Ночная музыка Мойес Джоджо

4

Генри незаметно пихнул Асада под прилавком локтем и показал на часы. У миссис Линнет ушло двадцать три минуты на то, чтобы купить коробку чая в пакетиках. Новый личный рекорд.

– Миссис Линнет, вам помочь? – предложил Генри.

И она прервала свой монолог. А говорила она, причем достаточно сумбурно, о системах видеонаблюдения, гранитных кухонных столешницах, о больной ноге своей соседки и о женщине, с которой когда-то работала и которая, по мнению миссис Линнет, осталась бесплодной, потому что спала в колготках.

– Впервые слышу о чайных пакетиках для жесткой воды. А что, их надо заваривать только в жесткой воде? У нас ведь тут известняк. Мой чайник вечно в известковом налете.

– Известняк? Для вас это, должно быть, настоящее испытание, – заметил Асад.

– Но зато он весьма полезен для костей, – продолжил Генри, с трудом сдерживая смех.

Глухой стук дождя по крыше становился все сильнее, а когда послышался удар грома, все трое вздрогнули.

– Я как раз собирался налить чашечку чая. Специально для вас, миссис Линнет, чтобы вы могли оценить качество наших чайных пакетиков для жесткой воды. – И, подмигнув Асаду, Генри направился вглубь магазина. – Конечно, если вы не слишком торопитесь.

День тянулся медленно. Проливной дождь и школьные каникулы, словно сговорившись, лишили их покупателей, если не считать самых отчаянных. Другие хозяева местных магазинчиков ворчали по поводу вялой торговли, а также того, что супермаркеты, с их доставкой на дом, уводят постоянных покупателей. Однако владельцы магазина «Сулейман и Росс», не обремененные долгами, с приличной подушкой безопасности в виде пенсионных накоплений за долгие годы работы в Сити, рассматривали такие дни как прекрасную возможность расслабиться и поболтать с покупателями. В свое время они открыли торговую точку отнюдь не с целью получения больших барышей, однако низкие цены, широкий выбор товаров и персональный подход к каждому обеспечили им преданность покупателей. И возможно, избавили от предубеждений поборников морали, поначалу не слишком приветливо встретивших этих двоих, которых жители деревни – дипломатично, хотя и вопреки здравому смыслу – теперь называли Кузенами.

Витрина магазина запотела, в результате чего плотная стена дождя за стеклом стала казаться еще темнее. Асад включил радио, и торговый зал наполнился звуками мелодичного джаза. Миссис Линнет задохнулась от удовольствия, ее пальцы затрепетали.

– Ах! – воскликнула она. – Обожаю Диззи, но мой Кеннет на дух не переносит современный джаз. – Она заговорщицки понизила голос. – Он находит его слишком… изотоническим. Хотя, с другой стороны, представители вашей расы ведь созданы для джаза, да?

Асад был слишком хорошо воспитан, чтобы позволить молчанию затянуться.

– Представители моей расы?

Миссис Линнет кивнула.

– Темнокожие, – сбивчиво объяснила она. – У вас… у вас есть чувство ритма. Ну, сами понимаете… это ведь заложено в генах.

– Тогда понятно, миссис Линнет, почему в ненастные дни типа сегодняшнего мне особенно трудно держать себя в узде, – ответил Асад.

Поняв, что сболтнула лишнего, Дирдре Линнет, от греха подальше, переместилась поближе к двери.

Знакомый голос приказал собакам сидеть, и в магазин, стряхивая с волос капли дождя, вошел Байрон Ферт.

– Добрый день, Байрон, – улыбнулся Асад.

– Мне нужна открытка, – сообщил посетитель.

– Открытки в углу, – ответил Асад. – И для кого именно?

– Для Лили, – тихо сказал Байрон. – Моей племянницы. У нее день рождения.

Байрон казался слишком громоздким для помещения магазина, хотя ростом он был ниже Асада; парень явно не знал, куда девать руки и ноги, ему словно хотелось сделаться невидимым. Возможно, именно поэтому он и выбрал для себя работу в лесу, подумал Асад. Чтобы пореже попадаться на глаза.

– Здравствуйте, мистер Ферт. – Это Генри принес обещанный чай. Он обвел глазами мокрый дождевик Байрона и его заляпанные ботинки. – Насколько я вижу, вы сегодня общались с Природой. И похоже, Природа вышла из вашей с ней схватки победительницей.

– Генри, а где открытки ручной работы? – Асад внимательно изучал полки. – Они ведь у нас точно были, да?

– Мы больше не продаем открыток с указанием возраста. Поскольку открытки для четырехлетних и пятилетних в два счета разберут и мы останемся с тонной нераспроданного товара для одиннадцатилетних.

