степановна перекрестилась. Заметив это, осенил себя крестным знамением и ее муж.

Никита, хрупкий как мать, с выражением вечного недовольства во взгляде, отложил ложку и отвернулся к окну. Мне показалось, что он нервно вздохнул, словно бы ему трудно было взять себя в руки. И это про себя я запомнила.

Но больше запоминать было нечего. Никто не бросился ко мне с признаниями и раскаяниями, никто не вскричал: «Я чудовище!», никого убийцей назвать я бы сейчас не смогла.

– Дети, это сестра жены Кости. Ее зовут Нета, – уточнил дед.

Илья поднялся с места и придвинул от стены к столу стул. Я прошла и села рядом с ним.

На пороге появилась Зоя Павловна в сопровождении серой собаки. Она принесла прибор для меня. Никто не потрудился заранее предупредить повариху, что за столом будет еще один человек. Странно.

Серая собака покружилась на месте и, стукнув суставами о паркет, легла на пол.

Никто из членов семьи не задал мне ни единого вопроса. Что это было – деликатность, равнодушие или невоспитанность?

Никита завел речь о беспутных нравах современной молодежи, которые лично он наблюдает в лагере студентов-археологов, занимающихся раскопками на территории поместья.

– Дед, почему их прогнать нельзя? – вопрошал он. – Ну, ведь мерзость творится: пьют каждый вечер, музыка орет, девки чуть не голые пляшут.

– Я попрошу Дмитрия Петровича, навести порядок, – сказал Эльвира сыну. – Никитушка, что ты так разозлился на бедных ребяток? Ты и сам с ними осенью шашлыки жарил и пиво пил.

– Я был гостеприимным, – ответил Никита недовольно. – Но они же добра не помнят! А твой Дмитрий Петрович, мама, на ночь в Гродин ездит, к жене и детям, а что тут деется – ему без разницы. Он монографию о питекантропах пишет, ему не до реальной жизни.

– Не о питекантропах, Никитушка, – мягко поправила его отставная актриса. – О культуре, которая была тут в шестом веке…

Никита возмущенно хмыкнул, но спор прекратил.

Руслана, сидевшая как раз напротив меня, спросила у Ильи, не может ли он дать ей урок верховой езды? Илья, который в своих пыльных джинсах явно диссонировал интерьеру, объяснил ей, что сейчас на конюшне нет той лошади, на которую можно было бы сесть Руслане. А те, что есть больно прыткие и не дай бог, сбросят неопытную наездницу.

Никита, следивший вполуха за объяснениями Ильи, кривовато ухмылялся.

– Илья Александрович, – сказал он, наконец. – Не родился тот жеребец, который сбросил бы Руслану. И тебе не удастся.

Илья, который, кажется, и сам понимал это, отделался улыбкой. И на этот раз она, блеснувшая в непосредственной близости от моих нервных рецепторов, заставила меня вздрогнуть. Понимая, что теряю ощущение реальности, я начала на себя злиться.

На слова Никиты Руслана никак не отреагировала, зато дед глянул на внука недобрым взглядом, а Валерий Викторович, полуоткрыв рот, уставился на жену. У отца Кости была занятная мимика: в обычной жизни он казался очень симпатичным человеком, но в момент недоумения, удивления или замешательства становился похож на мелкого грызуна.

Остальные совсем замолчали и сосредоточено ели. Я заметила, что у всех членов семьи, кроме деда, аппетит был отменный. Даже Эльвира, которая обследовалась в больнице сына с подозрениями на рассеянный склероз и не так давно получила подтверждение диагноза, жевала не переставая. Но тут я бы не стала делать далеко идущих выводов, ведь я не знаю, какой аппетит у таких больных.

Серый пес, позевывая, поднялся с паркета и с самым независимым видом вышел на виртуальную траекторию стола. Его глаза, который сначала показались мне загадочными и восточными, сейчас были глазами обычной голодной собаки, а ведь не так давно афган полакомился свининкой.

