Полина Сергеевна Нестерова Наталья

– Как бы, типа, – усмехнулся отец.

– Мы придем к вам завтра с Юсей? – предложил Сенька. – Вы ее увидите! Вы все поймете.

– Хорошо! – быстро согласилась Полина Сергеевна, пока у мужа не кончился запас обещанного терпения. – А сейчас ты пойдешь в ванную, помоешься и сменишь одежду. После ужина займешься подготовкой к выпускным экзаменам. Арсений, школьные экзамены никто не отменял! Думаю, Юся поймет и переживет твое отсутствие.

– Зачем ей муж с незаконченным средним образованием? – съязвил отец.

– Олег! – повысила голос Полина Сергеевна.

– Молчу! Иди мыться, жених!

В понедельник Полина Сергеевна пришла на работу как всегда подтянутой, аккуратно накрашенной. Но Вера Михайловна сразу увидела, что у подруги что-то случилось, что она сохраняет лицо при глубочайших внутренних переживаниях.

В их отделе было три ставки. Коллеги называли референтуру «два плюс один», потому что две ставки последние шестнадцать лет занимали Полина и Вера, они же Полина Сергеевна и Вера Михайловна, а на третью должность присылали, устраивали чьих-нибудь дочек, жен, сестер и прочих персон женского пола с дипломом о высшем образовании и без планов посвятить себя реферированию достижений современной биологии. Временщицы просиживали тут полгода, несколько месяцев, самое большее – два года. Полина Сергеевна и Вера Михайловна между собой называли стол и кресло третьей сотрудницы «свято место». Их, конечно, не могло не уязвлять, что дамочка на «свято месте» получает ту же зарплату, ничего не делая или делая менее десяти процентов от их выработки. Однако академическая среда не терпит меркантильного крохоборства, а в эту среду Вера Михайловна и Полина Сергеевна с их благородной интеллигентностью были впаяны прочно.

Нынче «свято место» занимала Ксюша – племянница, как она называла себя, «дяди депутата». Ксюшу после окончания российского университета не удалось сразу втолкнуть в заграничный колледж, она ждала, когда дядя выполнит свой родственный долг. «В Кембридж или в Оксфорд – мне по барабану», – говорила Ксюша. В отличие от заносчивых и откровенно неприятных персонажей, которых Вера и Полина перевидали в изобилии, Ксюша, со всеми скидками, была милой девушкой. Безалаберной, азартной (большую часть рабочего времени резалась в компьютерные игры), безапелляционной, скорой на выводы, фонтанирующей абсурдными идеями, наивной, но считающей себя страшно умной и опытной. Однако в ней не было гнильцы подлости, интриганства, тяги к стравливаниям и провокациям – этого добра Вера и Полина насмотрелись вдоволь.

В здании шел ремонт, Вере Михайловне и Полине Сергеевне некуда было удалиться, чтобы поговорить наедине.

– Ксения Эдуардовна! – подошла к столу молодой сотрудницы Вера Михайловна и положила стопку журналов (к святоместным всегда обращались по имени-отчеству, обозначали дистанцию). – Здесь несколько статей по радиохромному составу раковин моллюсков. Будьте добры, основываясь на уже полученных результатах наших ученых, подготовить для них данные зарубежных коллег.

– Я? Моллюсков? – оторопела Ксюша.

– Вы. Моллюсков, – подтвердила Вера Михайловна.

Полина Сергеевна спрятала улыбку. То, что предлагала подруга, было абсурдно – и по формулировке, и по невозможности исполнения.

Верочка – уникальная женщина, сверхъестественно прекрасный человек, второй такой не существует – чуткая, тонкая, нежная подруга. И то, что ее личная жизнь в корне отличалась от жизни Полины Сергеевны, не мешало им, напротив, добавляло в отношения оттенки другой палитры. Хотя жизненный старт у Веры и Поли был одинаков – обе (в разных вузах) провалились в аспирантуру. Научный руководитель Веры стал ее избранником, первым мужчиной, первой и единственной любовью. Фанатик и раскольник от науки, накануне защиты своей диссертации (и Вериного поступления в аспирантуру) он вдруг все бросил, занялся математической физикой и два года корпел над премудростями, в которых разбирались считанные люди на Земле. В это время его семья: жена и дочери-близнецы – влачили полунищенское существование. Вера, объективно говоря, любовница, которую научный руководитель (старый профессор) научного руководителя (любовника) пристроил в референтуру, отстегивала от своей крохотной зарплаты близняшкам на колготки. Потом избранник все-таки защитился. Это был фурор! Новое направление в биологии, стык наук! Материально стало легче. Фактически, с точки зрения теоретической биологии, – ситуативный тупик. Чтобы понять ход мысли, необходимость исследований, экспериментов Вериного избранника, нужно было пройти его путь, освоить досконально две науки, не стоявшие на месте. Такие люди, по пальцам пересчитать, на планете были, но у них не имелось денег и рекламой они не владели. Дальнейшая жизнь Игоря Петровича, Вериного избранника, гения без преувеличений, напоминала ковыряние гвоздем в стене, в то время как он мечтал пробить туннель в толще гранита. Случались удачи – выигрывал грант, создавал лабораторию, подбрасывал деньги экзальтированный олигарх, приглашали читать хорошо оплачиваемые лекции в европах и америках. Но все это были муравьиные шаги. Как в детской игре. Сколько до цели: три гигантских или десять муравьиных? Ему доставались только муравьиные. Близняшки росли. Вера и жена ученого старели. Поразительно, но жена о существовании Веры не подозревала. Жена часто пребывала в депрессии. Вере было проще, меньше нагрузка. Вера держалась: подбадривала, вселяла, призывала, восхищалась, говорила о мировой роли. Правильно говорила, но у Игоря Петровича случилось два инфаркта, высокое артериальное давление плохо поддавалось лекарствам.

Свободное время, которого от прихода до ухода Игоря Петровича имелось в избытке, Вера тратила на чтение. Она была энциклопедически образованна. Если Вера не знала ответа на вопрос Поли или других коллег, то на следующий день, подковавшись, она могла рассказать историю предмета в деталях. Собственными идеями, мыслями Вера не могла похвастаться. Да и куда им было втиснуться, когда мозговое пространство плотно утрамбовано гениальными достижениями прошлого.

– Полинька, что у тебя случилось? – спросила Вера Михайловна. – Олег? У него давление? Подозрение на инфаркт?

Недуги Игоря Петровича ей казались самыми опасными.

– Олег здоров. Это Сенька… Он женится.

– Что, прости, делает?

– Женится. На Юсе, которая на двенадцать лет старше. Она катала его в колясочке…

Полина Сергеевна поведала о случившемся, невзирая на присутствие Ксюши, которая журналов не листала и никаких «радиохромных» моллюсков не выискивала, а откровенно слушала разговор двух женщин. Полине Сергеевне нужно было выговориться, поделиться с Верочкой, разделить боль с преданной подругой.

И ее боль, скрытая в сухом пересказе фактов, отражалась на лице Верочки в гамме чувств – от ошарашенного удивления до сострадательного ужаса.

– У нас есть сигареты? – спросила Вера Михайловна, когда Полина Сергеевна замолчала.

– Ты же не куришь. Вот и Олег начал искать трубку и табак, которые сто лет назад выкинули.

– Тогда коньяка или водки.

– Поразительно сходные реакции, – слабо улыбнулась Полина Сергеевна.

– Сбегать? – вскочила из-за стола Ксюша.

Вера Михайловна и Полина Сергеевна посмотрели на нее с недоумением, точно забыли о «свято месте».

– Ксения Эдуардовна, сбегайте! Желательно на два часа, – велела Вера Михайловна.

– Водка или коньяк? – уточнила девушка.

– Кому?

– Вам.

– Нам? – поразилась Вера Михайловна. – Мы не пьем. А вы…

– Я – могила, меня нет, – подняла руки вверх Ксюша и тут же плюхнулась на стул, сделала вид, что изучает журналы.

Вера Михайловна принялась переставлять предметы на своем столе, где бумаги и канцелярские принадлежности находились в безукоризненном порядке.

– Полинька! – наконец собралась с духом она и перестала терзать карандаши в стакане. – Ничего трагического не произошло! Все живы и здоровы.

– Конечно, слава богу!

– Так случилось, и мы вынуждены принять в открывшихся обстоятельствах новый порядок поступивших данных. Кажется, я выражаюсь как заправский бюрократ.

– Точно! – подтвердила Ксюша.

– Еще одна реплика, – пригрозила девушке Вера Михайловна, – и вы пойдете в библиотеку собирать данные о моллюсках за последние сто лет.

– Молчу!

Вера Михайловна заговорила о том, что связь юноши и зрелой женщины описана в некоторых художественных произведениях, что юноша на всю жизнь сохраняет добрые воспоминания о той, которая ввела его в мир чувственных отношений. Да и браки, в которых жена намного старше мужа, не столь уж редки. Муж Агаты Кристи был младше ее на пятнадцать лет, муж Эдит Пиаф – почти на тридцать. У Ирины Архиповой и Владислава Пьявко разница в возрасте составляла шестнадцать лет…

– Нет, я фигею! – подпрыгнула на стуле Ксюша. – Вы же умные женщины! Вера Михайловна, у вас крыша в облаках, а жизненный опыт, извините, ниже плинтуса. А между ними – одни теории.

Полина Сергеевна и Вера Михайловна с удивлением смотрели на девушку, которая возбужденно размахивала руками и шумно возмущалась:

– Эдит Пиаф, Архипова – певицы, верно? Вы еще Аллу Пугачеву вспомните! Может, им для голоса молодая кровь нужна. Полина Сергеевна, что, эта ваша Дуся – народное сопрано?

– Нет, – улыбнулась Полина Сергеевна. – Юся не поет на сцене.

– Она его в колясочке катала! – продолжала бушевать Ксюша. – Я балдею! Катала-катала и прикатила к загсу. Пустышку вынула и повела мальца расписываться. А вы сидите тут и Агату Кристи вспоминаете! Вот уж, действительно, интеллигентность хуже уродства. Чего вы такие беспомощные? Мои родители, не говоря о дядюшке, в два щелчка разрулили бы ситуацию.

– Каким образом? – полюбопытствовала Вера Михайловна.

– Элементарно! Дали бы денег.

– Кому? – хором спросили Полина Сергеевна и Вера Михайловна.

– Папе Римскому! Да этой проходимке Юсе-Дусе! Суньте ей в лапу, много суньте – отпадет пиявка, уверяю! Вам денег, что ли, жалко?

– Мне не жалко никаких денег, – покачала головой Полина Сергеевна, – я отдала бы все до копейки и в любые долги влезла. Только, Ксюшенька, простите, Ксения Эдуардовна, дело ведь не только в Юсе, проблема и с моим сыном. Арсений упрям, он хочет доказать всем, а, возможно, прежде всего самому себе, что имеет право поступать как взрослый ответственный человек. Это гордыня, конечно.

– Я валяюсь! – снова всплеснула руками девушка. – Гордыня! Слово-то какое допотопное. И сами вы… ну, жуть какие несовременные. Доказать! Чего доказать? Вы что, не видели парней, когда они на секс заточились? – Ксюша скептически посмотрела на старших коллег и резюмировала: – Давно не видели. Я вам напомню. Когда у мужика говорит… это… назовем его плоть, мозг отключается. Мозг у него выносит!

– Куда выносит? Кто выносит? – не поняла Вера Михайловна.

– Неважно! Далеко и прочно. Мозг отключает способность логично мыслить путем гормонов.

– «Путем гормонов» – это весьма образно, – усмехнулась Полина Сергеевна.

– Не придирайтесь к словам! – продолжала Ксюша. – Ваш Арсений что, хочет жениться, с пеленками возиться? Он хочет трахаться! Законно и много.

– Ксюша! – поморщилась Полина Сергеевна. – Подбирайте выражения, пожалуйста!

– А что я сказала? – пожала плечами девушка. – Так все говорят. Вы знаете другой приличный глагол, который обозначает этот самый процесс?

– Я недавно перечитывала Чехова, – вступила в разговор Вера Михайловна, – и встретила у него выражение «трахнул за воротник».

– Куда-куда? – вытаращила глаза Ксюша.

– Имелось в виду «заложил за воротник», то есть выпил спиртное.

– А-а-а! – задрала брови Ксюша. – Ладно, если вам «заложил» нравится больше, чем «трахнул», то пожалуйста! Вашему сыну, Полина Сергеевна, хочется закладывать постоянно и как можно чаще. Это же коню понятно! Почему вам не понятно? – горячилась девушка.

Она еще некоторое время доказывала, что если Юсю подкупить, вынудить оставить Сеньку, то ситуация разрешится самым отличным образом.

– Спасибо, – прервала девушку Полина Сергеевна, – я тронута вашим участием. А теперь давайте вернемся к работе.

Но вариант, предложенный Ксюшей, не выходил у Полины Сергеевны из головы и уже не казался неэтичным или аморальным. Какая уж тут этика, когда у сына жизнь рушится!

Полина Сергеевна позвонила мужу и попросила подумать над финансовым решением проблемы.

– Я понял, – ответил Олег Арсеньевич. – Вполне здраво. Извини, сейчас не могу говорить, у меня люди.

Олег Арсеньевич не переставал думать о путях выхода из тупика, в котором его семья оказалась по милости сына. И у Олега Арсеньевича были свои варианты.

Они пришли втроем – Сенька, Юся и ее мать Клавдия. Юся выглядела лучше, чем ожидала Полина Сергеевна. Полная, но не безобразно, прическа аккуратная и стильная, макияж спокойный, не вызывающий. Полина Сергеевна тут же мысленно приписала эти положительные штрихи влиянию своего сына. А вот Клаву разнесло еще больше. Она напоминала бочку, на которой вверх дном стоит мятое ведро. Все трое нервничали, волновались. Сенька смотрел со щенячьей смелостью-страхом: в ожидании агрессии и с готовностью броситься защищать, с надеждой на то, что агрессии не случится и он сможет весело скакать, получив заветную косточку. Мама и дочка относились к тем людям, которые чем больше волнуются, тем нахальнее и бесцеремоннее становятся. У мамы градус нахальства был значительно выше, чем у дочери.

– Поля, Олежка! Сколько лет, сколько зим! – хотела с ходу взять свойский тон Клава.

Но Олег Арсеньевич не желал панибратства и решил сразу выставить барьеры.

– Клавдия… как по батюшке? Ивановна? А я Олег Арсеньевич, мою жену зовут Полина Сергеевна.

Сенька мгновенно ощетинился. Но отец говорил спокойно, даже слегка улыбался, и сын расслабился.

– Ты прекрасно выглядишь, Юся, – похвалила Полина Сергеевна, однако не сделала попытки обнять и поцеловать, хотя бы формально приложиться к щечке. – Давайте выпьем чаю, проходите, пожалуйста.

Клавдия Ивановна, минуя гостиную, где был накрыт стол, шмыгнула изучать квартиру. Полине Сергеевне ничего не оставалось, как последовать за ней.

– У вас трехкомнатная? Шикарно. А кухня сколько метров? И лоджии большие. Чего там у тебя?

– Зимний сад.

– Ага, ты всегда любила в земле ковыряться. У меня однушка в Печатниках, кухня с гулькин нос и ванна с тубзиком совмещенные. Слышь, Поль, а Олежка сильно злой, да? Олег Арсеньевич, Клавдия Ивановна, – передразнила она официальную манеру, – как будто мы не знакомые тысячу лет.

Она хотела не только проинспектировать квартиру, но и провести разведку, уединившись с Полиной Сергеевной. Впрочем, ответов не ждала, сама отвечала на свои вопросы.

– Конечно, ему не нравится, что Сенька на взрослой женится. А мне что, нравится, что Юська с малолеткой связалась? Еще и забрюхатела, дура. Хотя, с другой стороны, ей рожать давно пора, не в сорок же лет.

«Предложить ей денег? Прямо сейчас, пока мы одни…» – терзалась Полина Сергеевна, сердце ее глухо и быстро стучало. Не успела подобрать слов, как раздался голос Олега Арсеньевича, приглашавшего их за стол.

Вместо дежурной прелюдии, безобидного разговора о даче, общих знакомых, погоде или новостях последних дней, все слушали Клавдию Ивановну, которая вещала о распрях с братом, его женой и прочими родственниками. Война у них, как поняла Полина Сергеевна, так и не прекращалась.

– Все это очень интересно, – не выдержал Олег Арсеньевич, – но давайте обсудим то, ради чего здесь собрались. Мы тебя слушаем, Арсений!

– Меня? – растерялся сын. – Но я уже все сказал. Мы с Юсей поженимся.

Он взял девушку за руку и посмотрел на нее с такой пронзительной любовью, что Полина Сергеевна едва сдержала горестный вздох, а Олег Арсеньевич скрипнул зубами.

– Юся? – спросил он.

– Ага! – улыбнулась Юся.

– Коротко и… не ясно. Где и на что вы собираетесь жить?

– Я пойду работать, мы снимем комнату, – с вызовом ответил сын.

Полина Сергеевна видела, что муж закипает, сын в ответ выставляет шипы. Допустить ссоры было нельзя.

– Если ты пойдешь работать, то осенью тебя призовут в армию, – напомнила Полина Сергеевна. – И Юся останется одна. Если же ты поступишь в вуз, то тебе предоставят отсрочку.

– Я не пняла, – встряла Клавдия Ивановна. – Вы типа их не берете? Так у меня тоже, извините-подвиньтесь, площади лишней нету.

– Вас я попрошу молчать! – грозно сказал Олег Арсеньевич. – И открывать рот, когда будет предоставлено слово!

Стало понятно, каким непреклонным и властным Олег Арсеньевич бывает на рабочих совещаниях. Клавдия Ивановна испуганно заткнулась.

– Сынок! – продолжила Полина Сергеевна. – Мы больше всего опасаемся, что ты завалишь школьные экзамены, не станешь поступать, исковеркаешь свою жизнь в самом начале.

Она говорила с болью и тревогой. Сын откликнулся на эту боль:

– Мама, я хочу поступать, очень хочу, я же все понимаю! Но для этого… для этого…

– Мы должны вас с Юсей здесь поселить и содержать, – подсказал отец.

– Я ни о чем не прошу, папа!

– Очень хорошо, это по-мужски, сынок!

Было неясно, насмешничает Олег Арсеньевич или действительно хвалит. Но последовавшие за этим слова были абсолютны серьезны.

– Позвольте предложить вам другой вариант развития событий. Без свадьбы и загса. Стоп, Арсений! Не возражай, сначала дослушай. Ребенка ты признаешь, в свидетельстве о рождении прочерка не будет. Мы с мамой будем выплачивать щедрые алименты, пока ты не станешь на ноги и не сможешь сам этого делать. Всё возвращается на прежние позиции: ты живешь дома, готовишься к экзаменам, Юся – по месту своей прописки.

«Господи, ребенок! – похолодела Полина Сергеевна. – Я совсем забыла о ребенке! Эта румяная молодая женщина носит под сердцем нашего внука или внучку. И этот ребенок никому не нужен! Ни мне, ни Олегу, ни Сеньке, ни вульгарной Клаве, а Юся оставила ребенка, потому что, как выразилась ее мамаша, „рожать давно пора“. Он уже существует, растет, а его никто не любит, всем он только в тягость, для всех он помеха, проблема!»

Полина Сергеевна, отвлекшись, пропустила что-то в разговоре, атмосфера явно накалилась.

– Вы же понимаете, – обратился к Клавдии Ивановне Олег Арсеньевич, – что этот брак – пустышка, что он не продлится больше года, двух или трех лет. И ты, Юся, если не глупая девушка, должна давать себе отчет: Сенька рано или поздно бросит тебя.

– Я никогда ее не брошу! – зло, с ненавистью, сквозь сжатые губы проговорил сын.

– А вы Юську у себя пропишете? – спросила Клавдия Ивановна.

– Нет! – жестко отрезал Олег Арсеньевич. – Мы никогда ее здесь не пропишем, и не надейтесь. Но мы можем поступить по-другому. Мы купим вам квартиру. При условии, конечно, что никакой свадьбы не будет.

«Это огромные деньги! – мысленно ужаснулась Полина Сергеевна. – Где мы их возьмем? Неважно, найдем, только бы они согласились».

– Это подло, папа! – воскликнул сын.

«Ничего подлого», – было написано на лице Клавдии Ивановны, в глазах которой вспыхнул алчный огонек.

– Если ты посмеешь… – Сенька задрожал от негодования. – Если ты еще раз… Вы никогда меня не увидите! – сорвался он на фальцет.

«Олег все испортил, – подумала Полина Сергеевна. – Нужно было без Сеньки подкупать мать и дочь. Ксюша сказала бы, что мы лопухнулись. Теперь обратного пути нет. Сенька нас не простит, если примемся устраивать дела за его спиной».

– Давайте прекратим этот базар! – повысила голос Полина Сергеевна. – Арсений, хватит выдвигать ультиматумы! Ты общаешься со своими родителями, а не торгуешься на рынке!

– Кто тут торгуется, еще вопрос, – буркнул сын.

– Вы поженитесь, Юся переедет к нам, – продолжала Полина Сергеевна, – но только при одном безоговорочном условии – Арсений поступает в вуз. В противном случае забудьте про все финансовые предложения Олега Арсеньевича. В отношении алиментов, – уточнила Полина Сергеевна, чтобы им не вздумалось мечтать о новой квартире. – Если ты, сын, считаешь возможным и допустимым растоптать наши надежды, мы с папой бессильны тебя остановить. Иди работать, снимай квартиру, служи в армии – вольному воля.

Никогда прежде Полина Сергеевна не позволяла себе прилюдно заткнуть мужа и сказать, мол, будет так, как я говорю. Но никогда прежде и не возникало подобной чудовищной ситуации.

– Пожалуйста, не забывайте о ребенке, – попросила она. – Мы все тут взрослые, состоявшиеся или почти состоявшиеся, – усмехнулась Полина Сергеевна, – люди. А есть еще маленькое и очень беспомощное создание. Живое. Наша общая кровь.

Сенька благополучно сдал выпускные и вступительные экзамены. Правда, поступил не в МГУ, а в академию при правительстве Москвы. Благодаря папе.

Скромной свадьбы, как планировали, не получилось. Нагрянули сватья-братья Клавдии, устроили шумное застолье. Полина Сергеевна с трудом увела взбешенного мужа из дома, они долго гуляли по улицам, пока в их квартире бесчинствовали пьяные новоявленные родственники. Вернувшись, они обнаружили трех спящих в алкогольном забытьи мужиков, причем одного в обнимку с унитазом, и чудовищный разгром, который Полина Сергеевна ликвидировала несколько дней.

Молодые жили на даче. Впервые за много лет Полина Сергеевна и Олег Арсеньевич в выходные дни летом не стремились на дачу. Гуляли в парках, ездили по Подмосковью, ходили в театры, в кино, музеи.

– Чтобы повысить культурный уровень, – шутила Полина Сергеевна, – нужно было женить сына.

– На безработной клуше, – добавлял Олег Арсеньевич.

Выяснилось, что Юся давно нигде не работает. Когда Полина Сергеевна заикнулась о том, что хорошо бы ее куда-нибудь пристроить, чтобы хоть декретные деньги получить, Олег Арсеньевич решительно воспротивился. Хватит того, что сына пристроил. Так у них на шее оказалось двое великовозрастных детей, да и подготовка к рождению младенца основательно подорвала семейный бюджет.

Однако не материальные проблемы стали причиной того, что Пановы отменили ежегодное празднование дня рождения Олега Арсеньевича двадцать восьмого августа. Много лет подряд к этому дню на дачу съезжались их друзья, которые планировали свои отпуска так, чтобы в конце августа обязательно оказаться у Пановых. В романах Толстого и Тургенева про дворянские семьи говорится: «Они принимали по средам» (или по понедельникам, пятницам…). Те обычаи давно канули в лету, Пановы принимали раз в год, но на широкую ногу – с ночевкой гостей, которых садилось за стол до двадцати с лишним человек. Собирались старые друзья – «отсепарированный временем костяк», как говорил Олег Арсеньевич. Среди них были дворовые, школьные, институтские приятели, бывшие и настоящие коллеги по работе Олега Арсеньевича и Полины Сергеевны. Новички – интересные люди, с которыми познакомились в течение года или на отдыхе в санатории, тоже приглашались. Одни задерживались, то есть приглашались на следующий год, другие не выдерживали проверки на оригинальность, душевность, стойкость в приеме алкоголя или отказе от него, или не проходили теста на дурашливую коммуникабельность. Этот тест провалил Верочкин Игорь Петрович. Он, без сомнения, был заоблачно умным, но не умел спускаться со своих научных небес. А к Пановым приезжали не для того, чтобы блистать интеллектом, хотя и споры на серьезные темы велись частенько. Однако главным было вырваться из обыденности, расслабиться, отодвинуть в сторону ежедневные заботы, вернуться в детство. Поэтому по негласному договору собственных детей с собой не брали, но если уж совсем некуда было пристроить отпрысков, то Сенька оставался на даче, и ему в обязанность вменялось приглядывать за детьми, чтобы те не докучали взрослым. «Это взрослый праздник, он бывает раз в год, все остальное время мы посвящаем вам, поэтому будьте любезны не надоедайте нам, играйте самостоятельно».

По фотографиям, которых накопилось множество, можно было проследить, как они старели: пятнадцать лет назад женщины были стройны и молоды, а у мужчин отсутствовали лысины и выпирающие животики. Постепенно юная красота женщин становилось зрелой, а мужчины матерели. С августовскими встречами было связано множество веселых историй, и их не уставали вспоминать.

Однажды Олегу Арсеньевичу решили подарить телевизор. Но предварительно телевизор разобрали на отдельные блоки – каждая пара приезжала со своей частью, преподносила Олегу Арсеньевичу нечто в подарочной упаковке и требовала определить назначение предмета. Он догадался, только когда ему вручили экран. Потом мужчины два дня собирали телевизор, у них то не хватало деталей, то оказывались лишние. Они с азартом, точно мальчишки, получившие новый конструктор, разбирали и собирали телевизор, который отказывался работать, что-то паяли и распаивали, спорили до крика. Женщины посматривали на них снисходительно, вели свои неспешные беседы и впервые сами жарили шашлык. Он удался на славу. Мужчины скептически морщили носы – дамский шашлык! – но уплетали за обе щеки.

Телевизионный мастер, спустя несколько дней приглашенный Полиной Сергеевной настроить телевизор, сказал, что такого еще не видел.

– Мальчишки раскурочили? – спросил он.

– Как вы догадались?

– Взрослые, даже если он полные козлы, не станут ломать телик, который на гарантии.

К августовским встречам готовились заранее. Как-то друзья сочинили пьесу и расписали роли в спектакле «Как он зрел» – про жизненный путь Олега Арсеньевича, репетиции проходили за баней. Актерствовать им так понравилось, что на следующий год состоялась премьера драмы «Как он ее завоевал» – про женитьбу Олега Арсеньевича и Полины Сергеевны. Поскольку актеров было много, а соответствия реальным событиям не требовалось, то женщины изображали поклонниц Олега Арсеньевича, а мужчины – поклонников Полины Сергеевны. Задача Пановых заключалась в том, чтобы, отказав всем воздыхателям (экспромтом, без готового текста!), воссоединиться в финале.

Она сидела в кресле, обмахивалась побитым молью, но настоящим, из страусиных перьев, бабушкиным веером, на голове красовалась корона, вырезанная из старой кастрюли.

– Увы, принц! – говорила кокетливо каждому «претенденту» Полина Сергеевна. – Вы герой не моего романа.

Олегу Арсеньевичу пришлось труднее. Он совершенно измучился, подбирая дамам комплименты, плавно перетекающие в деликатные формы отказа. И последней, Верочке, выпалил:

– Вы прекрасны, спору нет! Но я вам не подхожу, потому что не отличаю бациллы от бактерии, а Шопенгауэра от Шварценеггера. Полинька, женись на мне немедленно или в крайнем случае выходи замуж!

С годами программа развлечений укорачивалась и становилась менее активной. Но сюрприз имелся всегда – стенгазета «О Пановых начистоту» или видеофильм «Почему их разыскивает милиция», вариант телевизионной программы «Верите ли вы, что…» со смешными, каверзными и провокационными вопросами о семье Пановых. Пародии на телевизионные передачи устраивали довольно часто, хотя при этом все заявляли, что ящик презирают и не смотрят.

Подготовка к августовскому приему отнимала у Полины Сергеевны много времени и сил. Но это были приятные хлопоты, которые с лихвой окупались радостью общения с приятными людьми. Они виделись и в течение года, отмечали вместе дни рождения и календарные праздники. Но именно два-три дня в августе, по общему мнению, снимали эмоциональное напряжение и давали заряд бодрости надолго, до будущей встречи.

Дополнительные постройки на дачном участке велись специально для удобства этих встреч. Вначале сделали большой навес – крышу на столбах, чтобы укрыться от дождя. На следующий год затянули стены сеткой, и Полина Сергеевна пустила по ней вьющиеся растения. Потом настелили пол, пристроили печь с мангалом, подвели воду и электричество. Каждый год что-нибудь строили, и в итоге получился гибрид беседки, летней кухни и огромной столовой. К концу августа в теплице и на грядках созревали овощи, из ягод были сварены варенья и компоты, настаивался ядреный квас.

– Все свое! – каждый год, обводя рукой стол, хвастался Олег Арсеньевич. – Помидоры свои, огурцы и прочие баклажаны…

– Рыба красная и прочая белуга своя, – традиционно подхватывал кто-нибудь. – Мясо и прочие колбасы свои…

Ко дню рождения Олега Арсеньевича распускались его любимые гладиолусы. Срезанные, они в больших вазонах стояли в разных уголках участка и почему-то напоминали Полине Сергеевне древнее оружие, вроде пик или сабель, которое сложили, когда наступил мир, и это оружие зацвело. Сама она любила астры и выращивала элитные сорта потрясающих расцветок и форм соцветий. Букеты астр в пузатых вазах украшали дом и беседку. По стенам беседки вились плетистые розы и клематисы. Вечером сладко и тонко, медом и скошенной травой, пахли фиалки и лобулярия. Когда зажигались фонарики по периметру участка, возникало ощущение, что находишься в благоухающих декорациях балетного спектакля и сейчас на сцену выпорхнут эльфы. Игры, розыгрыши, вкусный обед были позади, как и безудержный смех, не прекращавшийся несколько часов. И велись беседы то общие, то по группкам, то раздельные – мужчин и женщин. Минуты и часы благостного спокойствия, особенно приятные от сознания того, что завтра ты никуда не должен идти, тебе не нужно спешить на работу, о ком-то беспокоиться, заботиться. Тебя разбудит не будильник, а пение птиц, и завтракать ты будешь не на ходу, а долго и неспешно, под бульканье самовара, с разговорами-воспоминаниями.

В начале дачного сезона Полина Сергеевна, как обычно, включилась в полевые работы. Она очень любила землю, ее запах – весной прелый с остатками морозца, летом сухой, с нотками пыли. Иногда сбрасывала перчатки и погружала руки в землю – бог с ним, с маникюром, потом отмоет, зато как приятно чувствовать пальцами земную плоть, которая совершит чудо – из сухого крохотного семечка родит корнеплод, овощ или цветок. Полина Сергеевна могла целый день провести на грядках: уже спина ноет, перед глазами круги, надо прекращать, а расставаться с землей не хочется. Завтра будет то же самое, хватит, коленки трясутся от усталости. Еще чуть-чуть, еще десять минут!

Сын и муж не разделяли ее страсти «ковыряться в земле». Копать канаву или ямы под деревья – это пожалуйста. А тщательно перекапывать вилами грядки, удаляя корни сорняков, равномерно и аккуратно сыпать в бороздки семена, не заглубив, но и не смыв водой из лейки, – скучно. Но всегда находилась мужская работа – они пилили, строгали, ремонтировали, строили. Поглядывали на Полину Сергеевну, скоро ли отбой. «Да, да, сейчас, только еще одна грядочка и пойду готовить ужинать», – откликалась она на призывы заканчивать. Отец и сын откладывали инструменты и шли на кухню готовить: варили макароны, крупы или картофель с тушенкой и луком – это называлось «меню весеннее тушеночное».

В тот год, когда на даче поселилась беременная Юся, возделывание грядок и цветников Полине Сергеевне, соскучившейся за зиму по земле, почему-то радости не доставляло. Она знала о физиологическом механизме наслаждения от физической активности: в моменты мышечного напряжения в организме вырабатываются гормоны удовольствия. Природа так задумала, чтобы человек не умер с голоду и сумел убежать от хищников. Но теперь любимый труд никакого гормонального всплеска не вызывал. «Куда подевались мои эндорфинчики?» – спрашивала себя Полина Сергеевна. У Олега Арсеньевича тоже все валилось из рук и отсутствовало желание мастерить и строить. Сенька не отходил от жены, они все время уединялись, сидели в своей комнате, хихикали, возились, таскали туда еду. Родители им мешали, а они мешали родителям, которые не привыкли жить без сына и одновременно рядом с ним отпочковавшимся, не проявлявшим желания вписать жену в их маленький коллектив, объяснить ей правила и обычаи семьи. Юся владела Сенькой целиком и полностью, накрыла его свинцовым колпаком – не проберешься.

– Она его обесточила, – говорила Полина Сергеевна мужу. – Сенька похож на электростанцию, у которой отрезаны провода.

– Все мы… в свое время, – отвечал Олег Арсеньевич, – без связи с внешним миром… Надо подождать, время покажет.

Это был редкий случай, когда он защищал и оправдывал сына. Обычно отец нападал на него, а мама закрывала грудью.

Полина Сергеевна и Олег Арсеньевич перестали ездить на дачу, отменили августовскую встречу. Хотели выдумать предлог, а потом решили не врать друзьям – извините, не получится, и точка. Все знали о неравном браке Арсения, но никто не выпытывал подробностей. Захотят Пановы – расскажут, нужна им будет жилетка, чтобы поплакаться, – вот вам десяток жилеток. Хотя смачивание жилеток слезами бесполезных стенаний у их друзей не было принято. Если просили о помощи, то конкретной, никто никого досужими исповедями и внутрисемейными проблемами не мучил. Для Полины Сергеевны исключение составляла только Верочка, от которой не было секретов.

В конце августа они на неделю съездили в Болгарию. День рождения Олега Арсеньевича отмечали вдвоем в ресторане. Старались шутить, что, мол, у них начался новый этап в жизни. Шутки не веселили, а новый этап не представлялся счастливым.

В сентябре, когда молодые перебрались в Москву и сын начал учебу, жили на даче. Полина Сергеевна приводила в порядок заросшие бурьяном цветники и грядки, Олег Арсеньевич косил газон, который правильнее было назвать лугом разнотравья.

– Чем он тут занимался все лето? – злился на сына отец.

– Он закладывал, – усмехалась Полина Сергеевна.

– Кого закладывал? Куда? – не понял Олег Арсеньевич.

– Ой, не могу! Какая пошлая двусмысленность! – закрывала лицо перепачканными в земле руками Полина Сергеевна.

Она рассказала мужу о поиске глагола, обозначающего половой акт, и о Ксюше, которая взяла «закладывание» на вооружение и в ответ на замечание напоминала: «Вы же сами это с Чеховым предложили!»

Пылкая влюбленность в Юсю и женитьба отдалили Сеньку от родителей. Да они и сами старались не вмешиваться в дела молодой семьи. Сын оставался ребенком, но формально был уже не мальчиком, а мужем – со всеми обязанностями и ответственностью, которые предполагает этот статус. Материальная помощь ему, конечно, требовалась, и в ней не отказывали. Но нянчиться с двумя детками, играющими в мужа и жену, никто не собирался.

Отдаление сына, которого, как неокрепшее растение, вырвали из родной почвы, неожиданно благоприятно повлияло на отношения Полины Сергеевны и Олега Арсеньевича. Они теперь все свободное время проводили вместе и убедились в том, как дороги друг другу, близки и по-своему счастливы. Оказывается, они не заскучали за долгие годы брака, не переговорили всего, не насмеялись, не нашутились и даже – не нацеловались. К ним пришло сознание того, что они – единственные друг для друга и такое единство надо беречь и лелеять. Это было заметно и со стороны: знакомые и друзья отметили, что Полина Сергеевна смотрит на мужа с особой теплотой, а он предупредителен, как влюбленный юноша. Раньше их семья состояла из трех слагаемых: один плюс один плюс один равно три. Теперь остались два слагаемых, и в результате получалось два. Тоже весомо и надежно. Ведь бывает, что из семьи вынут детей-слагаемых и после знака равенства оказывается ноль.

В совместном житье, которое началось в московской квартире в октябре, родители, как договорились, старались не воспитывать Сеньку. То есть не тыкать его носом в разбросанное белье, не напоминать о не почищенных ботинках, не проверять выполнение домашнего задания, не контролировать досуг. Пусть учится жить сам, коль сам с усам. До конца выдержать тактику, правда, не получалось, но ведь и в политике, говорил Олег Арсеньевич, бывает важнее что-то заявить, декларировать, чем потом исполнять и выполнять. Психологически сложнее всех пришлось ему самому, потому что Олег Арсеньевич на дух не переносил Юсю и особенно ее мамашу Клавдию Ивановну.

– Его неприязнь, – делилась с подругой Полина Сергеевна, – только крепнет. Олег испытывает к ним отвращение, близкое к физическому. Называет Клавдию Ивановну, за глаза, конечно, бочкой жира с вкраплением куриных мозгов. Говорит, что они подлые бабы: младшая запросто украдет пятаки с глаз покойника, а старшая еще и золотые коронки выдерет. Я постоянно призываю Олега не накручивать себя, не распаляться. С другой стороны, его неприязнь лишает меня возможности пожаловаться на Юсю или на Клавдию, потому что если еще и я плесну керосинчика, то мы просто сгорим в огне бытовой ненависти. Они же, представь, Верочка, его боятся! Стоит Олегу прийти домой, Юся, которая только и делает, что смотрит телевизор, выключает ящик и шмыгает в свою комнату. Клавдия, до этого изводившая меня рассказами о своих склоках, затыкается и поедает глазами начальство.

– В них присутствует что-то собачье, – заключила Вера Михайловна.

– Почему? – удивилась Полина Сергеевна.

– У меня есть двоюродная сестра, которая одна воспитывает сына. Мальчик давно просил собачку. И тут они на улице находят щенка – черненького, хорошенького, похожего на овечку. Решили взять, пригреть, воспитать. Назвали Мурзиком. Из щенка, безусловно метиса, выросла громадная псина с большой долей крови очень серьезной служебной породы «русский черный терьер». Мурзик размерами с крупного теленка, покрыт шерстью, напоминающей каракуль. Абсолютно неуправляемый, зловредный тип, он в доме главный, он диктует, приказывает, распоряжается. А если кто-то не слушается, то Мурзик может устроить дикий бедлам. Знаешь, Полинька, мне кажется, проще жить с буйным шизофреником, чем с Мурзиком. Шизофреника хоть изредка можно укладывать в лечебницу. А куда денешь собаку, она ведь родная, член семьи. Так вот. Мурзик боится только одного человека – моего дядю, отца сестры. Когда дедушка навещает дочь и внука, что бывает нечасто, Мурзик поджимает хвост и передвигается на согнутых лапах. Заметь, что дедушка никогда его не наказывал, но также и не ласкал, не кормил, не гулял с ним. Однако Мурзик буквально цепенеет в присутствии дедушки. И стоит тому недовольно крякнуть, как Мурзик от страха пускает лужу на пол. Доходит до смешного. Сестра хватает телефон и сует трубку в морду собаке: «Я сейчас дедушке позвоню!» Тогда мохнатый террорист наконец спрыгивает с ее постели, можно ложиться спать.

– Какая уничижительная аналогия, – засмеялась Полина Сергеевна. – Верочка, это снобизм. Грешно смеяться над собаковидными людьми.

– Если приходится с ними жить, то индульгенция в виде смеха вполне допустима. Если бы у Игоря было чувство юмора, не случилось бы двух инфарктов. Он абсолютно лишен способности взглянуть на собаковидных, как ты забавно их определила, под юмористическим углом зрения. Ведь данные особи в любой среде водятся.

Полина Сергеевна была полностью согласна с подругой. Серьезно и, следовательно, трагически воспринимать происходящее в доме нельзя было ни в коем случае. Больных, несчастных и беспомощных в нем не имелось. А если дать волю эмоциям, то их семья очень быстро превратится в филиал Клавиного семейства.

– Ты совсем запугал Клавдию Ивановну и Юсю, – говорила мужу Полина Сергеевна.

– Я? Запугал? – мгновенно вспыхивал Олег Арсеньевич, но видел на лице жены хитрую улыбку и сбавлял пыл. – Я с ними практически не разговариваю.

– Тем не менее при твоем появлении они поджимают хвосты, и я боюсь, как бы не начали пускать лужи. Испортят паркет в гостиной или ковровое покрытие в детской. Да и запах будет… как от Мурзика.

– Какой еще Мурзик? Кто у нас Мурзик?

В феврале Юся родила крепкого здорового мальчика. Назвали Эммануилом. Имя выбрала Юся, Арсений своих вариантов не имел.

– Что за имя? – ворчал Олег Арсеньевич. – Где она его откопала? У нас в роду все Арсении и Олеги. Язык сломаешь выговаривать: Эммануил Арсеньевич, как протестантский поп!

– Зато запоминается, – успокаивала Полина Сергеевна. – Саша, Ваня, Петя вылетят из головы, а Эммануила не забудешь. Не думаю, что Юся – поклонница Эммануила Канта, и Эммануила Казакевича вряд ли читала, скорей всего ей нравится артист Эммануил Виторган.

– Чудно! Прекрасно! Всю жизнь мечтал, чтобы моего внука нарекали в честь артиста!

– Мы можем звать его по-своему, по-семейному: Эмик, Мика, Мак…

– Эмка он, понятно же! Слушай, почему, когда мы произносим наши семейные имена, они звучат ласково и по-доброму, а когда их выплевывает жиртрест Клавдия Ивановна, в них слышится что-то унизительное. Вот ты говоришь «Юся» – и сразу видится трогательная девочка с растрепанными косичками. «Юська», – передразнил басом Олег Арсеньевич, – как дворовая девчонка на побегушках у бар. «Сенька» – у тебя выходит тепло и даже как-то обещающе, перспективно, что ли… А у нее – точно он пастух или дворник – простак, которому сложней лопаты или кнута инструмента в руки не дашь. Я тебе гарантирую, что «Эмка» в ее произношении будет вызывать ассоциации с довоенным допотопным автомобилем.

Со все умножающейся ненавистью Олега Арсеньевича к теще сына, с растущим отвращением к его жене Полина Сергеевна ничего не могла поделать. И она стала думать, что эти негативные чувства – для него своего рода защита, островок суши в море разочарования, в которое забросил их Сенька. Нужно ведь где-то отсидеться, передохнуть, извергнуть проклятия обидчикам. Полина Сергеевна испытывала те же чувства, но не могла себе позволить их высказывать, давила. Два дышащих ненавистью родителя – это уже слишком.

Прогноз Полины Сергеевны о том, что Юся будет замечательной матерью, к сожалению, не подтвердился. Она была истеричной матерью. Гипертрофированная забота сменялась полнейшим отсутствием всякой заботы. Настроения истеричных особ подобны качелям – то они взлетают до высшей точки, то падают вниз, теряя связь с действительностью. Ребенок плакал, кричал, заходился по ночам. Юся носилась с ним по квартире как безумная, с воплями: «Умирает! Он умирает! Вы люди или сволочи?! Вызывайте „скорую“!» А бывало, что надсадный хриплый крик Эмки не мог разбудить маму с папой. Тогда Полина Сергеевна входила в их комнату, брала внука на руки, уносила, кормила, поила водичкой, укачивала. Так продолжалось месяц, пока с помощью подруги Леночки, которая была на десять лет старше и уже дважды бабушка, Полина Сергеевна не заполучила педиатра Рубинчика.

Это был маленький мужчина лет тридцати пяти, работавший в известной детской больнице и подрабатывающий частной практикой. За визит он брал столько, сколько получал, наверное, в месяц по месту основной работы. Чтобы ценили и прислушивались, очевидно. Выражался Рубинчик совсем не так, как типичный педиатр. Участковый врач говорила: «Покакал жидким стулом», а Рубинчик: «Посрет зеленым, сразу мне звони». Он неуважительно «тыкал» Юсе и Сеньке, словно они были не родителями младенца, а недоумками, которым с небес свалился ребенок.

Во время первого визита Рубинчик решительно и безоговорочно отстранил Полину Сергеевну и Олега Арсеньевича:

– Бабушка с дедушкой? Свободны! Отдыхайте, вы свое уже вырастили.

Осмотрев Эмку, Рубинчик приказным тоном велел Юсе:

– Взяла бумагу и ручку! Села конспектировать!

Он часа полтора диктовал, а Юся записывала, как кормить, поить, пеленать, купать, массировать животик, чтобы отходили кишечные газы, как избежать опрелостей, лечить экссудативный диатез…

Все это было в книгах, которые Полина Сергеевна загодя купила невестке, об этом толковали патронажная медсестра и участковый педиатр. Но Юсе, чтобы усвоить прописные истины, видимо, нужно было брать под козырек, нужен был командир вроде Рубинчика с его властным тоном и просторечными выражениями.

Полина Сергеевна, разговаривая с Леночкой, которая протежировала Рубинчика, посетовала на вульгарные манеры педиатра.

– Неужели? – удивилась приятельница. – На нас он произвел впечатление интеллигентного квалифицированного специалиста.

– Тогда нужно допустить, что Рубинчик еще и хороший психолог. Он видит мать и понимает, какая схема поведения необходима.

– А твоя невестка…

– Увы! И Рубинчик отчаянно дорог, хотя моя невестка звонит ему по три раза на дню, что покрывает любой гонорар.

– Полинька! Сколько зарабатывают врачи? А они тоже люди, и их жены не в лаптях желают ходить, а в стильных сапожках.

– Да, конечно, я понимаю, извини! Хороший доктор заслуживает хорошего автомобиля.

– Они зарабатывают на младенцах. Ах, прозвучало как цитата из фильма ужасов! Я имела в виду: вокруг новорожденного все носятся, как очумелые, и готовы платить любые деньги. А потом страхи рассеиваются, и бесплатный педиатр из районной поликлиники уже кажется вполне приемлемым.

– Ты совершенно права, и твой опыт оказал мне неоценимую услугу. Можно ли говорить, что опыт оказал услугу? При случае, пожалуйста, найди возможность донести до Рубинчика, что мы в восторге от его… профессионализма.

Рубинчик, как громоотвод, погасил Юсины истерики, стал ее богом и кумиром. По подозрению Полины Сергеевны, в привязанности невестки к педиатру имелась и другая составляющая, не имеющая ничего общего со здоровьем Эмки. В окружении Юси давно не было мужчин. А тут появился – грозный, с начальственным голосом. Хоть и плюгавенький, а можно вытребовать в любой час дня и ночи. Юся беззастенчиво пользовалась финансовым кредитом родителей мужа. Пока деньги не кончились и Полина Сергеевна не сказала, что прививки – бесплатно! – можно делать и в детской районной поликлинике. Юся обиделась и позвонила маме.