Приключения Конана-варвара. Путь к трону (сборник) Говард Роберт

Взгляд горящих синих глаз обратился на него.

– Тебя это удивляет?

– Да. В Велитриуме, да и в хижинах поселенцев дальше по дороге мне говорили, что иногда эти дьяволы забредают на нашу сторону границы, но я не ожидал встретить одного из них так далеко от нее.

– Отсюда до Черной реки всего четыре мили, – сообщил ему незнакомец. – Случалось, их убивали всего в миле от Велитриума. Ни один поселенец между Грозовой рекой и фортом Тускелан не может чувствовать себя в безопасности. Сегодня утром я напал на след этой собаки в трех милях к югу от форта и с тех пор шел за ним по пятам. Я подобрался к нему в тот самый момент, когда он целился в тебя из лука. Еще миг, и в ад отправился бы новый обитатель. Но я сбил ему прицел.

Путник широко раскрытыми глазами взирал на незнакомца, ошеломленный тем, что тот и в самом деле выследил одного из лесных дьяволов и зарубил его, оставшись незамеченным. Это подразумевало ловкость и сноровку, неслыханные даже для Конайохары.

– Ты – из гарнизона форта? – поинтересовался молодой человек.

– Я не солдат. Жалованье и довольствие у меня как у строевого офицера, но свою работу я делаю в лесу. Валанн знает, что от меня больше толку, когда я патрулирую реку, а не сижу в форте.

Незнакомец небрежно толкнул труп ногой, запихивая его поглубже в кусты, после чего вновь свел ветки вместе и, повернувшись, зашагал по тропе. Молодой человек последовал за ним.

– Меня зовут Бальт, – представился он. – Вчера я ночевал в Велитриуме. Пока я еще не решил, то ли взять себе надел, то ли записаться на службу в форт.

– Лучшие земли у Грозовой реки уже разобрали, – фыркнул следопыт. – Между ручьем Скальпов – он остался в нескольких милях позади – и фортом много хороших участков, но уж слишком близко к реке они расположены. Пикты то и дело перебираются на эту сторону, чтобы жечь и грабить, – как наш приятель, например. И не всегда они ходят поодиночке. Когда-нибудь они обязательно попытаются изгнать поселенцев из Конайохары, и не исключено, что преуспеют в этом. Даже наверняка. Нынешняя колонизация – чистое безумие, говорю тебе. К востоку от Боссонских болот прорва хорошей земли. Если бы аквилоняне урезали огромные владения некоторых своих баронов и посадили бы пшеницу там, где сейчас всего лишь охотятся на оленей, им не пришлось бы переходить границу и отнимать землю у пиктов.

– Странные разговоры для человека, состоящего на службе у губернатора Конайохары, – заметил Бальт.

– Какая ерунда, – парировал его собеседник. – Я – наемник. Я продаю свой меч тому, кто больше платит. Я никогда не сеял пшеницу и никогда не буду ее сеять, во всяком случае до тех пор, пока остаются другие урожаи, которые можно пожинать мечом. А вы, хайборийцы, уже расселились настолько далеко, насколько вам позволили. Вы прошли через болота, сожгли парочку деревень, уничтожили несколько племен и отодвинули границу до самой Черной реки. Но я сомневаюсь, что вам удастся удержать то, что вы завоевали, и отодвинуть границу еще дальше на запад вы не сумеете. Ваш глупец-король не понимает здешних условий. Он не посылает вам достаточных подкреплений, а поселенцев здесь слишком мало для того, чтобы отразить массированное вторжение из-за реки.

– Но ведь пикты разделены на небольшие племена, – возразил Бальт. – Они никогда не объединятся. А поодиночке мы можем уничтожить любое.

– Даже три-четыре за раз, – согласился следопыт. – Но когда-нибудь найдется человек, который объединит тридцать или сорок племен, так, как это произошло у нас, киммерийцев, когда гундерландцы много лет назад попытались отодвинуть границу на север. Они захотели колонизировать южные пустоши Киммерии; уничтожили несколько небольших племен, построили город-форт Венариум – ну, ты наверняка слышал эту историю.

