Там, где мы служили Верещагин Олег

С коротким стуком ударившись затылком об алтарь, жрец рухнул на пол. Каменный нож, отлетев в сторону, неожиданно раскололся наискось.

Жозеф шумно выдохнул и, подойдя к жрецу, склонился над ним. Крови не было видно. Валлон резким движением вырвал из левой глазницы убитого нож – с легкой удобной рукоятью из черного пластика, чуть изогнутым лезвием с глубоким шоковым зубом на обухе и серым небликующим покрытием. Убрав нож, достал тесак, сбил с головы жреца чалму, перехватил густые волосы и, встав сбоку, двумя точными, свирепыми ударами отсек голову. Держа ее так, чтобы не запачкаться, поставил на алтарь, плюнул на него и перекрестил несколько раз.

– Пошли, – кивнул он Густаву. И первым пошел к выходу, доставая из кармашка на РЖ зажигательный патрон[37]. Выдернув чеку, швырнул его через плечо – внутри храма вспыхнуло белое магниевое пламя, послышался резкий шип. Отойдя шагов на пять от входа, Жозеф повернулся, одновременно правой рукой сорвав с плеча автомат, и ударил по деревянным статуям, от которых брызнула щепа. – Христос жив! Христос жив! – яростно выкрикивал валлон, поливая черный храм автоматным огнем. – Солнце взошло, твари!

– Что за стрельба, черт?! – Иоганн прибежал навстречу, даже не вымыв рук – с них капало красное. – Ланс, отвечать, черт вас возьми!

Переглянувшись с Джеком, на всякий случай приняв огневую стойку, Андрей полушутливо прищелкнул каблуками и отсалютовал пулеметом:

– Попытка нападения, товарищ сержант! – и подал Иоганну револьвер.

Швейцарец подкинул оружие на широкой ладони и покачал головой:

– За водой нельзя никого послать без стрельбы! Марш на место! Бегом! Марш!

– Да, товарищ сержант! – завопил Андрей, бросаясь по улице рысью. – Рядовой Брейди, за мной! Бегом! Марш!

Иоганн попытался достать его пинком, но промахнулся и, качая головой, засмеялся, буркнув:

– Щенок… – потом рыкнул на окаменевшего Джека, еще не разобравшегося, что тут всерьез, а что в шутку: – Чего встал?! Выполнять приказ ланс-капрала!

– Есть! – Джек бросился бегом по улице.

Иоганн, все еще посмеиваясь, махнул Эриху и зашагал следом.

С допросом было закончено. Убрать труп никто не удосужился – его швырнули под забор и перестали обращать на него внимание. Ласло и Анна сидели на крышах домов рядом с биваком, глядя в разные стороны: оставлять деревню без наблюдения было бы неразумно.

– Наконец-то! – Дик, сидевший на земле со скрещенными ногами, изобразил возмущение. – Кипяток принесли?

– Разливай, – засмеялся Андрей. – Иоганн, тебе полить?

– Выслуживаешься, – заметил с крыши Ласло. – Еще раз утащишь моего второго – я тебя пристрелю в спину.

– Уже пытались. – Андрей продемонстрировал продранную на спине ткань.

Венгр меланхолично присвистнул:

– Ого! Это как?!

– Джек, полей, – между тем попросил Иоганн, расставив ноги и вытягивая руки в подсыхающей крови. – Давай, а то засохнет – не отскребешь.

Он стоял, весело поглядывая на Джека. А на руках – до самого локтя – потеками сохла кровь. И труп, похожий на вымокшую в крови тряпку, лежал под стеной. Совсем недалеко сидела на рюкзаке Анна, с аппетитом лопая что-то из банки.

Джек сглотнул:

– Сейчас, товарищ сержант…

…Картон оказался слишком плотным, Джек вспорол коробку штыком и, с интересом изучив ее содержимое, извлек банку с пометками «завтрак» на четырех языках, стаканчик из крафт-бумаги, упаковку галет, сахар, пакетики с ячменным кофе и ромом. Стараясь не смотреть в сторону трупа, англичанин удобней устроился на рюкзаке у стены – так, чтобы к ней можно было привалиться.

«Я застрелил того пацана, – подумал он, протыкая резервуар саморазогрева. Странно, но мысль эта показалась… смешной! – Первый убитый мною враг – какой-то сопляк! Вот черт…» – Он пожал плечами, уже примиряясь с мыслью, что убил.

