Опрокинутый рейд Шейкин Аскольд

На небе не было ни звезд, ни луны, но возничих темнота нисколько не затрудняла. Упруго покачиваясь, экипажи начали набирать ход, и как будто не ехали – плыли.

Усталость, впрочем, вскоре сморила Шорохова. Сквозь сон, отрывочно, он отметил, что экипажи переправляются вброд через широкую реку, что лошадей их перепрягают. Несколько позже до его слуха донесся звук пулеметной стрельбы. Проснулся он от предрассветного холода. Мануков еще спал. Его лицо безмятежно белело на спинке сиденья.

Повыше натянув на себя подшитую серым сукном кожаную полость, Шорохов огляделся. Восточный край неба уже розовел. Ехали с прежней быстротой. Черными тенями проносились придорожные кусты, одинокие деревья. Сопровождающих было десятка четыре. Синие штаны с лампасами, гимнастерки защитного цвета, на фуражках с красным околышем – белый лоскут. Казаки, фронтовая часть. Так был одет и кучер их экипажа. Что все-таки за связи у его компаньонов? Или просто очень хорошо заплатили? Это не раз приходило ему на ум. Но, значит, какого же солидного барыша ждали они, коли заранее так не скупились? Варенцов говорил тогда, в ресторане: «…по тысяче процентов на третий день». Однако чтобы крупный расход окупился, надо еще и товара пропустить через свои руки достаточно. Успеешь ли? Сможешь ли при такой гонке, как эта?

Часов в восемь утра, когда солнце начало пригревать, въехали во двор помещичьей усадьбы. У входа в дом, у колонн, стояло с полдюжины офицеров. Экипажи подкатили прямо к ним.

Нечипоренко первым сошел на землю. Широкоплечий и немолодой уже офицер выступил навстречу ему:

– Рад приветствовать на тамбовской земле, – вскинув голову, он поднес к козырьку фуражки руку в белой перчатке. – Командир Семьдесят восьмого конного полка войсковой старшина Антаномов Никифор Матвеевич. К вашим услугам, господа!

Они поднялись на крыльцо. Никифор Матвеевич начал поочередно знакомить их с офицерами. Те с подчеркнутым почтением здоровались. Наконец эта процедура закончилась. Никифор Матвеевич спросил:

– Как понравилась дорога, господа? Фронта нет! Уверен: убедились со всей несомненностью. Промчались с ветерком… Пора, – произнес он без всякой связи с предыдущим и протянул руку.

Саженях в двадцати от них запела труба горниста.

Из-за низких строений, обступающих площадь перед господским домом, высыпали казаки. Голые по пояс чубатые парни с гоготом и веселой суетней, плеща воду себе на спины и шеи, начали умываться у больших водопойных колод. Площадь бурлила, как ярмарка в самый разгар.

Прошло с четверть часа. Одетые, в ремнях, с шашками и карабинами, казаки начали выводить на эту же площадь оседланных лошадей и выстраиваться рядами.

Шорохов невольно залюбовался этой картиной. Остальные компаньоны были в полном восторге.

Офицеры польщено улыбались.

– То ли еще увидите, господа! – восклицал Никифор Матвеевич. – То ли еще…

«Представлялись нам, будто большому начальству, – подумал Шорохов, – не трубили до приезда подъем… Да был ли подъем? Одни умывались, другие возле стреноженных коней во всей обмундировке стояли, – и только. Заблаговременно изготовились, чтобы по сигналу высыпать на площадь. Вполне может быть. Для утреннего подъема уже поздновато… И все это ради чего? Чтобы услышать от кого-либо из нашей четверки: “Спасибо. Благодарим”? И только?»

Он покосился на компаньонов. Те продолжали восторгаться.

– И знаете, господа, – сказал Никифор Матвеевич. – В селе наш полк встретили как ангелов-избавителей. Уверяю вас! В этой усадьбе, – он указал на широкую застекленную дверь, – была коммуна. Сами ушли. Никого и не выпорол.

– Так уж и никого? – хохотнул Варенцов.

– Зря, – добавил Нечипоренко.

Никифор Матвеевич с шутливой укоризной погрозил ему пальцем.

– Однако кого-то вы задержали, – утвердительным тоном сказал Мануков. – Солдат, комиссаров.

– Что вы, господа! Солдат мы отправили по домам в первый же час, – Никифор Матвеевич провел рукой по усам. – Пусть катятся, рассказывают всему свету про казачью доброту.

