Фартовый Ширинг Виктория
Дошло до того, что Света стремилась теперь проводить у бабушки не только летние каникулы, но и зимние и весенние и осенние и даже выходные, лишь бы побыть с Кешкой.
Ее мама очень подозрительно относилась, к возникшему вдруг у дочери желанию, так часто бывать у бабушки. Но Света, все объясняла желанием, а вернее даже необходимостью помогать стремительно стареющим людям. В общем, как всегда занятая работой мама, хоть о чем-то и догадывалась, но ничего не предпринимала.
Дружба Светы и Кешки продолжалась почти два года, пока его не призвали в армию, откуда Светлана обещала его непременно ждать. И лишь, тогда, когда женихом и невестой в поселке, их уже не дразнили разве только собаки и куры, об этих отношениях узнала мать.
Более страшного скандала в поселке не помнили, как никогда и отец Светы не видел свою жену в такой ярости. Она высказала все, что думает о плебеях целыми днями копошащихся в навозе и, резюмировав, что воспитывала свою дочь не для того, чтобы та всю жизнь доила коров, попыталась разбить черенок лопаты об Кешкину спину, совершенно позабыв о своем напускном интеллигентном виде. Затем Свету увезли из поселка на новой папиной «шестерке», напрочь запретив ей гостить у бабушки и естественно не дав возможности посетить Кешкины проводы в армию. Света пыталась разговаривать с мамой, просила и плакала, чего не позволяла себе даже будучи маленькой. Та же оставалась непреклонной, только пообещав, что однажды Светлана сама еще поблагодарит свою мать за то, что та не дала ей совершить страшную глупость. При чем она обставила все так, что Света не имела возможности не только бывать у бабушки, но даже исключила возможность встречи с кем-то из поселка. Опасаясь тайной переписки с незадачливым женихом, мать устроила тотальный контроль над всей корреспонденцией попадавшей в их квартиру. Так, что в конечном итоге пришлось Свете смериться, с удивлением отмечая, как в юношеском сердце стихает запал бурных эмоций.
Как ни странно, но произошедшее удивительным образом сказалось на поведении матери Светы. Казалось она вдруг осознала всю ответственность за будущее своих дочерей. Теперь ее мама перестала все свое время посвящать работе и погрузилась в воспитание детей, а когда встала необходимость выбора высшего учебного заведения для Светланы, вдруг сама заявила, что не хочет, чтобы она шла по их стопам и поступала в торговый институт, что раньше казалось само собой разумеющимся. Мама мотивировала это тем, что в торговле сейчас, вращается одна грязь. Света же в принципе вообще не имела твердого представления, кем бы ей хотелось стать. Поэтому она и решила подавать документы в строительный вслед за подругой Катей, которая мечтала стать архитектором. Правда, не имея способностей к рисованию Светлане, пришлось выбрать другую профессию. Имея безупречный аттестат и отличные знания, поступить ей не составило большого труда, и она стала студенткой на строительном факультете. Данному обстоятельству, почему-то обрадовался отец, да так, что даже пообещал поддержать ее перед матерью, в желание переехать в общежитие. Мать, правда, скрипя сердцем, в конце концов, согласилась, справедливо рассуждая, что в таком случае они хотя бы останутся в одном городе, что позволит присматривать за Светой. Так же вдруг озаботившейся будущим дочерей, ей вдруг пришло в голову, что их всех рано или поздно, придется пристроить в хорошие руки, удачно выдав замуж. Институт, как она считала, являлся отличным местом для поиска жениха. Правда, не разборчивость в суждениях, внезапно повзрослевшей Светы, вызывало у нее серьезные опасения. Светлана же просто стремилась к самостоятельности, устав от постоянного вмешательства матери в собственную жизнь и до конца не разделяя ее увлеченность материальными благами.
В очередной раз, перевернувшись на кровати, Света вдруг обнаружила, что в комнату уже вползает серый рассвет, а она все еще не сомкнула глаз. Ко всему прочему ее знобило и чудовищно болела голова. К моменту, когда зазвенел будильник, который Катя прятала под кроватью, так, чтобы за ним приходилось лезть и от этого просыпаться, Светлана чувствовала себя ужасно. Она то и дело соскальзывала в липкий сон, из которого ее вдруг через мгновение вырывал озноб, а по ее телу катился то, как будто раскаленный, а то ледяной пот. Смерив ей температуру, Катя объявила, что у Светы, по-видимому, простуда или грипп, и пообещала за ней ухаживать лучше, чем в любой больнице. Но все равно, плавая сознанием, будто в тумане, Свете пришлось идти в институт к медсестре, чтобы получить освобождение от занятий.
Каково же было разочарование Артема, когда утром на первой паре он не обнаружил Светланы в аудитории. Он ждал ее и на второй, думая, что она просто проспала, а уже после третей пошел искать Катю.
Он нашел ее на втором этаже корпуса факультета архитектуры. Катя сидела на подоконнике, свесив ноги, грызла, судя по огрызкам, аккуратно сложенным рядом с ней, третье яблоко и конечно читала книгу. Обратив внимание, как она щурится, всматриваясь в страницы, Артем сразу определил, что у Кати плохое зрение.