В банке оказался цыпленок с перловкой. Елена прошла по ребятам, лично разливая в стаканчики кипяток. Работая ложкой, Джек с интересом рассматривал пакетик рома. Краем глаза он заметил, как Дик ловко сдернул перфорированный уголок и привычно слил ром в кофе. Поболтал черенком своей ложки…

– Хлам бросаем здесь, – неожиданно сказал Иоганн. – И побольше.

Никто не удивился. Джек хотел спросить почему… и все услышали очереди из-за домов. Очередь за очередью.

Солдаты повскакали на ноги. Иоганн схватился за «уоки-токи»:

– Жозеф!.. Фу-у… Я! Какого черта?!.. И то хорошо… Да? Ну мы ждем! – Все еще с раздражением убрав аппарат, швейцарец пояснил: – Какие-то неприятные новости…

– Уверена, что это Ала Шамзи, – сказала Елена, залпом выпив кофе.

– Хотелось бы не верить, – буркнул Дик, аккуратно комкая в руке тонкую жесть консервной банки.

– А кто такой этот… Ану Шизи? – спросил Джек, аккуратно выливая свой ром в стаканчик.

Смех – правда, довольно нервный и от этого не обидный – послышался со всех сторон. Дик пояснил:

– А ты не слышал? Местный бог. Погань редкостная, как и все местное.

– Он и в наших краях отметился, – сообщил с крыши Ласло. – Что они там нарыли, интересно?

– Боюсь, узнаем – не обрадуемся, – ответил Иоганн. – Эй, у кого там период интенсивного роста, доешьте кто-нибудь мои галеты, я не хочу, аппетита нет.

Кофе с ромом оказался по вкусу похож на кофе без рома. Только какое-то легкое и даже приятное жжение появилось в рту и скатилось в желудок по горлу.

– Жозеф с Густавом, – сказал Эрих. – Да, невеселые какие-то.

– Им не дали, – лениво буркнул Андрей.

Анна кинула в него консервной банкой, попав по спине:

– Следи за словами, титульник[38].

Поляк, подойдя ближе, буквально рухнул рядом с Джеком. Лицо у него было какое-то зеленоватое, он часто сглатывал.

– Есть будешь? – спросил англичанин. Густав внезапно затряс головой и отвернулся.

– Рядовой Вилье! – кивнул Иоганн Жозефу.

– Товарищ сержант… – Тот достал из поясного рюкзака какой-то продолговатый, вроде бы тяжелый сверток. Развернул его.

Съеденная каша подскочила к горлу мерзким комом. В пыли перед Иоганном стояла человеческая голова. Самым жутким было то, что легко узнаваемы остались черты мальчишеского лица, искаженные боевой гримасой, – нечто кощунственное чудилось в том, что они такими остались после смерти и останутся навсегда… Радко Босанич не успел понять, что его убили.

– Ра… дко… – услышал Джек выдох Андрея. И отвернулся, унимая тошноту, ставшую непереносимой. – Иоганн, это же Радко! Сволочи! Убью! – И рев Иоганна:

– Стой! Стоять, ланс! Смирно!

– Да, товарищ сержант. Слушаюсь, товарищ сержант, – одышливо ответил Андрей. – Это же Радко…

– Радко похоронен, – жестко ответил Иоганн. – Это кость, тухлое мясо и волосы. Жозеф, запаяй в пластик. Унесем.

– Я понесу, – вызвался Андрей.

Сглатывая вязкую, металлическую слюну, Джек повернулся. Это уже было убрано, и Жозеф раскаленным ножом паял пластик.

– Где жрец и что с храмом? – спросил Иоганн.

Жозеф сквозь зубы ответил:

– Жрецу я отрубил голову. Храм поджег.

Иоганн сплюнул в холодную дорожную пыль:

– Хорошо.

Дальше шли довольно медленно и не делясь на группы, а цепочкой, почти по самому гребню холма. Позади над Файраном поднимался столб почти прозрачного дыма: горело сухое дерево. Сослуживцы вели себя странно. Дик вдруг начал жевать живицу. Андрей несколько раз спотыкался, оставляя вывороченные целые комья дерна. Иоганн доел-таки упаковку галет и бросил скомканную фольгу на траву.

– Ничего не понимаю, – обратился Джек к Ласло.

Венгр, что-то негромко насвистывавший, улыбнулся и охотно заговорил.

– Главарь банды сказал Иоганну, что неподалеку – не меньше сотни махди. С хорошим охранением. Сейчас из Файрана кто-нибудь уже наверняка чешет в эту банду с известием, что мы были в деревне, что там натворили и что нас мало. Бандосы пойдут по нашим следам. И под утро нападут.

