Тайна могильного креста Торубаров Юрий

Глава 2

В Киев весть о кончине Козельского князя пришла чуть позже. Гонец, доставивший горестное известие, едва держался на ногах от усталости. И двое суток проспал, не шевелясь.

Узнав о случившемся, первой заголосила княгиня киевская, тетка княжны козельской Всеславны. Бездетная родственница безумно любила свою племянницу, которая подолгу жила у нее из-за постоянной опасности, угрожающей Козельску. Может быть, длительные разлуки сделали сердце юной княжны таким нежным, добрым и отзывчивым. Она страстно любила родителей. Сильно переживала весть о кончине матери, но не смогла приехать на похороны – черниговский князь Михаил угрожал Киеву. Тетка тогда, несмотря на все мольбы Всеславны, не отпустила ее, боясь, что девушка станет легкой добычей ненавистного князя.

И вот опять страшная весть! Как выдержит сердце княжны?

Всеславна, разгоряченная ездой, на взмыленном коне возвращалась домой. Въезжая в ворота княжеского терема, она сразу услышала горестный вой, заполнивший княжеские хоромы:

– Ой, бедное ты мое дитятко! Горе-то, горюшко какое упало на твою головушку… да кто же теперь бедное дитя приголубит, кто пожалеет!.. – причитала тетка, ей вторили бабки.

У девушки подкосились ноги. Она без чувств повалилась на пол. Придя в себя, только и произнесла:

– Я еду.

Сказано это было хоть и тихим голосом, но так решительно, что возразить ей никто не посмел.

Город еще был погружен в предрассветную мглу, когда его улицы огласило цоканье копыт, и группа вооруженных людей, пугая собак, вырвалась из крепостных ворот. Вот так горе заставило два небольших отряда почти одновременно с разных мест двинуться к Козельску.

Всеволод остановил коня. С пригорка открывался чудесный вид: слева подступал дремучий бор, впереди серебрилась речушка. Причудливо изгибаясь среди невысоких холмов, она манила блеском, скрываясь порой за густой растительностью. Здесь и решил князь сделать привал, тем более что время подходило к обеду.

Ели молча, сосредоточенно. Вдруг тиун закрутился на месте, словно угодил на гвоздь.

– Ты чего? – спросил князь.

Тот не ответил, только приподнялся и стал по-заячьи водить головой в разные стороны. Дружинники с любопытством поглядывали на него, не забывая о еде.

– Князь, кто-то идет за нами, – сказал наконец тиун. – Пойду погляжу.

Он осторожно поднялся на бугор и, приставив ладонь козырьком ко лбу, внимательно оглядел окрестности. Слух его не подвел. С противоположного холма спускался вооруженный отряд. Тиун упал на землю и, извиваясь ужом, пополз в сторону густого кустарника. Едва он успел туда забиться, отряд уже был рядом. И кони, и люди были покрыты толстым слоем грязи. Тиун сразу же отбросил мысль о погоне – всадники вели себя спокойно и открыто, лица у всех были грустные, сосредоточенные. Дождавшись, пока отряд скроется за рощицей, тиун бегом, отряхиваясь на ходу, вернулся к своим. Его тут же обступили.

– Князь, – хрипло зашептал он, – вооруженный отряд…

– Много? – озабоченно спросил князь.

– Десятка два наберется. Вооружены хорошо. Едут в нашу сторону, но сильно торопятся.

Людей у Всеволода было не больше. Попусту проливать кровь не хотелось. Да и дружинники вряд ли поддержали бы его – это было ясно по выражению их лиц.

– Ну, раз им с нами по пути, будем держать их на виду, – заключил князь.

Тонконогий вороной жеребец, казалось, не чувствовал усталости. Легко и грациозно он вознес своего всадника на очередной холм.

– Княжна! – донеслось снизу.

Девушка остановила коня и оглянулась. Ее пытался догнать сотский, широкоплечий детина с рыжей окладистой бородой. Вскоре его конь остановился рядом.

– Княжна, смилуйся, ради Бога! Скотинка, бедная, еле на ногах держится. Да и у людей с рассвета макового зернышка во рту не было! – воскликнул он умоляюще.

– Давайте сделаем остановку, – покорно сказала Всеславна, печально вздохнув.

