Содом и умора Кропоткин Константин

Вирус

– …Добрый вечер. Сегодня в программе…, – сказал холеный мужчина в телевизоре.

Затем он отъехал в угол экрана и исчез, оставив после себя лишь голос, сообщавший новостное меню: президент на заводе, во Владивостоке – пурга, в Париже – демонстрация…

– Спокойной ночи, – нежно сказал Марк телевизору, в глубине которого спрятался его любимый ведущий, и скрылся в своей комнате.

Кирыч прибавил звук и подсел ко мне на диван.

– Думаешь, у него все в порядке? – зашептал он, кивая в сторону марусиной комнаты.

– С головой ты имеешь ввиду? Подумаешь новость! – усмехнулся я и громко продекламировал, – Маруся, скорбная главой, в домашнем мраке мне явилась и, ухнув вещею совой, вдруг крыша с треском обвалилась…

Я с надеждой посмотрел на свет, пробивавшийся сквозь щелястую дверь. Марк на провокацию не поддался. Милой сердцу свары сегодня не получится.

Я разочарованно поворочался. Диван – наследство от предыдущих жильцов – уныло заскрипел.

Он прав. Вечер обещал быть скучным. Чипсы, пиво, телевизор – рядовой мещанский набор.

Браниться с Марком было моим любимым развлечением. Чем меньше поводов, тем нестерпимей зуд посыпать его голову проклятиями. Просто так. Из вредности. Надо же тренировать вянущее злоязычие.

Марк от природы – идеальная жертва. Как взглянет своими оленьими глазами, как ресницами хлопнет, так сердце кровью обливается – как же ты живешь-то, малыш, в этом безумном, безумном мире. То, что «малыш» через сорок лет на пенсию пойдет, в расчет, как правило, не принимается. «Маленькая собачка до старости щенок», – объясняет эту странность Кирыч.

Против вечнозеленой Маруси мне, например, предъявить нечего. Кремы, маски и прочая оздоровительная дребедень помогают мало. В лучшем случае, как аутотренинг: намажешь морду белой слизью и начинаешь себе врать. Красота и молодость входят в мои поры… Еще немного и меня будут называть «деточкой», облепят подгузниками, а я буду пускать слюнявые пузыри и пребывать в сладкой увереннности, что жизнь прекрасна…

– Прекрасно…, – проговорил я вполголоса, пытаясь убедить себя, что и досуг удался.

Съеденные чипсы отложатся новой жировой прослойкой, а морщин лишь прибавится – я заранее скукожил лицо, думая о том, каким я увижу себя завтра в зеркале – на традиционном ежеутренннем осмотре: эта небольшая выпуклость над трусами еще не похожа арбуз, но когда-нибудь обязательно им станет.

– Прекрасно! Прекрасно!

На экране телевизора президент, ласково улыбаясь, жал руки людям в спецовках. На их лицах было написано такое счастье, будто им только что предложили райское блаженство. Везет. Им нет дела до арбузов.

– …Марк в последнее время сам не свой, – нахмурившись, все толковал Кирыч, – Все ночи дома. Вечера – тоже. Ему даже звонить реже стали.

– И слава Богу. Наконец-то можно вздохнуть спокойно. Мне уже надоела эта брачная карусель. То Гера, то Гек, теперь какой-то Сережа. Не жизнь, а собачья свадьба.

– Вчера полночи не спал. И стонал. Жалобно так, – Кирыч поерзал на диване, и тот вновь проявил отзывчивость – надрывно заскрипел.

– Ты-то откуда знаешь? – рассердился я, – Тебя же пушкой не разбудишь?!

Признаваться в собственной ненаблюдательности не хотелось. Ведь и правда, когда я часа в три встал воды попить, у Марка свет горел. Рыданий я, правда, не слышал. Но ложь – не в характере Кирыча. Также, как и галлюцинации.

– Смотри, что я у него в сумке нашел! – Кирыч бросил мне на колени толстый том.

Красные буквы на черном фоне кричали: «Все, что вы хотели знать о сексе, но боялись спросить». С обратной стороны фолианта на меня смотрел некрасивый тип в очках с толстой оправой и огромным шишковатым лбом – распространенная в литературных кругах порода «дохлый ботаник». Думаю, из всех таинств секса, о которых повествует «А. Кенигсберг», на практике он постиг лишь секс с самим собой.

– Не вижу криминала, – сказал я, возвращая книгу, – Мальчик наконец-то захотел понять, чем же это он занимается последние 10 лет. Взрослеет!

