Варианты. Повесть Мит Валерий

Проход

Наступила зима. В первое воскресенье декабря я это почувствовалось в полной мере – старый парк преобразился. Деревья украсились инеем. Воздух наполнился морозной свежестью и чистотой. Гравийные дорожки скрылись под плотной коркой снега, утрамбованного на уходящей неделе ребятами из многочисленных команд, побывавших здесь до меня.

Я вдохнул зимний воздух и начал свою тренировку.

Я уже ничего не ждал и с лёгкой иронией относился к своим поискам и надеждам. Я перестал искать свой хрустальный свет, мне просто нравилось бегать здесь – чувствовать своё подвижное тело, свою силу, которая росла день ото дня, доставляя мне удовольствие.

Я отчаялся найти проход.

Я вообще перестал понимать, откуда взялось это слово.

Почему проход? Куда? – Мне перестало быть это понятным. С какого-то момента путь к порталу финиша, наполненному хрустальным светом, я стал называть именно так. А что я вообще видел? – Иногда мне казалось, что ничего. Я начал думать, что хрустальный свет – плод моего воображения. Если разобраться, ничем другим он и не мог быть. Я тренировался на станке в зале, смотрел в окно, а воображение уносило меня вперёд по дорожкам парка. В какой-то момент воображение разыгралось, я пересёк невидимую границу и устремился дальше. Представил шоссе, холм, пережил заново ту групповую гонку – увидел в конце пути портал. В своём воображении наполнил его хрустальным светом. – Необычно, но вполне объяснимо: ассоциация – искрящийся невероятный свет, как символ чего-то труднодостижимого.

Хорошее объяснение, но я чувствовал, что всё не так просто. Последние дни я часто думал об этом, думал, практически не переставая, и верил и не верил сам себе. Придумывал аргументы в пользу той или иной версии, сам себе приводил различные доводы, сам же их и опровергал.

Я бежал и развлекался этими логическими построениями, понимая, что все они неважны. Просто опираясь на логику, думал я, добиться чего-то вряд ли получится, а любые мысли по этому поводу не имеют практического значения.

Как бы там ни было, для себя я решил: пока мне нравится бегать, я буду бегать. И если хрустальный свет в неведомом мне месте всё-таки существует, рано или поздно я до него доберусь.

Это воскресенье ничем не отличалось от других.

Я бежал и бежал по дорожкам парка, изредка, скорее, по привычке, меняя направление, уходя под прямым углом на поперечные аллеи, чередуя, время от времени, правые и левые повороты, пытаясь запутать самого себя. Так было интересней, я не смотрел по сторонам, и мне казалось, что я двигаюсь не по знакомому до последнего дерева парку, а каждый раз открываю новый путь.

Пошёл снег, и спустя час я истоптал почти все дорожки.

Иллюзия неизведанных маршрутов пропала – за каждым поворотом я видел свои следы. Я вглядывался вперёд, пытаясь на очередном пересечении увидеть не пройдённый мною сегодня путь. Через три перекрёстка я его увидел – дорожка, сворачивая под прямым углом, вела к северо-восточной границе парка. На следующем перекрёстке, у этой границы, можно было свернуть направо и вернуться на базу по радиальной аллее.

Время тренировки подходило к концу, солнце почти спустилось за горизонт, приближался вечер, и на сегодня бега было достаточно.

Снегопад усилился, снег начал сыпать хлопьями.

Впереди серой стеной, загораживая свет от закатного солнца, возвышался высокий забор. Я увидел поворот и прибавил скорость.

Мне чем-то не нравилось это место, надоел густой снег, который сыпал и сыпал, ограничивая видимость, попадая за шиворот, залетая в рот при каждом моём вдохе.

Усилился ветер, температура воздуха ощутимо снизилась, а на мне была только лёгкая спортивная куртка, и я стал замерзать.

Я прибавил ещё и, не снижая скорости, свернул направо, на радиальную аллею. Сразу за поворотом прямо передо мной мелькнула серая тень. Уходя от столкновения, я резко отпрыгнул в сторону, потерял равновесие и, не удержавшись, вылетел с дорожки в канаву, идущую вдоль забора, зарывшись в снег.