– Альхан, – тихо и строго сказал ему Илья.

Кобель сделал вид, будто его имя не угадали. Он спокойно обошел сидящих за столом людей, потом потоптался на месте и снова проделал то же самое. Видимо, собака в совершенстве владела искусством зомбификации. Не поддавался на его ухищрения только Никита, опасливо следивший за перемещениями кобеля. Я подумала, что он побаивается Альхана, а, может, слишком брезглив и ему неприятно присутствие животного в столовой, да еще и во время трапезы.

Еще через полтора круга Альхан замер на долю секунды возле Валерия Викторовича, и тут же с тарелки тренера исчез кусок ветчины.

– О, черт! – сказал Валерий Викторович, однако без малейшего раздражения.

– Я убью тебя, Альхаша, – пообещал Илья.

Пес вздохнул и, явно надувшись, удалился за переделы столовой.

Илья улыбнулся одними глазами, остальные члены семьи тоже немного оживились, но ненадолго.

К десерту, а это было яблочное суфле с вишней, семья приступила в полной тишине.

– Дети, кто из вас покажет Вете поместье? – прервал молчание дед.

– Я занята, – сказала Виолетта очень быстро.

– Я уезжаю в город, – еще быстрее ответил Никита.

– Я плохо себя чувствую, – ласково откликнулась Эльвира.

– Ко мне приехала массажистка, – сообщила Руслана.

– Нам надо исповедоваться, – объяснил Андрей Викторович.

– У меня тренировка. У моей команды завтра встреча с краснодарцами! – поделился планами Валерий Викторович.

Дед посмотрел на них со слабо скрываемым выражением давнего разочарования и перевел взгляд на меня:

– Что же, тогда пусть тебя по поместью поводит Илья, Веточка. Ты уже познакомилась с Ильей?

– Я видела его с собакой, – ответила я.

– Илья – это наш придворный шут, – ядовито представила его Руслана.

– Нет, наш белый ангел, – сказала Эльвира.

– Конюший, – ввязался в конкурс по остроумию Никита, но осекся и добавил совсем другим тоном: – Илья Александрович, не слушай нас, ты же знаешь…

Я отвернулась, чтобы в меня не ударила следующая молния его улыбки. Мне не стоит отвлекаться, ведь я провалила свой первоначальный план. Узнать убийцу мне не удалось.

– Нета, Илья, подождите меня! – Эльвира догоняла нас почти бегом. – Вы же пойдете на раскопки?

– Мы пойдем на раскопки? – спросила я, обращаясь к Альхану, потому что смотреть на Илью становилось все сложнее.

– В первую очередь, – пообещал мне Альхан голосом Ильи.

– Ох, догнала, – радостно сказала Эльвира, присоединившись к нам. Она собрала свои золотые кудри под розовую косыночку и стала похожа на Мэрилин Монро. – Нета, у нас же тут раскопки… Мой двоюродный брат – археолог. И вот он звонит мне прошлым летом и просит, чтобы я попросила Виктора Ивановича пустить его тут покопаться. Дед возражать не стал и Дмитрий Петрович со студентами развели свое хозяйство.

– Так что же они раскопали?

– Ой, да что там можно раскопать? Горстка праха, куски каменной стены и костяной нож, вот и все. Но Дмитрий Петрович очень гордится своим городищем. Он, ведь, его не случайно нашел, а вычислил. У нас тут и на месте Гродина были древние поселения, а между ними проходила дорога через гору. Она не сохранилась… Пришли.

Пока мы говорили с Эльвирой, Илья вывел нас за пределы парка, окружавшего дом, и провел тенистой дорожкой через лесополосу на заброшенное пшеничное поле.