Сотскому стало не по себе.

– А може, того, княжна… продолжим путь?

Но та, странно оживившись, запротестовала:

– Что вы! Мне самой пора было догадаться, что нужен привал. И люди голодны, и лошади не кормлены… Простите меня, неразумную! – она отвернулась.

– Да ты что, княжна, да мы… – забормотал было сотский, но Всеславна уже легко соскочила с коня, набросила узорчатую уздечку на крутую конскую шею. Вскоре с ними поравнялись и остальные.

– Что, передых? – спросили они хором.

– Передых, – утвердительно ответил сотский.

– Так може, тогда до ручья доберемся? Вон, впереди тальник на ветру качается. Там и вода должна быть. Коней бы напоить, – предложил Емельян, молодой дружинник с открытым добрым лицом. Его поддержали.

Первое, чем занялись после остановки, – повели на водопой коней. Вода в ручье оказалась прозрачной и холодной до ломоты. Кони пили не торопясь, часто поднимали головы и, мотая косматыми гривами, наполняли округу радостным ржанием. Напившись, они устремились на ближайший луг. Сотский выбрал сухое место и разостлал холстину.

– Вали, – скомандовал он дружинникам.

Всеславна отказалась от еды и уселась в стороне на упавшем дереве со служанкой Малушей, с которой никогда не расставалась, а та, в свою очередь, платила ей преданностью.

С едой дружина управилась быстро. Собирая остатки и пряча их в торбу, сотский посмотрел в сторону княжны. Глаза их встретились. Всеславна, промолчав, отвернулась.

– Понимает, – пробормотал себе под нос сотский. – Дрыхни, хлопцы!

Дружинники полезли на пригорок, выбирая место посуше. Вскоре раздался богатырский храп.

Спустя пару часов первым проснулся сотский. Растолкав одного из дружинников, Демьяна, отправил его собирать коней. Тот вернулся быстро и, тяжело дыша от быстрого бега, доложил:

– Кони ведут себя тревожно – сбились в табун, дрожат… Может, волки?

– Может, и волки, – сотский расправил ремень, подтянул меч. – Не были бы двуногими. – Он нагнулся и поднял шлем. – Буди дружину!

– Эй, други! – зычно гаркнул Демьян.

– Чего орешь, потише не можешь? – сотский укоризненно покачал головой, поглядев на прикорнувшую княжну.

Табун действительно вел себя тревожно.

– Волки бы не стали так долго ховаться, – предположил кто-то.

– Пойду проверю, – сотский, вытащив меч, решительно направился к ближайшей рощице. Вернулся он нескоро. По заросшему щетиной лицу ничего нельзя было понять, только в глазах горел холодный огонек.

– Там вооруженный отряд, – он махнул рукой в сторону леса. – Чего-то выжидают. Похоже, за нами следят.

– Много их?

Сотский неопреденно пожал плечами:

– Да вроде силы равны.

У охраны вырвался вздох облегчения.

– Тогда все меняется! Коли чего, за себя постоим, – оживленно заговорили они.

– Что, сотский, может, дашь мне несколько воев? – Демьян энергично провел рукой по волосам. – Я им такого жару задам, мать родную позабудут!

– Нам княжну велено доставить до места целой и невредимой, – назидательно сказал сотский и почесал затылок. – Я вот что думаю, други: хотели бы они напасть на нас, давно бы напали. Мы ведь даже охраны не выставили, – он укоризненно крякнул. – Но ехать, не узнав, кто у тебя за спиной, негоже. Седлай коней, други! – Он решительно надел шлем.

Первым приближающихся киевлян заметил тиун.

– Князь, смотри! – он указал рукоятью плетки в сторону леса. – Вроде к нам путь держат. Неужели напасть думают?

– Непохоже, – возразил князь. – Оружие, вишь, не вынуто. Да и сил у них маловато, чтоб на нас нападать… Сейчас узнаем, чего они хотят.

И, словно в подтверждение этих слов, донеслось:

– Эй, кто будете?!

– А вы? – взвизгнул тиун.

– Мы люди князя киевского!

– А мы… князя черниговского! Далеко ли путь держите? – тиун от крика закашлялся.

Киевляне молчали, собравшись в кучу, – явно советовались. Затем кто-то выкрикнул:

– Мы на похороны князя Козельского!

– И мы туда же! – обрадовался тиун.

Оба отряда двинулись навстречу друг другу. Не доехав несколько шагов, остановились. Из киевлян вперед вышел здоровенный воин, закрывая собой хрупкого юношу.

– Эй, вы что, не русские? – завопил он. – Отчего за мечи держитесь? Мы к вам зла не имеем, да и вам повода не давали!

– Мы тоже, – загалдели черниговцы, снимая с нагретых рукоятей ладони.

От черниговцев отделился всадник.

– Князь Всеволод! – представился он. Некоторые кивеляне его сразу узнали: он когда-то вел с ними переговоры.

Здоровяк оглянулся и кивнул на всадника, следовавшего за ним:

– Княжна Всеславна, дочь покойного князя козельского!

Всеволод с любопытством взглянул на княжну – и обомлел, утопая в бездонной синеве чудесных, несмотря на глубокую печаль, глаз юной княжны. Их особую прелесть и выразительность подчеркивали тонкие стрельчатые брови и густые, как опахало, ресницы. Весь ее облик был мил и прекрасен.

Всеславна не выдержала долгого восхищенного взгляда и, зардевшись, опустила глаза. Воспользовавшись этим, Всеволод принялся разглядывать ее фигурку, которую весьма подчеркивал походный наряд. Княжна любила так одеваться, несмотря на пересуды и злобные взгляды, какими провожали ее женщины. Он словно возвышал ее в собственных глазах, делал сильной, способной постоять за себя. Может быть, то положение, которое она занимала, позволило ей воспитать в себе независимость и гордость. Ее и побаивались, зная, что дядя научил свою племянницу великолепно владеть любым оружием.

Князь скользнул взглядом по округлым девичьим плечам, тонкой талии. В глазах его загорелся похотливый огонь. Сотский понял это и предупредительно кашлянул в здоровенный кулак. Всеволод опомнился, соскочил с коня и бросился к девушке.

– Прими, дорогая княжна, мое сочувствие постигшему тебя горю! Я не очень хорошо знавал твоего батюшку, но премного наслышан о его великих деяниях. Как-никак, мы родственники, хоть и дальние. Хочу разделить с тобой тяжесть невосполнимой утраты. Я буду с тобой рядом! – он низко поклонился.

– Спасибо, князь, я очень признательна тебе за хорошую память о моем отце и за ту помощь, которую ты хочешь мне оказать, – Всеславна с благодарностью посмотрела на новоявленного родственника. Она успела отметить его приятную внешность – удлиненный овал лица, темную, аккуратно постриженную бороду, небольшие изящные усики, прямой нос с четко очерченными ноздрями. Бледные, слегка впалые щеки придавали ему болезненное выражение, которое всегда вызывает в глубине души сострадание. Но ее неприятно поразили глаза, прикрытые припухшими веками, – они бегали, словно потревоженные мыши.

Княжна быстро отвела взор и сказала посуровевшим голосом:

– Не будем терять времени. В путь! – и, пришпорив вороного, рванулась вперед.

Князь поспешил за ней, догнал и поехал рядом. Их молчание нарушалось лишь монотонным плеском жижи под конскими копытами – ехали низиной, где талые воды размывали почву.

– Смотри, княжна! – воскликнул вдруг Всеволод, показывая в сторону леса. На опушке расположилась медведица с двумя медвежатами, которые резвились на солнце, как малые дети.

– Ой, чудо-то какое! – всплеснула руками девушка.

– Хочешь, я подарю их тебе? – рука князя потянулась за луком.

– Умоляю, не делай этого!

– Как скажешь, – Всеволод склонил голову.

Медведица, заметив всадников, громко заворчала и вместе с медвежатами исчезла в зарослях.