– Слышал, – недовольно скривившись, отозвался Бальт. Воспоминания о том сокрушительном поражении остались черным пятном в истории гордого и воинственного народа. – Мой дядя был в Венариуме, когда киммерийцы всем скопом полезли на стены. Он был одним из немногих, кому удалось уцелеть в той бойне. Я много раз слышал, как он рассказывал об этом. Варвары пришли с гор многочисленной ордой и напали на город внезапно и с такой яростью, что никто не мог устоять перед ними. Они убивали всех без разбора: мужчин, женщин и детей. Венариум превратился в груду дымящихся развалин и остается таким по сей день. Аквилонян вынудили отойти обратно за пустоши, и с тех пор они более никогда не пытались колонизировать Киммерию. Но ты говоришь о Венариуме как о чем-то хорошо знакомом. Ты там был, наверное?

– Был, – проворчал следопыт. – Я был одним из тех, кто спустился с гор и штурмовал город. Мне тогда еще не исполнилось и пятнадцати, но мое имя уже часто повторяли у костров совета.

Бальт машинально отшатнулся, во все глаза глядя на своего собеседника. Казалось невероятным, что мужчина, который спокойно вышагивал рядом, мог оказаться одним из тех кровожадных диких дьяволов, что перелезли через стены Венариума в тот давний день и залили улицы города кровью.

– Выходит, ты тоже варвар? – непроизвольно воскликнул он.

Его спутник лишь кивнул и, кажется, ничуть не обиделся.

– Я – Конан из Киммерии.

– Я слышал о тебе!

В глазах Бальта вспыхнул новый интерес. Теперь понятно, почему пикт пал жертвой коварного и ловкого врага. Киммерийцы считались варварами, такими же яростными и свирепыми, как и пикты, только намного более умными и хитрыми. Очевидно, Конан долго жил среди цивилизованных людей, хотя это и не смягчило его и не ослабило его первобытные инстинкты. Опасения Бальта сменились восхищением, и он сполна оценил и кошачью легкость походки, и скрытность передвижений, которые, похоже, давались Конану безо всяких усилий. Смазанные сочленения его доспехов не лязгали, и Бальт сообразил, что Конан способен пробираться сквозь самые густые заросли столь же бесшумно, как и самый ловкий из пиктов, которые, кстати, предпочитали обходиться вовсе без одежды.

– Ты ведь не из Гундерланда? – Это было скорее утверждение, а не вопрос.

Бальт покачал головой.

– Я из Таурана.

– Я знавал многих достойных охотников из Таурана. Но боссонийцы слишком долго защищали вас, аквилонян, от дикой природы. Вам нужна закалка.

Это было правдой. Боссонская марка[9] с ее укрепленными деревнями, в которых обитали потомственные лучники, долгие годы служила Аквилонии буфером против варваров. Сейчас среди поселенцев по эту сторону Грозовой реки подрастало поколение лесных охотников, способных противостоять варварам на равных, но их было еще слишком мало. Большинство колонистов были такими, как Бальт, – больше поселенцами, нежели лесными охотниками.

Солнце еще не село, но уже скрылось за густыми зарослями. Тени становились все длиннее, наливаясь угольной чернотой и наползая из леса, пока спутники шли рядом по тропе.

– Стемнеет раньше, чем мы доберемся до форта, – небрежно обронил Конан и вдруг бросил: – Слушай!

Он замер на месте и присел, держа меч наготове, в мгновение ока превратившись в насторожившегося варвара, готового в любой миг прыгнуть на врага и нанести смертельный удар. Бальт тоже услышал его – дикий крик, оборвавшийся на самой высокой ноте. Это был крик человека, умирающего от страха и боли.

