Американский психопат Эллис Брет
Я пожимаю плечами и допиваю остатки «J&B».
– Чем вчера вечером занимался? – спрашивает Макдермотт и добавляет: – Славный костюмчик.
– Кем вчера занимался? – поправляет Ван Паттен.
– Нет-нет, – отвечает Престон, – ничего такого. Вполне респектабельный и приличный вечер. Без девок, бухла и траха. Ходили в «Русскую чайную» с Александрой и ее родителями. Она называет отца… вы подумайте… Билли. А я был такой весь замотанный и уставший… и всего-то один-единственный стопак «Столичной».
Он зевает, снимает очки (Oliver Peoples, разумеется) и протирает их носовым платком от Armani:
– Не знаю, но, по-моему, наш малахольный православный официант кинул мне в борщ кислоту. Я такой, блядь, уставший.
– А сегодня что делаешь? – любопытствует Прайс без всякого интереса.
– Надо вернуть видеокассеты, ужинаем с Александрой во вьетнамском ресторане, а потом идем на Бродвей, на какой-нибудь британский мюзикл, – говорит Престон, обводя взглядом зал.
– Слушай, Престон, – говорит Ван Паттен. – Мы тут придумываем вопросы, чтобы послать в «GQ». Может, подскажешь?
– Подскажу, – отвечает Престон. – Когда надеваешь смокинг, как сделать так, чтобы сорочка спереди не задиралась?
С минуту Ван Паттен с Макдермоттом сидят молча, а потом Крейг, нахмурив брови и посерьезнев, задумчиво произносит:
– Хороший вопрос.
– Прайс, – говорит Престон, – а у тебя есть вопрос?
– Есть. – Прайс вздыхает. – Когда у тебя все друзья – бараны, то что будет, если ты вышибешь им мозги «магнумом» тридцать восьмого калибра: уголовное преступление, просто проступок или Божественное Провидение?
– Не пойдет для «GQ», – говорит Макдермотт. – Попробуй отправить в «Soldier of Fortune».
– Или в «Vanity Fair». – Ван Паттен.
– А это кто? – глядя в сторону бара, говорит Прайс. – Это не Рид Робисон? Кстати, Престон, надо просто пришить к сорочке петельку, пристегивающуюся к пуговице на брюках, и проследить за тем, чтобы накрахмаленный перед сорочки не опускался ниже пояса брюк, иначе, когда садишься, он будет топорщиться, так этот мудак – Робисон или нет? Чертовски похож.
Слегка ошалев от речи Прайса, Престон медленно оборачивается, вновь надевает очки и смотрит, щурясь, в сторону стойки:
– Нет, это Найджел Моррисон.
– А-а-а! – восклицает Прайс. – Один из этих молоденьких британских педиков, стажирующихся в…
– Откуда ты знаешь, что он педик? – перебиваю я.
– Британцы все педики, – пожимает плечами Прайс.
– Но откуда ты знаешь, Тимоти? – ухмыляется Ван Паттен.
– Я видел, как он ебал Бэйтмена в жопу. В сортире банка Morgan Stanley.
Я вздыхаю и обращаюсь к Престону:
– А где он стажируется, Моррисон?
– Не помню, – отвечает Престон, почесывая в затылке. – В Lazard?
– Где? – напирает Макдермотт. – В First Boston? Goldman?
– Точно не помню, – говорит Престон. – Может, в Drexel? Он всего лишь помощник ответственного аналитика по финансам, а его жуткая подруга с гнилыми зубами, та вообще сидит в какой-то дыре, занимается выкупом акций за счет кредита.
– Где мы сегодня ужинаем? – говорю я. Мое терпение лопается. – Надо заказать столик. Я не собираюсь стоять в каком-нибудь ебаном баре.
– А что это за дрянь надета на Моррисоне? – обращается сам к себе Престон. – Что, действительно костюм в полоску с клетчатой рубашкой?
– Это не Моррисон, – говорит Прайс.
– А кто? – Престон снова снимает очки.
– Это Пол Оуэн, – говорит Прайс.
– Это не Пол Оуэн, – говорю я. – Пол Оуэн в другом конце бара. Вон там.
Оуэн стоит у стойки, в двубортном шерстяном костюме.
– Он занимается счетами Фишера, – говорит кто-то.
– Везучий мерзавец, – бормочет кто-то другой.
– Везучий жидовский мерзавец, – произносит с нажимом Престон.
– Боже мой, Престон, – говорю я. – Это-то тут при чем?
