Серебреник. Отец и сын Акаев Исмаил

БЕЗМОЛВНОЕ ЭХО ВРЕМЕН

(литературно-философское размышление о романе «Серебреник»)

Живы те, у которых есть возвышенная мечта.

Жан Батист де Ламарк

Великий русский писатель Лев Николаевич Толстой в своих творческих дневниках утверждал, что: «Мысль о повествовании – есть граница между реальностью и выдумкой, которая таинственным образом прокрадывается в сознание человека и остается так и неразгаданной – в веках…». Так в чем же граница между реальностью и выдумкой романа «Серебреник» чеченского журналиста и начинающего писателя Исмаила Акаева? Итак, приоткроем завесу тайны…

«Светало. Село медленно просыпалось». С этого походящего на лермонтовское вступление начинается роман, погружающий читателя в мир неотразимых красок, которые призваны приоткрыть то таинство необъятного человеческого (порою неосознанного!) бытия, которое дано видеть (лишь мгновенно!), и, только «снаружи». Так что же творится там внутри в эфирной бесконечности и гранях художественных росчерков долгоиграющего силой порыва пера?

Познавая жизнь во всех ее проявления как источник благословенной и живительной влаги, призванную утолить всякую плотскую жажду, мы вступаем в головокружительное противоречие с собой, со своим непокорным Фрейдовским – «Я». Это обнаженным образом хорошо показано в романе. Автор осознает глубокое чувство ответственности, пытаясь донести суть до самой глубины его часто необъяснимого, но совершенного по форме понимания.

Так много говорится в романе о жизнеутверждающих и неисчерпаемых началах. Да, безусловно, жизнь – есть самая большая ценность, которая имеется у человека, ценность, цену которой мы не знаем или не осознаем (или не желаем осознавать) в повседневности наших тщетных исканий. Две стороны жизни – истина и ложь – две бесконечности, существующие наперекор всему сущему не оставляют в покое обезумевшего от страсти человека, полного зла и ненависти, чью наивность и переменчивость еще в античности заметил греческий философ Аристотель. Не потому ли главный герой романа Ибрагим так жадно рвется к истине, к истине, которую он считает источником человеческой жизни, совершенством, непревзойденностью. Сколько разбитых и растоптанных судеб вокруг него, сколько необъяснимого и непонятного чувства «беспристрастного» и раскаленного бытия. Но он один: в вакууме сущности, в забвении мысли, один… наперекор всему он жив и продолжает искать себя в этом мире. Хладнокровная месть не покидает героев повести. Месть (идущая в ногу с человеком с ветхозаветных времен) за обольщение жизненного порыва, кроющаяся в глубине человеческой души и в бесконечных коридорах памяти, она присутствует как символ незабвенности, ибо другого быть недолжно, да и не может быть:

О, вы, кто верует!

Предписано вам право.

За смерть (убитых близких) отплатить…

Можно ли сказать лучше, чем это сказано в Коране? – наверное, нет.

…И в самом деле, сюжеты «Серебреника», заставляют глубоко погружаться в реальность дня вчерашнего, и томимо переходить в сегодняшний, в его бесконечное и понятное только лишь немногим посвященным таинственное и необузданное рвение. Наше поколение – одно из звеньев в бесконечной цепи поколений, живших и живущих на Земле. То, что мы пережили и продолжаем воспринимать как жизнь, – есть самое простое желание – Жить! Это желание присуще и героям романа Исмаила Акаева, так же как присуща глубокая философия любви, несущая в себе первооснову человеческого (столь неравносильного по щедрости) существования: «Сила любви – это божественная способность понимать, чувствовать друг друга без слов. Любовь всегда озаряется светом слез, страстей, надежд, эгоизма и обид. Любовь пронизывает влюбленных от костей до мозга, от пят до кончиков волос. Влюбленные витают над бездной, отдают все и, ничего не требуя, умоляют друг друга быть, не исчезать, не оставлять, не покидать. И каждый, кто испытывал эти чувства, тонет в них, отдает свою душу, свои слезы, свое сердце. Любовь и смерть несовместимы. И только она, всепобеждающая любовь, заставляет говорить саму смерть языком любви, и только такая любовь называется человеческой. И лишь человек, одаренный божественным даром, способен на высокую любовь. С любовью ко всему сущему может относиться человек только доброй души».