– Привет, ну как дела, Толик как? – не принужденно улыбаясь, обратился он к Кате.
Она оторвалась от чтения и, узнав Артема, презрительно скривив губы, ответила:
– О, Кинг-Конг. А давай мы не будем притворяться вежливыми. И ты, и я знаем, что симпатии друг у друга мы не вызываем, а подошел ты ко мне потому, что тебе, что-то надо. И я догадываюсь, что именно. Ты хочешь знать почему Светы нет в институте, вот и все. Так, что не надо тратить на меня свои милые улыбочки, и делать вид, что тебе интересны мои дела.
– И с чего я заслужил такое отношение? – удивился Артем.
– Все очень просто, – ответила Катя, вдруг резко захлопнула книгу и положила ее на подоконник. Пристально уставившись на Артема своими маленькими, подслеповатыми глазками, она продолжила:
– Я считаю, что ты обычный самовлюбленный, парень красавчик страдающий нарциссизмом, вздумавший поморочить голову моей лучшей подруге.
Артем решил даже не пытаться переубедить в чем-либо эту удрученную с детства девчонку, старающуюся скрыть недовольство своей внешностью, за лозунгами эмансипированных женщин и перестав улыбаться, просто холодно спросил:
– И все-таки, где Света?
– Она заболела, – ответила Катя.
– Заболела? – удивился Артем. – Она же вчера была абсолютно здорова, что-нибудь серьезное? Может ей, что-то надо, я могу ее проведать?
– Слушай красавчик, не распыляйся. И подумай головой, нужны ли человеку с температурой тридцать семь и девять, байки про любовь. Ему бульон нужен и аспирин, – ответила Катя, и подняв книгу с подоконника, добавила: – Так, что обойдемся без твоих проведований. Я уж как-нибудь сумею позаботиться о подруге.
В последнем Артем сильно сомневался, но решил больше не припираться с Катей, поэтому просто отошел от нее. Та продолжила читать книгу.
С побледневшей и слегка осунувшейся после болезни, но от того еще более милой Светланой, он смог увидеться, лишь через шесть дней, уже в момент празднования 7 Ноября. Так как события, ворвавшиеся в привычный быт, напрочь вырвали его из ставшей новой реальностью жизни, заставив вновь вспомнить о полученных в армии навыках и том жестоком животном сердце, что притаилось, где-то под ребрами.
Глава 3.5
Вернувшегося из института Фартового, прямо в прихожей встретила мать. У нее был очень встревоженный вид и, не дав, Артему даже поздороваться она сказала:
– Тема, звонила Клава, мать Юрки Сидоренко, сказала, что нашего Кольку арестовали.
– Как арестовали, за что? – удивился Фартовый.
– Не знаю, Клавка тоже не знает, говорит только, что арестовали, мол вернувшийся со смены сын ей так рассказал, – ответила мама.
Артем задумался, взвешивая варианты, наконец, рассудив, пришел к выводу, что Николай, скорее всего куда-то врезался или, что хуже, кого-то сбил на своем мотоцикле. Пару месяцев назад он приобрел «урал» с коляской, у какого-то пенсионера, мотивируя свою покупку тем, что ему надоело ждать служебный автобус, который постоянно опаздывал. Так же, по мнению Николая, подобный транспорт мог пригодиться на дачном участке матери, хотя в основном он обслуживал потребности семьи Зинки Цымбал. Приобрел его Коля фактически за копейки, правда потом они вместе с Артемом почти неделю ковырялись в движке, усовершенствуя и ремонтируя аппарат. «В конечном итоге Николай, мог просто напиться и куда-нибудь влететь на своем мотоцикле», – размышлял Фартовый.
Пообещав матери, что все будет хорошо, он выйдя за дверь, направился в ближайшее отделение милиции.
Младший лейтенант Пашка Верещагин оказался на месте. Он, кажется, действительно обрадовался Артему. Не выпуская его руку из своей, по аристократически тонкой и вялой ладони Верещагин приговаривал:
– Ну, что братец, все-таки решился к нам на службу, в доблестные органы? И правильно и молодец.
– Нет Пашка, – ответил Фартовый, наконец, освободив сою руку, и закончил: – Дело у меня к тебе. Говорят брательника моего, Кольку арестовали.
Тот изумленно уставившись на Фартового, спросил:
– Кольку? – и повертев в руках карандаш, продолжил: – Да нет, не может быть, я с утра дежурю, сто процентов об этом знал бы.
– Не знаю, может ГАИшники, он недавно себе мотоцикл взял, может на дороге, что, – добавил Артем.
– Ну, может, конечно, а ты знаешь, я сейчас позвоню и в ГАИ и к Николаю на работу, есть у меня там свои люди, – сообщил Пашка, беря в руку трубку от зеленого дискового телефона, обосновавшегося на углу его стола. Набрав несколько цифр, он подождал ответного гудка секунд пять шесть, а затем заговорил по-свойски:
– Слушай, Игорек, а у тебя там сегодня никаких ЧП, или происшествий.