Конан стремительно сорвался с места и понесся по тропе, с каждым шагом увеличивая расстояние между собой и своим спутником. Бальт выругался сквозь зубы. Среди тауранских поселенцев он считался неплохим бегуном, но Конан оставил его позади с легкостью, которая выводила юношу из себя. Но тут Бальт позабыл о своих душевных терзаниях, когда до его слуха донесся такой душераздирающий вопль, какого он не слыхал еще никогда. В этом крике уже не осталось ничего человеческого; он походил на сатанинское завывание, исполненное дьявольского торжества над поверженным противником, которое долетело, казалось, до самых дальних звезд.

Бальт споткнулся на бегу; на коже у него выступил липкий холодный пот. Но Конан несся вперед, не раздумывая и не колеблясь; вот он исчез за поворотом тропинки, и Бальта вдруг охватила предательская паника, когда он сообразил, что остался один. В ушах его до сих пор звучал жуткий вопль, и он наддал из последних сил и устремился вслед за старшим товарищем.

Аквилонянину пришлось резко затормозить, чтобы не налететь на Конана, который склонился над телом на тропинке. Но киммериец смотрел отнюдь не на труп, лежавший в пропитанной кровью пыли. Он пристально всматривался в стену деревьев по обе стороны от них.

Бальт сдавленно выругался. На тропе лежал труп мужчины, толстяка невысокого роста в расшитых золотой нитью сапогах и (несмотря на жару) подбитой мехом горностая накидке, какую носили состоятельные купцы. На его обрюзгшем бледном лице запечатлелся невыразимый ужас; горло у него было перерезано от уха до уха острым, как бритва, лезвием. Короткий меч, оставшийся в ножнах, свидетельствовал о том, что он погиб, даже не успев схватиться за оружие.

– Пикт? – прошептал Бальт, нервно вглядываясь в темную стену леса.

Конан покачал головой и выпрямился, хмуро глядя на труп.

– Лесной дьявол. Это уже четвертый, клянусь Кромом!

– Что ты имеешь в виду?

– Ты когда-нибудь слышал о пиктском колдуне по имени Зогар Заг?

Бальт испуганно покачал головой.

– Он живет в Гвавеле, это ближайшая деревня за рекой. Три месяца назад он сидел в засаде у этой самой дороги и украл нескольких мулов из каравана, направлявшегося в форт, – каким-то образом усыпил погонщиков. Мулы принадлежали вот ему, – Конан небрежно кивнул в сторону неподвижного тела. – Это Тиберий, купец из Велитриума. Мулы были нагружены бочонками с элем, и старый Зогар остановился, чтобы утолить жажду перед тем, как переправиться на другой берег. Охотник по имени Сократ выследил его и привел Валлана и двух солдат туда, где он валялся пьяный в зарослях. К несчастью для Тиберия, Валанн посадил Зогара в клетку, а худшего наказания для пикта и придумать невозможно. Он исхитрился убить своих стражников и сбежал, а потом прислал весточку, в которой поклялся прикончить Тиберия и тех четверых, что похитили его, таким способом, который заставит аквилонян еще долгие века содрогаться при воспоминании об этом. В общем, Сократ и солдаты мертвы. Сократ погиб на реке, а солдаты – в непосредственной близости от форта. Теперь вот убили и Тиберия. И все пали не от рук пиктов. Каждая жертва – за исключением Тиберия, как видишь, – лишилась головы, и они сейчас, без сомнения, украшают алтарь какого-нибудь бога, которому поклоняется Зогар Заг.

– Откуда ты знаешь, что их убили не пикты? – пожелал узнать Бальт.

Конан кивнул на труп купца.

– Ты думаешь, его прикончили ножом или мечом? Посмотри внимательнее, и увидишь, что только длинный коготь способен оставить такую рану. Плоть разодрана, а не разрезана.

– Может, это пантера… – без особой уверенности предположил Бальт.

Конан нетерпеливо покачал головой.

– Житель Таурана ни с чем не спутает следы клыков пантеры. Нет. Это сделал лесной дьявол по наущению Зогара Зага, который поклялся отомстить. Тиберий сглупил, отправившись в Велитриум в одиночку, тем более вечером. Но все жертвы выглядели так, словно перед самой смертью их охватило умопомешательство. Вот, смотри сам; здесь все ясно. Тиберий ехал по тропе на муле; может, к его седлу были приторочены шкурки выдры, которые он намеревался продать в Велитриуме, а зверюга прыгнула на него вон из-за того куста. Видишь, там поломаны ветки? Тиберий успел крикнуть, а потом ему разодрали горло, и теперь он торгует своими шкурками в аду. Мул сбежал в лес. Слышишь? Ветки трещат до сих пор – это он ломится все дальше в чащу. У дьявола не было времени унести голову Тиберия; он испугался и удрал при нашем приближении.

– При твоем приближении, – поправил его Бальт. – Должно быть, создание это не слишком опасное, если испугалось одного вооруженного мужчины. Но откуда ты знаешь, что это был не пикт с каким-нибудь хитрым крюком, что вспарывает кожу, а не режет ее? Ты видел его?

– Тиберий был вооружен, – проворчал Конан. – Если уж Зогар Заг повелевает демонами, то он вполне может сказать им, кого убить, а кого оставить в покое. Нет, я ничего не видел. Я видел только, как заколыхались кусты, когда он убрался с тропы. Но если тебе нужны еще доказательства, взгляни вон туда!

Убийца ступил в лужу крови, натекшей под трупом. Под кустами, на твердой глине, виднелся окровавленный отпечаток ноги.

– Разве человек мог оставить его? – требовательно спросил Конан.

Бальт вдруг почувствовал, как по коже его пробежали мурашки. Ни человек, ни зверь не могли оставить столь странный, чудовищный отпечаток трехпалой лапы, напоминавший одновременно след птицы и рептилии, но в действительности не похожий ни на тот, ни на другой. Он растопырил пальцы над отпечатком, стараясь не касаться его, и выругался. Ладонь его оказалась слишком мала, чтобы накрыть след.

– Что это такое? – прошептал он. – Никогда не видел ничего подобного.

– И никто не видел, – угрюмо отозвался Конан. – Это болотный демон. Там, в болотах за Черной рекой, они роятся, как мухи. В душные ночи южный ветер с той стороны иногда доносит их завывания. Жуть берет.

– И что мы будем делать дальше? – спросил аквилонянин, с опаской вглядываясь в темно-синие тени. Выражение безмерного ужаса на застывшем лице трупа угнетало его. Он не мог не думать о том, что за жуткая морда высунулась из кустов, при виде которой кровь застыла у бедняги в жилах.

– Демона преследовать бессмысленно, – проворчал Конан, вытаскивая из-за пояса короткий топорик лесоруба. – Я пытался выследить его после того, как он убил Сократа. Уже через дюжину шагов я потерял его след. Он запросто мог отрастить крылья и улететь или провалиться под землю в ад. Не знаю. И за мулом я тоже не пойду. В конце концов он или выйдет к форту, или прибьется к хижине какого-нибудь поселенца.

Разговаривая, Конан пустил в дело топор. Несколькими ударами он срубил пару молодых деревьев высотой в восемь или девять футов, а потом очистил их от веток. Отрезав с соседнего куста кусок лианы, он привязал один конец к шесту в паре футов от вершины, а потом крест-накрест обмотал остатками второй шест. Через несколько минут у него получились грубые, но надежные носилки.

– Демон не получит голову Тиберия, если только я смогу этому помешать, – проворчал он. – Мы отнесем тело в форт. Отсюда до него около трех миль. Жирный ублюдок мне никогда не нравился, но нельзя позволить пиктским дьяволам обращаться с головами белых людей так, как им заблагорассудится.