Глава 3

Широки, раздольны поля над Жиздрой! Хороши они в любое время года, но летом… Смотришь и дивишься, и не налюбуешься! Какими только красками не расцвечена земля! Там чаруют голубизной отмытого неба кукушкины слезы, плывут над ними белые облака. А может, это стая лебедей, высматривающая место для отдыха? Скатертью-самобранкой рассыпалась впереди белоснежная ромашка, в самой ее середине возвышается перевернутой изумрудной вазой молоденькая лиственница. Слева кто-то небрежно обронил на лиловый стол золотистую лисью шапку распустившихся одуванчиков. Травы кое-где уже вымахали по пояс, их серебристую поверхность колышет легкий ветерок. Тянет к себе земля теплой лаской. Как славно лежать на шелковистой нежной траве, закинув руки за голову, и смотреть в бездонную синеву неба. Безмятежность нарушает лишь переливчатый голос жаворонка. Но вот песня внезапно обрывается, и ее невидимый след тянет душу вдаль, словно на поиски продолжения…

Такие минуты были самыми любимыми в жизни Всеславны. Дом не притягивал ее – напротив, напоминал о тяжелых днях, свидетелем которых он был. Брат единственный связывал ее с этим миром. Но девушка чувствовала, что не может он пока пустить ее в свое сердце. И ждала терпеливо, надеясь услышать однажды: «Сестра…» Такие уединения на природе придавали ей сил, успокаивали душу. Всеславна любила их и берегла от постороннего глаза. Но не укрылось уединение княжны от глаза черного, недоброго…

…Князь Всеволод внимательно слушал тиуна.

– Одна? – голос его холоден.

– Да, князь, одна, – приглушенным голосом отвечал слуга.

– Далеко отсюда?

– Верст двадцать будет.

– Проводишь меня, – мысли князя уже скачут вдаль.

Всеславна была крайне удивлена этой встрече. Ей не хотелось видеть Всеволода, и на то были причины. Первое время после знакомства он попал в число тех немногих, кто хоть как-то скрашивал ее тяжкие дни, унылой цепочкой потянувшиеся по козельской земле. Девушка не признавалась себе, но князь стал ей небезразличен. Трудно сказать, как развивались бы дальше их отношения, если бы не одно событие, оттолкнувшее ее от Всеволода.

Вскоре после того как князь вторично обосновался в городе, он вызвал из Чернигова своих людей. Малуша близко сошлась с одной из его новых служанок Деборой, тоже чужой в этом городе. Девушки поверяли друг другу сердечные тайны, мечтали о том времени, когда их хозяева соединятся. Однажды Дебора прибежала к Малуше вся в слезах, и, упав перед ней на колени, стала умолять подругу спасти жизнь братишки. Заливаясь слезами, девушка поведала о случившемся. Брат был еще мал, но князь, чтобы даром не ел хлеб, заставил мальчика пасти скотину. Однажды волчья стая, напав на стадо, отбила жеребенка. Несмотря на отчаянные попытки, пастушку не удалось его спасти. Узнав о гибели жеребенка, князь рассвирепел и приказал сечь мальчика до смерти.

Услышав о жестоком решении, сердобольная княжна приняла в заступничестве самое горячее участие. Она хотела тотчас бежать к Всеволоду, но увидела подъезжающего князя в окно. Обрадовавшись, девушка поспешила ему навстречу.

– Что случилось, княжна? – встревоженно спросил Всеволод.

– Только ты можешь успокоить мою душу!

– Буду счастлив услужить тебе!

– Князь, помилуй того мальчика… он ведь старался спасти жеребенка!

Князь сразу преобразился, выражение лица стало жестоким. Неприязненно взглянув на Всеславну, он сказал:

– Понимаю, княжна, твое девичье сердце. Оно и должно быть мягким. Но я хозяин, и мой холоп будет наказан.

Понимая, что ей отказано в просьбе, девушка сделала еще одну попытку:

– Но это бесчеловечно! Как можно менять жизнь человека на какого-то жеребенка? Я подарю тебе любого! – голос ее дрожал от негодования.

– Не девичьего это ума дело! – отрезал князь. – Я волен распоряжаться своими людьми по своему разумению.

– Ты не человек! – Всеславна в гневе отвернулась и пошла к себе.

Малуша и Дебора встретили ее горючими слезами. Они слышали весь разговор.

– Успокойся, Дебора, не надо так убиваться, – твердо сказала княжна. – Я пойду сейчас к брату. Князь поможет.

Рассказ Всеславны взволновал Василия. При сестре он всегда старался казаться старше своих лет, но навернувшиеся на глаза слезы сделали его похожим на мальчика. Он растерялся и явно не знал, что предпринять. Обняв его, Всеславна разрыдалась.