– Слушай, я своими глазами видел, как он трепался по телефону с исполнительными менеджерами и при этом плел ебаную менору. А в прошлом декабре он приволок в офис куст хануки, – неожиданно оживившись, говорит Престон.
– Хуйню ты плетешь, – холодно замечаю я, – а не менору. Хуйню.
– Бог ты мой, Бэйтмен, может быть, мне сходить в бар и попросить Фредди пожарить тебе этих ебучих картофельных оладий, – говорит неподдельно встревоженный Престон. – Этих, как их… латкес?
– Спасибо, конечно, но я как-нибудь обойдусь, – отвечаю я. – Просто попридержи свои антисемитские замечания.
– Вот он, глас рассудка. – Прайс тянется вперед, чтобы потрепать меня по спине. – Милый соседский мальчик.
– Да, милый соседский мальчик, который, по твоим же словам, дает трахать себя в жопу британскому стажеру финансового аналитика, – насмешливо отвечаю я.
– Я сказал, что ты – глас рассудка, – говорит Прайс. – Я не говорил, что ты не гомосексуалист.
– Или что ты не зануда, – добавляет Престон.
– Угу, – говорю я, глядя на Прайса в упор. – Спроси Мередит, гомосексуалист я или нет. Она тебе скажет… если только вынет мой хуй изо рта.
– Мередит западает на педиков, – Прайс невозмутим, – поэтому я ее и бросил.
– Постойте, ребята, слушайте, я анекдот вспомнил, – потирает руки Престон.
– Престон, – говорит Прайс, – ты сам ходячий анекдот. Ты ведь знаешь, что тебя на ужин не приглашали. Кстати, славный пиджачок: не сочетается, но дополняет.
– Прайс, ты – скотина, ты, блядь, так жесток со мной, – смеется Престон. – Ладно, слушайте. Встречаются на приеме Джон Ф. Кеннеди и Перл Бейли, уединяются в Овальном кабинете, трахаются там, то да се, потом Кеннеди засыпает и… – Престон вдруг умолкает. – Вот черт, что же потом… Ах да, Перл Бейли говорит: «Господин президент, мне охота еще поебаться», а он отвечает: «Я сейчас посплю, а минут через тридцать…» – нет, постойте… – Престон опять умолкает, немного смущенный. – Сейчас… «Через час… ну да ладно… минут через тридцать проснусь, и мы опять трахнемся, только ты, пока ждешь, держи одну руку у меня на хуе, а другую – на яйцах», и она отвечает: «Хорошо, только зачем мне держать одну руку на хуе, а другую… другую – на яйцах?» – и… – Он замечает, что Ван Паттен что-то небрежно рисует на обороте салфетки. – Ван Паттен, ты меня слушаешь?
– Слушаю, – раздраженно отвечает Ван Паттен. – Давай. Заканчивай. Одну руку – на хуе, другую – на яйцах, а дальше?
Луис Каррузерс так и стоит у стойки и ждет. Теперь мне кажется, что на нем шелковый галстук от Agnes В. Все словно в тумане.
– Я не слушаю, – говорит Прайс.
– А он говорит: «А затем…» – Престон опять запинается. Длительное молчание. Престон смотрит на меня.
– Не смотри на меня, – говорю. – Это не мой анекдот.
– И он отвечает… У меня в голове пусто.
– Уже можно смеяться? На фразе «у меня в голове пусто»? – интересуется Макдермотт.
– Он говорит, мм… – Престон закрывает глаза рукой и задумывается. – Вот черт, ты подумай, забыл…
– Великолепно, Престон, – вздыхает Прайс. – Ты такой идиот, что даже не смешно.
– У меня в голове пусто? – спрашивает меня Крейг. – Я что-то не понял.
– Сейчас, сейчас, – говорит Престон. – А, вот, вспомнил. «А затем, что, когда я последний раз трахал негритянку, она стащила у меня бумажник». – Он первый начинает хихикать.
После непродолжительного молчания стол разражается смехом. Смеются все, кроме меня.
– Вот, стало быть, анекдот, – с гордостью говорит Престон, явно воспрянув духом.
Он и Ван Паттен пожимают друг другу руки. Даже Прайс смеется.
– Господи, – говорю я. – Это ужасно.
– Почему? – искренне не понимает Престон. – Это смешно. Это юмор.
– Ладно, Бэйтмен, – говорит Макдермотт. – Не напрягайся.
– Ах да, я забыл. Бэйтмен встречается с кем-то из Союза борьбы за гражданские права, – говорит Прайс. – Что тебе тут не нравится?