Настолько чист и в тоже время порочен мир чувств и идей, в котором живут герои романа, настолько наивно их понимание и ощущения окружающего, что происходящее столь ненавязчиво протекает в двух параллельных измерениях. Роман пронизан историей не только отдельных личностей, но и целого чеченского народа, его величайшими трагедиями – депортаций и войной. В ней воплотилось некое мистическое и сакральное соотношение прошлого и настоящего, сквозь призму современного безличия и отрицания всецелости. Когда-то Карл Ясперс сказал: «Мы стремимся понять историю как некое целое, чтобы тем самым понять и себя». Несомненно, он был прав, даже в силу того, что история (даже самая горькая, перечеркнутая одним росчерком небрежного пера) всегда остается – историей.

Возвращаясь к роману, к ее трагичности и неоднозначности мне припомнились слова величайшего поэта серебряного века Марины Цветаевой, которые всецело отображают мнение многих героев романа «Серебреник», хотя в глубине души у них кроется немой протест:

…А может, лучшая победа

Над временем и тяготеньем:

Пройти, чтоб не оставить следа,

Пройти, чтоб не оставить тени

На стенах…

Роман «Серебреник» полон трагических судеб, судеб лишенных смысла, созерцания, и в тоже время в нем живет неиссякаемый и кровоточащий порыв все к той же человеческой жизни. Художественный мир романа – как сказал отец французской революции Жан Поль Марат -«assezimmoral»[1], лишенный всякого бдения, хотя с самого начала и до конца им пронизан.

Литературно-сценическую композицию романа можно охарактеризовать как довольно богатую сюжетами, насыщенную смысловым содержанием. Автору очень хорошо удалось соблюсти рамки историчности, не заходя за границы чувственно-визуального творчества. В произведении, в основу которого легли реальные события, очень четко чувствуется, как автор владеет не только историей как таковой, но и современными политическими процессами, которые стали частью не только современного общества, но и данного произведения.

Мне думается, что первое литературное детище Исмаила Акаева можно назвать удачным. В нем оседает полноценный взгляд на жизнь, готовый перебороть былое, превзойти утопические реалии сегодняшнего дня. Это не только романическое повествование, но и емкий исторический труд, и целое философское размышление, вобравшее в себя понимание и осмысление, как отдельной человеческой жизни, так и целой трансформационной эпохи полную человеческих безумств. Каждый день уникален по своему животворному содержанию, он несет в себе еще не свершившеюся историю, воплощение которой в «прошлое» может дать только его целостное осознание.

Как мне кажется, роман «Серебреник» сумел отобразить то целостное осознание времени, которое порою невозможно высказать, или показать другим образом, донести до всеобщего понимания. В мою задачу не входила критика в широком смысле этого слова. Передо мной был полноценный литературный материал, наполненный историческими событиями, который требовал от меня лишь одно – высказать мое личное мнение. И мне (как мне представляется) это в какой-то степени удалось. Я могу судить лишь как человек, которому, как и любому присуща индивидуально-критическая субъективность. Окончательное слово всегда остается за широким читателем, которому доверена не простая роль – судьи. Мой мир, мир человека философии и исторической непредсказуемости, стал, несомненно, намного богаче во взглядах на человеческую жизнь, его философское понимание и мир в целом (по крайней мере, я это созерцаю и принимаю). И это в какой-то степени благодаря завораживающему роману – «Серебреник». Мне думается, что ему предстоит нелегкая судьба своего рода первопроходца, несущего в себе безысходность («совершенство») современной постбиблейской жизни. Как не уставал повторять французский философ-просветитель Жан-Жак Руссо: «Время покажет…».