На том поле оказалось неожиданно оживленно: молодежь, чуть помладше меня, вооруженная лопатами, кисточками, ситами и прочим археологическим инвентарем, суетилась вокруг раскопанных ровных квадратов. Веревка, привязанная к колышкам, символизировала границу раскопок. Чуть поодаль стоял автомобиль археолога.

Это место Альхану очень нравилось, он пулей выскочил из лесополосы и, вызывая восторженные вопли девчонок и парней, стал мотаться вокруг раскопанных квадратов. Я уже заметила, что эта собака в любом обществе и при любых обстоятельствах всего за несколько секунд набирала Фан-клуб, которому позавидовал бы Элвис.

Навстречу нам направился улыбающийся толстячок. На середине пути он отвлекся на что-то.

– Бондаренко, Ищенко, валите оттуда! Не трогайте деревянный настил! – крикнул он двоим студентам, остановившемся в самом крайнем квадрате раскопок.

– Эльвира, здравствуй! – он взял руку актрисы и приложился к ней губами. – Здравствуйте, – сказал он нам гораздо менее ласково.

– Ну, что тут у вас? – спросила Эльвира.

– Да все в порядке. Смотри, вон там – еще одно захоронение. Мужчины лежат на правом боку, женщины – на левом. Это городище Малогрязнушкинской культуры, как я и предполагал. И я нашел то, что искал. Все-таки, он существует. Пойдем, покажу тебе…

Эльвира оглянулась, было на нас, но пошла за толстячком.

– Пойдем, Нета, – сказал мне Илья вполголоса. – У Эльвиры тут свой интерес – как ни крути, а жизнь в поместье скучновата. Но вас эта тоска не коснется: сейчас я покажу нашу конюшню. Вы любите лошадей?

Он говорил со мной, как с маленькой девочкой, а я чувствовала себя школьницей, влюбившейся в учителя.

Мы пошли от раскопок прочь. Альхана Илья не позвал, этот пес сам всегда решал, что он будет делать и где столоваться. Сейчас сердобольные студентки откармливали кобеля сосисками, а один из парней уже налил ему в мисочку молока.

– Ваша собака, какой породы? – спросила я Илью, когда мы снова углубились в лесополосу.

– Это не моя собака, а Валерия Викторовича. Собственно, лошади тоже ему принадлежат, и катер в пруду… Кобель у нас афганский. Борзой, что заметно с первого взгляда.

Илья шел размашистым шагом, и я еле поспевала за ним. В природном антураже он смотрелся гораздо более органично, нежели в помпезной столовой тортового дома.

– У вас тут еще и пруд с катером? – чуть запыхавшись, спросила я.

– Да, только он заброшен совсем, – Илья обернулся ко мне и, заметив, что я дышу как паровоз, сбавил скорость. – И пруд заброшен, и катер тоже. Я – сухопутное существо, и что делать в водном мире не знаю.

– А что вы, вообще, здесь делаете?

Мужчина с поводком (поводок снова был в его руках) слабо усмехнулся и пожал плечами.

– Живу.

– Вы родственник?

– Нет, я… иждивенец. Как все тут. Только я все-таки стараюсь пользу принести – за собакой присмотреть, лошадей почистить, покормить. За домом нужно следить, за садом, поля тут, фруктовые сады… Да много всего.

– Но вы не похожи на грума и собаковода. У вас какая профессия?

– Не скажу. Ты… давай на ты? – я кивнула. – Ты смеяться будешь.

– Не буду, скажи!

Илья усмехнулся уголком рта:

– Я философский факультет закончил. В одном московском вузе. Но это очень давно было, двадцать три года назад.

Я остановилась, как вкопанная:

– Сколько?.. Сколько же тебе лет?

– Сорок пять, как и Валерию Викторовичу. Мы с Валеркой бывшие одноклассники.

До самой конюшни я вопросов не задавала.

– Боже, красота какая! – я восхищенно замерла на пороге обещанной конюшни.

Шесть лошадиных морд, одна симпатичнее другой, смотрели на меня поверх деревянных дверок.