– Ага. Вот они где. – Асад вытащил розовую открытку, украшенную блестками. – Раньше их делала одна женщина из города. Это последняя, конверт немного помялся, но если вы ее берете, я скину вам пятьдесят пенсов.

– Спасибо. – Байрон отдал деньги, взял у Асада бумажный пакет с открыткой, сунул пакет в карман куртки и, кивнув на прощание, закрыл за собой дверь магазина.

Тем временем миссис Линнет с несвойственным ей интересом продолжала изучать этикетки.

– Ну что, этот человек наконец ушел? – невпопад спросила она.

– Да, мистер Ферт нас покинул, – ответил Генри.

– Сомневаюсь, что вам стоит с ним так уж любезничать. Вот меня, например, от него просто колотит.

– Ваше право, – пробормотал Генри.

– Не вижу связи между прошлым мистера Ферта и тем фактом, что мы продали ему открытку для его племянницы, – заявил Асад. – Он нам всегда казался довольно приятным малым, разве что немного неразговорчивым. Миссис Линнет, вам, как истинной христианке, наверняка должны быть знакомы такие понятия, как «раскаяние» и «всепрощение».

– Что ж, лиха беда начало. Помяните мое слово, – загадочно сказала она, постучав себя по носу. – Теперь мы как магнитом будем притягивать к себе всяких нежелательных личностей. На очереди педофилы.

– Боже упаси, – округлил глаза Генри.

Колокольчик на двери известил об очередном покупателе. В магазин вошла девочка-подросток, лет пятнадцати-шестнадцати, не больше. Она промокла насквозь, на ней не было пальто, а в руках – зонтика. Да и выглядела она слегка помятой, словно после долгого путешествия.

– Извините за беспокойство, – начала она, убирая со лба мокрые волосы, – но вы, случайно, не знаете, где… – она сверилась с бумажкой, – Испанский дом?

На секунду воцарилась мертвая тишина.

– Конечно знаю, дорогая, – сказала миссис Линнет, тотчас же забывшая о своих душевных страданиях. – Это совсем рядом. А могу я поинтересоваться, кого именно ты надеешься там застать. – (На лице девочки появилось озадаченное выражение.) – Старый мистер Поттисворт недавно скончался, – объяснила миссис Линнет. – И сейчас в доме никто не живет. Если ты приехала на похороны, то, боюсь, опоздала.

– О, я знаю, – кивнула девочка. – Мы туда переезжаем.

– Куда – туда? – Генри застыл в дверях подсобки.

– В Испанский дом. Эта молодая леди переезжает в Испанский дом. – Новость была настолько сенсационной, что миссис Линнет едва сдерживалась. Она протянула девочке руку. – В таком случае мы будем почти соседями, милочка. Я Дирдре Линнет… – Она посмотрела в запотевшее окно. – Насколько я понимаю, ты приехала не одна?

– Мама с братом остались в машине. По правде говоря, мне надо идти, потому что нас ждет грузовой фургон. – Так где, вы сказали, находится дом?

Асад сделал жест в сторону дороги:

– Свернете налево напротив указателя на свиноферму, затем на перекрестке – направо и далее по проселочной дороге, пока не увидите надпись «Cave!».

– Что значит «Берегись!» – в один голос добавили Генри и миссис Линнет.

– Мы открыты до пяти, – сказал Асад, – на случай если вам вдруг что-нибудь понадобится. И осторожней там, на проселке. Дорога… не в лучшем состоянии.

Девочка быстро записывала на своей бумажке:

– От свинофермы налево, на перекрестке направо, затем по проселочной дороге. Спасибо.

– До встречи, – произнес Генри, протягивая миссис Линнет кружку чая.

Они проводили ее взглядом. Потом до неприличия поспешно подскочили к запотевшей витрине и протерли на стекле небольшой кружок. Они увидели, как девочка залезает на сиденье большого, видавшего виды «ситроена». За «ситроеном» стоял грузовой фургон, практически перегородивший дорогу; через лобовое стекло с работающими дворниками можно было увидеть сидевших в кабине троих здоровых мужиков.

– Ну и как вам это нравится? – спросил Генри. – В большом доме теперь будет жить юное поколение.

– Она, может, и совсем юная, – неодобрительно заметила миссис Линнет, – но это ни в коей мере не оправдывает состояние ее туфель.

– Дай бог, чтобы туфли были для нее наименьшим огорчением, – вздохнул Генри. – Интересно, какой прием им окажут их ближайшие соседи?