Насрудин Ярычев, историк

член молодежной палаты литературного совета ЮНЕСКО,

доктор философских наук

[1]довольно безнравственный (фр.).

Первая книга

I

Светало… Село медленно просыпалось. Но в доме Заурбека уже давно никто не спал. Здесь собрались почти все мужчины из рода Тасуевых. Они обсуждали то, что должно было свершиться в ближайшие часы. Это событие все они, и особенно Заурбек, ждали без малого четверть века.

Заурбек не принимал участия в беседе. Он хмуро сидел в дальнем углу комнаты и со стороны казался если не сломленным, то, по крайней мере, утомленным бременем пережитого. Длинные седые волосы и длинная борода подчеркивали его усталость и состояние обреченности.

Тяжелые думы одолевали Заурбека. Перед его глазами одна за другой, как наяву, проносились картины прошлого. Он видел переполненные людьми холодные вагоны, уносящие их в далекую и трагическую неизвестность, угрюмые лица конвоиров, безжизненные тела на полустанках, заносимые снегом. Он видел и как будто заново ощущал нежные руки матери, которые своим теплом старались сохранить жизнь в его тщедушном мальчишеском теле, спасая его от февральских морозов.

А дальше память унесла его в тот страшный день, который наступил в его жизни через 5—6 лет после выселения чеченцев в Казахстан.

Умом и сердцем он понимал, что не мог тогда поступить иначе.

Чеченец Дога, который славился своим нехорошим поведением, нанес ему оскорбление, которое по законам адата смывается только кровью – он незаслуженно оскорбил имя матери Заурбека. Завязалась драка, на сторону Доги встали его друзья. Силы были неравны, и Заурбек ударил обидчика ножом. Хотя рана была не очень тяжелой, Дога умер из-за сильной потери крови.

Заурбек тоже был в этой драке тяжело ранен, однако тем не менее его судили. После длительного лечения в госпитале, он получил 10 лет строгого режима.

Примерно в это же время шел другой суд – суд адата, на котором решающее слово было за родственниками покойного Доги. Они присудили Заурбека к смертной казни, с отсрочкой до удобного случая. И он знал, что приговор этот рано или поздно будет приведен в исполнение.

В цивилизованном мире закон кровной мести воспринимается как варварский пережиток. Но для чеченцев, в их трагической истории вечных войн за свободу и независимость, очень часто единственным законом, удерживающим людей от совершения человекоубийства, является закон кровной мести.

В Коране об этом сказано:

О, вы, кто верует!

Предписано вам право.

За смерть (убитых близких) отплатить.

За жизнь свободного – свободный,

И раб – за жизнь раба,

И за жену – жена.

Но тот, кому собратом будет прошено,

Благодеянием разумным должен возместить.

Сие для вас – Господне облегчение и милость.

Того же, кто после этого дозволенный предел преступит,

Мучительная кара ждет.

В Законе этом

Кроется сохранность вашей жизни —

О, вы, кто обладает разуменьем! —

Чтоб благочестие могли вы обрести

(Сура 2 корова аяты 178, 179, перевод

Иман Валерии Пороховой)

Заурбек был амнистирован в 1953 году, после смерти Сталина. Он женился, появился первенец Саид. Казалось, что жизнь снова вошла в размеренное русло, чередуя день за днем.

Но вскоре умерла мать, не выдержав непомерной тоски по родине и своему мужу, который геройски погиб при обороне Брестской крепости в 1941 году.

В память о нем остался лишь пожелтевший треугольник его письма с фронта, который она бережно хранила.

Многие чеченцы в Великую Отечественную войну защищали Родину на полях сражений. Только в одной Брестской крепости в первые дни войны героически погибло более двухсот чеченцев. Но, умирая за Родину, они даже и представить себе не могли, что вскоре всех чеченцев и ингушей назовут пособниками гитлеровской Германии и вышлют в Сибирь, Казахстан и Киргизию. Произошло это 23 февраля 1944 года, в день Советской Армии.

Хоронили Реадат на следующий день после смерти. Траурная процессия с заунывными молитвами двинулась на кладбище. Милой, доброй, заботливой мамы Заурбека не стало.

Несмотря на помощь родных и близких, Заурбек не смог похоронить свою мать должным образом как требуют этого обычаи предков. Скудным было и поминальное угощение. Вместо надгробной плиты в изголовье могилы Реадат положили небольшой камень. Прах Реадат и поныне покоится в казахской земле, а ведь надо бы перевезти на родину и перезахоронить по обычаю. Но нет пока ни сил, ни средств. Заурбек надеется, что когда-нибудь он или его сыновья сделают это.

В 1957 году чеченцы и ингуши, словно грачи, изголодавшиеся по родным местам после продолжительной и суровой зимы, потянулись на Кавказ, окрыленные радостью встречи с родиной. С тоской и грустью провожал Заурбек шумные толпы своих соплеменников. Ему путь на родину был закрыт из-за кровной мести. И он остался на чужбине. Жилось трудно, но выручали навыки, полученные в местах заключения, и природное трудолюбие. Семья Заурбека жила не лучше и не хуже других. Радовал успехами в школе Саид, родилась дочь Зарган, а затем сын Ибрагим.

Обнадеживающие вести получал Заурбек с Кавказа. Там его родственники через старейшин вели долгие и упорные переговоры с родственниками Доги о его судьбе. Ведь Заурбек по законам адата не мог вернуться на родину из-за кровной мести, проявляя этим уважение к пострадавшей стороне.

Шли годы…

Заурбек с семьей тайно переехал в Чечню, получив на это разрешение старейшин своего рода. Но не в родное селение, которое находилось в предгорье, а на хутор в степях, на левобережье Терека. Здесь он жил скромно и незаметно, работал на земле не разгибая спины.

Выросли дети. Окончил школу, а затем юридический факультет университета старший сын Саид. Получив профессию врача, вышла замуж Зарган. Младший Ибрагим учился в школе. Высокого роста, спортивного телосложения, он обладал добрым нравом и стал хорошим помощником отцу. Из всех детей Заурбека Ибрагим был самым внимательным и отзывчивым.

Заурбек никогда и никому не признавался в своем особом отношении к Ибрагиму. Но все равно в каких-то мелочах он выдавал себя и свою любовь к нему.

Институт кровной мести – это особая страница уклада жизни чеченского народа, которую с их жизненного календаря не смогла вырвать даже железная рука Советской власти.

Примирение кровников согласно чеченскому адату имеет свой строгий ритуал, проведение которого никого не оставит равнодушным.

По договору, на условленное место первыми прибывают представители потерпевшей стороны. Причем место выбирается в стороне от населенного пункта, желательно в равнинной местности. После прибытия родственников убитого к месту примирения, туда направляется посредник, который в весьма уважительной форме обращается к ним и сообщает о готовности кровников выслушать их «приговор». Получив разрешение для виновной стороны на прибытие к месту ритуального события, посредник возвращается. И лишь после этого представители стороны, пролившей кровь, начинают свое шествие. К месту встречи они должны идти пешком. Впереди процессии, в окружении ближайших родственников (отца, братьев, сыновей), идет кровник, одетый в длинный до пят плащ, с закрытой головой и лицом. За ним выстраиваются, по степени родства, его близкие, а далее следуют представители его тейпа[1].

Не доходя несколько метров до родственников убитого, процессия останавливается. Начинается долгий диалог между старейшинами из двух враждующих тейпов. Причем старейшины должны иметь духовный сан, либо непререкаемый авторитет в народе. Если в роду такового не имеется, то приглашается авторитетный представитель из тейпа или из села. В результате этого диалога достигается компромисс, о котором сообщается обеим сторонам. Кровник помилован, но действо на этом не заканчивается. Слово берет старейшина, представляющий потерпевшую сторону. Он обращается с речью к собравшимся. Она адресована, в основном к молодежи. В этом обращении приводятся суры из Корана, в которых говорится о величайшей ценности человеческой жизни как неповторимого феномена природы, созданного Всевышним творцом всего сущего на земле – Аллахом. Он говорит, что правом отнимать человеческую жизнь обладает только Всевышний Аллах. Говорит о необходимости почтительного отношения к старшим и об уважительном отношении людей друг к другу, приводит примеры из жизни чеченского общества. Словом, в этой речи говорится о морально-нравственных и этических нормах человеческого общежития. В конце своей речи он объявляет собравшимся о принятом решении и завершает ее благодарственной молитвой, обращенной к Аллаху, за то, что он дал разум собравшимся свято блюсти основную заповедь Корана, а суть ее в следующем: «смерть за смерть невинно убиенного, но если функция судьи будет передана в руки Аллаха, Аллах зачтет этот поступок как поступок достойный высокой похвалы и награды с Его стороны».

Затем слово берет старейшина виновной стороны. Он благодарит потерпевшую сторону за высокую милость и благородство, оказанное ею во имя Аллаха, причем в его речи напрочь отсутствует спесь и высокомерие, и выдержана она в спокойных тонах. После этого начинается процесс рукопожатия. Присутствующие подходят друг к другу и пожимают руки. Все представители виновной стороны поочередно при рукопожатии благодарят представителей потерпевшей стороны за оказанную им милость. Действо заканчивается.

На очереди последний и решающий акт этого гуманного процесса. Недавние враги собираются в круг; в середине ставится стул, на который усаживается кровник. К нему подходит ближайший родственник убитого и открывает миру и свету, склоненную в смирении голову. В руках у него острый, как бритва, кинжал. Им ему предстоит побрить наголо голову и лицо человека, который каких-нибудь полчаса-час назад был его кровным врагом и которого он в то время непременно убил бы (если так угодно Аллаху). Но сейчас обстоятельства изменились по воле Аллаха. Аллах не дал поселиться в их души дьяволу, ниспослал мир между двумя враждующими родами. Теперь у человека, стоящего с кинжалом в руках напротив своего кровного врага, роль не мстителя, а миротворца. С именем Аллаха на устах он начинает, пожалуй, самую тяжелую работу в своей жизни. Он побеждает дьявола, он побеждает в себе зверя и дикаря. Он доказывает себе и окружающим, что он смиренный раб Аллаха, и что слово, данное им, крепко и вечно, и что он и все его родственники прощают убийцу навеки веков. Предания гласят, что в истории были случаи, когда рука бреющего имела несчастье «вздрогнуть» и обагрялась кровью. Тогда в смертельном бою сходились обе стороны и бились друг с другом не жалея жизни.

Вероятно, история знала таких отщепенцев, раз существуют эти предания. Недаром, наверное, запрещено присутствие женщин в подобном месте. И младшие или единственные сыновья кровников не имеют права участвовать в ритуале примирения, а находятся дома или в укрытии. Но история последних, по крайней мере, ста – ста пятидесяти лет не знает примеров нарушения слова, данного кровникам, чему являются свидетелями седобородые старцы – хранители памяти народной.

Утро вступило в свои права. Медленно просыпались терские долины. Блеяние овец, мычание коров, лай собак раздавались со всех концов небольшого хутора, затерянного в терских степях. Заурбек внезапно очнулся от дум.

Приготовления к долгожданному событию были почти закончены. Еще раз, обговорив все детали предстоящего, старейшины дали указание погрузить на грузовик трехгодовалого бычка, два мешка муки и столько же сахару. Бычок и продукты предназначались для семьи Доги. Были приготовлены также пять тысяч рублей как единовременная выплата родным Доги. Материальная компенсация также предусматривается адатом и, в зависимости от того, к какому соглашению пришли договаривающиеся стороны, достигает того или иного размера, но не должна превышать стоимости сорока коров. Из-за давности происшедшего, с учетом всех обстоятельств, родственники убитого отказались от нее. Но родственники Заурбека, отдавая дань уважения роду Доги, решили, что они привезут с собой и еще раз предложат эту символическую компенсацию. Закончив все приготовления, мужчины поехали на условленное место, – туда, куда было удобно подъехать и где могли собраться представители обеих сторон.

Младшему сыну Заурбека Ибрагиму, в этот ответственный для всего рода день по обычаям адата, а также по просьбе отца пришлось остаться дома. В случае несчастья и гибели мужчин в возможной схватке Ибрагиму была отведена роль продолжателя фамилии Тасуевых. Хотя это было высокое доверие, но юноше казалось, что ему отвели не очень достойную роль в столь решающий момент для судьбы его отца и всего рода.

Колонна из многочисленных автомобилей и автобусов тронулась в путь, ей нужно было проехать до условленного места почти сто пятьдесят километров. Провожавшие их люди желали Заурбеку и его родственникам счастливого избавления.

Буквально через несколько минут после прибытия процессии на место встречи к собравшимся подъехал автомобиль «Волга» черного цвета, из которой вышел представительного вида мужчина чеченской национальности, явно работник спецслужб, и попросил подойти к машине кого-нибудь из приехавших. Быстро перекинувшись несколькими словами, старейшины решили направить для переговоров с предполагаемым сотрудником КГБ Саида – сына Заурбека.

Саид подошел к «Волге», и после ритуального приветствия он и незнакомец сели в машину. Разговор длился для ожидающих очень долго, хотя на самом деле не прошло и двадцати минут. По окончании разговора Саид вышел из машины, а вместе с ним уже двое сотрудников КГБ, один из которых, старший по званию, был русский. В советские времена все высшие должности во всех силовых структурах республики занимали русские, и любое задание, которое выполнял чеченец сотрудник спецслужб, всегда контролировал русский.

Вышедшие из «Волги» распрощались с Саидом, сели обратно в машину и уехали. Саид вернулся к процессии, и после того как старшие спросили его о разговоре с непрошеными гостями, он объяснил, с чем пожаловали представители спецслужб. Появление их в таком месте ни для кого не было неожиданностью. Хотя большей частью такой визит заканчивался просто беседой, как в этот раз, они подчас вносили немало неприятных и непредсказуемых корректив в регламент подобного процесса. В рамках объявленной партией борьбы с институтом кровной мести каждый случай кровной вражды между многочисленными чеченскими родами был известен КГБ. И эта организация делала все возможное, чтобы искоренить институт кровной мести в чеченском обществе.

Целью сегодняшнего визита являлась прежде всего демонстрация силы и вездесущности Комитета как всезнающего и всесильного органа, мимо которого ничего не проходит незамеченным. Действительно, в советские времена это была мощная организация, сети которой охватывали в стране каждый город, каждое село, даже каждый мелкий хутор. Их агенты были повсюду, даже на хуторе, где жил Заурбек со своей семьей.

Для населения Чечено-Ингушетии это было неизбежное зло, к которому они если не привыкли, то притерпелись. Еще сравнительно недавно, каких-то шестьдесят-семьдесят лет назад, тайное сотрудничество с властью и доносы воспринимались в чеченском обществе как позор. Замеченный в доносительстве человек и вся его семья подвергались широкому порицанию и навсегда изгонялись из села без права на прощение. Наглядный тому пример – семья Боршиговых из Харачоя, которая была изгнана за предательство знаменитого абрека Зелимхана Харачоевского. По сегодняшний день ни один из потомков этой семьи не имеет возможности посетить свои родные края. Дружба с этой семьей считалась и считается делом позорным, достойным порицания.

Если в период антиколониальных войн «благородная работа» тайного агента могла привести к огромному ущербу и смерти не только одного человека, но и целого села, то ныне донос на человека, попавшегося на краже стога совхозного сена или имевшего неосторожность критиковать советский строй, приводил лишь к двум-трем годам тюремного заключения. Разумеется, факт доноса являлся предметом широкого разбирательства, и если доносчик становился известным, то родственники пострадавшего от его навета пытались отомстить ему. Каждый старался жить в рамках закона, годы лишений привели людей к мысли, что бороться с советской властью им не с руки (сил мало), а посему лучше жить с нею в мире и согласии, тем более, что, несмотря на свои очевидные изъяны, советский строй для простого человека был не так уж и плох.

Узнав о том, что Саид не только сын кровника, но и работник МВД, к тому же в офицерском звании, да и ко всему прочему коммунист, сотрудники КГБ стали критиковать его за участие в подобном мероприятии. Они напомнили об установках партии по этому вопросу и предупредили, что о его прямом участии в противоправном действии, противоречащем государственным идеям и строю, станет известно по месту его работы и партийному руководству республики, а также пригрозили силой разогнать собравшихся. Саид объяснил им, что сегодня ставится окончательная точка над конфликтом, отголосок которого витал над двумя родами более четверти века. К тому же, сегодняшнее примирение имеет воспитательный характер для молодежи и для всего чеченского общества, и поэтому, даже с точки зрения установок партии, должно рассматриваться как полезное.

Саиду пришлось проявить максимум дипломатии в беседе с представителями спецслужб. Он согласился с ними в том, что подобного рода мероприятие является пережитком прошлого, но при этом смог убедить их в его полезности, учитывая его миротворческий характер. Саид отметил, что советская система исполнения наказаний не совершенна, так как большинство отбывших срок в тюрьмах совершает преступление повторно, однако история не знает случая, чтобы человек, прощенный по адату за убийство, совершил бы не только повторное убийство, но и, в подавляющем большинстве, даже какое-нибудь мелкое преступление. Таким образом, статистика говорит все же в пользу адата. Но, конечно же, в социалистическом обществе, несмотря на кажущиеся преимущества адата, пережиткам прошлого не должно быть места. На этой оптимистичной ноте их беседа завершилась.

Старики одобрили действия Саида, не преминув при этом отметить значение образования в жизни человека, и тут же перешли к делу, ради которого они здесь собрались.

Ритуал примирения прошел по вышеописанному сценарию, без нарушения установившихся правил и норм. Известный в народе старейшина и богослов Абу-Хаджи, примеряющий обе стороны долго говорил о ценности прощения, о долге перед Всевышним, о превратностях судьбы. Заурбек Тасуев имел когда-то неосторожность пролить кровь человека. Абу-Хаджи знает какому благородному роду он принадлежит. Старик замолк. Будто воспоминания с этой равнины унесли его в далекое Аргунское ущелье – в селение Чиннаха, лежащее в объятьях чеченских гор. Потом продолжил:

Там когда-то выходцы из одного села, но разных хуторов – Боки-Дук и Ушкалой уже много лет вели кровную вражду. Представители Боки-Дук, откуда и Заурбек родом, убили уже семерых с Ушкалой, и чтобы уравнять этот счет те, кто с Ушкалой имели право в любой момент убить любого из Боки-Дук. Но потом началась Кавказская война, где враг теперь у всех был один. На той войне отчаянно дрались предки Заурбека – его третий отец Тасс и его брат Арсгири. Как-то раз Арсгири увидел лежащее на поле боя тело чеченского воина. Арсгири узнал убитого – он был с Ушкалоя. Судя по всему, товарищи не смогли его вынести с поля боя и оставили здесь. Арсгири наткнулся на убитого кровника, по сути на тело своего врага. Но сидящее внутри него благородоство, не заставило его мучаться в догадках как поступать дальше. Он снял с себя бурку, а потом вместе со своим братом осторожно завернул тело убитого в эту бурку, положил его на коня и пошел в сторону Ушкалоя. При въезде в село, Арсгири отпустил коня, а сам вместе с братом ушел.