– Это не смешно, – отвечаю я. – Это расизм.
– Бэйтмен, скотина ты мрачная, – говорит Престон. – Кончай читать биографии Теда Банди. – Престон выпрямляется и смотрит на свой Rolex. – Слушайте, мне пора. До завтра.
– Да, на том же месте и в тот же час, – говорит Ван Паттен, пихая меня локтем.
Перед тем как уйти окончательно, Престон опять наклоняется надо мной:
– «А затем, что, когда я последний раз трахал негритянку, она стащила у меня бумажник».
– Я понял, понял, – говорю я, отпихивая его.
– Не забывайте, ребята: немногое в этой жизни работает так же четко, как Kenwood. – Он уходит.
– Ябба-дабба-ду, – говорит Ван Паттен.
– Слушайте, а вы знаете, что пещерные люди получали больше клетчатки, чем мы? – говорит Макдермотт.
«Пастели»
Когда мы наконец оказываемся в «Пастелях», я едва не плачу, поскольку совершенно уверен, что мест нет. Но нам предлагают хороший столик, и облегчение накрывает меня благодатной волной. Макдермотт знаком с метрдотелем «Пастелей», и, хотя мы заказали столик всего несколько минут назад из такси, нас тут же проводят через переполненный бар в розовый, ярко освещенный зал и сажают за превосходный отгороженный столик. Заказать столик в «Пастелях» совершенно невозможно, и, по-моему, Ван Паттен, я сам и даже Прайс потрясены до глубины души. Может быть, мы даже завидуем той прыти, которую проявил Макдермотт. Набившись в такси на Уотер-стрит, мы поняли, что так никуда и не позвонили, и, лишь когда дело дошло до обсуждения достоинств нового калифорнийско-сицилианского бистро в Верхнем Ист-Сайде (я так паниковал, что едва не порвал «Загат» пополам), мы пришли к согласию. Только Прайс возражал, но и он в конце концов пожал плечами со словами «Да мне все по хую», и мы позвонили с его мобильного, чтобы заказать столик. Прайс надел наушники и включил звук плеера так громко, что Вивальди был слышен даже сквозь автомобильный шум, доносившийся через полуопущенные окна такси. Ван Паттен и Макдермотт отпускали грубые шуточки о размере члена Тима, и я от них не отставал. Возле входа в «Пастели» Тим выхватил у Ван Паттена салфетку с окончательной версией его тщательно сформулированных вопросов для «GQ» и швырнул ее нищему, который валялся возле ресторана с грязной картонкой в руках: «Я ГОЛОДНЫЙ И БЕЗДОМНЫЙ, ПОЖАЛУЙСТА, ПОМОГИТЕ МНЕ».
Кажется, все идет нормально. Метрдотель прислал нам четыре бесплатных коктейля «Беллини», но мы все равно заказываем напитки. Ronettes поют «Then He Kissed Me», у нашей официантки хорошая фигура, и даже Прайс, похоже, отошел, хотя и ненавидит это заведение. К тому же за столиком напротив четыре женщины, и все отлично выглядят – блондинки с большими сиськами. На одной шерстяное платье-рубашка от Calvin Klein; вторая одета в шерстяное вязаное платье и жакет с застежкой из фая от Geoffrey Beene; третья в юбке из плиссированного тюля и бархатном бюстье, по-моему, от Christian Lacroix, на ногах у нее туфли на шпильках от Sidonie Larizzi; четвертая – в черном с блестками платье без пояса, поверх которого надет жакет от Bill Blass (шерстяной креп). Теперь играют Shirelles, «Dancing in the Street»: из-за высоких потолков и мощных колонок звук такой громкий, что нам приходится кричать нашей фигуристой официантке. На ней двухцветный шерстяной костюм с бисером от Myrone de Premonville и высокие бархатные ботиночки. Мне кажется, что она кокетничает со мной: соблазнительно смеется, когда я выбираю на закуску ската и кальмара с красной икрой, проникновенно смотрит, когда я заказываю запеканку из лосося с зеленым соусом томатилло. Я вынужден состроить озабоченное, убийственно серьезное выражение и уставиться на стаканы с розовым коктейлем «Беллини», чтобы она не подумала, будто я слишком заинтересовался. Прайс заказывает тапас, оленину с йогуртовым соусом и салат из папоротника и манго. Макдермотт – сашими с козьим сыром и копченую утку с эндивием и кленовым сиропом. Ван Паттен берет колбаску из морского гребешка и лосось гриль с малиновым уксусом и гуакамоле. В ресторане на полную мощность работает кондиционер, и я начинаю сожалеть, что не надел новый пуловер от Versace, купленный на прошлой неделе в Bergdorf’s. Он бы хорошо смотрелся с моим костюмом.