– Закладка лежала здесь, – Кирыч открыл книгу где-то ближе к концу.

Глава называлась «СПИД не спит».

Я растерялся.

Заказывали нерядовой вечер – нате вам, подавитесь!

– Не хочешь ли ты сказать?…

– Вот именно…

– На Владивосток обрушился буран, – сурово сказал телеведущий, заполняя паузу, – За последние часы высота снежного покрова превысила полтора метра. Движение общественного транспорта парализовано. Подробности в репортаже нашего корреспондента…

Я уставился на экран, делая вид, что меня интересует занесенный снегом город.

Значит так.

Марк вдруг записался в монахи. С нами почти не сплетничает. Вечерами сидит запершись в своей конуре. С пакетом молока!

Я напрягся.

К этому вещественному доказательству стоило отнестись с особым вниманием.

Если составлять список напитков, которые Марк не любит, то молоко наверняка займет место в самом начале – где-нибудь между монгольской водкой архи и киргизским кумысом. А теперь говорит, что молоко улучшает пищеварение и навевает приятные сны.

Что же должно случиться, чтобы так радикально изменить марусины вкусы?

Вдох – выдох, вдох – выдох. Голова чуть откинута назад, позвоночник прямой, но не напряженный. Вдох-выдох, вдох-выдох. В ситуациях, которые требуют от меня выдержки, я вспоминаю завет подруги Татьяны. Как одинокой матери троих охламонов, ей нужны железные нервы. Чтобы не сорваться на хулиганистых отпрысках, она часто пыхтит на манер роженицы.

Не помогло.

– Я этой сволочи все зубы повыбиваю, – проскрипел я, – Этому, как его, с алмазным зубом. Который Марка на дачу возил. У него же на лбу было написано: «Болен». Говорил же, не якшайся с пафосными дяденьками, доведут они тебя до могилы. Так нет. Марусе хотелось с богатеем познакомиться. Сколько продлился их роман? Неделю?

– После дачи и закончился, – сказал Кирыч.

Я скрючился в позе эмбриона, будто это мое тело грызет смертельный вирус. Диван участливо застонал.

Несправедливо! Те, кто там, наверху, распоряжается рассылкой бед и горя, трудятся без перерывов и праздников. Чего не скажешь о конкурирующей фирме, заведующей доставкой счастья.

Я решительно подошел к двери.

– Марк! Выйди на минутку. Нам с тобой поговорить надо.

За дверью послышался шорох и сдавленный писк.

– Марусенька, открой! – я попробовал сказать голосом доброй феи.

– Чего надо? – высунул Марк лохматую голову

– Не смей так с нами разговаривать! – сладким фальцетом произнес я.

Марк попытался захлопнуть дверь, но не вышло. Кирыч вытянул его наружу, как червяка из яблока.

– Сядь! – сказал я, отбрасывая сантименты.

Марк поглядел в сторону своей комнаты, но путь к отступлению был отрезан. Кирыч загородил собой дверь и для пущей убедительности воинственно сложил на груди руки.

– А теперь рассказывай! – сказал я.

– Что рассказывать? – фальшиво заулыбался Марк.

– Сам знаешь что. Давно он у тебя?

«Клянусь вести себя хорошо, любить все живое и никого никогда не обманывать! – мысленно взмолился я, – Только пусть Марк будет здоров!». Судя по его реакции, молитва не была услышан. Марк изобразил уличный фонарь – деревянное тулово, горящий лик.

– Уже неделю, – сказал он, жалко улыбаясь.

Вокруг все внезапно пришло в движение. Закачался Марк, закачался диван, на котором он сидел, и даже Кирыч, несмотря на сто его килограммов, начал мотаться из стороны в сторону, как сумасшедший маятник.

Беда приходит вот так – просто и тихо, без помпы и без приглашения. Как бедная родственница, она присаживается на край дивана и, краснея, просит воды попить, но проходит совсем немного времени, а барышня уже кладет ноги на стол и требует чего-нибудь пожрать.

Марусиного тела, например.

– От кого? – спросил я, когда комната вокруг перестала качаться.

– От Валерочки.

Что говорить дальше, я не знал? Не хватало опыта. Возникшая пауза тяготила Марка, кажется, не меньше, чем меня.

– Я сказать боялся, – зачастил он, – Думал, ты ругать меня будешь.

– Лучше некрасивая правда, чем красивая ложь, – сказал Кирыч.