– Нападут?! – поразился Джек. – Но мы же…

– Мы – это приманка, – сверкнул зубами Ласло. – Лейтенант с остальными в свою очередь возьмет в кольцо тех, кто захочет напасть на нас. Мы потому так и прем – в приманку играем. Уже делали так… Смотри, видишь?

Ласло указал на гребень холма справа и впереди примерно в полутора километрах. Там на фоне неба вырисовывалась фигура антилопы, похожая на вырезанную из темной бумаги. Животное смотрело куда-то за гребень, а потом вдруг покатилось со всех ног на эту сторону холма.

– Спугнули, – удовлетворенно сказал Ласло.

– Волки?

– Да нет тут волков… – Ласло поправил «печенег». – А от гишаков[39] антилопа лупит сразу, не разглядывая. Люди. За нами наблюдают… Видишь?!

И Джек увидел. Ясный, хотя и блеклый короткий блик – отражение от линз…

– Заметили! – Иоганн засмеялся. – Заметили!

– Значит, дадим, – резюмировал Эрих. – Андрей, ты, может, споешь чего? Идти веселей будет. А мы подпоем… Что-нибудь под шаг, а?

Андрей не стал ломаться. Сделав еще несколько шагов с низко опущенной головой, он резко вскинул ее и запел марш…

Уже на втором куплете Джек подхватил пульсирующий рефрен. Раньше он никогда не пел на людях: не было ни голоса, ни слуха. Но вот поди ж ты…

…Вскинутая к виску рука Иоганна. Потом резкий мах вниз – в стороны, и через миг на склоне не было никого стоящего на ногах. Отделение залегло, рассыпалось за кусты.

Эрих перебежал за большое сухое дерево. Джек увидел предназначенный ему сигнал и броском достиг другого дерева, чуть в стороне – это робко пыталось зазеленеть.

Он увидел речушку. Вода текла чуть ниже через рощицу, метрах в ста, не больше, на берегах к воде склонялась зелень.

Джек повернулся к Эриху. Тот вопросительно поднял подбородок. Англичанин улыбнулся и покачал головой. Эрих встал на колено и махнул рукой.

Отделение поднялось. Иоганн посмеивался. Потом сказал:

– Поищите брод…

…Значок – вертикальную палочку с четырьмя поперечинками – нашел Густав и был страшно горд этим. Воды тут и в самом деле оказалось не больше чем по колено, и Елена весело объявила, что от брода до удобного для привала места – не больше десяти минут ходьбы, что было очень кстати… если не вспоминать, чем должен был завершиться этот привал.

Чем он неизбежно должен был завершиться.

Впрочем, об этом Джек не очень-то думал, потому что, если честно, устал и хотел отдохнуть.

Джек уже минут пять как проснулся. Он очень удобно лежал, опираясь затылком на рюкзак, не открывая глаз, и слушал, как возле небольшого костерка тихо разговаривают Дик и Елена – говорят о серьезных вещах.

– Я поражаюсь, – слышался негромкий голос русской, – до какой степени бесполезными знаниями были набиты черепушки у наших отцов и насколько бессмысленно было то, чем они жили… Священное Умение Пользоваться Компьютером, Великое Искусство Рэповать, Вечные Истины Гуманизма, Нетленные Общечеловеческие Ценности… – Девушка вроде бы засмеялась. – О Солнце, насколько они беспомощны оказались со всеми этими знаниями-умениями… Скажи, а ты себе все так представлял?

– Никак я себе ничего не представлял. – Хрустнула сухая ветка: Дик, должно быть, устраивался удобней. – Я селянин, не забывай. И у нас почти не было войны. Но киви сдохли все, кроме пары десятков в зоопарках… Знаешь, у нас наискось от школы висел старый плакат: «ВОЙНА УМЕРЛА НАВСЕГДА!» Я спрашивал директора, почему этот бред не снимут. Он ответил, что не хочет забыть о своей глупости. Оказывается, он сам вешал этот плакат – еще до войны, когда сам был младше нас…

– А в результате мы бегаем по холмам вокруг моря, на месте которого тридцать лет назад была пустыня… С ножами в руках.

– Точно… Знаешь, Хелен, я простой фермерский парняга…

– М-да?

– Ага. А ты все-таки казачка, русская, вы все умные, все философы…

– М-да?

– Ага… Как ты думаешь, кто все-таки виноват в Той Войне? Ваши или наши? В смысле – англосаксы?

– Ну-у… ваши, кто же еще?

– М-да? – в голосе новозеландца прозвучала ирония. – А кто пульнул ядренбатонами по Штатам и по половине Европы с криком «Кушайтенеобляпайтесьпидарасы-ы!!!»?

– Ну знаешь… – Елена фыркнула.

– Знаю, русская. Знаю, что мы это заслужили. Тем, что нагло полезли грабить не нами завоеванное… И вы заслужили… заслужили, заслужили. ВСЕ заслужили. ВСЕ огребли. Вот ты подумай: какая такая Злая Сила пела всем в уши до войны о беззаботности, даровом счастье, спокойной жизни, бесконфликтности? Кто выколачивал, – он произнес это с особым чувством, – из нас умение драться? Какие такие Черные Маги старались ограничить мир наших отцов музончиком, перепихончиком и тащильчиком?

– Вот ты о чем думаешь… – тихо сказала Елена. – Ну что ж, так и есть.

– Еще бы! – зло ответил Дик. – Мне всегда история нравилась. Я в одиннадцать лет пайковые ботинки выменял на двенадцатитомник «Мировой истории» и полгода рассекал босиком по снегу… он у нас тоже есть, да-да… И я люблю думать. И знаешь, что мне кажется? Да нет, черт, в чем я уверен? Все войны мира начинали политики и торгаши. Вспомни, как они заставили белых убивать друг друга в Первой, потом – во Второй мировой? В сотнях мелких конфликтов за нефть, за лес, за газ, за уран, за алмазы, за воду, наконец. И каждый раз они громко трубили о «чести нации», «интересах страны», «защите демократии»… В конце концов все «победы» оборачивались примитивной свиной толкотней у отвоеванной кормушки. А для «героев», для «наших бравых мальчиков», устраивали троечку парадов, вешали на грудь по медальке из поддельного золота со стразиками… отпихивали в сторону – и благополучно про них забывали. И никого уже не интересовало, как они спиваются, мучаются во сне от кошмаров и наяву от кошмарных болей… Даже если цели войны и впрямь были святыми – после победы на самом деле победившей оказывалась торгашеская смердь, не талантливые генералы, не отважные солдаты и офицеры… Их просто отпихивали! Весь тот мир прогнил, Хелен, он сгнил еще задолго до начавшейся войны – весь, с его верами, ценностями, установками!.. Так вот, русская. Я согласен быть убитым. Я согласен быть забытым. Но лишь бы не шумный парад – и новая азартная драка у корыта с похлебкой из замешанной на нашей крови победы! Я не хочу возвращения того мира. И меня очень радует, что дети наших вождей – там же, где и я. Я ушел защищать мой мир от махди. От глобальных махди. От отрезанных голов, от съеденных людей, от пустоты. И я вернусь в мой мир, если же выяснится, что в тылу что-то опять начало шататься, я его принесу с собой отсюда, с фронта. И пусть только кто-то попробует выставить локоть. Убью на месте.

– тихо прочла Елена. – Нурдаль Григ так писал… был такой поэт, я случайно его стихи прочла, мы развалины в райцентре разбирали и…

– …Но вы – молодые, живые! – вдруг подхватил Дик. – Стойте на страже мира – того, о котором мечтали мы, – по соседству со смертью!

Мира – это не мирной, невоенной жизни, Хелен, нет, и будь прокляты те, кто так думает! Мира – это Мира, нашего дома, нашей новой жизни… Мы защитим мир, Родину, но не для тех. Нет, не для них, даже если они опять попробуют высунуться. Жаль, что в войне сгорели те твари, которые ее вызвали. И ваши, и наши. Вот бы их всех – на скамью подсудимых… сразу за все. А мы бы их судили. Мы – это ты, я, это наши пацаны из пополнения, это те, кто сейчас в тылу делает консервы для нас, вон те стаканчики штампует… Мы – это наши народы, наша раса! А тем мы никогда больше не дадим набрать силу. Никогда, хватит. Мы разгребем кучи оставленной грязи. Мы выживем и победим. У нас будут дети – и они будут лучше нас, как мы лучше тех. Навсегда, не на часы, вернется Солнышко. Нам будет на кого опереться и кому оставить возрожденный мир. А пока – на нас форма. И черт с ним, пусть мы «когорта проклятых». Но лично я – я четко знаю, чего хочу и за что сражаюсь.

Около костра стало тихо. Джек думал, не открывая глаз…

Когорта проклятых… Он мысленно улыбнулся. Пускай. Неважно, как ты будешь называться. Важно, что рядом есть настоящие друзья, есть настоящая цель впереди – да, теперь Джек осознал и видел ее сияние! И ощутил пьянящее чувство свободы на пути к этой цели.

Пусть – «когорта проклятых». Посмотрим.