– Не могли бы вы, пожалуйста, забрать эти коктейли, – обращается Тим к официанту, указывая на «Беллини».
– Погоди, Тим, – говорит Ван Паттен. – Успокойся. Я их выпью.
– Это европейская дрянь, Дэвид, – поясняет Прайс. – Европейская дрянь.
– Возьми мой, Ван Паттен, – предлагаю я.
– Подожди, – говорит Макдермотт, останавливая официанта. – Я свой тоже выпью.
– Зачем? – спрашивает Прайс. – Ты что, пытаешься произвести впечатление на эту армянскую цыпочку в баре?
– Какую еще армянскую цыпочку? – Ван Паттен неожиданно заинтригован, он вытягивает шею.
– Уноси все коктейли! – вскипает Прайс.
Официант покорно забирает стаканы и, кивнув неизвестно кому, уходит.
– Кто дал тебе право распоряжаться? – ноет Макдермотт.
– Поглядите, парни. Смотрите, кто пришел, – присвистывает Ван Паттен. – Мать честная.
– Ради бога, только, блядь, не Престон, – вздыхает Прайс.
– О нет, – зловеще произносит Ван Паттен. – Он нас пока не заметил.
– Виктор Пауэлл? Пол Оуэн? – неожиданно испугавшись, спрашиваю я.
– Ему двадцать четыре года, и у него отвратительно много денег, скажем так, – с ухмылкой подсказывает Ван Паттен. Человек его, очевидно, приметил, и на лице Ван Паттена вспыхивает лучезарная улыбка. – Настоящий говнюк.
Я вытягиваю шею, но не могу понять, кто там и что.
– Это Скотт Монтгомери, – произносит Прайс. – Да? Скотт Монтгомери.
– Возможно, – подначивает Ван Паттен.
– Карлик Скотт Монтгомери, – говорит Прайс.
– Прайс, – говорит Ван Паттен, – ты бесподобен.
– Смотрите, какой я сейчас изображу восторг, – замечает Прайс, обводя взглядом стол. – Ну, я ведь всегда прихожу в восторг, встречая кого-нибудь из Джорджии.
– Ух ты, – произносит Макдермотт. – Он нарядился так, чтобы всех поразить.
– Да, – отвечает Прайс. – Я убит, то есть поражен.
– Да-а-а, – говорю я, заметив Монтгомери. – Элегантный темно-синий.
– В мелкую клетку, – шепчет Ван Паттен.
– И много бежевого, – добавляет Прайс. – Вы же понимаете.
– Он идет сюда, – говорю я, внутренне подбадривая себя.
К нашему столику приближается Скотт Монтгомери. На нем – темно-синий двубортный блейзер с пуговицами из искусственного черепахового панциря, мятая, застиранная хлопчатобумажная рубашка в полоску, с красной вышивкой, шелковый галстук с красно-бело-синим рисунком в виде фейерверков (от Hugo Boss) и фиолетовые шерстяные брюки от Lazo (косые карманы; спереди – четыре складки). В руках у него стакан с шампанским, который он передает своей спутнице. Она – определенно модель: стройная, с неплохой грудью, задница отсутствует, высокие каблуки. На ней креповая юбка, велюровый жакет (шерсть с кашемиром), через руку перекинуто велюровое пальто, все от Louis Dell’Olio. Туфли на каблуках от Susan Bennis Warren Edwards. Темные очки от Alan Mikli. Кожаная сумка с тиснением от Herms.
– Здорово, парни. Как жизнь? – Монтгомери гнусавит, как и все выходцы из штата Джорджия. – Познакомьтесь с Ники. Ники, это Макдональд, Ван Барен, Бэйтмен – ты отлично загорел – и мистер Прайс. – Пожав руку только Прайсу, он забирает стакан у Ники.
Ники вежливо, словно робот, улыбается, – вероятно, она не говорит по-английски.
– Монтгомери, – произносит Прайс любезным, дружеским тоном, пялясь при этом на Ники, – ну, как жизнь?
– Ну, парни, – говорит Монтгомери, – вижу, у вас классный столик. Уже расплатились? Шучу.
– Слушай, Монтгомери, – говорит Прайс, глядя на Ники. Он по-прежнему демонстрирует необычайное расположение к человеку, которого я считал чужаком. – Может, в сквош?
