Клуб смертельных развлечений Незнанский Фридрих

– Ты не знаешь, чем занимаются люди в ночных клубах? – удивился Турецкий.

– Видимо, нет.

– Развлекаются, – пожал плечами Турецкий, – получают удовольствие от жизни.

– Александр Борисович! – взвыл Гордеев. – Хочу напомнить, что я – ваш адвокат, а не следователь.

– Помню.

– Так почему же все приходится клещами тянуть?!

– Ну ладно, ладно, не ной, – снизошел Турецкий. – У меня там была деловая встреча.

– Слава богу. – «Паркер» ожил в пальцах Гордеева. – С кем?

Турецкий – ни дать ни взять опытный зэк – сцепив руки на колене, разглядывал потолок.

– Так с кем же?

– Увы, не могу сказать.

«Паркер» безжизненно повис.

– Начинается, – вздохнул Гордеев. – В смысле, продолжается.

Турецкий тоже вздохнул и закурил сигарету. После пары затяжек сказал:

– Я тебя понимаю, Юра, но я должен выполнять условия договора.

– А я бы на вашем месте, Александр Борисович, сейчас о другом беспокоился.

Турецкий развел руками, и Гордеев понял, что решения своего он не изменит.

Не раз и не два, оказываясь в щекотливых ситуациях, приходилось Гордееву жалеть, что из прокуратуры он подался прямиком по другую сторону баррикад – в адвокатуру, даже нет, не то чтобы сожалеть, а скорее, заново, с позиции прожитого, переоценивать сделанный шаг. И вот сейчас был как раз такой момент: ему хотелось помотать головой и проснуться наконец, убедившись в том, что все происходящее – нелепый, дурной сон. Но каково же тогда Турецкому – его другу и в недалеком прошлом наставнику? Гордеев заставил себя собраться, он распустил слегка узел галстука, сделал глубокий вдох, задержал дыхание на пять секунд и сказал:

– Ладно. Это был ваш информатор?

– Пожалуй, можно так сказать.

– Сколько времени вы были в ночном клубе?

– Я лично – час двадцать – час тридцать.

– Сколько времени вы общались со своим человеком?

– Дай подумать. Я приехал приблизительно без четверти одиннадцать.

– Согласно показаниям охранников на автостоянке в двадцать два сорок три, – уточнил Гордеев.

– Ну вот, видишь... Значит, прождал его минут сорок. Потом еще минут двадцать мы общались. – Турецкий почесал затылок – И через полчаса я уехал.

– Сходится, – кивнул Гордеев. – По всем косвенным данным вы провели в «Распутине» около полутора часов.

– Ну вот, видишь, как все замечательно, – благодушно кивнул Турецкий.

– Ни черта не замечательно, что вы мне лапшу вешаете?! Вы вышли из «Распутина» вместе?

– Нет, он оставался.

– Плохо, черт возьми, плохо!

– Не понимаю. Почему?

– По всему! Где свидетели?!

– Ну свидетели-то, положим, есть. Наверняка кто-то видел, как я выходил, камеры сканируют при входе-выходе опять-таки.

Гордеев только махнул на него рукой. Турецкий, с его привычной логикой, мыслил как всегда, категориями атаки, а не обороны.

– А вот чего я не понимаю, Александр Борисович, так это почему вас пустили в клуб с оружием?

– Никто бы меня туда с оружием не пустил, я оставил пистолет в машине, в бардачке.

– Вот так свободно, запросто, в машине? – усомнился Гордеев.

– Машина была припаркована на охраняемой автостоянке, – напомнил Турецкий. – Черная служебная «Волга» с государственными номерами. Кто залезет?

– А потом вас нашли на другой стоянке, – в свою очередь напомнил Гордеев. – Все в той же черной служебной «Волге» с государственными номерами.

Турецкий скривился.

– Александр Борисович, сменим тему.

– С удовольствием. – Турецкий вытащил из пачки «Кэмел» сигарету и стал катать ее между пальцами.

– Вы знали что-нибудь об этом заведении, возле которого вас нашли?

– Ты имеешь в виду?..

– Супермаркет, а точнее, гипермаркет «Москарт».