Они ехали по грязной проселочной дороге, Китти сидела молча, демонстративно игнорируя попытки Изабеллы хоть как-то ее разговорить. Время от времени девочка смотрела в зеркало заднего вида на грузовой фургон, вилявший между рытвинами, и едва слышно молилась.

– Ты уверена, что они правильно указали тебе путь? – уже в четвертый раз спрашивала Изабелла. – Что-то я не помню тут такой проселочной дороги.

– На перекрестке направо. Я даже записала.

Автомобиль болтало из стороны в сторону, и, попадая в очередную яму с водой, он скреб землю передним бампером. Китти слышала, как отчаянно, но без толку крутятся колеса, как протестующе воет мотор, пытаясь сдвинуть машину с места. А вокруг стеной высились вековые сосны, заслоняя угасающий свет дня.

– Поверить не могу, что нам придется спускаться вниз. Без трактора оттуда точно не выбраться.

В глубине души Китти была даже рада, что проселочная дорога оказалась такой раздолбанной. Возможно, мама все же возьмет голову в руки и осознает всю неразумность этой дурацкой затеи. Многие недели Китти продолжала цепляться за тщетную надежду, что Изабелла одумается, признает свою ошибку и постарается как-то утрясти финансовые дела, чтобы избежать необходимости покидать дом. Но нет. Мама заставила Китти сказать до свидания школе, школьным друзьям, причем в середине учебного года, и поехать бог знает куда, в какую-то тьмутаракань. И все это ерунда, что мама говорила, будто она не потеряет связи с друзьями. Китти прекрасно понимала: если она оторвется от подруг, с их сплетнями и обменом эсэмэсками, то рано или поздно перестанет для них существовать. И даже если она будет навещать их хотя бы раз в две недели, то все равно окажется лишней, поскольку будет не в теме.

Дворники двигались туда-сюда по стеклу медленно и со скрипом, словно через силу. Еще год назад я была счастлива, думала Китти. У нее сохранился дневник за прошлый год, она все проверила и точно знала, что это правда. Иногда она специально мучила себя, перечитывая дневник: «Папа заехал за мной в школу. После обеда мы играли в шахматы, и я выиграла. Фильм „Соседи“ очень понравился». Иногда она гадала, что с ней будет еще через год. Ей не верилось, что они вернутся в Лондон. А еще меньше верилось, что они будут счастливы.

Тьерри, сидевший на заднем сиденье, неожиданно снял наушники.

– Почти приехали, Ти, – сказала она.

– Ну давай же, Долорес! Ты справишься.

Китти вздрогнула. Так странно, что мама зовет машину по имени. Деревья неожиданно расступились, и они оказались на большой поляне.

– А вот и знак, – ткнула пальцем Китти.

– «Cave!» – прочла Изабелла. – Мм… «Берегись!»

– Вот тут, – облегченно вздохнула Китти. – Именно так мне и сказали в магазине.

Изабелла попыталась разглядеть местность сквозь запотевшее лобовое стекло. Слева стоял аккуратный двухэтажный каменный коттедж. Явно не тот дом, что на фотографии. Машина медленно ползла по окаймленному деревьями изгибу дороги – и вот перед ними возник он. Трехэтажный дом из красного кирпича, увитые плющом и увенчанные нелепым зубчатым парапетом стены. Высокие окна выходили в сад, настолько заросший, что только по самшитовой изгороди можно было судить о его прежних границах. Архитектура дома выглядела на редкость эклектично, представляя собой этакую мешанину из разных стилей, словно в процессе строительства бывшим хозяевам наскучивала первоначальная задумка, они находили картинку с тем, что им нравилось больше, и вносили соответствующие изменения в проект. Одна стена была облицована камнем местной породы, окна в георгианском стиле утопали в готических арках.

«Ситроен» выехал на подъездную дорожку и остановился перед входной дверью.

– Ну вот, дети, – сказала Изабелла, – мы и на месте.

Дом показался Китти холодным, сырым и неприветливым. Она с тоской вспомнила их жилище в Мейда-Вейл, с уютными комнатами, запахами стряпни, специй и духов, успокаивающим бормотанием телевизора. Развалюха, чуть было не вырвалось у нее, но она вовремя прикусила язык. Ей не хотелось задевать мамины чувства.

– И что в нем испанского? – спросила она.