– Так можно и шею свернуть, – услышал я за спиной чей-то скрипучий голос, за которым последовал каркающий, ехидный смех.

Я приподнял голову, оглянулся и наткнулся на взгляд чёрных с кровавыми отблесками закатного солнца глаз.

Я невольно зажмурился и отвернулся, холодный пот пробежал по моей спине. Пересилив себя, я снова открыл глаза.

Не спеша осмотрел дорожку рядом с канавой, в которую так неудачно упал. Снег не позволял мне толком хоть что-то рассмотреть, но я видел, что в радиусе метров пяти вокруг меня не было никого – только снег, укрывший всё белым покрывалом. «Показалось, – подумал я, – пора заканчивать на сегодня. Тень, красные глаза, странный голос – похоже, от усталости у меня начались галлюцинации».

Я тряхнул головой, отгоняя наваждение. Вытащил из снега руки, которые на холодном ветру мгновенно заледенели, попытался согреть их своим дыханием – это почти не помогло.

«Нужно выбираться отсюда, – решил я, – и как можно быстрее бежать на базу, пока я окончательно не замёрз».

Я попытался встать, но это оказалось непросто. От резкой остановки дыхание сбилось, ноги стали как ватные, расслабившись, я почувствовал, что у меня осталось не так уж и много сил. Ерунда, усталость ещё никогда меня не останавливала, думал я, уж с ней-то, за годы тренировок я научился справляться.

Я вылез из канавы, отряхнулся и приготовился бежать дальше.

– Куда бежишь, милок? – услышал я за своей спиной.

От неожиданности я резко развернулся, пытаясь разглядеть, кто это произнёс.

Я не сразу её увидел. – Серая фигура терялась в сумерках, спустившихся на парк, а густой снег делал её почти незаметной. Это была маленькая сухонькая старушка в старом ватнике и блёклом цветастом платке, на ногах которой, были валенки. Она приветливо смотрела на меня и, судя по всему, ждала от меня ответа.

«Что ей сказать? – думал я. – Что за дурацкий вопрос она мне задала? Куда я бегу? Что она хочет услышать? Про мои тренировки, про базу, до которой осталось меньше километра? Может быть, она хочет услышать про хрустальный свет, который когда-то привиделся мне, и о том, как я всё ещё пытаюсь его найти, хотя в последнее время почти в него и не верю?»

– Что молчишь, как воды в рот набрал? – не дождавшись ответа, снова спросила она. – Ты как, в порядке? Не ушибся? Может, помочь чем?

– Всё нормально, – неуверенно ответил я, чувствуя нереальность ситуации. Чем она могла мне помочь? Старая хрупкая женщина. Да ей самой, наверное, помощь нужна, думал я.

– Дорогу найдёшь, или мозги напрочь отшибло? – с ехидной усмешкой спросила она.

– Послушайте, со мной всё в порядке, дорога тут одна, – ответил я, слегка раздражаясь, махнув рукой в сторону базы. – Мне ничего не нужно, и если вы не возражаете, то я, пожалуй, пойду.

И я сделал один короткий шаг в сторону, которую только что ей указал, не отводя от неё взгляд. Чем-то она пугала меня, и я готов был в любой момент пуститься наутёк.

– Так и есть, спятил, – сказала она. – Проход – в другую сторону. Пойдём со мной, здесь недалеко, не бойся. До пещеры говорящего оленя пять минут ходу, а там рукой подать.

– Нет, мне в другую сторону, – нервно ответил я.

А сам подумал, что она попросту сумасшедшая и говорит какую-то ерунду. Оставаться рядом с ней не было никакого желания – сумасшествие штука заразная, и я, развернувшись в сторону базы, побежал от этой старушки прочь.

Через десять минут я был в раздевалке.

Свет включать не хотелось, и я просто сел на диван. Так в темноте, слегка подсвеченной окном напротив, было намного уютней.

Я бегал несколько часов и, прежде чем пойти в душ, хотел немного отдышаться. Снег за окном шёл по-прежнему, не переставая – там, на улице наступила настоящая зима.

