Именем Земли (сборник) Лукьяненко Сергей
«Острый холецистит – острое неспецифическое воспаление желчного пузыря. Этиология: инфицирование восходящим и нисходящим путем. Симптомы, течение: после погрешностей в диете возникают интенсивные боли в эпигастральной области…»
– Слушай, а может, и от удара он возикает? – морщась от боли, спросил я.
– Сергей, кто из нас медицинский кончал? Чего ты пристал? Хочешь, в другом месте почитаю… У тебя живот болит, так… Острый живот… Разрыв желчного пузыря…
– Эй, кончай! – Я отобрал у него справочник практического врача и учебник травматологии. – Я б уже загнулся. Уж симптомы воспаления брюшины я помню!
Валерка с уважением посмотрел на меня. Однажды, чиркая спичкой о стекло за неимением коробка, он отрезал себе с четверть пальца. Я хладнокровно посоветовал залепить ранку бумагой, и с тех пор он утвердился во мнении, что я – повидавший всякого врач. Тем более что палец, к моему удивлению, зажил отлично. На Валерке все хорошо заживает, на мне куда хуже. Однажды нам дал по морде один и тот же парень. У меня вылетел зуб, а у Валерки только раскрошился немного. Жизнь – странная штука… Я немного подумал, нельзя ли сказать «жизнь – странная штука» Арана-сану как афоризм, потом решил, что это слишком просто. Нужно чего-нибудь добавить… Вот! «Жизнь – странная штука. Восход в ней предшествует закату, но в полдень мы постигаем, как коротка наша тень». Неплохо. Японцам понравится. Китайцам тоже… Я вспомнил китайцев и выматерился.
– Это зря. – Валерка с состраданием посмотрел на меня. – Русский мат – самый некрасивый пережиток суверенитета.
– Да брось ты… Словно Арана-сан не матерится.
– Все равно не надо. Я сейчас позвоню, вызову гейш. Ты при них не ругайся.
– А мы осилим?
– Двоих-то? Ну давай одну пригласим…
– Я не о том! У нас йен хватит?
Валера усмехнулся:
– С премиальными можно и погулять. Арана-сан получил большое ниндзе от моего гири… Ну, расщедрился, конечно…
Я со вздохом отвернулся к стене.
При виде гейш у меня прошли и бок, и голова. Вообще полегчало. Гейши были маленькие, узкоглазые и в роскошных кимоно. По-русски они говорили совсем неплохо – наверное, специализировались на новых японцах.
Вначале мы пили сладкое сакэ, закусывая охаги. После третьей чашечки гейши опьянели, да и у меня после всех волнений закружилась голова. Гейша в розовом кимоно встала и вдохновенно прочитала:
- Абунаку мо ари
- мэдэтаку мо ари
- моко ири-но
- юубэ-ни ватару
- хитоцубаси.
Мы с Валерой переглянулись и вежливо засмеялись:
– Ва-ха-ха!
– Охо-хо, – благопристойным женским смехом такаварай ответили гейши. Затем та, что в розовом, перевела стихи на русский:
- Тут тебе и боязно,
- тут тебе и радостно,
- идя к жениху,
- перейти в вечерней мгле
- по бревну ручей.
Гейша поклонилась и села на корточки. Мы дружно засмеялись смехом синобиварай:
– Уху-ху! Уху-ху!
Далеко за полночь, раскачиваясь над сладко всхлипывающей гейшей в розовом (розовое сейчас валялось на полу возле кровати), я шептал:
– Ты моя вечнозеленая сакура… Ты мой лотос под лунным светом… Всегда любил японских женщин, всегда. Я счастлив с тобой… Трахая тебя, я ощущаю, как вхожу в тело Японии, срастаюсь со Страной восходящего солнца…
Гейша вдруг всхлипнула. И, уже выгибаясь в ликующей дуге оргазма, простонала:
– Какая же я тебе японка, мудак… Я кыргызка, я в СССР родилась… Бери меня, бери меня еще, любимый! Ооо!
– Ааа! – завопил я, ослабевая.
– Карээда ни карасу но томаритару я аки но курэ, – сказал я. – Прощай, любимая.
– Фуруикэ я кавадзу тобикому мидзу-но-ото, – прошептала она. – Мы еще встретимся, милый.
Нет, лучше все-таки сказать это по-русски. Вы же японского совсем не знаете, а великого Басе не чтите. Повторим заново…
– На голой ветке
Ворон сидит одиноко.
Осенний ветер, – сказал я. – Прощай, любимая.
– Старый пруд…
Прыгнула в воду лягушка.
Всплеск в тишине, – прошептала она. – Мы еще встретимся, милый.
Вот так гораздо лучше.
Сегодня Арана-сан говорил по-русски совершенно чисто. Видимо, от волнения. Мы делали Сад Камней для самого Саканиси Тадаси и должны были кончить его до завтрашнего вечера. А у нас еще и не все камни подобрались…
Я копошился вокруг Сада, засевая периметр быстрорастущей зеленой травкой. Легкий предновогодний снежок, словно чувствуя свою неуместность, таял, не долетая до земли. Само пространство Сада уже было засыпано отличной неровной галькой, импортированной с Капчагайского карьера в Казахстане.
Урча мотором, подъехал Валерка. Урчал джип, Валерка сиял радостной улыбкой.
– Арана-сан, – крикнул он. – Нашел! Вот он, главный камень Сада!
Арана-сан заглянул в джип. Придирчиво осмотрел огромный валун. Послюнявил палец, потер им камень, лизнул… Лицо его расплылось в довольной улыбке.
– Хорошо, – сказал он. – Устанавривать будем.
Они поднатужились и стали выволакивать валун из джипа.
– Осторожнее! – крикнул я.
Арана-сан гордо промолчал. Валун вывалился из джипа и радостно покатился на них. Валерку отнесло в сторону, а Арана-сан храбро запрыгал перед валуном, пытаясь притормозить его руками. Валун неумолимо наступал, прижимая Арана-сана к стене дома Саканиси-сана.
Я испугался, потом вспомнил, что дом Саканиси-сана сделан из рисовой бумаги, и успокоился.
У самой стены валун остановился. Арана-сан облегченно вздохнул и прошептал что-то по-японски. С огорчением посмотрел на раскрошившийся край валуна. Вновь обошел вокруг него, всматриваясь. Кивнул:
– Еще ручше старо. Берись, Варера.
Рыча от натуги, они поволокли камень.
– Помочь? – робко предложил я.
Валера и Арана-сан дружно покачали головами. Я достал новый пакетик с семенами и стал укладывать их в проковырянные специальной иголочкой лунки.
– Знаешь, чего мне сказала моя? – спросил Валерка на перекуре.
Я покачал головой.
– Только мы кончили, как она заявляет: «Хорошо, когда у юноши или малого ребенка пухлые щеки». Я окрысился, ору: «Какие это у меня пухлые щеки? Это у моего напарника пухлые!» А она отвечает: «Глупый, это же слова Сэй-Сенагон! Неужели не читал? Любимая книга премьера Мититаро! Там еще сказано: “Люблю, когда пажи маленькие и волосы у них красивые, ложатся гладкими прядями, чуть отливающими глянцем. Когда такой паж милым голоском почтительно говорит с тобою – право, это прелестно”». Ну, мне уже и на Мититаро плевать захотелось… – Валерка опасливо огляделся. – Я и говорю: «Гомик твой Сэй-Сенагон!» А она к стене отвернулась, заплакала и говорит: «Это женщина, она тысячу лет назад жила…» Опростоволосился я…
Валерка со вздохом загасил окурок о главный камень Сада и сказал:
– Ну что, вперед, на бабу Клаву? Работать надо.
– Сергей-сан, – сказал Арана-сан. Я подпрыгнул. – Сергей-сан, мне стало известно, что у вас есть особый конверт. Отдайте его мне. Я стану вашим вечным должником.
– Зачем вам-то конверт? – спросил я.
Помолчав минуту, Арана-сан с улыбкой сказал:
– Один из моих предков не успел доставить важное известие своему князю. Он задержался в пути, и князь умер, не успев прочитать его. Этот позор лег на весь наш род… Он заставил меня уехать с острова. Если я пошлю письмо вместо него… в этом конверте оно дойдет вовремя.
– Простите, Арана-сан, – огорченно ответил я. – Но конверт нужен мне самому.
Арана-сан вздохнул и улыбнулся.
– И что вы все выпрашиваете конверт? – спросил я. – Наймите якудзу, через час доставят… вместе с моим мизинцем, если надо.
– Такие конверты нельзя отнять, – тихо сказал Арана-сан. – Их можно только подарить. Извините за беспокойство, Сергей-сан…
В курятнике было тепло и пахуче. Полуметровый слой куриного помета застилал пол. Это не беда, конечно… Но подтекшая вода заставила птичье дерьмо преть, выделяя в воздух калории и ароматы.
– Как знал, – пробормотал Валера, поправляя высокие, до колен, сапоги. – Ну а ты чего будешь делать в своих ботиночках
Возбужденно кудахтали куры. Матово поблескивали свежие яйца. Я взял ближайшее яйцо и швырнул его в потолок. Валера заорал.
– Ты чего? – спросил я.
– Скорлупа в волосы попала… Ну, я пошел. – Валера отважно двинулся напролом.
Я стал взбираться на хрупкие рейки курячьих загородок.
– Офигел! – заорал Валера.
Но было уже поздно. Доски под ногами хрустнули, и я полетел вниз.
Падать было мягко.
– Мне надо уезжать. – Арана-сан потер переносицу. – Справитесь сами?
– Да конечно! – заявил Валера. – Тут осталось всего-то… два камня поставить.
– Хорошо. Точки, куда ставить, вы знаете… – Арана-сан придирчиво взглянул на почти законченный Сад. – Помните – ни с одной точки нельзя увидеть сразу все девять камней. Это главное.
Он пошел к машине.
– Перекур! – радостно объявил Валера, едва шеф уехал. – Работы здесь на час от силы. А Саканиси-сан только вечером придет проверять.
– Может, сделаем вначале? – спросил я.
– Фигня… Отдыхай.
Валера задымил, а я задумчиво побрел по Саду. Красиво получается… Я чихнул и полез в карман. Увы, запас одноразовых бумажных платков кончился. И где я ухитрился простыть? Надо было взять обычный матерчатый платок, хоть японцы их и не любят. Им помотал как следует в воздухе – и сморкайся дальше…
На щебенке валялись какие-то белые лоскутки. Непорядок, зато мне на руку. Я подобрал их и с удовольствием освободил нос. Вернулся к Валерке. Тот посмотрел на лоскутки в моей руке с каким-то невыразительным ужасом:
– Ты где их взял?
– В Саду валялись.
– Ты место, где их брал, помнишь?
– Нет… А что?
– Ими же Арана-сан отметил, куда камни ставить! Дундук! Козел! Что делать будем?
– Отсюда видно? – заорал Валера. Он сидел, скорчившись в три погибели, изображая восьмой камень Сада. – Все девять?
– Если тебя считать за камень, то все девять, – отозвался я.
Валерка выпрямился, плюнул и старательно зарыл плевок ногой. Подошел с явным желанием съездить мне по роже, но сдержался. Спросил:
– Что делать-то будем? Времени уже нет.
Я пожал плечами.
– Может, отдашь свой конверт Саканиси-сану? Он простит нам задержку…
– Нет, – твердо сказал я.
– Почему?
– Я его отправлю сам.
– Кому?
– Себе самому.
– Думаешь, поможет?
– А вдруг?
Валера замолчал. Потом, воровато оглядевшись, сказал:
– Слушай, есть одна идейка… Если выгорит, то эти тупые японцы ничего и не поймут. Слушай…
– Чудесно, – сказала молодая японка. По-русски, из вежливости к нам. Окружающие наперебой зацокали языками. Саканиси-сан медленно обошел Сад Камней и улыбнулся:
– Да. Откуда ни смотришшь восемь камней. У Арана-сана достойный ученики. Рюсский народ сможет жить как островные японцы…
Саканиси-сан вдруг побледнел. Медленно вышел на середину Сада. Обернулся вокруг оси. И прижал ладони к лицу.
– Хана, – коротко резюмировал Валера. – Просек.
– Здесь ришь восемь камней, – сказал японец, глядя даже не на нас, а на собравшихся гостей. – Примите мои извинения за позор.
Японцы молчали – они еще не сообразили, в чем дело. Или не желали принимать извинений? Кто их поймет, японцев…
– Сэппуку, – сказал Саканиси-сан. Снег падал ему на голову, и волосы седели на глазах. – Я невиновен, но я хочу показать вам мою душу.
Стоящий рядом со мной пожилой японец достал из бокового кармана пиджака маленький перочинный ножик. Раскрыл его и, согнувшись в поклоне, подал хозяину дома.
Саканиси-сан вздохнул. Глянул на серое небо. И горько сказал:
– Никогда им не стать нами. Зря мы пришри сюда.
Коротким ударом он вонзил лезвие в свой живот.
Сам акт харакири (сэппуку) выполняется разными способами. Вот один из них: кинжал берется в правую руку, вонзается в левый бок и горизонтально проводится ниже пупка до правого бока; затем вертикально от диафрагмы до пересечения с горизонтальным порезом; если не наступает конец, то кинжал далее вонзается в горло. Известны и другие способы.
Машина мчалась по обледенелой дороге, визжа тормозами на поворотах. Валерка цеплялся за руль, как утопающий за спасательный круг. Девятый камень Сада Камней Саканиси-сана тяжело перекатывался в багажнике.
– Напьемся, – который раз повторил Валера. – У меня бутылка заначена… Еще старая, завода «Кристалл»… Вдруг не выдохлась.
– Притормози, – тихо попросил я.
– Опять тошнит?
– Нет. Почтовый ящик…
Валерка затормозил. Неуверенно спросил:
– Думаешь, надо?
Я кивнул:
– Да.
– Все написал?
– Почти все.
– Иди.
Я вылез из джипа и пошел к почтовому ящику – нарядному, с надписями на русском и на японском. Письмо слабо подрагивало в руке.
Дойди. Не затеряйся, как письмо предка Арана-сана.
Дойди, прошу тебя. Вдруг ты поможешь нам остаться собой. Дойди…
Пришли в страну Ананасов – то был еще один небесный дворец: прекрасные женщины держались с достоинством, мужчины не отличались от них поведением, подростки шумели и кричали, малыши весело гоняли мяч; львы рядом с драконами мирно урчали, фоянь и тигры посапывали. Увидев, что вся страна преисполнена духа благости и окружающая их картина столь необычна, сложили стихи:
- Страна Ананасов –
- небожителей дивный дворец,
- Мужчины и женщины
- в гармонии с миром живут,
- И даже детишки –
- каждый подросток-юнец –
- Дух истинной мудрости
- с усердием здесь познают…
Валерка сосредоточенно откупоривал бутылку. Бросил мне мимоходом:
– Надо что-нибудь на закусь.
– Я сделаю фугу, – ответил я.
Валерка вздрогнул. Потом вновь принялся терзать жестяной колпачок.
– Делай. Фугу так фугу.
ФУГУ. Блюдо готовится из небольшой рыбы (иглобрюх или фахак), которая, когда ее поймают, надувается и делается круглой. Ее едят в сыром виде и жареной. Фугу должны готовить только искусные повара, имеющие специальные лицензии, поскольку внутренности рыбы содержат сильный яд; от него ежегодно умирают до двухсот человек.
- Оставив позади вершины гор,
- В стране Коси,
- Где снег идет чудесный,
- В какой же наконец из этих дней
- Селение родное я увижу?
От судьбы
Он боялся, что контора окажется похожей на больницу – каким-нибудь невнятным едковатым запахом, чистотой оттертых стен, строгими одеждами и заскорузлым цинизмом в глазах персонала.
Еще не хотелось попасть в богатенький офис: стандартный и комфортабельный, с натужными постмодернистскими картинами полупризнанных полугениев на стенах, мягкими коврами, кожаной мебелью (и не важно, что кожа обтерлась, обнажая пластиковую изнанку), с вежливыми до приторности девочками и хваткими молодыми менеджерами.
Ну а больше всего он боялся увидеть нечто с «домашней обстановкой» и не дай Бог – в духе «аля рюс». Книжные шкафы с туго вколоченными книгами (как известно, западные муляжи книг стоят чуточку дороже, чем собрания сочинений многочисленных российских классиков), герань в горшочках, толстый сонный кот на диване, чаек из самовара и бормочущий в уголке телевизор.
Да он и сам не понимал, что его, собственно говоря, устроит. Мрачная пещера ведьмы? Лаборатория алхимика? Церковь?
А как должно выглядеть место, где можно поменять судьбу?
Нет, не снаружи, – тут все как обычно. Обычная офисная дверь с видеоглазком, электронным замком и скромной вывеской. Старая московская улица, узенький тротуар и столь же узкая проезжая часть, спешащие прохожие и едва ползущие машины…
Выход был только один – войти. Стоять на улице до бесконечности, под пронизывающим сырым ветром и при февральских минус пятнадцати, – удовольствие невеликое. Дотлевшая в руке сигарета уже обжигала пальцы. Видеоглазок, казалось, ехидно следил за ним. Тепло ли тебе девица, тепло ли тебе, синяя… нет, н так. Страшно ли тебе, маленький ослик?
Страшно. Ох как страшно…
Он нажал кнопку под объективом. Замок сразу же щелкнул, открывая дверь. Помедлив секунду, он вошел.
Лестница на второй этаж, будочка с охранником. Против ожиданий на вошедшего он даже не посмотрел – с увлечением читал какую-то книгу, все еще неторопливо убирая руку с пульта. Тусклый синеватый экран монитора, демонстрирующего увлекательный фильм «московская улица зимой», охранника тоже не интересовал.
– Простите…
– На второй этаж, пожалуйста, – сказал охранник, на мгновение отрываясь от книги. – Туда.
Он стал подниматься.
Если предбанник наводил на мысли о «богатеньком офисе», то второй этаж разочаровывал. Больше всего это походило на небогатую государственную контору. Что-нибудь вроде НИИ по проектированию самоходных сноповязалок. Длинный коридор, на полу – протертый линолеум, стены выкрашены коричневой масляной краской и на метр от пола покрыты пластиком «под дерево», на часто натыканных вправовлево дверях – таблички. «Инженер». «Инженер». «Старший инженер».
Он обернулся:
– Простите, но…
– Вам во вторую дверь направо, – сказал охранник, откладывая книгу. – Проходите, не стесняйтесь.
– К инженеру? – полувопросительно спросил он.
– К инженеру.
По крайней мере это не походило ни на одну из его догадок.
Вторая дверь направо была приглашающе приоткрыта. На всякий случай он постучал и, лишь дождавшись «да-да, входите», переступил порог.
Сходство с бедным НИИ на полном гособеспечении усилилось. Стол из ДСП, дешевый крутящийся стул, старый компьютер с маленьким монитором и совсем уж неприличный матричный принтер, телефон… Господи, телефон с диском!
Но сам хозяин кабинета, молодой и розовощекий, выглядел куда приличнее. Костюм неброский, но явно не хуже, чем «Маркс энд Спенсер», шелковый галстучек баксов за пятьдесят, часы на руке – пусть средняя, но Швейцария.
– Вы не удивляйтесь обстановке, – сказал хозяин кабинета. – Так принято.
– У кого?
– У нас. Вы – Сорс, верно? Вы звонили утром. Садитесь…