– Насколько я помню, дом задумывался в мавританском стиле. А там озеро. Я и забыла, какое оно большое. Взгляните! – Изабелла достала из бардачка большой конверт. Порывшись в нем, она вытащила ключ и клочок бумаги. Неподалеку от их машины огромная магнолия очнулась от зимней спячки, ее бледные цветы светились фонариками в тусклом вечернем свете. – Итак, согласно отчету поверенного, мы продали участок в шестьдесят акров, чтобы заплатить налог на наследство, и двадцать, чтобы на банковском счете были деньги. Но у нас еще есть семь акров слева… – (Небо совсем потемнело, не давая возможности разглядеть, что там за деревьями.) – И перед домом. Так что вид на лес и на озеро никуда не денется. Только представьте! Мы хозяева почти всей земли, что лежит перед нами.

Здорово, подумала Китти. Грязный пруд и страшный лес. Ты что, никогда не смотрела фильмы ужасов?

– Знаешь, если бы бабушка была жива, все это досталось бы ей. Хозяин был ее братом. Можешь представить себе бабулю в таком доме? После ее малюсенькой квартирки? – (Китти подумала, что не может представить никого, кто добровольно согласился бы жить в таком доме.) – А вода… О!.. Она просто волшебная. Вашему папочке непременно понравилось бы озеро… Он бы занялся рыбалкой… – Голос Изабеллы потух.

– Мама, он в жизни не ездил на рыбалку, – сказала Китти, подняв лежавший в ногах мешок с мусором. – И вообще, давайте выйдем из машины. Грузчики уже ждут.

Тьерри ткнул пальцем в сторону деревьев.

– Хорошая идея, дорогой. Ты можешь разведать окрестности. – Изабелла явно обрадовалась, что Тьерри проявил хоть какой-то интерес. – А как насчет тебя, солнышко? Тебе не хочется посмотреть, что здесь и как?

– Я помогу тебе наладить быт, – ответила Китти. – Тьерри, надень куртку и постарайся не заблудиться в лесу.

Гулко хлопнули двери машины, и Изабелла с Китти прошлепали по мокрому гравию к входной двери.

Буквально с порога на них пахнуло затхлостью, плесенью, сыростью и гниением. Китти, придерживая висящий на плече портплед, втянула в себя эту вонь со странным чувством нездорового любопытства и нереальности происходящего.

Все оказалось даже хуже, чем она предполагала. Холл был застелен потрескавшимся линолеумом, кое-где стершимся до дыр. Через открытую дверь ей была видна часть комнаты: обитые пестрой тканью стены в викторианском стиле и хлипкий расписной буфет типа тех, что в пятидесятые ставили на кухне. Два явно разбитых окна заколочены досками, едва пропускавшими свет. С потолка свисал кусок неизолированного провода, причем даже без лампочки на конце.

Нет, это никак не походило на дом, где живут люди. И уж точно не походило на дом, где хоть кто-то когда-то жил. Что ж, теперь она поймет, думала Китти. И ей придется отвезти нас домой. Мы по-любому не сможем остаться здесь.

Однако Изабелла только махнула рукой, предложив следовать за собой.

– Давай посмотрим, что там наверху, – сказала она. – А потом отыщем кухню и выпьем по чашечке чая.

Два остальных этажа также выглядели не слишком презентабельно. Спальни, а их было несколько, видимо, годами оставались запертыми. В воздухе пахло запустением, обои местами отвалились и свешивались лоскутами. Только две комнаты были более-менее пригодны для жилья: хозяйская спальня с желтыми от никотина стенами, где все еще сохранились кровать, телевизор и два шкафа с прокуренной одеждой, а за ней – комната поменьше, явно отделанная в 1970-х, то есть на два-три десятилетия позже, чем все остальное. Ванна и раковина в трещинах и покрыты ржавчиной, из кранов текла мерзкая на вид вода. Пол на лестничных площадках скрипел под ногами, а катышки помета недвусмысленно намекали на присутствие в доме мышей.

Пусть видит, думала Китти, когда они с матерью наталкивались на очередной ужас. Пусть видит, что это невозможно. Но Изабелла определенно ничего не видела. Она только время от времени бормотала что-то типа: «А вот несколько миленьких ковриков…» – словно говорила сама с собой.

Китти насчитала в доме по крайней мере три изъеденные ржавчиной батареи. А над площадкой верхнего этажа потолок обвалился, обнажив похожие на скелет балки с кусками штукатурки, под дырой стояла явно имеющая стратегическое значение жестяная ванна, куда медленно и печально капала вода.

Но доконала Китти именно кухня. Если считать кухню сердцем любого жилища, то здешняя кухня буквально вопила о том, что дом этот ненужный и нелюбимый. Кухня оказалась прямоугольной комнатой с замызганными окнами, расположенной на несколько каменных ступенек ниже уровня первого этажа. На кухне было темно и воняло прогорклым маслом. Возле раковины расположилась допотопная кухонная плита-печь с крышкой, тусклой и местами потемневшей от серого налета неизвестной этиологии. Напротив Китти увидела отдельно стоящую электрическую плиту, менее загаженную, но тоже в крайне запущенном состоянии. Немногочисленная кухонная утварь была образца 1950-х, а тянущиеся по стенам полки предоставляли на редкость скудный выбор кухонных принадлежностей, лежавшие там пакеты с едой были густо покрыты пылью, мышиным пометом и дохлыми мокрицами.