– …Мне как Валерочка предложил, я вначале отказался, а потом подумал: почему бы и нет. Иногда ведь так одиноко. У тебя есть Кирыч, у Кирыча есть ты. А у меня кто? Пусть хоть он будет.

– А как же элементарные меры предосторожности? Я же тебе тысячу раз говорил! – в глазах защипало.

– Ах, Рыжик, тебя послушать, так вообще жить расхочешь! – вскрикнул Марк, – То – нельзя, это – не смей! Меня даже мама так не строила!

– Ты у какого врача был? – спросил Кирыч

– У врача? – переспросил Марк, – Ах, да у врача я тоже был. У самого лучшего! Мне его Валерочка посоветовал. Говорит, что лучшего ветеринара в городе не найти. После самого Валерочки, конечно.

Я ужаснулся. Идти к ветеринару с человеческими болячками?!

– Если он кастрирует котов, то это вовсе не означает, что он по людям спец!

– Он хвосты собакам рубит. Элитных пород! – сказал Марк.

– Завтра же пойдем в клинику! – сказал я, – Может, напутал твой врач. Любой врач имеет право на ошибку, тем более, ветеринар.

– Сегодня «позитив», а завтра «негатив», – согласился Кирыч.

– Только «позитив»! – вскрикнул Марк, – Он все знает. И про питание, и про то, как гулять. У меня даже бумаги есть!

Это как же ему жизнь опротивела, чтобы так легко ставить на ней крест?

– Кирыч! – сказал я, – Можно попросить тебя об одном одолжении?

– Ну, да!

– Ты не мог бы найти этого Валеру-бациллоносителя и повыдергать ему ноги?

– Он ни при чем! – закричал Марк, – Он мне только Джека отдал и больше ничего.

Хм, история оказалась сложнее, чем я предполагал.

Неизвестный мне Валерий, видимо, содержатель какого-то притона и впаривает простушкам, вроде Маруси, мальчиков с экзотическими именами. Конечно, Марк постеснялся поинтересоваться, а здоров ли его новый друг. Теперь пожинает плоды собственной дурости.

И мы вместе с ним.

– Подожди, – спросил я, – Так, ты от Валеры или от Джека заразу подцепил?

– Что? Кого? – растерялся Марк.

– Вирус, дурень, иммунодефицита! – истошно закричал я и от злости стукнул кулаком по дивану. Тот возмущенно взвизгнул.

– Ты совсем с ума сошел? Какой вирус, какого дефицита? Ты о чем? – взвыл Марк дивану в унисон.

– Постой, – примирительно сказал Кирыч, – Начнем сначала. Валера – это…? – он выжидательно уставился на Марка.

– Знакомый. Собачник.

– Сдает тузиков на живодерню! – догадался я и мстительно добавил, – Вот его Бог и наказал за грехи.

– Он их разводит! – выкрикнул Марк.

– А Джек это… – продолжил допрос Кирыч.

– Мальчик, вы не бойтесь, – сказал Марк, – Я брать не хотел, а потом согласился. Теперь не знаю, что делать. Ты же собак не любишь.

– Если тебе придет в голову дурная мысль завести пса, то ухаживать за ним придется мне, – сказал я.

Дальше я хотел выдать тираду на тему «Легко быть добрым за чужой счет», но осекся.

– Подожди… Джек – это… собака?

Марк кивнул.

– Обыкновенная собака? – уточнил Кирыч.

– Необыкновенная. Порода – фуззльтерьер, – заявил Марк.

Я замолчал.

В голове все перемешалось: собаки, люди, вирусы.

– …требуя повышения заработной платы. В акции протеста приняло участие около 10 тысяч человек…, – сообщал мужской голос парижские новости.

На экране дергалась огромная голова из папье-маше. Глаза выпучены, нос – крючком. Человек, несший голову на своих плечах, приплясывал и выжимал пронзительные звуки из резиновой груши, похожей на гигантскую клизму.

Я прыснул:

– Господи! А я из-за какой-то жучки сердце рву…

С хохотом я повалился на диван. От нагрузки старичок натужно закряхтел – и я оказался в клубах пыли.

– Ай, ножки подломились, – сказал Марк, – Жалость какая!

– А зачем ты это читал? – Кирыч схватил книгу про секс.

– Как зачем? – удивился Марк, – Для самообразования!

– …Мы же думали, у тебя СПИД. Ходишь бледный, как трепонема…, – все задыхался я от смеха, валяясь среди диванных обломков.

– Где? – спросил Кирыч.

– В моей комнате, – ответил Марк.

– Давно?

– Уже неделю. Показать?

– Показать.

Марк вынес корзинку и поставил на пол. Заглянув внутрь, Кирыч уверенно заявил, что Валера обманул, никакой это не терьер и тем более не фуззль:

– Помесь таксы черт знает, с чем.

– Дворянская порода, – сообразил Марк.

– Ага, – фыркнул я, – Голубых кровей.

На мой взгляд, пес был разновидностью колбасы: толстая сосиска, обтянутая черно-белой шкуркой с пятью рахитичными отростками, один из которых, украшенный пушистой кисточкой, вертелся, как пропеллер.

Новый жилец перевалился через борт корзины и тявкнул.

– Здрасте! – умилился Кирыч.

– На «Джека» он не похож, – покачал я головой, – Очень уж морда пакостная.

Щенок, повертевшись у ног Кирыча, цапнул его за штанину и с рычанием потянул на себя.

– Назовем его… «Вирусом», – сказал я.

– …На европейской части России завтра установится ясная солнечная погода…

Диваны и фазаны

– …Изумрудный! Или цвета фуксии, – уверенно заявил Марк, – яркие цвета улучшают настроение.

– Не заметил, что мне становится весело от твоей рубахи. Той – лимонно-розовой в фиолетовый горошек, – сказал я.

Мы лежали на полу в гостиной. Марк нежился под солнцем и глядел в журнал. Я спрятался в тени, чтобы солнечные зайцы не мешали думать. Уставившись в потолок, я решал две задачи. Во-первых, не содрать ли паутину с лампочки. Честно говоря, ее судьба была интересна лишь потому, что мой отчим орал бы про «свинарник» весь день, не переставая. Из застарелого чувства противоречия я решил оставить в покое шедевр паучиного ковроткачества, как минимум, до ближайшей генеральной уборки. Вторая дума была сладка, поэтому я не торопился принимать окончательное решение. Иногда ведь важна не цель, а путь к ней.

Тем более, что случай был уникальный.

Кирыч собрался поменять работу. Его не хотели отпускать и даже дали премию, надеясь пробудить у него совесть. Деньги он взял, но заявление об увольнении все-таки подал.

Конечно, можно было бы профукать нежданный излишек привычным порядком – на клубы, музыку и красное вино, но Кирыч предъявил ультиматум:

– Нам нужен диван. Если мы не купим его сейчас, то не купим никогда. Сколько можно на полу валяться?

Звучало, как крик души.

После того, как у мы сплавили старый диван на соседскую помойку, сидеть в гостиной нам оказалось не на чем. Теперь мы смотрим телевизор, как султаны – на полу, закиданном цветными подушками. Красиво, но очень непрактично – зад мерзнет, навевая неприятные мысли о простуженном мочевом пузыре или, не дай Бог, простатите. Кирыч прав, пора обзаводиться диваном. Хотя бы ради того, чтобы позднее сэкономить на лекарствах.

Чтобы не сделать неправильный выбор, Марк отыскал в своих завалах журнальную статью под названием «Цвет мой, зеркальце, скажи!» и теперь вслух зачитывал самые интересные куски.

– Желтый! Это символ спокойствия, интеллигентности. Получается путем смешивания красного и зеленого. Желтый является цветом энергетизма.

– Если мы купим желтый диван, то нам останется только дружно спятить, чтобы не обманывать ничьих ожиданий, – сказал я, с ужасом представляя себе гигантскую канарейку, которая может поселиться в нашей гостиной.

– И переезжать на поселение в «желтый дом», – поддержал меня Кирыч.

Он разместился на небольшом отдалении и любовно сортировал внезапное свалившееся на нас богатство: каждую купюру он рассматривал, разглаживал и лишь затем определял в стопку подходящего номинала.

– Если желтый цвет неприятен, то речь идет о человеке сосредоточенном, пессимистически настроенном, с которым трудно завязать знакомство, – зачитал Марк следующий пассаж.

– Зато ты, Маруся, весела за троих, – сказал я и хлопнул цветочного эксперта по заду, выбив из него облачко пыли.

– Наибольшее предпочтение желтому, – взбодрившись, продолжил он чтение, – отдают беременные женщины, ожидающие благополучного исхода родов…

– Кого рожать будем? Мальчика или девочку? – перебил я.

– Что там про другие цвета написано? – спросил Кирыч, – Про серый, например. На нем грязи не видно.

– Только через мой труп! – возмутился Марк, – Диван – не мышь, ему серым быть не обязательно.

– Мыши и белыми бывают, – сказал я.

– О! Белый?! – глаза его загорелись, – Будет шикарно!

– Еще как! – согласился я и проникновенно продолжил, – Одним прекрасным вечером ты сядешь пить чай перед телевизором, поставишь его на столик рядом с диваном. Кирыч соберется спать, встанет, опрокинет весь чай на диван, и нам останется только подарить его бедным.

– А я не буду садиться на диван, когда пью чай.

– Зачем диван, если на него нельзя садиться? – резонно заметил Кирыч.

– Точно! Давайте лучше купим попугая! – обрадовался Марк, – В зоомагазине на Чистых прудах я видел красного. Он всем говорит «здрасте».

– И стоит как целый диван? – спросил я, – Это нечестно. Почему мне никто не платит таких денег за то, что я говорю «здрасте»?

– У попугая есть гребень. Он встает дыбом, если в клетку зернышек кинуть.

– Вот увидишь, что будет с моими волосами, если мы купим птицу по цене дивана, – сказал я.

– Сейчас нам нужен диван, а не попугай, – сказал Кирыч, – Зачем спорить? Поедем в магазин и посмотрим, что там есть.

Марк кинул журнал в коробку с макулатурой.

***

– Диваны? Да, сколько угодно! – радостно отрапортовал продавец.

Его лицо казалось сделанным из резины. Оно двигалось без остановки, показывая всевозможные дежурно-положительные эмоции,

– Какие будут пожелания? Цвет? Форма? Дизайнер? Страна-производитель? Цена?

– Артемий, – строго сказал я, взглянув на карточку, пришпиленную к фирменному синему жилету, – Нам нужен хороший диван.

– Удобный, – добавил Кирыч.

– Красивый, – присоединился Марк.

– Для кого мы покупаем? – уточнил продавец, оглядев нашу троицу.

– Для нас, – не понял вопроса Марк, – Мы вместе живем.

Кирыч закашлялся.

– Ах, вы вместе? – губы Артемия разъехались в улыбке, – Понимаю-понимаю… У нас, конечно, найдется именно то, что вам подойдет.

«Можно подумать, что нам нужен какой-то особенный диван», – раздраженно подумал я, несясь галопом вслед за расторопным консультантом в дальний угол павильона.

– Нам в гостиной не на чем сидеть. Сидеть, понимаете? – на бегу пояснил я, опасаясь, что он предложит нам сексодром с отсеком для презервативов.

– Понимаю-понимаю.

– Чтобы смотреть телевизор, понимаете? – крикнул я, пытаясь не отстать.

Судя по целеустремленности, с которой Артемий бежал в выбранном им направлении, какие-то идейки на наш счет у него имелись. И, чуяло мое сердце, с нашими желаниями они вряд ли совпадали.

– Понимаю-понимаю, – повторил он и, наконец притормозил возле гигантского сооружения.

Деревянные слоны изображали подлокотники, спинка снизу была обита пурпурным шелком, а сверху состояла из темного-красного резного дерева: по джунглям бредет караван с поклажей.

– Какая прелесть! – восхитился Марк, – Как будто из дворца магараджи. Куплю себе сари! Хатуба-матуба! – заголосил он и задвигал головой, как какая-нибудь служительница храма Брахмапурти.

– Сари – это женская одежда, – сказал я вполголоса.

– В чем тогда мужики ходят? – замер Марк.

– В пончо! – сказал я первое экзотическое слово, пришедшее на ум.

– Ты думаешь, я того? – Марк покрутил пальцем у виска, – Пончо – мексиканский плащ. Или пальто. Это такой большой платок с дырой посередине…

– Нам не подходит, – сказал Кирыч, прервав лекцию по истории мексиканского костюма.

Я посмотрел на ценник и понял причину его решительности. Дешевле было бы обить всю квартиру персидскими коврами.

– Понимаю-понимаю, – закивал Артемий и вновь поволок нас сквозь мебельные залежи.

Второй диван был мечтой – но лет 30 тому назад, в мрачную пору советского дефицита. Два пухлых матраса, сшитых вместе. Учитывая то, что мебели у нас немного, а ремонт мы собираемся сделать как-нибудь потом, то этот диван мог чудесно вписаться в наши интерьеры. Эдакая ветшающая социалистическая лепота.

– Осталось купить ковер с голой женщиной и лебедями, – ухмыльнулся я.

Судя по цвету, мебель уже начала есть плесень.

Продавец съежил лоб в гармошку.

– Это классика! – сказал он и, дернув спинку, каким-то особенным способом, превратил диван в кровать.