– Впервые о таком узнал из газет, – после некоторой паузы сказал Турецкий. – Чем, кстати, гипермаркет отличается от супермаркета?

– Об этом у меня самые смутные представления, – признался Гордеев. – Размерами, надо полагать. Продолжим. И о том, что гипермаркет «Москарт» должен был открыться со дня на день, соответственно, тоже ничегошеньки не знали?

– Тоже не знал, – уже более уверенно сообщил Турецкий.

– А это не приводит вас ни к каким выводам?

– К каким же? – насмешливо поинтересовался Турецкий. – Что я пешка в чужой игре? Слишком просто, Юра. Все мы пешки, начиная с президента. В нашем отечестве других фигур уже много лет не водилось.

– Я понимаю, – кивнул Гордеев. – Значит, то, что вас отвезли на Ярославское шоссе, – это всего лишь случайность? Но между «Распутиным» и Ярославкой – немалое расстояние. Зачем вас туда отвезли? Какого черта? Просто подальше?

– Экспертизу в салоне моей машины провели? – перебил Турецкий.

– Да, к сожалению, никаких следов посторонних лиц, только ваши и этой девушки...

– Давай вернемся к ней,– перебил Турецкий.

Такое ощущение, подумал Гордеев, что главный тут не я – адвокат, а он – следователь. Да, собственно, он и есть следователь. Только на нарах.

– Что ты о ней узнал? – наседал Турецкий.

Гордеев полистал блокнот:

– Никифорова Анна Васильевна, 1980 года рождения. Уроженка города Николаева, приехала с Украины несколько лет назад. Профессиональная танцовщица. Работала в различных ночных заведениях, последние полгода – в «Распутине». Никакого криминала, ни наркотиков, ни проституции, девочка чистая как слеза. Жалко.

– А проститутку было бы не жалко?

Гордеев подумал и сказал:

– Тоже жалко.

– То-то же. Как она туда попала, выяснил?

– Обычно попала, пришла на кастинг, когда им понадобились новые танцовщицы. Александр Борисович, вы ее совсем не помните?

– Я ее помню, – после паузы сказал Турецкий.

– То есть как?! – поразился Гордеев. – Я так понял, что это чистейшей воды подстава, но как же в таком случае...

– Подстава и есть. Но – виртуозная. Точнее – изящная.

– Почему же это – изящная? – спросил несколько задетый за живое Гордеев. Он-то ведь уже классифицировал эту невеселую историю именно как подставу, грамотную и качественно сработанную, но и только. Значит, он, адвокат, чего-то здесь не понимает, не учитывает?

Турецкий снова закурил сигарету и стал пускать дым колечками, но взгляд у него был напряженный, словно он находился в суде под присягой и обдумывал ответ, который мог стоить ему... стоить чего?

Гордеев терпеливо ждал, он знал, что, повторяя вопрос, не получит большего: Турецкий решал какую-то свою внутреннюю дилемму, и ничто не могло изменить его внутреннего течения времени. Наконец Александр Борисович соизволил открыть рот:

– Потому что эту девчонку клеил человек, с которым я там встречался.

– Как?! Эту самую стриптизершу, которую нашли в вашей машине?! Застреленной из вашего пистолета?! – Гордеев даже вспотел.

– Ну да.

– Ах вот оно что... Тогда действительно лихо, – не мог не оценить адвокат. – Александр Борисович, ведь следствие ведет ФСБ, так? – Гордеев достал из нагрудного кармана пиджака ослепительной чистоты платок и вытер лоб.

– Ну, – вопросительно глянул на него Турецкий.

– А... – Адвокат встал и прошел по тесной комнатке.

– Не томи.

– Я вот что подумал. Это ведь серьезные ребята, когда им что-то нужно, они всю душу вынут, но свое получат.

– К чему ты клонишь?

– Камеры слежения. В таком заведении, как «Распутин», их наверняка должно быть до черта.

– Ты меня за фраера, что ли, держишь? – удивился Турецкий. – В клуб мы приехали порознь, а общались в мертвой зоне, куда камеры не достают.

– Александр Борисович, – вздохнул Гордеев. – Какой-то вы сильно ершистый. Я пытаюсь нащупать нишу, в которой мы с вами можем занять устойчивую оборону, а вы мне ни черта не помогаете.

– Ничего, – сказал Турецкий. – Время все выправит.

– В каком смысле?

– В том, что все гады повылазят из своих щелей, как только их там солнышко пригреет. Или им так покажется.

– Какие гады? Что вы все загадками говорите? – разозлился Гордеев. – Те, которые вас подставили? Кого вы в последнее время раскручивали?

– Юрка, ты хочешь, чтобы я перечислил все дела, которые у меня были на тот момент в производстве? Их штук пятнадцать. Да и потом, я не имею права с тобой о них говорить.

– Но разве интуиция вам ничего не подсказывает?

– Интуиция – это у обманутых жен, – веско сказал Турецкий. – А у следователя – логика.

– А у адвоката? – поинтересовался Гордеев.

– А у адвоката – икроножные мышцы.

– Намек понял, – вздохнул Гордеев и поднялся. – И все-таки, Александр Борисович, если бы вы хоть как-то намекнули насчет человека, с которым встречались... Ведь, по вашим словам, он клеил эту стриптизершу... С ним тоже что-то могло случиться. Надо проверить. А как я проверю, если не знаю, о ком идет речь?!

– Не волнуйся, – сказал Турецкий. – Он жив и здоров, я это знаю наверняка. А ты... поговори с Меркуловым. Знаешь такого? Заместитель генерального прокурора. Если будешь достаточно вежлив, он тебя примет, он ценит хорошее воспитание.

– Так говорил же уже!

– Еще поговори, – настаивал Турецкий.

– Хорошенький подзащитный мне достался, – окончательно разозлился Гордеев. – Вместо того чтобы помочь доступной ему информацией, советы бессмысленные дает!

– Давай мы так распределим наши роли, – рассердился в свою очередь и Турецкий. – Ты не будешь тут разыгрывать Перри Мейсона, а займешься тем, чтобы меня выпустили на волю. А насчет подставы я пока подумаю, воспользовавшись одиночеством.

В машине адвокат машинально развернул газету, которую зачем-то сунул ему Турецкий.

«Ученые свели воедино данные 46 исследований и на их основании сделали вывод о взаимосвязи поведения и определенных генов, сфокусировавшись на ключевых генах, которые контролируют трансмиттеры – химические передатчики импульсов между нервными клетками головного мозга.

Ученые выявили, что 5HTT-LPR, один из типов гена-транспортировщика серотонина, влияет на повышенную тревожность человека. Для людей, у которых присутствует этот вариант гена, социальные контакты сопряжены со стрессами, и поэтому они ищут спасения в алкоголе, табаке и наркотиках.

«Наше исследование позволяет предположить, что в основе некоторых качеств личности лежит генетическая структура, а эти качества играют важную роль в том, появятся ли у человека вредные привычки, такие как курение, и сможет ли он от них отказаться», – отмечает д-р Элбоу, который возглавлял исследование...»

– Чушь какая-то. – Гордеев со злостью смял газету.

Вечером 20 апреля, то есть за два дня до того, как Гордеев навестил его в следственном изоляторе Лефортово, Турецкий отправился в ночной клуб «Распутин». Нельзя сказать, чтобы для старшего следователя Управления по расследованию особо важных дел Генеральной прокуратуры это было обычным времяпрепровождением, хотя, с другой стороны, и нельзя сказать, чтобы подобного рода заведения были ему уж очень в новинку. Всякое бывало. Турецкий приехал в «Распутин» около одиннадцати часов вечера, провел там часа полтора и больше ничего не помнил.

Утром следующего дня, примерно в семь тридцать пять его обнаружили на Ярославском шоссе в собственной машине, точнее, в служебной «Волге», в той самой, на которой он приезжал в «Распутин». Теперь машина была припаркована на стоянке гипермаркета «Москарт», торжественное открытие которого было намечено на этот же день.

Турецкий был мертвецки пьян, но это были мелочи. На заднем сиденье машины лежал труп молодой девушки. При этом в пистолете Александра Борисовича не хватало одного патрона. Мертвая девушка оказалась стриптизершей из «Распутина». Как позже определила баллистическая экспертиза, именно недостающая пуля из «макарова» Турецкого застряла в ее печени.

Сказать, что это был скандал, значит, не сказать ничего. Все случилось крайне неудачно, если подобное слово вообще уместно в таких обстоятельствах. Первым, кто обнаружил Турецкого, по злосчастному стечению обстоятельств, был репортер желтой газеты, не самой желтой, но зато из тех, что бесплатно раздают возле метро. Он догадался вызвать милицию, но не удержался от того, чтобы еще до ее приезда не сделать пару снимков и продать их в тот же день в издания рангом покруче. И началось. На всех телеканалах новость о том, что знаменитый следователь Генпрокуратуры был найден пьяным (вариант: обколотым) в компании с убитой им стриптизершей (вариант: проституткой), оказалась не самой последней. Остальные СМИ тоже не безмолвствовали. В парламенте потребовали немедленной отставки генерального прокурора, сотрудники которого позволяют себе подобные бесчинства.

В полдень на Большую Дмитровку для беседы с генеральным и его заместителем по следствию пожаловал глава президентской администрации. А Турецкого, едва он пришел в себя, заключили под стражу, отвезли в СИЗО Лефортово и посадили в одиночную камеру. Но на вторые сутки заключения, часов в пять утра, его разбудили охранники, вывели длинными коридорами, посадили в джип с занавешенными окнами и куда-то повезли. На вопросы, куда и зачем, никто не отвечал. Дорога заняла меньше часа. Турецкий часто смотрел плохие боевики, и мысли у него были самые нехорошие. Однако, когда он увидел, куда его привезли, он вообще растерялся, хотя позднее никому в этом не признавался. В этом кабинете, где он сейчас стоял и затравленно озирался, ему приходилось бывать пару раз, потому что жизнь сложилась так, что он был знаком с его хозяином. Этот человек вершит судьбы ста пятидесяти миллионов своих сограждан, подумал Турецкий, что-то ждет меня?

Дверь бесшумно раскрылась, и пружинящей походкой вошел невысокий светловолосый человек. Турецкий лишь тяжело вздохнул и потер виски – точно так же, как спустя несколько дней это делал Гордеев. Президент, а это был, разумеется, он, сказал:

– Я распорядился доставить вам сигареты, Александр Борисович.

Турецкий молча поблагодарил. Они ведь были неплохо знакомы с некоторых времен, и Турецкому даже случилось оказать личную услугу главе государства[1].

– Как же такое могло случиться?

– Не знаю, – глухо сказал Турецкий. – Я этого не делал.

– Вот! – обрадовался президент. – Это то, на что я рассчитывал, Александр Борисович. Вы меня успокоили, прямо камень с души.

«Будто бы», – подумал Турецкий.

– А что же теперь будет с делами, которые вы расследовали? Вы догадываетесь, какое из них меня в первую очередь волнует? Особенно на фоне недавних переговоров и консультаций с англичанами! Это ужасное убийство в клубе «Березка» вызвало такой резонанс, хорошо еще, что официально все выглядело как несчастный случай... Ну да, я понимаю, – перебил президент сам себя, – сейчас это все – риторические вопросы. И еще кое-что хотел вам сказать, Александр Борисович. Вас ведь еще не вызывали к следователю?

– Нет.

– Правильно. И не должны были до нашего разговора. Так вот, поскольку оказался скомпрометированным крупный чин Генеральной прокуратуры, расследование будет проводить ФСБ.

«Что и требовалось доказать», – подумал Турецкий и пожал плечами.

– Надеюсь, вы не сомневаетесь в их объективности?

– Ни на секунду.

– Прекрасно. Вам пришлют лучших адвокатов.

Турецкий задумался и после небольшой паузы сказал:

– У меня есть толковый юрист. – Именно тогда он вспомнил о Гордееве.

Теперь уже президент пожал широкими плечами.

– Ну как знаете, вам видней. Ваш шеф Меркулов заверил меня через руководителя администрации, что мы все можем рассчитывать на вашу откровенность и... сотрудничество.

Турецкий несколько рассеянно кивнул.

– Я распоряжусь, чтобы вам разрешили увидеться с женой, – сказал президент вставая.

– Ни в коем случае, – испугался Турецкий. – То есть я хотел сказать, не нужно никаких привилегий.

– Это хорошо, – оценил президент, – очень хорошо. Прессе понравится.

Итак, подумал Турецкий, они рассчитывают на мою откровенность и... сотрудничество. Сотрудничество, блин! И то и другое предполагает, что мне есть что скрывать. Не шибко-то он мне поверил, что бы там ни говорил... А с другой стороны, кто бы поверил? Ну Славка Грязнов поверил, без вопросов – Костя Меркулов... Разве недостаточно, чтобы докопаться до правды? А как докопаешься, не оказавшись на свободе? Выходит, действительно нужен хороший крючкотвор, который найдет, за что зацепиться. Интересно, чем там сейчас Юрка Гордеев занимается?

Турецкий поймал себя на том, что рука сделала невольное движение к карману пиджака, туда, где обычно лежит один из трех мобильников (№ 1 – для Грязнова, Меркулова и ребят из «Глории», № 2 – для Ирины и № 3 – для остального человечества). Но мобильников не было. Ничего из привычных ему предметов под рукой больше не было.

Выехав из Лефортова, Гордеев сделал малоутешительные для себя выводы. Во-первых, кажется, на помощь самого Турецкого рассчитывать не приходится. Существует что-то, а точнее, кто-то, кого он не хочет светить ни при каких обстоятельствах. А этот кто-то, не исключено, мог бы стать неплохим свидетелем в пользу Александра Борисовича. А во-вторых, помощь Меркулова и Грязнова, вероятно, в самое ближайшее время понадобится не только для распития алкогольных напитков.

И Гордеев направился прямиком на Петровку.

Сорок минут спустя он сидел в кабинете начальника МУРа, который, узнав, кто и по какому поводу приехал, немедленно отложил в сторону все прочие дела.

– Что скажете, Вячеслав Иванович?

– Авраам родил Исаака, – сообщил Вячеслав Иванович. – Исаак родил Иакова. А потом там какая-то фигня случилась – и рожать стали женщины. Это анекдот, – пояснил начальник МУРа.

– Я понял, – кивнул Гордеев. Ему было не до шуток, и он принялся пересказывать Грязнову последние новости.

– Так я не совсем понимаю, что от меня-то требуется? – сказал Вячеслав Иванович, присев на краешек своего широченного стола. – Экспертиза проведена, верно? Пистолет – Турецкого, пуля выпущена из него, тут не придерешься. И главное – сам Сашка ничего существенного не отрицает.

– Еще как отрицает, – заметил Гордеев. – Александр Борисович говорит, что, когда выходил из «Распутина», был совершенно трезв.

– Хм, – сказал Грязнов. – «Совершенно трезв» в его понимании вполне может означать как минимум грамм двести. Помню, однажды мы с ним...

– Тут не до шуток, – напомнил адвокат.

– Вообще-то да, конечно, извини, Юрий Петрович. Ну и что дальше?

– А вот что. Турецкий вышел из «Распутина» в начале первого ночи. А обнаружили его вместе с трупом на Ярославке только утром.

– Вот я ж и говорю, – с жаром перебил Грязнов, – если б речь шла не о Турецком, если б я ему не верил как самому себе, то вполне уместно было бы предположить, что за это время он мог основательно набраться.

– Стоп-стоп! Турецкий утверждает, что встречался в ночном клубе с информатором, причем вели они себя так, что камеры слежения их засечь не могли. Насколько это реально, Вячеслав Иванович?

Начальник МУРа задумчиво поскреб подбородок. Посмотрел в окно и протянул:

– Не уверен.

– Вот и я не уверен. Более того, камеры ведь наверняка установлены...

Грязнов треснул кулаком об стол:

– На автостоянке клуба, черт побери!

– Вот именно. Вячеслав Иванович, кому, как не вашей службе, этим заняться а?

– Да я из них всю душу за Сашку Турецкого вытрясу! – воинственно пообещал Грязнов. – Только ведь этим делом уже фээсбэшники занимаются, да? – Он закусил губу. – Они уже наверняка все себе забрали оттуда. Вот что! Тут нужен деликатный подход. Знаешь что, Юра? Я Дениса попрошу. Пусть он попробует неофициально что-нибудь нарыть.

– Вот это дело, – обрадовался Гордеев. – Я и сам хотел как-нибудь «Глорию» подключить.

Сказано – сделано. Вячеслав Иванович немедленно позвонил племяннику, и полчаса спустя Денис Грязнов собственной персоной присоединился к «заговорщикам», благо его офис находился совсем недалеко – на Неглинной. Долго объяснять ему, что к чему, не пришлось, естественно, он был в курсе последних печальных событий и сам жаждал чем-нибудь помочь Турецкому. Высокий, худощавый, рыжеволосый, сыщик от бога, он был одновременно и похож и не похож на своего дядю.

Пока ждали Дениса, Грязнов-старший распорядился насчет кофе, и это было весьма кстати, Гордеев явственно чувствовал необходимость как-то поддержать силы.

Постучали в дверь, но это оказался не Денис. В кабинет вошел крепкий сорокалетний мужчина, протянул Вячеславу Ивановичу какие-то бумаги на подпись. Тот с видимым сожалением в них расписался и сказал:

– Если что-то будет нужно, Антон, не стесняйся обратиться.

– Спасибо, – сдержанно ответил тот и ушел.

– Лучшие кадры теряем, – прокомментировал начальник МУРа. – Не знаком? Антон Хомяк, старший оперуполномоченный отдела по борьбе с незаконным оборотом оружия, и вот – вынуждены с ним распрощаться.

– Зарплата не устраивает? – понимающе кивнул Гордеев.

– Если бы! Он бы и за меньшие деньги, я уверен, работал, но... Влип мужик в дурацкую историю. И вот, написал заявление «по собственному...», чтобы нас не подводить. Он ведь сейчас под судом.

– А что случилось? Может, нужна помощь? Так пусть обращается в нашу юрконсультацию, – предложил Гордеев.

– Вот это дело, – обрадовался Вячеслав Иванович и сделал пометку в настольном календаре. – Надо помочь. Хомяк вообще-то не так давно у нас, лет пять, кажется... Он с периферии, с Кубани. Сашка Турецкий, кстати, его знает. Первый год мы использовали то, что Хомяк тут не засвечен. Сперва он работал под прикрытием: внедрялся в бандитские группы, которые продажей оружия занимались. Помню, я хохотал над отчетами: «В помещение вошли Хомяк, с ним еще двое...»

– А сейчас-то что случилось?

– Да ерунда какая-то, – вдруг разозлился Грязнов-старший. – Просто на ровном месте. Сидит Хомяк у себя дома на кухне, чинно-благородно завтракает, никого не трогает. Кого трогать-то? Он даже не женат. Вдруг слышит крики: «Помогите! На помощь! Насилуют!» Крики явно проистекают из-за стены, где молодая пара живет. Хомяк бежит на площадку и начинает им стучать – все бесполезно. А крики, заметь, Юра, продолжаются. Хомяк начинает взламывать дверь, она не железная, но очень прочная, поддается далеко не сразу. Крики не прекращаются, с площадки они еще лучше слышны, и они прямо-таки истошные, аж мороз по коже, как уверял потом Хомяк. Тут он, правда, слышит еще и другие крики: «Убивают! Грабят!» Ему бы сообразить, что все это как-то не очень сочетается, но поздно – дверь взломана, и Хомяк с пистолетом в руке врывается в квартиру и бьет рукояткой в лоб выскочившего ему навстречу мужика. Тот – в отрубе. В общем, картина маслом: оказалось, Хомяк врезал хозяину, а хозяйка вообще жива и здорова, никто ее не грабил, не насиловал, не убивал. Просто таким вот способом молодые супруги, программисты, между прочим, записывали позывные для противоугонной сигнализации автомобиля. Представляешь?!

Гордеев захохотал.

– Да... И смех и грех. Девица самозабвенно выкрикивала всю эту чушь в микрофон, а ее молодой супруг сидел за компьютером и жал на клавиши. В результате процесс из-за Хомяка нашего оказался запорот, у программиста – сотрясение мозга, дверь высажена. Короче, в суд на него подали: незаконное проникновение в жилище, нанесение телесных повреждений, требуют теперь компенсацию большую, а мы – хорошего сотрудника потеряли... – Начальник МУРа прошелся по кабинету. – Ну ладно, забудем. Между нами девочками, а что Турецкий сам-то говорит? Что называется, без протокола?