– Да, у нас тут хорошо, – сказал Илья.

В просторной каменной постройке пахло сеном и лошадьми. Валя и Вадим, пожилая пара, которая обслуживала конюшню, выдали мне несколько тщательно отмытых морковок и разрешили угостить лошадей. Морковку с ладони лошади брали неожиданно мягкими губами, от этого к ним рождалось нежное чувство, будто перед тобой вовсе не двухсоткиллограмовое непарнокопытное животное, а кто-то вроде кролика.

Четверо из шести лошадей были кобылицами. Они все имели рыжий окрас, а два жеребца были вороными. Одна кобылица была еще почти жеребенком – ей был всего годик.

Илья предложил прокатиться верхом.

– Руслане нельзя, а мне можно?

– Ну да, – ответил он легкомысленно, явно не собираясь оправдываться.

Постыдившись кокетничать, я согласилась на его предложение.

Опыт верховой езды у меня был очень невразумительный. Когда-то в детстве отец сажал меня на лошадь, но я с нее свалилась, больно ударилась и потом долго боялась лошадей вообще. Но лет в шестнадцать я приняла волевое решение научиться ездить верхом, записалась в конноспортивную школу и прозанималась там около полугода. С тех пор лошадей вблизи я не видела.

Илья оседлал для меня пожилую спокойную кобылицу по имени Анапа, а себе выбрал Вишню – кобылку гораздо менее покладистую. Я гордо отказалась от помощи и, сосредоточившись и раскорячившись, влезла в седло. Получилось не слишком эстетно, но Илья одобрительно подмигнул.

И тут же мне стало весело. Может быть, это был всего-навсего банальный выплеск адреналина, обычный химический процесс, но весь окружающий мир стал лучше.

Мы выехали из конюшни и двинулись через поле к деревянной калитке в сетчатом проволочном заборе. За забором начиналась степь, которая сейчас, поздней весной цвела и зеленела. Небо над степью было большим и даже огромным, напоминая о фантазиях древних про то, что небосвод – это крышка в форме полушария, которую боги положили на плоскую землю. Сейчас крышка-полушарие было голубым, свежим и глубоким. Ветерок, обдувавший мое лицо, приносил запахи разноцветий, разнотравий и влажных валунов.

Ощущение трепетного восторга не оставляло меня. Казалось, что еще чуть-чуть и Анапа, которая шла шагом, взлетит. Наверно, у Анапы была мягкая походка, а, может, причина эйфории крылась в чем-то другом…

Заметив выражение моего лица, которое следовало бы описать как глупо радостное, Илья тоже улыбнулся и сказал:

– Так ближе к звездам. Ты чувствуешь?

Так, то есть верхом, было ближе и к нему самому. Мы вдвоем словно бы перешли в другое сословие – в сословие всадников, которым заботы плебса были безразличны. Это нас объединяло. Только забыть о том, что я волк в овечьей шкуре, шпион на вражеской территории не получалось.

– Илья, а тебе Виктор Иванович зарплату платит? – говорить приходилось громко, хоть наши колени почти соприкасались. Степной ветер пытался унести слова за холмы и равнины.

– Я пашу за кусок хлеба, – весело ответил он, пустив Вишню рысью.

Моя Анапа, не дожидаясь факса с распоряжением, тоже перешла на рысь. Не сориентировавшись, я пару раз стукнулась копчиком о седло, но вскоре вспомнила, чему меня учили в конноспортивной школе.

Догнав Илью, который сидел верхом как влитой, я стала снова приставать с вопросами:

– Илья, а живешь ты где?

– В доме.

– Но как же без зарплаты жизнь? Тебе же нужно покупать какие-то вещи, что-то еще?

– На вещи и что-то еще мне дают деньги.

– Каждый месяц?

– Нет, если я попрошу.

– Но что ты будешь делать в старости? Раз нет зарплаты, то нет и пенсии.

– Умру.