– Позвони мне, – рассеянно отвечает Монтгомери, обводя взглядом зал. – Это не Тайсон? Вот моя визитка.
– Отлично, – говорит Тимоти, пряча ее в карман. – Как насчет четверга?
– Не могу. Улетаю завтра в Даллас, но… – Монтгомери уже отходит от нашего стола, торопясь подойти еще к кому-то. Ники он увлекает за собой. – Давай на следующей неделе.
Ники улыбается мне, потом смотрит в пол (розовые, голубые, лимонно-зеленые плитки перекрещиваются треугольничками), словно в нем скрывается ответ, некая разгадка, разумное объяснение тому, почему она связалась с Монтгомери. Я вяло размышляю, старше ли она его и не заигрывала ли со мной.
– До встречи, – говорит Прайс вдогонку.
– Пока, парни… – Монтгомери уже в середине зала.
Ники семенит за ним. Я был не прав: у нее есть задница.
– Восемьсот миллионов, – качая головой, присвистывает Макдермотт.
– Университет? – спрашиваю я.
– Смехотворный, – намекает Прайс.
– Роллинс? – гадаю я.
– Ну почти, – говорит Макдермотт. – Хэмпден-Сидней.
– Паразит, неудачник, сука, – подводит итог Ван Паттен.
– Но у него восемьсот миллионов, – выразительно повторяет Макдермотт.
– Ну и пойди отсоси у карлика – заткнешься ты или нет? – говорит Прайс. – Неужели ты такой впечатлительный, Макдермотт?
– Все равно, – замечаю я. – А телка ничего себе.
– Девка что надо, – поддакивает Макдермотт.
– Согласен, – с неохотой кивает Прайс.
– Слушайте, вы, – горестно произносит Ван Паттен. – Я знаю эту цыпочку.
– Да ладно, – стонем мы в один голос.
– Попробую угадать, – говорю я. – Подцепил ее в «Туннеле», да?
– Нет, – он отпивает, – она модель. Анорексичка, алкоголичка, неврастеничка. Настоящая француженка.
– Ну что за клоун, – говорю я, не понимая, врет он или нет.
– Поспорим?
– Ну и что? – пожимает плечами Макдермотт. – Я бы трахнул ее.
– Она выпивает в день литр «Столичной», блюет и снова выпивает столько же, – объясняет Ван Паттен. – Стопроцентная пьянчужка.
– Стопроцентная дешевая пьянчужка, – бормочет Прайс.
– А мне безразлично, – мужественно произносит Макдермотт. – Она прекрасна. Я хочу трахнуть ее. Жениться на ней. Иметь от нее детей.
– Господи, – почти ржет Ван Паттен. – Ну кто женится на цыпочке, которая родит бутылку водки с клюквенным соком?
– Его слова не лишены смысла, – говорю я.
– Угу. Еще он собирается подцепить ту армянскую цыпочку в баре, – ухмыляется Прайс. – А она что родит – бутылку шампанского и пинту персикового сока?
– где армянская цыпочка? – вытягивая шею, раздраженно спрашивает Макдермотт.
– О боже. Пошли вы на хуй, пидоры, – вздыхает Ван Паттен.
К столику подходит метрдотель, здоровается с Макдермоттом, потом замечает, что у нас нет наших бесплатных коктейлей, и убегает до того, как мы успеваем его остановить. Не знаю, откуда Макдермотт так хорошо знаком с этим Аленом – может, через Сесилию?
Однако это меня слегка задевает, и я решаю заработать очки своей новой визиткой. Я достаю ее из бумажника (газелевая кожа, Barney’s, 850 долларов), кидаю на стол и жду реакции.
– Это что, грамм? – не без интереса спрашивает Прайс.
– Новая визитка. – Я пытаюсь вести себя небрежно, но все равно гордо улыбаюсь. – Ну как вам?
– Ух ты, – взяв ее в руки, говорит Макдермотт и с искренним восхищением потирает ее пальцами. – Очень красивая. Посмотри-ка…
Он передает визитку Ван Паттену.
– Вчера забрал из печати, – замечаю я.
– Хороший цвет, – говорит Ван Паттен, пристально рассматривая карточку.
– Это цвет кости, – уточняю я. – А тиснение называется Silian Rail.
– Silian Rail? – переспрашивает Макдермотт.
– Да. Неплохо, а?