– Да в том-то и дело, что он ничего толком не говорит! Похоже, он надеется сам во всем разобраться, а мою роль таким образом сводит к вызволению себя, любимого, из камеры.

– А разве это не так?

– Как будто я спорю! Но чтобы оперативно вытащить человека из следственного изолятора, надо же иметь какие-то основания! Скажем, неправильно проведенные процедуры при его задержании...

– А они были? – обрадовался Вячеслав Иванович.

– В том-то и дело, что нет...

– А может, тебе подать ходатайство о проведении медицинского обследования? – высказался как раз вошедший в кабинет Денис Грязнов. – Мол, так как состояние здоровья Турецкого вызывает серьезные опасения, то – тыры-пыры, лучше его выпустить, а?

– Не смеши людей, Денис, – с раздражением отреагировал Гордеев. – Он же здоров как лошадь.

– Его с проституткой нашли, – добавил Грязнов-старший. – «По состоянию здоровья» не проканает.

– Со стриптизершей, а не с проституткой, – поправил педантичный адвокат.

– Не важно...

Честно говоря, при виде Дениса Гордеев испытал ни с чем не сравнимое облегчение. Разумеется, вслух бы он в этом никогда не признался, но отчего-то тридцатичетырехлетний Денис в глазах адвоката выглядел даже несколько основательней, чем его бесшабашный дядя-генерал. Денис всегда был полон неожиданных идей и решений, в чем Гордеев имел возможность немедленно убедиться.

– Ладно, Юра, какие еще есть варианты? – спросил Вячеслав Иванович.

Гордеев вздохнул и с видом зубрилы-отличника пробубнил:

– Альтернативой аресту в качестве меры пресечения существующий кодекс предусматривает следующее: подписка о невыезде, денежный залог, поручительство частных лиц и организаций.

– Все?

– Все. Как будто сами не знаете! Ну еще малолетних могут взять на поруки родители.

– Вот, а говоришь все, – засмеялся Грязнов-старший. – Но, конечно, господин адвокат, пока вы не встретитесь со следователем, о подписке или залоге и говорить не приходится.

– Даже когда я с ним встречусь, – возразил Гордеев, – надо иметь какие-то основания, чтобы настаивать на подписке, денежном залоге или поручительстве.

– Кстати, поручительство может Меркулов дать!

– Не может. Он его непосредственный начальник. Тут нужен человек из другого ведомства.

– Из МВД подойдет? – грозно спросил начальник МУРа.

– Это смотря в какой должности и звании.

– А хоть в моей должности и в моем звании!

– Вячеслав Иванович, не смешите людей! Да про вашу с Турецким закадычную дружбу вся Москва знает и еще пол-области в придачу!

– Ну насчет области это ты загнул, – пробормотал польщенный начальник МУРа.

– А я знаю, как к ним подобраться, – без обиняков заявил молчавший до сих пор Денис. – Как клюнуть их в печень. Как схватить за хвост. Как ущипнуть за яйца. Как...

– Ну так как же?

– Я уже имел с ними дело. Дядя Слава, помнишь футбольную историю, как Комаров из «Буревестника» в западный клуб сбежал?[2]

– Еще бы, – кивнул начальник МУРа.

– Так вот, у него в «Распутине» в прошлом году шумная история вышла.

– Он ведь, кажется, в автокатастрофу попал, – вставил Гордеев. – Или я ошибаюсь?

– Не ошибаешься, Юра, но это уже потом вышло, в Италии. А еще до всех скандалов Комаров как-то развлекался в упомянутом клубе и запал на стриптизершу, которой с хохотом засунул сами понимаете куда все имеющиеся банкноты. А когда у Комарова закончились деньги, он заменил их салфетками. Все это очень не понравилось отдыхавшим по соседству боевикам серьезной московской группировки, а еще больше ситуацию усугубило то, что стриптизерша была любовницей одного из них. Комарову дали понять, что, если он хочет проснуться следующим утром, ему нужно немедленно уносить ноги. Но Комарова это не остановило...

– Слушай, зачем ты все это рассказываешь? – возмутился дядя.