Ветер гонял по двору позёмку, закручивая её в маленькие спирали. На это даже смотреть было холодно. «Наверное, уже минус десять, – подумал я. Отсюда, из тёплой комнаты, в холодную зиму, идти совершенно не хотелось. – А ведь мне ещё придётся возвращаться домой», – от одной этой мысли я зябко поёжился.

И тут я вспомнил о ней, маленькой старушке, которую я бросил в пустынном парке. У меня снова похолодело внутри. Как я мог позволить себе так просто уйти? – Я помнил, что мне было неприятно находиться рядом с ней, я посчитал её ненормальной и почему-то её испугался, а ещё я замёрз, хотелось скорее оказаться на базе, и я убежал. Бросил в тёмном парке старую больную женщину, собиравшуюся идти в сторону, где никогда не было выхода. «Она потеряется, не сумеет выбраться, может замёрзнуть и погибнуть там», – думал я. Воображение рисовало картины одну страшнее другой.

Надо её найти, вывести из парка и проводить домой, решил я, Прошло не очень много времени – она не могла уйти далеко….

Я бежал по сумрачной аллее обратно, забыв про усталость. Вот он, поворот, где я чуть не столкнулся с ней.

Я остановился, внимательно вглядываясь, ища следы. Но снег засыпал практически всё. На дорожке было видно место, где я вылетел в канаву, где я когда-то стоял, выбравшись из неё – свежий снег там лежал неровно. Дальше за поворотом угадывались мои следы. Вперёд, вдоль забора, в направлении, куда собиралась идти она, тоже прослеживалась цепочка чуть заметных следов. Я, как ищейка, пошёл по этому следу. Из-за облаков выглянула луна, и ориентироваться стало проще, теперь сквозь метель аллея просматривалась на десяток метров вперёд. Я припустил быстрей, пока снег не засыпал и эти еле заметные ориентиры.

Я бежал и бежал по дорожке, уходящей по дуге влево, но следы не делались чётче, временами они пропадали совсем, тут что-то было не так. По всем законом физики следы должны были становиться заметнее, и я давно должен был её догнать, если, конечно, она не свернула раньше.

«Возможно, это не её следы, – подумал я, – может быть, я сам их оставил, когда бегал здесь несколько часов назад».

– Эй,… й… й, есть тут, кто живой? – крикнул я. – Отзовитесь!

Мне показалось, что кроме эха я услышал каркающий, еле слышный смех, похожий на тот, которым старушка встретила меня.

Я крикнул снова.

И снова мне показалось, что я её услышал – на границе слуха, еле заметный смех, несущийся ко мне из глубины парка. Определив примерное направление, я решил, что мне нужно вернуться на несколько перекрёстков назад, а затем повернуть направо. Так я и сделал.

Углубившись достаточно далеко, я снова попытался её позвать. И опять одновременно с эхом раздался её еле слышный смех – он всё ещё был очень далеко. Я побежал дальше.

Вот ведь странная женщина, думал я, не может ответить по-человечески, только хохочет без остановки – точно не в своём уме.

Тем более необходимо её найти, укрепился я в своей решимости я. Похоже, в своём безумии она не понимает, что на улице зима, и не чувствует холода.

Я забыл о времени.

Изредка кричал, пытаясь понять, что и с какой стороны я всё-таки слышу, перебегал с места на место, нарезая новые круги, но ничего не менялось. Старушка исчезла. Только по-прежнему далёкий каркающий смех время от времени слышался мне.

«Это просто ветер, а я слышу, то, что хочу услышать, – наконец понял я. – Она давно ушла, а я, как идиот, всё не могу успокоиться».

Я вернулся на базу, сбросил с себя промокший от снега, обледеневший спортивный костюм. Я и сам за время своих поисков изрядно заледенел, ноги и руки почти не чувствовались, мне нужно было срочно согреться. На негнущихся ногах я отправился в душевую и встал под обжигающе-горячие струи воды. Постепенно холод ушёл, и мне стало тепло.

Я стоял под душем, и вместе с холодом из моего тела уходила усталость. Я оттаял и ожил, проснулось воображение, и мысли, не сдерживаемые больше ничем, снова побежали по извилистым дорожкам старого парка.

Странная ситуация, думал я. Вечер, зима – и эта невероятная встреча. Кто она, эта странная женщина? Как она оказалась там? Ведь это почти невозможно – вот так столкнуться нос к носу в этом безлюдном месте. Куда она шла одна, по холодной пустынной аллее?

«Проход – в другую сторону. Пойдём со мной, здесь недалеко», – сказала она. И ещё что-то про говорящего оленя…

– Что за проход? – невольно прошептал я.

Мысли взорвались в моей голове, пронеслись огненным вихрем – понимание накрыло жаркой волной. Именно проход, вспомнил я. Она сказала проход, а не выход.

Я решил, что она сошла с ума, но возможно, она поджидала там меня. Возможно, она ждала, чтобы показать мне этот проход. Естественно, она смеялась, для неё я выглядел глупо. Она хотела показать мне то место, которое я, прилагая огромные усилия, искал несколько месяцев, как одержимый, а я взял и сам отказался от этой возможности.

– Идиот! – закричал я и с силой ударил кулаком в стенку душевой кабинки.

Кабинка треснула, а из костяшек пальцев правой руки выступила кровь.

Это действие и боль в правой руке отрезвили меня, я глубоко вздохнул и попытался взять себя в руки.

«Что я творю? – думал я. – Нужно срочно что-то с собой делать. Всё, что происходит со мной в последнее время, становится ненормальным. Навязчивая идея, бесконечные тренировки, поиски и ожидание неизвестно чего. Я вымотан, я уже почти не контролирую себя. Я, как параноик, вижу в несуществующих событиях несуществующий смысл».

Встретилась на пустынной аллее старушка. И что? – Допустим, эта встреча была не совсем обычной – безлюдное место, тёмный парк, я налетел на неё неожиданно, она показалась мне странной, настолько странной, что в какой-то момент я даже её испугался. И что? – снова повторил я себе тот же вопрос. – Старая женщина, похожая на нищенку, в ватнике и валенках, рассказывающая о говорящих оленях, зовущая меня с собой, смеющаяся над одной ей понятными шутками. Что я смог в этом разглядеть? – не понимал я. Почему я решил, что она укажет мне дорогу к моей цели, тайному месту, где расположен проход, который я ищу? Вот так просто, на окраине парка, случайная старушка возьмёт меня за ручку и скажет:

– Не плачь, маленький, – спросит: – Что тебе? Другой мир, наполненный хрустальным светом? – Нет ничего проще. Потерпи пять минут, и всё у тебя будет. Мудрый говорящий олень покажет тебе путь, а чтобы ты не заблудился, будет тебя сопровождать.

Бред какой-то. Как я мог предположить такое? Она была просто не в себе. Несла всякую околёсицу. Сказав несколько непонятных фраз, случайно разбудила что-то во мне, зародила надежду. Тёмный парк, метель, неожиданная встреча, добавили этим фразам загадочности, а на самом деле она, возможно, и не воспринимала меня и обращалась даже не ко мне. Она смотрела на меня и видела что-то своё, я был для неё фантомом, призраком, и её слова нельзя было понимать буквально. Я и в самом деле псих, если ищу в этом смысл.

Всё это от отчаяния, – понял я, – моего глупого отчаяния, почти развившегося в паранойю. Я никак не могу приблизиться к цели, у меня не получается, не хватает на это сил. Я презираю себя за это и ненавижу за это свою цель. – Она такой же фантом для меня, как я сам для старой женщины, встретившейся мне в парке.

Не было никакого тайного смысла в нашей встрече – обычный, случайный эпизод, стечение обстоятельств, как не было ничего необычного со мной раньше.

*

В тот момент мне всё представлялось именно так.

Я устал и больше не мог думать иначе.

Тренировка на станке – была.

Падение со станка и удар о стену – были тоже, но это и всё.

Если я что-то и увидел кроме этого, то это иллюзия, мираж.

Никакого хрустального света я видеть не мог, он плод моего больного воображения, а всё, что я делал для его достижения, очень похоже на помешательство.

*

Пора с этим заканчивать, решил я.

Моё сознание развернулось на 180 градусов, и я стал успокаиваться. Это было очень хорошо – без этого поворота я и в самом деле мог сойти с ума.

Я промыл свою рану на руке, выключил воду, насухо вытерся, надел чистую одежду, прошёл в раздевалку.

В аптечке нашёл перекись водорода, обработал костяшки пальцев на правой руке и заклеил их пластырем. Сложил свою спортивную одежду в довольно объёмистую сумку – её я решил забрать с собой.

Я всё делал очень медленно и максимально тщательно.

В тот вечер я понял, что больше не хочу приходить сюда, и потому, перед тем как уйти, не должен был ничего забыть.

Эта спортшкола стала мне ненавистна, и я остро почувствовал, что тренировки в парке мне больше не нужны. Более того, я внезапно понял, что прекратить эти тренировки – необходимо, иначе может случиться нечто необратимое.

Я выключил свет, закрыл двери на ключ и, уходя, сдал его на пост охраны.

– Что в сумке? – спросил меня охранник, принимая ключ.

– Форма, взял в стирку, – ответил я.

– Ясно, можете проходить, – ответил он, отключив стопор на вертушке выхода.

«Что тебе ясно? – мысленно обратился к охраннику я. – Что тебе может быть ясно обо мне, если я сам никак не могу в этом разобраться?»

Последняя попытка

Прошло две недели.

Школа – дом – опять школа; я жил – словно и не жил, находился в каком-то заторможённом состоянии, ничего не видя вокруг. Спрашивали – отвечал, просили сделать – делал. Мне было всё равно. Всё, что интересовало меня раньше, перестало иметь для меня значение.

Мне было очень плохо.

Я ошибся, вложив свою душу в предприятие, которое стало банкротом, и теперь получалось, что я её потерял и ничего не мог чувствовать.

На пятнадцатый день, вернувшись из школы домой, я услышал телефонный звонок. Взял трубку и безжизненным голосом сказал в неё:

– Слушаю.

– Здравствуй, Володя, – ответил Иван Трофимович.

– Здравствуйте, – равнодушно ответил я.

– Мне сообщили, что ты уже две недели не приходишь… – он на мгновение запнулся, подбирая слова, – тренироваться. И голос у тебя какой-то странный. Ты не заболел?

– Нет, я здоров, – ответил я.

– А тренировки? – переспросил тренер.

– Я решил больше не тренироваться, Иван Трофимович, – ответил я.

– Что случилось, Володя, можешь нормально объяснить? – спросил он, слегка повышая голос.

Я понимал, что он волнуется за меня, но это меня совершенно не трогало. «Раньше нужно было волноваться, – думал я, – теперь уже поздно».

– Твоя мама звонила, просила помочь, – добавил он. – Говорит, не знает, что с тобой. Почти всегда молчишь, ничего тебя не радует, ничего не интересует, часто бываешь рассеянным, не слышишь, что тебе говорят.

– Зачем вы мне всё это рассказываете? – спросил я.

– А затем, Володя, что я хочу тебе помочь, – ответил он. – Кажется, я догадываюсь, что с тобой. Помнишь, я говорил тебе…

– Мне невозможно помочь, и меня не интересуют чьи-то желания, – перебив его, ответил я.

– Ты ошибаешься, Володя, – сказал он, – нет ничего непоправимого…

– Извините, Иван Трофимович, я не могу сейчас разговаривать, – снова перебил я и нажал на рычаг телефона, отключая связь.

Может быть, он обиделся. Но в тот момент меня не волновало и это тоже. В конце концов, я не просил его мне звонить, думал я.

– Я вообще никого и ни о чём не просил, – сказал я в молчащую трубку выключенного телефона. – Никого и ни о чём… и к тому же никого не хочу видеть, – добавил я и повесил трубку.

Я прошёл в свою комнату и почти сразу забыл об этом разговоре. Ни разговоры, ни поступки моего тренера, да, наверное, никакого другого человека на планете, не могли принести мне ничего хорошего.

Ничего хорошего не могло произойти со мной в принципе, думал я. Всё, что мне нравилось когда-то, осталось в прошлом. Мне было нужно так мало, размышлял я, всего лишь продолжать заниматься спортом, участвовать в гонках. Мне нравилось это состояние свободы – неудержимое, наполненное энергией движение вперёд, подчинённое моей воле, сила и борьба с самим собой, с пространством и временем. Только это мне нравилось по-настоящему, но и это у меня отобрали. Иван Трофимович, мой бывший тренер, и отобрал. Как он мог так поступить со мной? Объяснения, которые я услышал от него, не выдерживают критики, мало того – противоречат здравому смыслу. Все эти объяснения высосаны из пальца. Он ведь тоже был когда-то спортсменом, он должен знать, каково это – лишиться возможности такого движения. Каково это – день за днём заниматься тем, что тебе вовсе не свойственно, терять смысл и возможность двигаться вперёд. Что он сказал? «Тебе больше не нужны мои тренировки… ты уже и так стал сильнее многих…» Что в этом плохого? Почему он отстранил меня? Разве правильно, что спортсмен, ставший сильнее других, должен уйти? – Глупость, мы для того и занимались спортом, чтобы стать сильней, чтобы побеждать.

История с моей травмой, та неудачная тренировка на станке, когда я разогнался слишком быстро и, не удержавшись, слетел с роликов, сломал велосипед и вроде бы повредил станок, не могут быть основанием – в технических видах спорта такое случается, размышлял я. На то она и техника, чтобы ломаться.

То, что тогда привиделось мне, он видеть не мог, а я не рассказывал. В любом случае, это только моё воображение, мои собственные иллюзии, и он не имеет к ним никакого отношения. Возможно, он и догадывался о том, что я видел и чувствовал, – его история была в чём-то похожа. Но как это вяжется со мной? Его история принадлежит только ему, моя – мне. Его история закончилась печально – он испугался своего состояния, испугался меня. Я тоже испугался – мы оба оказался слишком слабы, чтобы сразу понять, что иллюзии и реальность – не одно и то же.

Я и сам это понял не сразу, мчался за миражами, искал свой мистический свет. Неведомое манило меня, и я, забыв, что важно, а что нет, стремился к нему, не жалея себя.

Глупец, меня лишили самого главного, а я безропотно согласился, молча отошёл в сторону, отказался от своего образа жизни. Можно сказать, что я отказался от самого себя.

Погнался за миражом, а когда он развеялся, остался ни с чем. Спорт для меня закрыт – команда не примет меня обратно. Тренер тоже не откажется от своего решения – это подорвёт его авторитет. По той же причине он не даст рекомендации мне, чтобы я мог уйти в другую команду. Да и не помогут мне теперь ничьи рекомендации. Велоспорт – это замкнутый маленький мир, в нём практически не бывает тайн. Все знают друг друга, и все знают друг о друге всё.

Всем уже известно, что я бросил спорт, что у меня травма ноги, что мне противопоказаны круговые движения. Я сам это придумал. И теперь доказать обратное будет очень непросто. Я сам загнал себя в ловушку, сам создал безвыходную ситуацию.

«Я хочу помочь тебе, Володя…» – сказал по телефону тренер.

– Чем ты можешь помочь мне, Иван Трофимович? – прошептал я, глядя на мёртвый телефон. – Всё, что мог, ты уже сделал, и помочь мне теперь невозможно.

*

В тот момент я действительно думал так, и мне не оставалось ничего другого, как погружаться дальше в бездну своей безысходности – я действительно был очень слаб тогда.

В тот день я находился в квартире один, до вечера было далеко, оставаться в таком состоянии в замкнутом пространстве было трудно, но и идти куда бы то ни было я не мог – я боялся встретить на улице знакомых мне людей.

В тот момент любое общение, любые вопросы, обращённые ко мне, любое вмешательство в мою жизнь были для меня неприемлемы. Мне нужно было оставаться одному, пока мрак, накрывший меня, не отступит.

Я лежал на кровати, пытаясь вспомнить что-то из прошлого, что-то, что смогло бы отвлечь меня, но всё, что приходило на ум, было менее ярким, чем моё теперешнее состояние. Измучив себя бесполезными попытками, я незаметно для себя уснул, и мне приснился сон.

Сон №1

Ночь.

На небе полная луна.

Я бежал по заснеженным дорожкам старого парка, чувствуя невероятную силу. Она переполняла меня, делая тело подвижным и почти невесомым.

Я совершенно не устал, хотя и бежал очень быстро и достаточно долго. Настолько быстро, что белый пушистый снег, не притоптанный на обочинах дорожки, собирался за моей спиной в хитрые завихрения, которые следовали за мной по пятам.

Я очень спешил: я знал, что там, на дальней аллее, меня будет ждать она, и я знал, что долго она ждать не станет – если я опоздаю, она уйдёт. – Уйдёт, так и не дождавшись, а проход закроется.

Вот и последний поворот. Впереди серой стеной вырос забор, перед ним канава, в которую я угодил когда-то, поскользнувшись на повороте.

На пересечении дорожек я не увидел никого.

– Неужели ушла? – прошептал я.

Остановился.

Снежная пыль, следовавшая за мной, догнала, окутала белой пургой, мешая хоть что-то разглядеть.

– Кхе… хе… е… – услышал я каркающий, знакомый смех из-за снежной завесы.

– Явился-таки, – сказала она. – А я не чаяла уже и встретиться.

Снег постепенно осел, и из-за него проступили знакомые черты. Всё тот же поношенный ватник, на ногах валенки, цветастый блёклый платок, обрамляющий улыбающееся старческое лицо. На этом лице выделялись большие чёрные глаза с красными отблесками закатного солнца, пристально вглядывающиеся в меня.

То ли от этого взгляда, то ли от порыва студёного ветра, по моей спине пробежал холодок, от которого я зябко поёжился.

«А солнца-то на небе нет», – мелькнула мысль. Я пытался понять, что за пламя отражается в глазах этой женщины, и оглянулся, стараясь что-нибудь разглядеть за серым забором.

– Там, за забором ничего нет, только глухая ночь, – сказала она, проследив за моим взглядом, не прекращая мне улыбаться. – Но нам совсем в другую сторону. Молодец, что не опоздал, теперь мы успеем.

Я ничего не ответил.

– Бояться не надо, – продолжала она, – раз уж пришёл – поздно бояться. Теперь надо идти.

И она, развернувшись, пошла вперёд по радиальной аллее, а я последовал за ней.

Мы шли и шли.

Она передо мной, а я чуть сзади. Аллея просматривалась шагов на двадцать вперёд, дальше, под кронами старых деревьев, терялась во мраке.

Напряжение нарастало.

Странная тишина и неопределённость моего положения очень угнетали меня.

– А вот вы в прошлый раз упоминали про оленя, который умеет говорить… – спросил я, чтобы хоть как-то нарушить зловещую тишину.

– А, этот… – с неприязнью ответила она. – Вечно путается под ногами, никак от него не отделаешься.

– И ещё вы говорили, что до его пещеры пять минут ходу? А мы идём уже значительно дольше.

Она резко остановилась, повернулась ко мне и обожгла меня своим злобным взглядом.

– Что ты можешь знать о времени? – резко, почти до визга повысив голос, прокричала она. – Если будет нужно, эта ночь вообще никогда не закончится.

И она так же резко, не дожидаясь моего ответа, отвернулась и отправилась дальше.

Я и не думал отвечать. От неё снова повеяло безумием. Я испугался, мне уже не был нужен никакой проход, мне захотелось убежать от неё как можно дальше, и я начал искать возможности незаметно это сделать. Но я не успел, она остановилась, и я снова услышал её голос.

– А вот и он, лёгок на помине, – сказала она, не оглядываясь, кивком показывая куда-то влево. – Явился, не запылился, хитрая скотина. Вечно появляется, когда его не ждут.

Я невольно посмотрел в ту сторону, куда она указывала. Там под кронами деревьев, среди непроглядной тьмы, угадывалось ещё более густое пятно мрака. «Пещера», – подумал я.