– Очень неплохо, Бэйтмен, – сдержанно произносит завистливая скотина Ван Паттен, – но это ничто по сравнению с… – Он вытаскивает свой бумажник и швыряет рядом с пепельницей свою визитку. – Посмотри-ка на эту.
Мы все склоняемся и рассматриваем визитку Дэвида. Прайс тихо говорит:
– Да, это действительно круто.
Цвета такие элегантные, шрифт просто великолепный, и меня охватывает короткая судорога зависти. Я стискиваю кулаки, а Ван Паттен самодовольно говорит:
– Цвет яичной скорлупы и шрифт Romalian…
Он оборачивается ко мне:
– Что скажешь?
– Мило, – хрипло говорю я. Мне даже удается кивнуть.
Мальчик приносит четыре новых «Беллини».
– Боже, – говорит Прайс. Он смотрит визитку на свет, не обращая внимания на коктейли. – Вот это действительно супер. И откуда у такого дурня, как ты, столько вкуса?
Я смотрю на карточку Ван Паттена, потом на свою и не могу поверить, что Прайсу больше нравится визитка Ван Паттена. Перед глазами у меня все плывет, я отпиваю и делаю глубокий вдох.
– Но постойте-ка, – говорит Прайс. – Вы еще ничего не видели… – Из внутреннего кармана пиджака он достает свою визитку и медленно, театральным жестом выкладывает ее на всеобщее обозрение. – Это моя.
Даже я должен признать, что она великолепна.
Внезапно мне кажется, что ресторан затих и отодвинулся от нас. В сравнении с этой визиткой музыка превратилась в бессмысленный шум, и мы хорошо слышим слова Прайса:
– Рельефное тиснение, цвет – бледно-облачный…
– Черт возьми! – восклицает Ван Паттен. – Никогда не видел ничего подобного…
– Мило, очень мило, – вынужден признать я. – Но постойте. Давайте посмотрим на визитку Монтгомери.
Прайс вытаскивает визитную карточку Монтгомери, и, хотя он сидит с бесстрастным видом, я не понимаю, как он может оставаться равнодушным к ее утонченной окраске и стильной плотности. Я удручен тем, что затеял все это.
– Давайте закажем пиццу, – предлагает Макдермотт. – Никто не хочет взять пиццу, напополам со мной? «Ред снэппер»? Мм. Бэйтмен будет, – говорит он, весело потирая руки.
Я беру карточку Монтгомери и даже ощупываю ее, чтобы понять, какое ощущение она оставляет на подушечках пальцев.
– Что, нравится? – По тону Прайса понятно, что он видит, как я завидую.
– Ага, – небрежно отвечаю я, возвращая Прайсу визитку так, словно мне она до фени, однако чувствую, что мне трудно глотать.
– Пицца «ред снэппер», – напоминает мне Макдермотт. – Я, блядь, умираю от голода.
– Никакой пиццы, – бормочу я, чувствуя облегчение оттого, что Тим убрал визитку Монтгомери в карман, с глаз долой.
– Ну давай, – ноет Макдермотт. – Давай закажем пиццу.
– Заткнись, Крейг, – говорит Ван Паттен, наблюдая за официанткой, принимающей заказ у другого столика. – И позови сюда вон ту, симпатичную.
– Но это не наша официантка, – отвечает Макдермотт, нервно теребя меню, которое он выхватил у проходившего мимо официанта.
– Все равно позови, – настаивает Ван Паттен. – Попроси у нее воды, «Корону», что угодно.
– А почему ее? – Я ни к кому конкретно не обращаюсь. Моя визитка, оставленная без внимания, лежит на столе рядом с орхидеей в синей стеклянной вазе. Я перегибаю ее пополам и убираю в бумажник.
– Она жутко похожа на девушку из отдела Жоржетты Клингер в Bloomingdale’s, – говорит Ван Паттен. – Позови ее.
– Будет кто-нибудь пиццу или нет? – Макдермотт входит во вкус.
– А ты-то откуда знаешь? – спрашиваю я Ван Паттена.
– Я там покупаю духи для Кейт, – отвечает он.
Прайс машет руками, чтобы привлечь наше внимание:
– Я говорил вам, что Монтгомери карлик?
– Кто такая Кейт? – спрашиваю я.
– Кейт – это телка, с которой у Ван Паттена роман, – объясняет Прайс, не сводя глаз со столика, за которым сидит Монтгомери.
– Что случилось с мисс Киттридж? – интересуюсь я.
– Ага, – улыбается Прайс. – И как же Аманда?
– Господи, ребята, будьте проще. Верность? Ну конечно.
Читать бесплатно другие книги:
