Щелкни пальцем только раз Кристи Агата

Глава 3

Похороны

– Печальное это событие, похороны, – вздохнула Таппенс.

Они только что возвратились домой с похорон тетушки Ады, завершением которых стало долгое и утомительное путешествие на поезде, поскольку сама церемония прощания с усопшей происходила на сельском кладбище в Линкольншире, где нашли последний приют большинство родных и предков тетушки Ады.

– А чем они, по-твоему, должны быть? – резонно спросил Томми. – Вакханалией веселья?

– Кое-где так и бывает. Я к тому, что у ирландцев поминки едва ли не в праздник превращаются, ведь так? Сначала они там плачут и вопят, а потом напиваются и уже веселятся напропалую. Выпьем? – добавила она, поворачиваясь к буфету.

Томми прогулялся в указанном направлении и принес то, что, на его взгляд, соответствовало случаю, – по бокалу «Белой леди».

– Ну вот, так-то лучше, – одобрительно сказала Таппенс и, сбросив длинное черное пальто, сняла и швырнула через комнату черную шляпку. – Терпеть не могу траурные наряды. От них вечно воняет нафталиновыми шариками, потому что их всегда убирают куда подальше.

– Тебе вовсе не обязательно носить траур. Его только на похороны и надевают.

– Знаю, знаю. Вот поднимусь сейчас наверх и надену что-нибудь алое – просто так, для настроения. Можешь сделать мне еще «Белой леди».

– Вот уж не думал, что похороны приведут тебя в такое праздничное настроение.

– Я назвала похороны печальными, – сказала Таппенс, возвращаясь через пару минут в искрящемся вишнево-красном платье, на плече которого красовалась брошь-ящерица с рубином и бриллиантом, – потому что печальны именно такие похороны, как тетушки Ады. В том смысле, что собрались только старики, и цветов было немного. Почти никто не рыдал, не шмыгал носом… Печально, когда хоронят старых и одиноких, о ком никто особенно и не скорбит.

– Надо думать, ты перенесла эти похороны легче, чем перенесла бы, скажем, мои.

– Вот тут ты абсолютно не прав, – возразила Таппенс. – Вообще-то, мне не очень хочется думать о твоих похоронах, потому что я предпочла бы умереть раньше. Но уж если так случится и мне придется хоронить тебя, то в любом случае это будет оргия скорби. Нужно обязательно запастись носовыми платками.

– С черной каймой?

– О черной кайме я как-то не думала, но мысль интересная. К тому же сама погребальная служба – такая милая церемония… Настраивает на возвышенный лад. Неподдельная скорбь. Чувствуешь себя ужасно, но что-то с тобой происходит. Какое-то очищение, как от болезни через пот.

– Нет, правда, Таппенс, твои рассуждения о моей кончине и ее положительном на тебя влиянии отдают дурновкусием. Мне это не нравится. Давай-ка забудем про похороны.

– Согласна. Давай забудем.

– Старушка умерла, отошла в мир иной тихо и без страданий. Так тому и быть. А я, пожалуй, разберусь с делами.

Томми отошел к письменному столу и принялся перебирать бумаги.

– Кстати, куда я положил письмо мистера Рокбери?

– Кто такой мистер Рокбери? А, тот адвокат, что писал тебе…

– Да. Нужно привести в порядок ее дела. Похоже, от всей семьи остался я один.

– Жаль, что она не оставила тебе никакого состояния, – сказала Таппенс.

– Будь у нее состояние, она оставила бы все кошачьему приюту. Положенное им по завещанию съест почти все свободные средства, так что мне достанется совсем немного. В любом случае я в этих деньгах не нуждаюсь.

– Она так любила кошек?

– Не знаю. Наверное. При мне она ни о каких кошках не упоминала. Ей, вероятно, доставляло большое удовольствие говорить подругам, когда те приходили к ней, что-нибудь вроде «дорогуша, я оставила тебе кое-что по завещанию» или «я завещала тебе ту брошь, что так тебе нравится». В результате она ничего никому не оставила, кроме кошачьего приюта.

– Держу пари, ее это забавляло, – согласилась Таппенс. – Представляю, как она раздавала обещания своим старым подругам, точнее, так называемым старым подругам, потому что вряд ли нравилась кому-то по-настоящему. Она просто развлекалась, водя их за нос, внушая ложные надежды. Вот же старая чертовка… И все же, как ни странно, именно этим и симпатична. Не так-то легко получать от жизни удовольствие, когда ты в преклонном возрасте и весь твой мир – дом престарелых. Нам нужно ехать в «Солнечный гребень»?

– А где другое письмо? То, от мисс Паккард?.. А, вот оно. Положил вместе с письмом от Рокбери. Да, нужно. Мисс Паккард пишет, что там остались какие-то вещи, которые, насколько я понял, теперь перешли в мою собственность. Переезжая туда, тетушка взяла с собой кое-какую мебель. Ну и, конечно, предметы личного пользования. Одежда и все такое. Их, наверное, нужно перебрать. Еще письма… Поскольку я исполнитель завещания, то и заниматься всем предстоит мне. Полагаю, нам самим из этого ничего не нужно? Разве что письменный столик, мне он всегда нравился. Если не ошибаюсь, принадлежал дяде Уильяму.

– Ну, можешь и взять. Как сувенир. А все прочее просто отправим на распродажу.

– Значит, тебе ехать туда вовсе не обязательно, – заключил Томми.

– Думаю, я бы съездила, – сказала Таппенс.

– Зачем? Это же так скучно.

– Перебирать чужие вещи? Скучно? Вот уж нет. Любопытством я не обделена. Меня всегда интересовали старые письма и старинные драгоценности. Думаю, мне стоит взглянуть на них самой, а не отправлять сразу на распродажу или отдавать в руки чужих людей. Нет, мы поедем вместе, переберем вещи и решим, что оставить себе, а чем распорядиться иначе.

– И все же почему ты хочешь поехать? У тебя ведь есть какая-то другая причина, так?

– Господи, – вздохнула Таппенс, – как же трудно быть замужем за человеком, который слишком хорошо тебя знает.

– Значит, другая причина все-таки есть?

– Ничего особенного…

– Перестань, Таппенс. Тебе ведь не так уж хочется рыться в чьих-то вещах.

– Думаю, это мой долг, – твердо заявила Таппенс. – Нет, единственная другая причина…

– Ну же, выкладывай.

– Мне бы хотелось повидать… повидать ту старушку.

– Которую? Ту, которая думает, что за камином спрятан мертвый ребенок?

– Да. Мне бы хотелось встретиться с нею еще раз. Узнать, что она имела в виду, когда говорила все это. Действительно ли она что-то вспомнила или просто вообразила? Чем больше я размышляю об этом, тем необычнее все выглядит. Сочинила ли она для себя некую историю, или когда-то там действительно случилось что-то, связанное с камином или мертвым ребенком? И почему она решила, что тот мертвый ребенок мог быть моим мертвым ребенком? Я похожа на женщину, у которой умер ребенок?

– Понятия не имею, как должна выглядеть женщина, у которой умер ребенок. Я об этом не думал. Так или иначе, Таппенс, наш долг – поехать, а уж там можешь развлекаться со своими мертвецами. Итак, решено. Напишем мисс Паккард и определимся с днем.

Глава 4

Картина с домом

Таппенс глубоко вздохнула.

– Все то же самое, – сказала она.

Они с Томми стояли у главного входа в «Солнечный гребень».

– А с чего бы быть иначе? – спросил Томми.

– Не знаю. Просто у меня какое-то чувство – насчет времени. В разных местах время идет с разной скоростью. В некоторые места возвращаешься и чувствуешь, что время там мчалось со страшной скоростью, что много всякого случилось и многое изменилось. А здесь… Томми… помнишь Остенде[4]?

– Остенде? Мы ездили туда во время нашего медового месяца. Конечно, помню.

– А помнишь вывеску? ТРАМСТИЛСТАНД… Мы так смеялись. Нам она показалась такой нелепой.

– По-моему, это было не в Остенде, а в Ноке.

– Неважно – главное, что ты помнишь. Так вот здесь что-то похожее. Только там остановился трамвай, а здесь время. Остановилось, застыло. Здесь вечно повторяется одно и то же. Как с привидениями, только наоборот.

– Что-то я плохо тебя понимаю. Так и будем стоять весь день, болтать о времени и даже в дверь не позвоним? И потом, тетушки Ады здесь больше нет. Вот что изменилось. – Томми нажал на кнопку звонка.

– Это и будет единственное изменение. Моя старушка будет так же пить молоко и говорить о каминах, кто-то проглотит наперсток или чайную ложку, кто-то выползет из комнаты и потребует какао, а мисс Паккард спустится по лестнице и…

Дверь открылась.

– Миссис и мистер Бересфорд? – спросила молодая женщина в нейлоновом халате. – Мисс Паккард ждет вас.

Она уже вела их в ту же, что и в прошлый раз, гостиную, когда мисс Паккард спустилась по лестнице и поздоровалась с гостями. В манерах и поведении ее не было обычной живости и деловитости; теперь она держалась с подобающей случаю скорбной – но в меру, дабы не поставить никого в неловкое положение – серьезностью. В изъявлении соболезнования мисс Паккард была настоящим профессионалом, умеющим отмерять приемлемую для каждой ситуации дозу.

Семьдесят лет – такой жизненный срок определяет человеку Библия, и обитатели заведения мисс Паккард редко уходили в мир иной раньше означенного времени. Все происходило в установленном порядке.

– Так любезно с вашей стороны. Все приготовлено и сложено – можете посмотреть. Я рада, что вы приехали так скоро, поскольку у нас есть очередь из трех-четырех человек, и освободившееся место долго не пустует. Не сомневаюсь, что вы поймете меня правильно и не подумаете, что я каким-то образом вас тороплю.

– Нет, конечно, мы все прекрасно понимаем, – сказал Томми.

Мисс Паккард открыла дверь комнаты, в которой они в последний раз виделись с тетушкой Адой. Комната выглядела как будто осиротевшей – кровать была укрыта чехлом, под которым проступали контуры сложенных аккуратно одеял и подушек.

Платяной шкаф стоял с открытыми дверцами, и хранившаяся в нем одежда лежала теперь, так же заботливо сложенная, на кровати.

– Как вы обычно всем этим распоряжаетесь? Я имею в виду, что люди делают с одеждой и вещами? – спросила Таппенс.

Мисс Паккард, как всегда, проявила свойственную ей компетентность и желание помочь.

– Я могу назвать вам две или три организации, с удовольствием принимающие такого рода вещи. У вашей тетушки была вполне приличная меховая накидка и хорошее пальто, но я не думаю, что вы пожелаете оставить их для личного пользования. Впрочем, возможно, у вас есть на примете какие-то благотворительные общества, куда вы хотели бы отправить все эти вещи…

Таппенс покачала головой.

– У нее были также драгоценности, – продолжала мисс Паккард. – Перед самым вашим приездом я убрала украшения для сохранности, и вы можете найти их в правом ящике туалетного столика.

– Большое спасибо за хлопоты, – поблагодарил управляющую Томми.

Тем временем Таппенс обратила внимание на висящую над каминной полкой небольшую, написанную маслом картину с бледно-розовым домиком. Домик стоял рядом с каналом, через который был перекинут маленький горбатый мостик. Под мостом, на берегу канала, стояла вытащенная на берег пустая лодчонка. Вдалеке виднелись два тополя. Приятная сценка, но Томми удивило, что Таппенс смотрит на нее с такой сосредоточенностью.

– Забавно, – пробормотала она.

Томми вопросительно взглянул на жену. На основании собственного долгого опыта он знал: многое из того, что считает забавным Таппенс, невозможно охарактеризовать, используя данное прилагательное в общепринятом значении.

– Ты о чем?

– Забавно. В прошлый раз я этой картины здесь не заметила. Но странно то, что я уже видела где-то этот домик. Или, может быть, похожий на него. Хорошо помню… Забавно, что я не могу вспомнить, где и когда.

– Наверное, ты заметила его, не заметив, что заметила, – сказал Томми, чувствуя, что выразил мысль довольно неуклюже, повторив одно слово едва ли не чаще, чем Таппенс свое «забавно».

– А ты, Томми, видел ее, когда мы приезжали сюда в прошлый раз?

– Нет, но я особенно и не присматривался.

– А, картина, – подала голос мисс Паккард. – Нет, не думаю, что вы могли видеть ее в прошлый раз, потому что – я в этом почти уверена – она и не висела здесь над полкой. Вообще-то, картина принадлежала одной из наших пациенток, которая и отдала ее вашей тете. Мисс Фэншоу несколько раз выражала восхищение этой вещью, и прежняя владелица сделала ей подарок, настояв, чтобы она оставила картину себе.

– Теперь понятно, – сказала Таппенс. – Конечно, я не могла видеть ее раньше. И все же чувствую, знаю, что знаю этот домик довольно хорошо. А ты, Томми?

– Нет, – покачал головой тот.

– Что ж, теперь я вас оставлю, – деловито сообщила мисс Паккард. – Но если понадоблюсь, я всегда в вашем распоряжении.

Она с улыбкой кивнула и вышла из комнаты, закрыв за собой дверь.

– Что-то мне не нравятся ее зубы, – сказала Таппенс.

– А что с ними не так?

– Слишком уж их много. А может, они слишком большие. Чтобы съесть тебя, дитя мое… Как у бабушки из сказки про Красную Шапочку.

– Какое-то странное у тебя сегодня настроение.

– Пожалуй. Мисс Паккард всегда казалась мне такой милой, но сегодня… сегодня в ней как будто проступило что-то зловещее. Ты разве никогда ничего подобного не чувствовал?

– Да нет, не чувствовал… Ладно, давай займемся тем, ради чего мы сюда и приехали, – пересмотрим, как выражаются юристы, «личное имущество» тетушки Ады. Вот тот письменный столик, о котором я тебе говорил, столик дяди Уильяма. Тебе нравится?

– Он такой милый. Думаю, эпохи Регентства. Хорошо, что старики, переезжая сюда, могут взять с собой какие-то свои вещи. Стулья с набивкой из конского волоса меня не интересуют, а вот рабочий столик очень даже по вкусу. Как раз то, что нам и нужно для уголка возле окна, где у нас та жутковатая этажерка.

– Хорошо. Две эти вещи я взял на заметку.

– И возьмем ту картину, что над каминной полкой. Она ужасно мне нравится, и я абсолютно уверена, что уже видела где-то тот домик. А теперь давай посмотрим на драгоценности.

Они открыли ящик туалетного столика и обнаружили комплект брошей, флорентийский браслет с сережками и кольцо с камнями разного цвета.

– Вот это я уже видела, – сказала Таппенс. – Обычно из камней складывается имя. Иногда «дорогая». Бриллиант, изумруд, аметист… нет, не «дорогая». Вообще-то, я и не думаю, что кому-то могло взбрести в голову подарить твоей тетушке Аде кольцо с зашифрованным камнями словом «дорогая». Рубин, изумруд… Трудность в том, что не знаешь, откуда начать. Попробую еще разок. Рубин, изумруд, еще один рубин… нет, похоже, это гранат, аметист, еще какой-то розоватый камень… должно быть, рубин… и маленький бриллиант в середине. Ну конечно, это же «забота»[5]. Довольно мило. Старомодно и сентиментально.

Таппенс надела колечко на палец.

– Думаю, оно могло бы понравиться Деборе. И флорентийский комплект тоже. Она просто без ума от викторианских вещиц. Ими сейчас многие увлекаются. А теперь давай пересмотрим одежду. В этом есть что-то макабрическое… О, это же та самая меховая накидка. На мой взгляд, вещь весьма дорогая. Себе бы я ее не оставила. Может быть, здесь есть кто-то, кто относился к тете Аде особенно хорошо, или близкая подруга среди других постояльцев… то есть гостей. Я обратила внимание, что их называют здесь гостями или пациентами. Если есть, было бы приятно предложить накидку именно ей. Это же настоящий соболь. Спросим совета у мисс Паккард. Остальное можно отдавать на благотворительность. Ну, что, со всем определились? Теперь пойдем, поищем мисс Паккард. Прощайте, тетушка Ада. – Таппенс повернулась к кровати. – Я рада, что мы тогда приехали, повидали вас в последний раз. Жаль, что я вам не понравилась, но если вам доставило удовольствие наговорить мне грубостей – пусть, я не в обиде. Наверное, вам нужно было чем-то себя развлечь. И мы будем вас помнить. Будем смотреть на столик дяди Уильяма и думать о вас.

Супруги отправились на поиски управляющей. Томми объяснил, что они выбрали для себя два столика, письменный и рабочий, которые будут отправлены на их домашний адрес, и что он отдаст распоряжения об отсылке остальной мебели на распродажу через местных аукционистов. Что касается одежды, то он предоставляет мисс Паккард полное право передать все любым благотворительным организациям по ее собственному выбору, если, конечно, она не будет против взять на себя такого рода хлопоты.

– Я не знаю, есть ли здесь кто-нибудь, кто согласился бы взять ее меховую накидку, – сказала Таппенс. – Вещь очень хорошая. Может быть, близкая подруга? Или кто-то из обслуживающего персонала, кто работал с тетей Адой?

– Вы очень добры, миссис Бересфорд. Боюсь, среди наших гостей близких подруг у мисс Фэншоу не было, но мисс О’Киф, одна из наших сестер, действительно часто обслуживала ее и была с ней особенно добра и тактична. Думаю, она будет довольна и почтет за честь получить такой подарок.

– И еще картина над каминной полкой, – сказала Таппенс. – Я бы хотела взять и ее, но, может быть, бывшая владелица – та, что отдала картину тете Аде, – пожелает получить ее обратно? Не лучше ли нам спросить у нее и…

– Извините, миссис Бересфорд, – перебила ее управляющая, – но, боюсь, сделать это невозможно. Картина принадлежала миссис Ланкастер, которая и подарила ее мисс Фэншоу, но только самой миссис Ланкастер с нами больше нет.

– Ее нет больше с вами? – удивилась Таппенс. – Миссис Ланкастер? Той леди с седыми, зачесанными назад волосами, которую я здесь видела? Она сидела в комнате внизу и пила молоко. Так вы говорите, она уехала?

– Да. Все произошло довольно внезапно. Примерно неделю назад ее забрала родственница, некая миссис Джонсон. Она возвратилась – весьма неожиданно – из Африки, где прожила последние пять или шесть лет. Теперь миссис Джонсон в состоянии позаботиться о миссис Ланкастер в собственном доме, который они с мужем собираются купить в Англии. Не думаю, – продолжала мисс Паккард, – что миссис Ланкастер так уж хотела покидать нас. Она привыкла, освоилась здесь, установила со всеми хорошие отношения и была вполне довольна. Расстроилась, конечно, даже всплакнула, но что тут поделаешь? Ее мнения никто и не спрашивал, поскольку пребывание здесь оплачивали именно Джонсоны. Я тоже предлагала, учитывая, как долго миссис Ланкастер прожила у нас и как ей здесь хорошо, оставить ее в «Солнечном гребне»…

– И сколько же лет прожила здесь миссис Ланкастер? – спросила Таппенс.

– Если не ошибаюсь, около шести лет. Да, примерно так. Понятно, что она уже чувствовала себя тут как дома.

– Да. Я это понимаю. – Таппенс нахмурилась, нервно взглянула на Томми и решительно вскинула голову. – Мне жаль, что она уехала. И еще, когда я разговаривала с нею в прошлый раз, ее лицо показалось мне знакомым. Уже потом, дома, я вспомнила, что встречала ее с моей старой знакомой, миссис Бленкенсоп. Даже собиралась в следующий свой приезд к тете Аде спросить ее об этом. Но раз уж она вернулась к своим, значит, не получится.

– Хорошо вас понимаю, миссис Бересфорд. Если кому-то из наших гостей удается связаться со старыми друзьями или кем-то, кто знал их родственников, для них это большое событие. Не помню, чтобы миссис Ланкастер упоминала миссис Бленкенсоп, но в любом случае теперь вы уже вряд ли что-то узнаете.

– Не могли бы вы рассказать немножко о ней? Кто ее родственники? Как она попала сюда?

– Вообще-то, рассказывать почти нечего. Как я уже упоминала, это случилось лет шесть назад. Мы получили письмо от миссис Джонсон, в котором она справлялась о нашем заведении, а потом миссис Джонсон приехала сюда сама и все здесь осмотрела. Сказала, что узнала о «Солнечном гребне» от знакомой, осведомилась об условиях содержания и всем прочем и уехала. Неделю или две спустя мы получили письмо от адвокатской фирмы из Лондона, в котором они наводили дальнейшие справки, а потом еще одно письмо с просьбой принять миссис Ланкастер и уведомлением, что миссис Джонсон привезет ее через неделю при наличии свободного места. Вакансия у нас была, миссис Джонсон привезла миссис Ланкастер, которой понравилось и место, и комната, которую мы ей выделили. Миссис Джонсон сказала, что миссис Ланкастер хотела бы привезти некоторые свои вещи. Я не возражала, потому что люди обычно так и делают и чувствуют себя комфортнее в привычной обстановке. Все решилось к взаимному удовольствию. Миссис Джонсон объяснила, что миссис Ланкастер – родственница ее мужа, не очень близкая, но они беспокоятся о ней, потому что уезжают в Африку – по-моему, в Нигерию, куда ее муж получил назначение и где они собирались пробыть несколько лет. Поскольку у Джонсонов не было своего дома, они хотели определить миссис Ланкастер в такое место, где она была бы по-настоящему счастлива. Послушав отзывы о «Солнечном гребне», они сделали выбор в нашу пользу. Миссис Ланкастер было здесь хорошо.

– Понятно.

– Ее все здесь любили, хотя она и была немного… ну, вы понимаете, не в себе. Что-то забывала, что-то путала, иногда не могла запомнить имена и адреса…

– Ей много писали? – спросила Таппенс. – Я имею в виду, она получала письма из-за границы?

– По-моему, миссис Джонсон – или мистер Джонсон – писала ей пару раз из Африки, но только в первый год. Сами знаете, как это бывает. Они никогда не были особенно близки с нею, а тут оказались в новой стране, начали другую жизнь. Миссис Ланкастер была для них дальней родственницей; семейный долг Джонсоны посчитали выполненным, а остальное значения не имело. Все финансовые вопросы решались через солиситора[6], мистера Экклза, представлявшего одну почтенную фирму. Нам уже и раньше доводилось иметь дела с этой фирмой, так что мы знали их, а они знали нас. Думаю, большинство друзей и родственников миссис Ланкастер уже умерли, писали ей мало, а навещать, по-моему, никто не приезжал. Мне запомнился только один приятный мужчина, навещавший ее, думаю, годом позже. Вряд ли он знал ее лично, но был другом мистера Джонсона и служил в заморских колониях. Скорее всего, хотел убедиться, что у нее все хорошо.

– И потом, – сказала Таппенс, – о ней все забыли.

– Боюсь, что так, – согласилась мисс Паккард. – Печально, да? Но ведь бывает скорее так, а не иначе. К счастью, большинство наших гостей обзаводятся друзьями уже здесь. Сходятся люди, у которых общие вкусы или воспоминания, и все устраивается как нельзя лучше. Большинство уже и не помнят свою прошлую жизнь.

– Но ведь некоторые, как мне представляется, немного… – Томми замялся, подыскивая подходящее слово, – немного… – Он поднес руку ко лбу и тут же ее опустил. – Я не имею в виду…

– О, я прекрасно понимаю, что вы имеете в виду, – сказала мисс Паккард. – Мы не принимаем психически больных, но не отказываем людям с так называемыми пограничными состояниями. Я имею в виду страдающих старческим слабоумием, тех, кто не в состоянии должным образом обслужить себя, у кого, скажем так, свои причуды. Иногда они мнят себя историческими личностями. Но это все совершенно безобидно. У нас здесь две Марии-Антуанетты, и одна из них постоянно говорит о Малом Трианоне и пьет молоко, которое, похоже, как-то ассоциируется у нее с этим местом. Была одна милая старушка, утверждавшая, что она – мадам Кюри и что это она открыла радий. С большим интересом читала газеты, особенно новости об атомных бомбах и научных открытиях. А потом всегда объясняла, что первые эксперименты по этой части проводили они с мужем. Безобидные иллюзии помогают людям и в преклонные годы чувствовать себя счастливыми. И потом, это ведь продолжается не все время. Марией-Антуанеттой или мадам Кюри они бывают не каждый день. Обычно это случается раз в две недели, а потом им просто надоедает играть. И, конечно, чаще всего люди страдают от забывчивости. Не всегда могут вспомнить, кто они такие. Или постоянно повторяют, что забыли нечто важное. И тому подобное.

– Понятно, – сказала Таппенс и, помедлив, добавила: – Миссис Ланкастер… Она всегда говорила о конкретном камине, том, что в гостиной, или о каминах вообще?

Мисс Паккард широко открыла глаза.

– Камин? Не понимаю, о чем вы?

– Она сказала кое-что, чего я не поняла. Может быть, камин ассоциировался у нее с чем-то неприятным, а может, она прочитала что-то, напугавшее ее…

– Может быть.

– А еще я беспокоюсь из-за картины, которую она подарила тетушке Аде.

– Вам не из-за чего беспокоиться, миссис Бересфорд. Думаю, она уже позабыла об этой картине, да и не ценила ее особенно. Ей было очень приятно, что мисс Фэншоу восхищалась картиной, и она с радостью ее подарила. Уверена, миссис Ланкастер ничего не имела бы против того, что теперь она у вас. Картина и впрямь прелестная, я и сама всегда так думала. Хотя и не очень-то в этом разбираюсь.

– Я скажу вам, как поступлю. Напишу миссис Джонсон – вы ведь дадите мне ее адрес? – и спрошу, могу ли оставить ее себе.

– Адрес у меня только один – отеля в Лондоне, куда они отправлялись. По-моему, он назывался «Кливленд»… Да, отель «Кливленд», Джордж-стрит, тридцать один. Они собирались остановиться там на четыре-пять дней, а потом уехать к родственникам в Шотландию. Думаю, в отеле вам дадут другой адрес.

– Да, спасибо. А теперь насчет этой меховой накидки…

– Я схожу за мисс О’Киф и приведу ее к вам.

Управляющая вышла из комнаты.

– Ты с этой своей миссис Бленкенсоп[7], – проворчал Томми.

– Одно из моих лучший творений, – с самодовольным видом сказала Таппенс. – Было приятно снова ею воспользоваться. Пыталась придумать какое-нибудь имя, и тут вдруг на память пришла миссис Бленкенсоп. Забавно, да?

– Дело прошлое. Война закончилась; шпионаж, контршпионаж – теперь это все не для нас.

– А жаль. Было забавно жить в том гостевом домике, придумывать себе новую личность… Я уже сама себя считала миссис Бленкенсоп.

– Тебе еще повезло, что осталась цела. И, на мой взгляд, как я однажды уже сказал, ты переиграла.

– Нет, не переиграла. Я прекрасно вжилась в образ. Приятная женщина, недалекая, всецело занятая своими тремя сыновьями.

– Вот и я о том же. Вполне хватило бы и одного сына, а ты обременила себя троицей…

– Я с ними сроднилась. Дуглас, Эндрю и… Боже, я позабыла, как звали третьего. Как выглядели – помню, характеры – помню, где были расквартированы – тоже. Как пересказывала, весьма неосторожно, содержание полученных от них писем…

– Ну, теперь это позади. Выискивать в этом месте нечего – так что о миссис Бленкенсоп можешь забыть. Когда я умру и упокоюсь навеки, а ты, оплакав меня должным образом, удалишься в дом престарелых, вот тогда и будешь воображать себя миссис Бленкенсоп.

– Играть одну роль весьма скучно, – сказала Таппенс.

– Как, по-твоему, почему старушки хотят быть Марией-Антуанеттой, мадам Кюри и остальными? – спросил Томми.

– Наверное, из-за скуки. Люди скучают. И ты бы наверняка заскучал, если б у тебя отказали ноги или перестали сгибаться пальцы и ты бы не мог вязать. Тебе отчаянно хочется развлечься, и ты пытаешься примерить на себя какую-то известную личность и посмотреть, каково оно – быть им или ею. Я это прекрасно понимаю.

– Нисколько не сомневаюсь. И да поможет Господь тому приюту, в который ты попадешь. Наверное, будешь там Клеопатрой.

– Я не хочу быть знаменитой личностью. Лучше какой-нибудь судомойкой в замке Анны Клевской[8], распространяющей всякие пикантные слухи.

Дверь открылась, и на пороге возникла мисс Паккард в компании высокой веснушчатой молодой женщины в форме сиделки и с копной рыжих волос.

– Мисс О’Киф – мистер и миссис Бересфорд. Они хотят сказать вам что-то. Прошу извинить – меня ждут пациенты.

Таппенс представила меховую накидку тетушки Ады, чем привела сиделку в полнейший восторг.

– О! Она чудесная! Но для меня слишком красивая. Вам самой такая пойдет…

– Нет, не пойдет. Мне она великовата. Я слишком маленькая. Такая накидка хороша для девушки высокой, как вы. Тетя Ада ведь была высокая.

– О да! Такая представительная леди – наверное, была очень красивой девушкой…

– Возможно, – с некоторым сомнением согласился Томми. – Хотя ухаживать за нею было наверняка непросто.

– Тут вы правы. Но духом она не падала. Держалась стойко. И ясность мысли сохранила. Просто удивительно, как она всегда про все узнавала… Такая шустрая!

– Но и с норовом.

– И то правда. Но, знаете, с теми, кто постоянно ноет да жалуется, куда как труднее. Мисс Фэншоу скучать не давала. Бывало, начнет рассказывать – заслушаешься. Как еще девочкой проскакала верхом на лошади по лестнице в загородном доме… Интересно, оно и вправду так было?

– Такое, пожалуй, в ее духе, – сказал Томми.

– Тут порой и сама не знаешь, чему верить. Эти старушки чего только не рассказывают. Что, мол, преступника опознали, надо немедленно полицию уведомить, а иначе мы все в опасности…

– Когда мы были здесь в последний раз, помнится, кто-то говорил об отравлении, – сказала Таппенс.