Мануков оживился:

– А оружие? Или его у них не было? Большевики воюют палками да камнями?

– Конечно, было, – подтвердил Никифор Матвеевич. – И, конечно, мы его отобрали.

– Вот видите! Значит, не только палки да камни.

– Но винтовки тут же были розданы мужикам, – не слушая Манукова, продолжал Никифор Матвеевич. – Знаете, сколько их понаехало? И как узнали?.. Народу все отдано. Народу! – со значением повторил он.

– И вы в самом деле распустили красноармейцев по домам? – спросил Мануков.

– Всех до единого.

– Какой смысл? Не лучше ли было влить их в ваш полк? Не знали, как вести… э-э… агитацию?

– Бог мой! – Никита Матвеевич раскатисто захохотал. – Да будь ты хоть сто раз идейный, посидишь без воды и хлеба пять суток… Надеюсь, вы меня понимаете… Но – приказ по дивизии.

– А винтовки раздать крестьянам?

– Если бы только винтовки! – Никифор Матвеевич секунду-другую молчал, потом закончил сквозь зубы: – Что ни попадя раздаем, сучья мать. Райская жизнь стервецам. Все магазины разбили.

Нечипоренко испуганно глянул на него:

– Все магазины?

Никифор Матвеевич приятельски подхватил его за локоток:

– Не беспокойтесь, уважаемый. Частных магазинов тут не было. Так. Лавчонка какого-то кооператива. Вообще в Совдепии частные магазины редко где сохранились. С подлинной торговлей большевики покончили. Чего ждать от них? Варвары!

– Но как без торговли-то?

– Очень просто. Всем по осьмушке. И считают это высшей справедливостью. Впрочем, здесь-то… жалкие крохи. Вот когда захватили Тамбов!.. Муки там на складах, соли, сахара, чая – горы. Даже смотреть на все это стало противно.

Мануков встревоженно уставился на Никифора Матвеевича:

– Тамбов? Вы его заняли?

Никифор Матвеевич подбоченился:

– А как вы полагаете, господа? Что мы тут – шутки шутить? Эх, господа! Знаете, как мы через фронт шли? Поверите? Полевые кухни и те было приказано не брать с собой. Мой интендант всполошился: «Чем казаков кормить?» – «Воздухом, – отвечаю, – который будет на скаку в глотку врываться». А воздух-то жирненький… Зато теперь красные думают, что мы за сутки двадцать верст пройдем, а мы – семьдесят! Сто! Ищи! Догони!.. Одно непонятно: откуда у Советов столько добра? Им-то его из-за морей не везут.

Он умолк, смешавшись, как человек, который сгоряча сболтнул лишнее.

– Та-ак, – в наступившей тишине протянул Мануков. – И сколько вы в Тамбове раздали, скажем, зерна?

Никифор Матвеевич кашлянул в кулак, пригладил усы:

– Мелочного учета не ведем. Приказано отдавать все – отдаем. Но пока стояли в Тамбове, мой интендант стал брать на нужды полка по сотне с мужицкого воза. Давали с охотой: добра-то каждый раздобывал – только бы увезти! За сутки набрался мешок денег.

Никифор Матвеевич отвернулся к казачьему строю.

«Шашкой от плеча до пояса рубанешь – не охнешь. И спать потом будешь прекрасно, – подумал Шорохов, глядя ему в спину. – А вот разговоры вести… На это ты не очень-то мастер».

– Еще вопрос, – послышался голос Манукова.

С неохотой, не скрывая того, что разговаривать с Мануковым ему надоело, Никифор Матвеевич обернулся.

– Но ведь фронт за вами закрылся. И вас нисколько это не беспокоит?

Мануков простодушно улыбался. Шорохов знал: так он маскируется, задавая самые важные для себя вопросы. Однако Никифора Матвеевича выражение мануковского лица сбило с толка. Он беззаботно махнул рукой:

– Какое там! Вы же проехали.

– В оперативном смысле закрылся, – с нажимом повторил Мануков. – Сужу по звукам стрельбы на флангах. Ночью я слышал.

«Вот как? – про себя удивился Шорохов. – А я тогда думал, ты спишь».

– Ну и что? – ответил Никифор Матвеевич. – Мы-то ведь дальше идем, – он изумленно огляделся вокруг и добавил: – Сколько на фронтах бились! Каких добрых казаков положили! А выходит, только прорвись в красный тыл – и пойдет…