– Какая прелесть! – Изабелла пробежала пальцами по старому сосновому столу в центре комнаты. – У нас никогда не было кухонного стола приличного размера. Правда, детка?

А тем временем грузчики наверху с грохотом сваливали в кучу предметы обстановки. Китти посмотрела на мать как на полоумную. Дом выглядел так, словно побывал в зоне военных действий, подумала Китти, а мама болтает о каких-то сосновых столах.

– И вот, посмотри. – Изабелла стояла возле раковины и наблюдала за тем, как кран, чихая и кашляя, возвращается к жизни. – Холодная вода абсолютно чистая. Не сомневаюсь, на вкус она просто сказочная. В деревне, по идее, всегда более чистая вода. Я вроде бы об этом где-то читала.

Китти была слишком расстроена, чтобы уловить истерические нотки в мамином голосе.

– Миссис Деланси? – На кухне появился самый здоровый из грузчиков. – Мы выгрузили первую партию вещей в передней комнате, но там довольно сыро. Думаю, вам стоит самой удостовериться, прежде чем мы продолжим разгрузку.

Изабелла бросила на него растерянный взгляд:

– В чем именно удостовериться?

– Э-э-э… помещение не… в лучшем виде… – засунув руки в карманы, начал грузчик. – Может, вам лучше пока подержать вещи где-нибудь еще. И остановиться в другом месте. Пока вы все здесь не наладите. – (Китти хотелось его обнять. Ну наконец-то нашелся хоть один здравомыслящий человек.) – Сырость вряд ли пойдет на пользу вашему антиквариату.

– Ой, он пережил не одну сотню лет. И немного сырости ему уж точно не повредит, – отмахнулась Изабелла. – И вообще, что тут особо налаживать. Парочка мощных обогревателей – и дом сразу нагреется.

Грузчик покосился на Китти. И она увидела жалость в его глазах.

– Как вам будет угодно, – сказал он.

Похоже, у Китти нашелся союзник. И даже грузчик искренне удивляется, как эта сумасшедшая женщина, которая перевезла семью в развалюху с текущей крышей, еще может восхищаться каким-то сосновым столом. Китти вспомнила о доме, где они когда-то жили: уютном, с центральным отоплением, мягкими диванами и большим плазменным телевизором.

– Ну а где у нас то, что для кухни? – спросила она. – Думаю, пора приниматься за уборку.

– Для кухни?

– Чистящие средства. И еда. Перед отъездом я поставила две коробки возле входной двери, чтобы иметь кухонные принадлежности под рукой.

Последовало короткое молчание.

– Так это что, было для нас? – (Китти медленно повернулась к матери.) – Вот черт! А я решила, ты приготовила все это на выброс. И оставила коробки у мусорных баков.

Интересно, и что тогда они будут есть? Китти хотелось рвать и метать. И как теперь им пережить сегодняшний день? А она вообще о чем-нибудь думает, кроме своей проклятой музыки?!

И почему я должна этим заниматься? Китти поспешно отвернулась, чтобы мать не поняла, как сильно она, Китти, ее сейчас ненавидит. Глаза девочки наполнились слезами отчаяния, но она решила их не смахивать. Мама не должна видеть, что она плачет. Вот бы ей такую мать, которая заранее все продумывает и у которой в руках все спорится! Ну почему, почему мама не может быть хоть чуточку попрактичнее? И на Китти вдруг накатил приступ тоски по папе, по Мэри, которая, увидев этот дом – огромную, нелепую ошибку, непременно сказала бы Изабелле, что здесь не о чем говорить и надо срочно возвращаться домой.

Но сейчас тут не было взрослых. Только она сама.

– Ладно, куплю чего-нибудь в магазине, – сказала Китти. – Я возьму машину.

Она надеялась, что мать будет протестовать и не позволит ей сесть за руль. По крайней мере, спросит, умеет ли она водить. Но Изабелла пребывала в глубокой задумчивости, и Китти, вытерев слезы, ушла.

Изабелла посмотрела вслед дочери, которая нарочито громким топотом явно хотела выразить свое неодобрение. Хлопнула входная дверь, взревел мотор машины. Изабелла повернулась к окну и закрыла глаза.

Дождь прекратился, но небо угрюмо нависало над землей, словно не в силах определиться, давать местным жителям передышку или нет. У Китти ушло почти двадцать минут на то, чтобы проехать по проселочной дороге; папа позволял ей ездить лишь на короткие расстояния, причем исключительно на каникулах, по принадлежащим их друзьям полям и частным дорогам на побережье. Ну а сейчас машина подпрыгивала на ухабах, и Китти, мертвой хваткой вцепившаяся в руль, тихо молилась, чтобы колеса не увязли в грязи и она не осталась одна-одинешенька в этом ужасном лесу. Она вспоминала фильмы ужасов, которые когда-то смотрела, и представляла, как мечется между деревьями, преследуемая призрачным монстром. Выехав из леса, она вышла из машины. Отсюда до деревни было всего пять минут ходу.

– И снова здравствуйте, – улыбнулся ей высокий темнокожий мужчина, когда она открыла дверь. – Ну что, не заблудились? Нашли дом?

– О да, мы его нашли, – угрюмо ответила Китти.

Она взяла корзинку и принялась обходить магазинчик, радуясь долгожданному теплу, а также витавшим в воздухе ароматам хлеба и фруктов.

– Похоже, дом не оправдал твоих ожиданий?

Китти слегка покоробило от его бесцеремонности. Можно было подумать, будто этот человек знает все наперед. Однако в нем было нечто располагающее, и она не стала кривить душой.

– Дом ужасный, – с несчастным видом сказала она. – Просто ужасный. Поверить не могу, что там вообще кто-то жил.

Он сочувственно кивнул:

– В такие дни, как этот, жизнь вообще кажется гораздо хуже. При хорошем освещении дом выглядит не таким страшным. Так же как и мы все. Здесь. – Мужчина забрал у Китти корзинку. – Присаживайся, а я попрошу Генри приготовить тебе чашечку чая.

– Ой нет, спасибо. – Перед мысленным взором Китти тут же возникли газетные заголовки, кричащие об исчезнувших девочках. А вдруг этот человек задумал что-то дурное. Она ведь его совершенно не знала. И вообще, ей даже трудно было себе представить, чтобы какой-нибудь лондонский лавочник мог предложить незнакомой девочке еду или питье. – Я лучше… я лучше…

– И снова здравствуйте. – Из недр магазина появился второй мужчина, Генри. – Ну, как дела? Чем мы можем помочь? Если чего-то нужного нет на полках, то мы, в принципе, можем заказать. Что угодно. Болотные сапоги, дождевики… Насколько я понимаю, они могут тебе пригодиться. – Голос у него был добрый, говорил он очень тихо, хотя в магазине, кроме них, никого не было. – У нас есть замечательные мышеловки. Они не убивают маленьких плутишек, а просто их ловят. Ты можешь отвезти серых разбойников за несколько миль от дома и выпустить в лесу. – Он наморщил нос. – Полагаю, это станет для них вроде экскурсии. Настоящая эпопея для грызунов.

Китти посмотрела на темнокожего мужчину, который наполнял ее корзинку свечами и спичками. Она подумала о возвращении назад по этой жуткой дороге. Подумала о папиной руке, помогавшей ей держать руль. И о том, что, когда ехала сюда, с трудом сдерживала слезы.

– Первая корзинка – от нас, – сказал Генри. – Подарок на новоселье, правда, Асад? Но если ты согласишься ее принять, тебе придется взять на себя обязательство по крайней мере трижды в неделю приходить сюда и все нам рассказывать… – И он подмигнул ей.

Асад бросил на нее лукавый взгляд через плечо друга:

– И слушать, как Генри будет выкладывать тебе то, что у нас сходит за местные новости.

– Фу, какой ты злой.

Китти села и выдавила слабую улыбку – возможно, впервые за весь сегодняшний день.

– На самом деле я бы не отказалась от чашечки чая, – сказала она.

– Как это романтично, – заметил Генри, когда они закрывали магазин. – Умерший муж, нищета, скрипки… Куда интереснее, чем у последней семейки, переехавшей в нашу деревню.

– Генри, каждому дается по силам его.

– О, я знаю. – Генри закрыл дверь на два оборота ключа, затем для надежности подергал за ручку. – Однако нам остается только гадать, что с ними будет в этом доме. Особенно с учетом того, что его увели у Маккарти прямо из-под носа.

– Ты же не хочешь сказать, что…

– О, не думаю, что он им станет гадить. Просто они могут почувствовать себя в некоторой изоляции. Ведь это большой старый дом у черта на куличках.

– И это в очередной раз заставляет меня радоваться, что у меня такой коттедж.

– И центральное отопление.

– И ты.

Они обратили взоры к вершине холма, где за выгнутой линией тощих сосен на горизонте начинался лес, в котором исчезла Китти. Генри взял Асада за руку. Тем временем в Литл-Бартон заморгали, возрождаясь к жизни, два уличных фонаря, и друзья побрели домой.

Из коттеджа Маккарти Испанский дом можно было увидеть лишь в те времена года, когда лиственные деревья сбрасывают листву и зелеными остаются только сосны.

Мэтт со стаканом виски в руках не отрываясь смотрел на свет в одном из окон верхнего этажа Испанского дома.

– Ложись в постель.

Лора восхищалась накачанной спиной мужа, игрой мускулов и перекатывающимися бицепсами. Мэтт, казалось, вообще не старел; у него был все тот же размер одежды, что и в молодости, когда они только познакомились. И иногда, когда она видела растяжки на теле и свой отвисший живот, ей становилось даже немного обидно. Но сейчас, пребывая в состоянии сладостного предвкушения, она благодарила Бога за то, что ей так повезло с мужем.

– Ну давай же! Ты там чуть ли не целую вечность торчишь. – Она кокетливо спустила лямку ночной сорочки с плеча, чтобы грудь казалась более соблазнительной.

Прошло уже несколько недель. И столь долгое воздержание начало ее слегка нервировать.

– Мэтт?

– И что они собираются с ним делать? – бормотал он себе под нос.

Он явно не желал выходить из депрессии, и тот факт, что муж позволил истории с домом настолько омрачить их жизнь, вызывал у Лоры отчаяние, смешанное с раздражением.

– Ты не должен на этом зацикливаться. Что угодно еще может случиться.

– Что угодно уже случилось, – с горечью обронил Мэтт. – Старый прохвост оставил его чужим людям. Господи помилуй, они даже не из наших краев!

– Мэтт, мне обидно не меньше твоего. Ведь помимо всего прочего, именно я на него горбатилась. Но я не собираюсь из-за этого лить слезы до конца своих дней.

– Он нас надул. Годами заставлял себя обхаживать. А сейчас он, наверное, хохочет над нами, глядя с небес, или где он там есть. Так же как старый Поттисворт посмеялся, черт бы его побрал, над моим папой!

– Ой, только не начинай! – Лорино игривое настроение моментально испарилось.

Если он будет продолжать в том же духе, ей точно расхочется заниматься любовью.

Но Мэтт, казалось, ее не слышал.

– Он, должно быть, уже много месяцев назад, а может, и лет задумал эту подлянку. И наверняка еще давным-давно сговорился с чужаками.

– Он ничего не знал. Никто не знал. Просто он по глупости не оставил завещания, а они оказались его единственными здравствующими родственниками. И все дела.

– Наверняка они были в курсе. Сидели, потирая руки, и ждали, покамест он окочурится. Может, он даже рассказал им о двух идиотах, что живут по соседству и ходят за ним, точно за малым дитем. Вот уж они, наверное, посмеялись.

Грань между злостью и желанием оказалась совсем тонкой. У нее словно онемели нервные окончания.

– Знаешь что? – сердито сказала Лора. – Ты абсолютно прав. Он сейчас смотрит сверху на то, как ты торчишь у окна, словно обиженный ребенок, и смеется над тобой. Если ты так уж сильно переживаешь, почему бы нам завтра не зайти к ним и не выяснить, что они собираются делать.

– Не желаю их видеть! – огрызнулся Мэтт.

– Не глупи. Рано или поздно нам придется это сделать. Ведь они наши ближайшие соседи.

Он промолчал.

Не отталкивай его, сказала себе Лора. Не стоит давать ему повод для самооправдания.

– Послушай, – начала она, – возможно, мы выясним, что они вовсе не хотят жить в этом доме, учитывая, сколько с ним предстоит возни. Они уже продали какое-то количество земли… И если ты сделаешь выгодное предложение… Ну, мои родители одолжат нам еще немного денег. – Она откинула пуховое одеяло. – Иди ко мне, любимый… Мы и так получили большую часть земли и хозяйственных построек по хорошей цене. Если смотреть на вещи оптимистически. А это ведь уже что-то, разве нет?

Мэтт поставил стакан. Тяжело ступая, он прошел в ванную и, остановившись, бросил чеез плечо:

– На кой хрен мне эта земля без дома?

5

Изабелла замерзала. Насколько она себя помнила, ей еще никогда не было так холодно. Ледяной холод этого дома пробирал до костей, и что бы она ни делала, как бы ни закутывалась, согреться было невозможно. В конце концов она встала и негнущимися руками натянула на пижаму повседневную одежду. Затем положила поверх одеяла свое длинное шерстяное пальто, а также одежду детей, которую только смогла отыскать, и накрыла все это найденным в шкафу хлопчатобумажным вышитым покрывалом. В результате они все втроем улеглись в одну постель. Измученная хлопотами по распаковке вещей и определению более-менее пригодных для жилья комнат, Изабелла забыла включить обогреватель в хозяйской спальне, и когда вскоре после десяти вечера они поднялись наверх, то вместо заслуженного отдыха их ждали сырые простыни, сквозняк из незнамо каких щелей и мерный стук капающей в жестяную ванну дождевой воды.

Единственным способом согреться было лечь, тесно прижавшись друг другу. По крайней мере, именно так они себя успокаивали. Изабелла, лежавшая между детьми, отлично понимала, как им нужна материнская ласка, и это было то немногое, что она могла им предложить самим фактом своего существования. Что же я наделала? – спрашивала она себя, прислушиваясь к дребезжанию рам, к незнакомым скрипам и шорохам дома, возне каких-то неведомых созданий на крыше. А за окном было непривычно тихо: ни шума проезжающих машин, ни стука каблуков по тротуару. Водная гладь и густой лес поглощали все звуки. Темнота действовала угнетающе. Ни светящихся окон домов, ни натриевых фонарей. Лишь первозданная природа. Слава богу, хоть дети рядом. Они крепко спали, и Изабелла, расслабившись, ласково провела рукой по их мордашкам. Затем она перегнулась через Тьерри, чтобы проверить, на месте ли футляр со скрипкой.

– Что я наделала? – прошептала она.

И собственный голос показался ей до крайности странным и бестелесным. Изабелла попыталась вызвать в воображении Лорана, услышать его слова утешения, но когда он к ней так и не явился, она, проклиная себя за дурацкую затею с переездом, разрыдалась.

Как и было обещано, утром Изабелла увидела все уже совсем в другом свете. Проснувшись, она обнаружила, что лежит в постели одна. День выдался ясным, ласковое весеннее солнышко, казалось, могло оживить самый безрадостный пейзаж; за окном громко пререкались облюбовавшие живую изгородь воробьи. Внизу раздавались звуки радио, а еще какое-то жужжание. Наверное, Тьерри гонял по гулким пустым комнатам радиоуправляемую машинку. И первой здравой мыслью Изабеллы было: этот дом похож на нас. Оставленный, покинутый. Но теперь он за нами присмотрит, а мы, в свою очередь, вдохнем в него жизнь.

И, согретая этой мыслью, Изабелла выпрыгнула из постели, прошла испытание на прочность мытьем ледяной водой – ведь ни она, ни Китти не смогли справиться с допотопной и сложной системой горячего водоснабжения, – а затем влезла в ту же самую одежду, которую носила весь вчерашний день, поскольку оказалась не в состоянии идентифицировать картонную коробку со своим гардеробом. Изабелла медленно спустилась по лестнице, подмечая бесчисленные изъяны, которые упустила предыдущим вечером: потрескавшуюся штукатурку, прогнившие оконные рамы, недостающие половицы… Ну и так далее. Ладно, буду решать проблемы по мере их поступления, сказала она себе, опасаясь, что эти самые проблемы вот-вот захлестнут ее с головой. Мы здесь, мы вместе. И это самое важное. У нее в голове вдруг зазвучали музыкальные аккорды: вступительная часть симфонии «Из Нового Света» Дворжака. Именно то, что надо. Добрый знак.

Музыка внезапно стихла, когда она оказалась рядом с кухней.

– Китти! – воскликнула она.

Ее дочь с головой окунулась в работу. Она расчистила завалы на полках, и, хотя их поверхность была изношена и покрыта трещинами, теперь, избавленные от пыли и окаменелостей, они буквально сияли чистотой. Цвет пола стал на несколько тонов светлее, а сквозь прозрачные оконные стекла теперь можно было увидеть сад. В раковине с горячей мыльной водой отмокала целая гора кухонной утвари, а на электрической плите в большой кастрюле кипятилась вода. Китти даже успела разложить по полкам их немногочисленные продукты. На рабочей поверхности стоял бормочущий радиоприемник, на столе дымилась кружка чая. При виде преображенной до неузнаваемости кухни Изабелла ощутила прилив радости, смешанной с чувством вины за то, что дочь взяла на себя ее обязанности.

– А эта комната для холодного хранения, – Китти указала на дверь сбоку. – Мы можем использовать ее вместо холодильника, пока не найдем, куда его подключить.

– А разве нельзя просто взять и вставить вилку в розетку?