– БЗЗЗЗЗЗЗ, – бормотал едва различимый для Артема голос в трубке.
– Точно? – не унимался Пашка.
– БЗЗЗЗЗЗ.
– Ты уверен? – настаивал Верещагин.
– БЗЗЗЗЗЗ.
– Ну, вот в сводках ГАИ сегодня никаких серьезных нарушений, – набирая, следующий номер телефона сказал Фартовому, Пашка.
Затем он минуты три четыре, казалось бы, бессвязно разговаривал, по телефону, пока, наконец, не нажав пальцем на рычаг сброса вызова и обратив трубку на Фартового произнес:
– Что тебе сказать, шуруй как ты к ним на зону, – Пашка взглянул на наручные часы. – Пока там еще есть начальство. Спросишь майора Якушева – это мой дядька по матери, он тебя проведет к брату и все объяснит.
– Спасибо, – сухо произнес Артем, протягивая свою руку.
– О чем ты, Артем? – как бы удивился Пашка, пожимая ее.
Выйдя из участка, Фартовый отправился к общему его и Николая другу, оперу с зоны Охрименко. Но там, его жена, судя по ее огромному животу, находящаяся на седьмом или восьмом месяце беременности, сообщила, что Игорь сегодня дежурит в зоне. «Отлично, теперь будет возможность связать все два плюс два» – решил Фартовый.
Автобус, направляющийся до исправительно-трудовой колонии, Артем прождал минут пятнадцать, а затем потратил на саму дорогу еще с полчаса. На КПП он попросил, у молодого с слегка пробившимся пушком на верхней губе, рядового, позвать майора Якушева. Тот долго переговаривался по внутренней связи, и наконец, попросил Артема подождать пару минут.
Наконец в дверях проходной появился майор с поседевшими усами и лысиной, прикрытой фуражкой и с огромным, казалось заставляющим звенеть от напряжения пуговицы рубашки, животом.
Майор поприветствовал Артема, пожатием мягкой и потной руки, отрезав привычное – «Очень приятно», а затем провел его на зону.
Пройдя метров, пять от КПП, Артем не выдержал и спросил:
– Все-таки, что там случилось с моим братом.
Майор вдруг остановился на месте и, ковыряя землю носком, своего лакированного ботинка ответил:
– Да фиг его знает. Вроде наркотой на зоне барыжил твой братан. А это сам представляешь, какое дело. Маковую соломку у него в мотоцикле нашли.
– Мы его посадили пока в одиночку, ты, кстати, Фартовый отнесись к делу серьезно, может он тебе, что расскажет, – помолчав несколько секунд, продолжил Якушев.
– Разберемся, – ответил Артем, и уточнил: – А кто его с этой соломкой принял?
– Да так, опер уполномоченный, Генка Аркадьев, хотя не понятно с чего он вообще решил, что у твоего брата наркотики с собой.
Майор провел Артема в серое двухэтажное административное здание. Там о чем-то поговорил с солдатом дежурившим при входе. Наконец, махнул Фартовому рукой, чтобы тот следовал за ним, и направился прямо по коридору. Пройдя метров тридцать, Якушев остановился у двери оббитой коричневым дерматином, и поковырявшись в кармане брюк, выудил оттуда связку ключей. Открыв замок, он повернулся к Фартовому и сказал:
– Проходи, сейчас приведут твоего брательника.
Артем вошел в комнату, служащую по-видимому кому-то рабочим кабинетом. По среди комнаты стояли два стола сдвинутые буквой Т, и к ним приставленные стулья. Фартовый отодвинул один и усевшись, стал ждать. Минут через десять, приоткрылась дверь, и в нее заглянул конвойный, затем он отошел, пропуская в кабинет Николая, и закрыл дверь.
Выглядел брат Артема угрюмым и поникшим. Бравые усы его, казалось, обвисли, будто мокрая щетка, приклеенная под носом, ко всему прочему, под правым глазом у него красовался приличных размеров синяк.
Фартовый встал со стула и пристально всматриваясь в лицо, протянув руку спросил:
– Кто это тебя?
Тот пожал руку и ответил:
– Да свои же, психанул я, ну, и устроил тут маленький бунт.
Братья прошли к столу и уселись друг напротив друга.
– Рассказывай, толкал дурь на зоне? – начал Артем.
– Ты, что думаешь, я совсем тупой? Возить с собой солому в коляске мотоцикла, да еще и оставлять добро, за которое мне светит минимум червончик, на площадке перед зоной? – произнес Николай и продолжил: – Это подстава. Опер, Генка, зуб на меня имеет, еще с тех времен, когда я беглого зэка поймал. Он тогда на повышение и перевод шел, а вместо этого по шее получил и взыскание с отметкой в личное дело. Так, что думаю, решил он дела карьерные поправить, да и со мной заодно расквитаться. Чего этот гад то ко мне в мотоцикл полез, да еще и два свидетеля рядом с ним вдруг оказались. Поговори с Охрименко, думаю, он тебе по более расскажет.
Читать бесплатно другие книги:
