Последний оракул Роллинс Джеймс

– И этого я тоже не знаю. Но кто-то очень хотел его остановить. И кто-то по-прежнему хочет заполучить эту вещь обратно.

– Что мы будем делать теперь?

– Найдем способ выбраться отсюда, прежде чем кто-либо узнает, что череп – у нас.

Грей еще раз внимательно осмотрел поддон, желая убедиться в том, что они ничего не проглядели. Например, записку, которая бы все объяснила. Нагнувшись, он осветил каменный купол изнутри.

Ничего.

Когда Грей уже хотел вынуть руку с фонарем, свет упал на внутреннюю поверхность омфала, и что-то привлекло его внимание. Это было похоже на изгибающуюся бороздку, вырезанную на стенке камня. Она начиналась от нижнего края и тянулась к отверстию в его верхней части. Грей провел по ней пальцем и понял, что это длинная цепочка выбитых на камне букв. Нагнувшись еще ниже, он сфокусировал луч фонаря и направил его на надпись.

– Древний санскрит, – пояснила Элизабет, заметив, как внимательно мужчина рассматривает надпись.

Грей выпрямился.

– А что санскрит делает внутри…

– Послушайте, – перебил его Ковальски, – что, эта чертовщина сейчас так важна? – Он ткнул большим пальцем в сторону двери. – Не забыли о звонке относительно бомбы? Может, нам все-таки лучше уносить отсюда ноги?

Грей поднялся на ноги. Здоровяк был прав: они и так потеряли уйму времени. Здание уже наверняка наводнили…

Из коридора донесся сдавленный крик.

Ковальски театрально закатил глаза, словно говоря: «Я же предупреждал!»

– Что будем делать? – спросила Элизабет.

19 часов 37 минут

Пейнтер постучал в полуотворенную дверь патологоанатомической лаборатории.

– Входите! – крикнул изнутри Малкольм. – Джонс, у тебя есть данные из…

Пейнтер толчком распахнул дверь как раз в тот момент, когда Малкольм развернулся на своем крутящемся кресле. На нем по-прежнему был голубой лабораторный халат, очки были сдвинуты на макушку, и он тер переносицу, когда увидел, кто стоит перед ним.

– Директор?

Он сделал попытку встать, но Пейнтер жестом разрешил ему не делать этого.

– Брент передал мне, что ты звонил, а я как раз возвращаюсь к себе после просмотров видеозаписей камер наружного наблюдения с близлежащих зданий. Вот и решил зайти по дороге.

– Стрелок попал на пленку?

– Пока не нашли. Мы все еще просматриваем записи. Но их – горы, и вдобавок некоторые домовладельцы выкаблучиваются, не желая предоставлять записи со своих камер.

После событий 11 сентября 2001 года система наружного видеонаблюдения в американской столице была расширена неизмеримо. На целых десять миль во всех направлениях от Белого дома видеокамеры круглосуточно прощупывали объективами каждый квадратный фут улиц, парков и общественных мест. А также шестьдесят процентов внутреннего пространства помещений. Несколько камер зафиксировали путь доктора Арчибальда Полка через Эспланаду. Они подтвердили, что Грей с помощью дозиметра вычислил его маршрут совершенно правильно. Но оставались белые пятна. Хотя камеры записали то, как Полк повалился на руки Грею, ни одна из них не уловила вспышки от выстрела и тем более самого снайпера.

Это не могло не беспокоить.

Пейнтер уже начинал подозревать, что стрелок знал о расположении камер и сознательно выбрал такую позицию, где мог оставаться невидимым для них. Или, того хуже, кто-то сознательно уничтожил те записи, на которых он был заснят.

Если хотя бы одно из этих предположений окажется верным, это будет означать, что убийца доктора Полка имеет в Вашингтоне влиятельных и осведомленных покровителей. Но кого и где? Если убийство связано с предыдущей работой Полка в составе «Ясонов», это открывало ящик Пандоры, в котором могли таиться самые чудовищные возможности. «Ясоны» запустили руки в проекты всех степеней секретности.

Пейнтер знал: сегодня он не уснет.

Их всех ожидает бессонная ночь.

– Есть какие-нибудь новости от Грея? – поинтересовался Малкольм, убирая кипу бумаг со стула и пододвигая его Пейнтеру.

– Он обшаривает Музей естественной истории. Радиоактивный след привел именно туда.

– Будем надеяться, что ему удастся что-нибудь раскопать, но именно в связи с этим я вам и позвонил. Я нашел кое-какие хлебные крошки, по которым можно искать дорогу.

Заинтригованный, Пейнтер опустился на стул. Малкольм развернул плоский экран компьютера так, чтобы директору было лучше видно.

– Так что ты там нарыл? – спросил тот.

– Нечто весьма любопытное. Не знаю, правда, что с этим делать, но, возможно, оно поможет нам в расследовании. Зная, что Полк умирал от лучевой болезни, я попытался определить, где именно он мог подхватить дозу. Исследование желудочно-кишечного тракта и печени доктора показало, что он не глотал ничего радиоактивного.

– То есть ему никто не подсыпал в ужин полония двести десять или какой-нибудь гадости в этом роде?

Малкольм кивнул.

– Исходя из объема радиационных ожогов на коже, я могу с уверенностью утверждать, что покойный стал жертвой внешнего источника облучения, причем микроанализ его волос показывает, что дозу он получил очень большую. Полк подвергся радиационному заражению менее недели назад.

– Но где…

Малкольм поднял руку, призывая директора к терпению, а второй принялся печатать на клавиатуре компьютера.

– В глубоких альвеолярных карманах его легких осталась радиоактивная пыль. Ну, примерно как в легких шахтеров осаждается пыль угольная. Я прогнал образец этой пыли через масс-спектрограф и смог составить схему ее изотопного содержания.

Он указал на экран. В левой его части побежали строчки с какими-то данными.

– Такая характеристика радиации столь же уникальна, как отпечатки пальцев. Чтобы получить ее, мне пришлось всего-то взломать базу данных штаб-квартиры МАГАТЭ в Вене.

Пейнтер заметил, что в верхней части окна поиска действительно значилось название этой организации: Международное агентство по атомной энергии.

– Агентство отслеживает все горячие зоны в мире: рудники, реакторы, промышленные предприятия. Вопреки распространенному мнению не вся радиация одинакова. Мы говорим о материалах, подвергающихся постоянному распаду, изотопное содержание которых может варьироваться в зависимости от того, где их добывали и как обрабатывали. Конечный вывод таков: рисунок радиации уникален для каждого места, где применяются радиоактивные материалы.

– Что же рассказала тебе радиоактивная пыль из легких профессора?

– Я провел поиск в базе данных МАГАТЭ и нашел совпадение.

– Ты узнал, где подвергся радиационному облучению Полк?

Малкольм кивнул на монитор, на котором перестали бежать строчки с информацией и возникла карта мира. Затем она увеличилась, и на ней неподалеку от Киева высветилась точка. А потом появилась рамочка и в ней – название населенного пункта. Название, ставшее синонимом радиационной катастрофы.

Чернобыль.

Что занесло Арчибальда Полка в Чернобыль? Каким образом он получил смертельную дозу облучения, оказавшись рядом с мертвым реактором? На этой неделе реактор планировалось накрыть новым саркофагом – толстым стальным куполом.

Прежде чем Пейнтер успел засыпать Малкольма вопросами, на его ремне завибрировал сотовый телефон. Звонил помощник. Нахмурившись, он поднес трубку к уху.

– В чем дело, Брент?

– Директор, из Министерства национальной безопасности поступил сигнал тревоги. Только что получено сообщение о том, что в Музее естественной истории заложена бомба.

Пальцы Пейнтера, сжимавшие трубку, побелели от напряжения. «Музей естественной истории… – пронеслось в его мозгу. – Именно туда направлялся Грей!»

Скверно.

– Соедини меня с Греем.

Он ждал, прижимая к уху телефон. Малкольм не спускал с него взгляда.

Поступило ли предупреждение от Грея или от кого-то еще?

В любом случае что-то тут было не так.

Это предположение подтвердилось минутой позже. В телефоне снова раздался голос Брента:

– Сэр, он не отвечает.

19 часов 56 минут

Они шли по направлению к погрузочной зоне, а Элизабет Полк мысленно пыталась оценить Грея Пирса. Поглядывая на него исподтишка, она отметила успевшие побледнеть кровоподтеки на одной стороне его лица. В жестокой драке он побывал, наверное, около месяца назад. Благодаря загару, который наверняка скрывал отметины, оставшиеся от других столкновений, его кожа напоминала кованую медь и резко контрастировала с синевой его глаз. Эти глаза словно облили ее жидким льдом, когда он увидел у погрузочных ворот полдюжины мужчин, проверяющих сотрудников музея, и заставил их с Ковальски повернуть обратно.

– Что-то здесь не так, – проговорил он.

Прежде чем они ретировались, Элизабет успела рассмотреть погрузочный док. Огромное помещение было освещено мигающим светом флуоресцентных ламп, заставлено высокими полками с чистящими средствами, а также товарами для магазинчиков и ларьков, торговавших под маркой музея. Единственный электропогрузчик одиноко примостился рядом с подъемными механизмами, которые использовались при доставке особо тяжелых музейных экспонатов. Подъемные стальные ворота справа были открыты, и на фоне тусклого дневного света вдоль них живым кордоном выстроились мужчины в черной форме спецназа. Под непрекращающееся завывание сирены, оповещавшей о срочной эвакуации, они обыскивали каждого рабочего и служащего музея, который хотел покинуть здание этим путем.

В нескольких шагах от ворот стоял, наблюдая за всем этим, узкоплечий мужчина в синем костюме. Видимо, именно он возглавлял здешнюю торговую сеть.

Грей потащил ее обратно по коридору. Элизабет поправила на плече сумку. На ней красовался логотип музея, а внутри покоился странный череп, который ее отец зачем-то спрятал в музейном хранилище. При мысли об отце Элизабет почувствовала тупую боль в груди, и ей захотелось плакать. Однако она подавила эмоции, сказав себе, что сейчас не самый подходящий момент оплакивать утрату.

С лестницы, находившейся дальше по коридору, в противоположном от погрузочной зоны направлении, послышался громогласный голос, приказавший обыскивать каждый уголок. По ступеням загрохотали тяжелые ботинки.

Грей остановился и повернулся к Элизабет.

– Отсюда есть еще какой-нибудь выход?

Она кивнула.

– Служебные тоннели. Мы только что прошли мимо входа в них.

Грей смерил Элизабет взглядом своих ледяных глаз, словно пытаясь оценить ее знания и компетентность.

Она повела их обратно.

– Некоторые сотрудники устраивают там перекуры.

Элизабет виновато взглянула на Грея. Она сама понимала, что надо бы бросить курить. Однако вредная привычка оказалась полезной в плане завязывания дружеских отношений с другими исследователями, в результате чего возникло нечто вроде тайного клуба курильщиков. А платой за такое удовольствие был всего-то риск заполучить эмфизему или рак легких.

– В здании музея курить, разумеется, запрещено. Опасность возникновения пожара и все такое прочее. Но там, внизу, сплошной камень и трубы отопления, так что гореть нечему.

Элизабет подвела их к двери без каких-либо надписей и отперла ее своим электронным ключом-карточкой. За дверью начиналась лестница. Крашеные цементные ступени, вдоль которых тянулись металлические перила, уходили вниз, делая резкие повороты.

Раньше чем они успели войти, их внимание привлекло низкое рычание, послышавшееся со стороны погрузочной зоны, и все трое посмотрели туда. В тридцати ярдах дальше по коридору показался приземистый, хищный силуэт животного. Немецкая овчарка. На собаке, как и на людях, был черный комбинезон, а от ошейника тянулся поводок, однако человека на другом его конце еще не было видно.

Элизабет застыла.

Собака увидела их и рванулась вперед. Поводок натянулся струной.

– Вперед! – поторопил Грей, втолкнул Элизабет в открытую дверь и последовал за ней.

Его громадный напарник ввалился туда же.

Внутри было тесно и душно. Система кондиционирования воздуха до этих подвальных помещений не доходила. Единственным источником света служила тусклая лампочка, забранная металлической сеткой.

Грей закрыл дверь, и легкий щелчок электронного замка сообщил, что она снова заперта. Завывания сирены стали глуше.

Они стали спускаться.

– Вы знаете, куда ведут эти тоннели? – спросил Грей.

Женщина с сомнением покачала головой.

– Точно не знаю. Я никогда не заходила дальше, чем было нужно, чтобы покурить. Но говорят, что внизу настоящий лабиринт. Тоннели разбегаются во все стороны и, по слухам, проходят даже под Белым домом. Однако наверняка где-то должен быть и выход в город.

За их спинами в дверь ударилось что-то тяжелое и послышался глухой лай. Раздались крики, заставив их ускорить спуск.

– А может, это собака для поиска взрывчатки? – спросила Элизабет. – Может, угроза взрыва реальна?

Ковальски фыркнул.

– Когда находишься рядом с Пирсом, угроза взрыва ласкает слух.

Лестница закончилась, и они оказались перед дверью в виде стальной решетки. Грей отодвинул засов, и дверь со скрипом открылась. Тоннель тянулся в обе стороны – черный, как сажа, душный, пахнущий сырым цементом и наполненный шепотом тонких струек воды.

– Надеюсь, кто-нибудь догадался прихватить фонарь? – поинтересовался Ковальски.

Грей еле слышно выругался. Он оставил фонарь в хранилище.

Элизабет сунула руку в карман и достала зажигалку. Это был старинный серебряный «Данхилл». Женщина открыла ее, чиркнула колесиком, и появился маленький огонек. Опытной рукой она сделала его сильнее.

– Здорово! – хохотнул Ковальски. – Жаль, что я не прихватил из дома одну из своих сигар.

– Я тоже, – буркнула в ответ Элизабет.

Ковальски хотел сказать еще какую-нибудь колкость, но стоило ему открыть рот, как лестницу позади них залил яркий свет. Звук сирены стал громче. Их преследователи преодолели верхнюю дверь.

– Скорее! – Грей пошел направо. – Идите поближе друг к другу.

Элизабет старалась держаться рядом с плечом Грея, Ковальски топал сзади. Женщина старалась держать зажигалку как можно выше, но ее танцующий огонек освещал путь всего на несколько ярдов вперед.

Грей рысил по тоннелю, высоко подняв руку – так, чтобы кончики его пальцев скользили по трубам, тянувшимся наверху. Он свернул в первый же поворот, чтобы не находиться на линии прямой видимости.

Где-то сзади басовито гавкнул пес.

Грей перешел с рыси на бег.

Полы лабораторного халата Элизабет развевались позади нее, как белые крылья. Они свернули в следующий поворот, и от пламени зажигалки вспыхнула паутина.

– Куда мы скачем? – на бегу спросил Ковальски.

– Подальше отсюда, – ответил Грей.

– Ив этом весь ваш гениальный план? Просто «подальше отсюда»?

Сзади раздался злобный лай. Послышались крики. Их след обнаружили.

– Беру свои слова обратно, – поправил сам себя Ковальски. – «Подальше отсюда» меня вполне устраивает.

Тесной группой они влетели в лабиринт тоннелей.

В другом конце города, на лавочке под вишневым деревом, отдыхал Юрий. Как хорошо было наконец присесть! Его колени болели, поясницу, казалось, вот-вот скрутит. Он уже проглотил без воды четыре таблетки «Ал ив», но пока это мало помогало. Дома у него были более сильнодействующие обезболивающие средства, но везти их в Соединенные Штаты он поостерегся. Поскорее бы вернуться в Муравейник!

Юрий вытянул ногу и начал массировать колено.

Пока он отдыхал, солнце стало клониться к закату, заставляя людей и предметы отбрасывать длинные тени на лужайки и пешеходные дорожки. В нескольких шагах от того места, где он сидел, тянулся низкий цементный барьер, в который упиралась дорожка. Возле него толпились детишки и их родители, смеясь и показывая пальцами на обитателей вольера. А там, внизу, был воссоздан маленький кусочек китайского леса: плоские каменные плиты, гроты, пруды и ручьи. На склонах этих причудливых каменных сооружений и вдоль них росли кусты, плакучие ивы, пробковые деревья и бамбук. Обитателями этого маленького рая были Мэй Сян и Тянь Тянь – две гигантские панды, которых Соединенные Штаты на время позаимствовали у Китайской Народной Республики. От восхищенного созерцания этих милых животных не могли оторваться ни взрослые, ни дети.

Включая Сашу.

Девочка стояла, положив руки на парапет, и ритмично била ногой по цементному бордюру. Однако постепенно это движение замедлялось.

Как он и надеялся.

Юрий привез девочку в Национальный зоопарк Вашингтона сразу после представления, которое она устроила для Мэпплторпа. Он давно знал о том, какой успокаивающий эффект оказывают животные на его подопечных. Особенно на Сашу. Сейчас ему не было необходимости делать анализ ее спинномозговой жидкости, чтобы выяснить уровень BDNF – нейротрофического фактора головного мозга. После таких нагрузок, как сегодняшние, он подпрыгивал до пиковых, опасных показателей. Юрий не был готов к этому. Последнее Сашино представление застало его врасплох, и он понял, что ее необходимо срочно успокоить. Оказавшись вдалеке от привычной среды, она была особенно сильно возбуждена и уязвима, а это создавало риск необратимых мозговых повреждений. Ему уже случалось видеть такое. Им понадобились десятилетия, чтобы выявить особые отношения, существующие между детьми-аутистами и животными, и успокаивающий эффект от их общения с представителями животного мира.