Все, наверное, закончилось бы трагически, если бы не воевода, случайно оказавшийся на княжеском дворе. Услышав за окном плач, он бросился в хоромы. Всеславна и Василий сбивчиво, сквозь слезы, рассказали ему о случившемся.

– Успокойтесь, что-нибудь придумаю, – коротко сказал воевода и пошел к выходу.

Всеволод с жадной ненасытностью смотрел, как здоровый холоп сечет мальчика. Пастушок распластался на полу посреди пустой конюшни. Кто-то из сострадания бросил ему охапку соломы, на которую теперь капала кровь из многочисленных ран. Его худенькое тельце дергалось каждый раз, когда кнут со свистом рассекал воздух. Мальчик уже не плакал, а тяжело, с перерывами, стонал.

Увлекшись процессом, князь не заметил, как в конюшню вошли. Тяжелая рука легла ему на плечо. Из-под косматых бровей укоризненно смотрели строгие глаза.

– Воевода?! – воскликнул Всеволод, безуспешно пытаясь сбросить его руку.

Холоп, услышав возглас князя, застыл с поднятой рукой.

– У нас своих не убивают, – Сеча убрал руку.

Всеволод постарался переместиться как можно дальше от непрошеного гостя.

– Ты не смеешь тут командовать, – взвизгнул он с безопасного расстояния, затем обрушился на холопа:

– Чего стоишь?

Тот взмахнул было рукой, но опустить не успел: воевода вырвал кнут и так огрел им слугу, что тот, заскулив, бросился в темный угол. Всеволод схватился за рукоять меча. Воевода стоял спокойно. В конюшне внезапно потемнело – весь дверной проем загородила могучая фигура. Вошедший оказался богатырем с копной вьющихся светлых волос и добродушным доверчивым взглядом.

– Добрыня, забери мальчонку, – распорядился воевода и, не оглядываясь, вышел…

С тех пор на все предложения князя Всеволода встретиться девушка отвечала решительным отказом. Двери закрывались перед ним вежливо, но надежно. И Всеславне, к ее радости, стало казаться, что князь, оскорбленный отпором, оставил попытки к сближению. Но ее надеждам не суждено было сбыться…

– Вот так встреча! – донесся сверху знакомый голос.

Всеславна открыла глаза и увидела князя, гарцующего на вороном жеребце.

– Какими судьбами… – холодно ответила она, молча ругая себя, что вовремя не заметила его приближения.

– Будет тебе сердиться, княжна! Из-за чего сыр-бор? Из-за холопа? Да коли их не пороть, они ничего делать не будут, – он собрался спешиться.

– Нет, князь, – остановила его княжна. – Прошу, оставьте меня! Иначе… – она угрожающе положила изящную ручку на рукоять меча.

Видя, что она непреклонна, Всеволод в сердцах стегнул коня и исчез.

– Что так быстро, князь? – из-за кустов у дороги выросла фигура тиуна.

– У, сука! – князь грязно выругался. – Дрянной холоп ей дороже, чем мое расположение! Ну, гляди, поплачешь у меня!..

– Что собираешья делать?

– Еще не знаю. Это ты думай.

Прошло несколько дней. Однажды под вечер, когда Всеволод любовался, как конюшие выгуливают лошадей, к нему неслышно подкрался тиун.

– Князь! – позвал он, просунув худое лисье лицо сквозь ограду. – Прослушал я, что князь Василий замышляет пир…

– Ну и что?

– А то, князь, – тиун по привычке оглянулся, – прикажи, чтобы княжну напоили, – и она твоя!

– Так, так! – на лице князя заиграла улыбка. – Ух, и бестия же ты! – он шутливо погрозил пальцем.

Хороши княжеские пиры! Чего только не увидишь на широченных столах! Одной только дичи не перечесть! Тут тебе и гусь, и утка, и целое блюдо куликов. В центре красуется глухарь с лосиную голову. Вот темное дымящееся мясо кабанов, рядом медвежатина, тут, посветлее, лосятина. Дурманящий дух идет от запеченного барана. Огромный, как колесо телеги, византийский серебряный поднос с затейливой росписью полон огурцов, моченых яблок, луку. Отдельно – соленые кочаны капусты. Рыба – от пескаря до бескостной стерляди. Питье льется рекой. Меды разные, на травах настоянные, с клюквой наведенные. Холопы с ног сбиваются, чтобы угодить князю и гостям дорогим – боярам да дружинникам.

Давно в козельских теремах не звенели кубки серебряные, давно не спевали песен да не тешили душу музыканты. Рядом с воеводой сидят князь Василий и Всеславна. Радостно гудит гридница. Уже на нетвердых ногах подходит, слащаво улыбаясь, боярин Авдей. Лицо красное, с лысины струится пот.

– Не побрезгуй, красавица наша! – и подает ей полный кубок заморского вина. Гости смотрят, глаз не спускают. Встала Всеславна, приняла кубок с поклоном, обратилась к дружине:

– Отваги всем желаю, коль за Русь вступиться придется; пусть души ваши будут чисты, а помыслы светлы, оружие остро, рука тверда, а глаз точен! – Княжна пригубила питье и поставила чашу на стол.

– Нет, нет! Други! Не наших, не русских кровей княжна! Не держит русского обычая!

Стол согласно зашумел. Девушке опять подали вино.

– Не обижай, княжна! Эй, други! За княжну! – боярин Долгий схватил первый попавшийся кубок и начал пить, не сводя с нее глаз. Вино текло по его жирным щекам. Всеславна пила маленькими глотками. Дождавшись, пока все отвлекутся, плеснула из чаши под стол и громко стукнула пустым кубком.

– Вот так! Это по-нашему! – загудели довольные голоса.

Вслед за Долгим к княжне подходило еще несколько человек. Все требовали одного: выпить. Под разными предлогами девушке удавалось избавиться от их назойливого приставания. Гости, часто провозглашавшие тосты, быстро пьянели.

Когда стол загудел откровенным пьяным содомом, Всеславна потихоньку удалилась к себе. Но не успела она закрыть дверь, как ее с силой дернули. На пороге стоял князь Всеволод. По-пьяному глупо улыбаясь, он пошел на обомлевшую княжну, широко расставив руки. Не успела девушка опомниться, как оказалась в его объятиях. Князь попытался повалить ее на кровать. Всеславна впилась зубами в его плечо. Вскрикнув от боли, князь выпустил жертву. Княжна бросилась к сундуку и, схватив меч, плашмя обрушила его на голову обидчика. Тот взвыл и вновь попытался напасть. Но, увидев угрожающе сверкнувшее лезвие, испуганно попятился назад и ретировался за дверь. Всеславна ничего не стала рассказывать о случившемся даже Малуше, но больше ее от себя не отпускала.

Пока в Козельске происходили эти события, в Чернигове с нетерпением ждали вестей. Наконец, они дошли.

Старенький высохший монах, стоя у окна, читал письмо княгине по складам, беспрерывно шевеля губами.

– «До-ро-гая сес-тра, я не на-хо-жу вза-им-ности, серд-це мое бо-лит. Я все сде-лал, что ты го-во-ри-ла, но бес-по-лез-но. На-до де-нег».

– Ишь, мало ему, – перебила княжна. – Читай дальше.

– «Хо-чу про-сить ха-на…» – послушно продолжил монах.

Выслушав послание до конца, княгиня задумалась.

– Что ж, решил он правильно. Денег придется дать, – заключила наконец она.

Вскоре одинокий всадник, провожаемый удивленными взглядами черниговской стражи, нещадно нахлестывая коня, поскакал на восток.

Козельск проснулся рано, с рассветом. Охрана, с высоты крепостных стен убедившись, что городу ничего не угрожает, подала сигнал, ворота медленно распахнулись, и началась обычная жизнь: кто-то спешил выехать из города, кто-то гнал на пастбище скот, кто-то въезжал в город.

Стража обратила внимание на одинокого путника: его усталый, измученный конь еле брел, сам всадник почти клевал носом. Сразу видно, прибыл издалека. Пока рядили, окликнуть или нет, незнакомец миновал ворота и растворился в толпе.

– А, пусть едет, – махнул рукой один из стражников и стал наблюдать, как баба тянет упирающуюся нетель. Животное мотало головой, брыкалось задними ногами и никак не хотело выходить за ворота.

– Сильней, сильней тяни, – хохотали стражники, поудобнее усаживаясь на сходнях.