Поэтому, пока Мэпплторп обшаривал Музей естественной истории, Раев привез Сашу в самый знаменитый зоопарк американской столицы. Он находился недалеко, и Юрий не боялся заблудиться в чужом городе.

Саша стучала ногой все реже и реже. Она успокаивалась прямо на глазах. Правда, нос ее туфельки был исцарапан и она пришла в полную негодность, но лучше уж туфелька, чем мозг.

Юрий почувствовал, что узел, стягивавший его позвоночник, ослаб. Следующим же рейсом он увезет ее обратно в Россию. Как только они вернутся в Муравейник, он подвергнет ее тотальному медицинскому обследованию: анализы крови и мочи, компьютерно-томографическое сканирование головного мозга. Он должен быть уверен, что она не пострадала.

Но больше всего Юрия интересовало другое: как она смогла стимулировать себя самостоятельно? Это не должно было случиться. Кортикальный имплантат обеспечивал стабильный уровень стимуляции, отрегулированный индивидуально, в соответствии со способностями каждого ребенка. Сашина выходка в офисе Мэпплторпа не должна была произойти, если только ее имплантат не был активирован на расстоянии, что и вызвало подобный эффект.

Так что же это было? Неужели произошел какой-то сбой в ее имплантате? Или его активировал кто-то другой? Или, того хуже, Саша по мере взросления начинала выходить из-под контроля?

Несмотря на жару и приятные ощущения от отдыха, ему стало зябко.

Что-то пошло не так.

Толпа посетителей зоопарка, собравшихся у вольера с бамбуковыми медведями, разразилась восторженными воплями, замигали вспышки фотоаппаратов. Это оживление привлекло к вольеру новых любопытных. Юрий услышал, как дети выкрикивают имя: «Тай Шань! Тай Шань!»

Несмотря на протестующую боль в спине, Юрий выпрямился на лавке. Он знал это имя из брошюры зоопарка. Тай Шань была панда-девочка, родившаяся у Мэй Сян несколько месяцев назад. Наверное, сейчас она выбралась из своего убежища, вызвав ликование толпы.

Люди толкались, чтобы лучше рассмотреть детеныша. Родители поднимали детей и сажали их себе на плечи, фотокамеры бешено моргали вспышками. Встревоженный столь буйным поведением туристов, Юрий встал с лавки. В этой толпе он потерял Сашу из виду. Он знал, что девочка не любит, когда к ней прикасаются.

Пройдя вдоль дорожки, он втиснулся в толпу. Через несколько минут зоопарк закрывался. Пора уходить.

Юрий дошел до парапета, где до этого стояла Саша.

Ее там не было.

С гулко бьющимся сердцем он посмотрел вправо и влево. Никаких признаков ее черных как смоль волос и красных ленточек. Грубо расталкивая людей, сопровождаемый окриками и ругательствами, Юрий снова выбрался из толпы. Он случайно выбил из рук какого-то мужчины фотокамеру, и та упала на асфальт.

Мужчина схватил его за плечо и развернул к себе лицом.

– Поаккуратнее, мистер!

Юрий стряхнул с плеча его руку. Его глаза, в которых плясал неподдельный ужас, встретились с глазами мужчины.

– Моя внучка… Она пропала!

Злость на лице хозяина фотоаппарата сменилась тревогой. Известие тут же облетело всех собравшихся у вольера. Пропал ребенок! Это было именно то, чего больше всего на свете боятся любые родители, бабушки и дедушки. На него посыпались участливые вопросы. Как она выглядит? Что на ней надето? Многие пытались поддержать его добрым словом, уверяли, что девочка непременно найдется.

Оглушенный ударами собственного сердца, Юрий едва слышал, что ему говорят. Он не должен был оставлять ее одну! Не должен был садиться!

Толпа вокруг него редела, и теперь можно было видеть во всех направлениях.

Юрий медленно повернулся вокруг своей оси. Он искал девочку, но уже знал правду.

Саша исчезла.