Когда отец убитого снимал с коня кем-то заботливо завернутое в бурку тело его сына, тот сразу же воскликнул:

– Я знаю, что на такое мужество хватило бы только у Арсгири! – а потом, повернувшись в сторону Боки-Дук, крикнул – Арсгири! Ты победил!

В тот же вечер в Боки-Дук к предкам Заурбека прибыл вестник со словами:

– Вы прощены! В Ушкалое вас хотят видеть на своих похоронах!

Таким образом над многолетней враждой точку прощения поставило именно благородство Арсгири. На примере этой истории, Абу-Хаджи дал понять, что Заурбек Тасуев, которому сегодня по законам чеченского адата простят пролитую кровь, принадлежит к благородному и мужественному роду.

Кровная месть – это целый кодекс чести, который передается из поколения в поколение. Это не убийство без разбору, здесь нужно соблюсти все тонкости и грани чеченской психологии. Совершив кровную месть, чеченец никогда не оставит валяться тело своего кровника, а прикроет его и уберет подальше от зверья. Кроме того, история знает такие случаи, когда чеченец прощал своего кровника, если тот оказался его случайным гостем. Как же высоко ценили чеченцы человеческую жизнь, даже если она принадлежала и врагу. А потом через годы сколько же осталось этих тел, без разбору выкинутых на грозненские улицы и съеденных голодными собаками.

Родственники Доги, как они и заявляли ранее, отказались от предложенной им материальной компенсации. Их тут же заверили, что быка, муку, сахар и деньги Заурбек израсходует, в память о Доге, на богоугодные дела и в помощь малоимущим и сиротам.

Остались позади тревоги и заботы прошлой ночи и дня, остались позади тревоги и волнения длиною в четверть века. Заурбек и его семья уже по-другому ощущали этот мир, в котором они теперь могли жить без страха и тревоги друг за друга и, главное, за самого Заурбека. Наступивший мир с кровниками дарил им всем свободу, возможность возвращения из степного хутора в свое родное село в предгорьях Кавказа, в отчий дом. Теперь Заурбек сможет поселиться в нем и разжечь очаг, погасший в день выселения и не зажженный до сих пор. За домом присматривали родственники, но очаг в нем не зажигался в ожидании мира с кровниками.

На терских равнинах сегодня ночью ему приснятся горы. И неужели это действительно правда, что он сможет уехать в родное село? Интересно как там сейчас? Обнимает ли также предрассветный дым острые вершины гор? Прячется ли все также в густых лесах пугливый олененок? Не заросли ли бурьяном могилы отцов? Заурбек уже по-другому чувствовал ласковые лучи солнца, несущие людям тепло. Ему казалось, что они особенно нежно греют его. Он по-другому воспринимал горы, виднеющиеся вдали, землю, щедро отдающую свой урожай в обмен на заботу крестьянина. Мир был прекрасен, и он стоил любви, он стоил жертв и страданий ради него. Заурбек твердо верил, что впереди его ждет светлая жизнь в виде благополучной судьбы детей и внуков. Он знал, что отдаст все силы, чтобы уберечь свою семью от плохого. Он верил, что с нынешнего дня, когда с него снят окончательно груз вины за убийство человека, его семья, и особенно сыновья, также будут смотреть на мир иначе. Он пять раз в сутки в своих ежедневных молитвах просил Всевышнего простить ему этот грех. Ведь и на том свете с него будет спрос за это.

Вечером того же дня, учитывая важность события, был совершен по мусульманскому обычаю обряд жертвоприношения. Подростки разнесли по домам соседей добротные куски мяса, тем самым приглашая их разделить с ними радость, после чего состоялся в доме молитвенный моулид (чтение сур из Корана и почитание пророка Мухаммада). Гости разошлись за полночь. Но еще долго горел свет в доме Заурбека. Ведь и к радости надо привыкнуть, и радость нужно тщательно осознать и воспринять. Легли поздно, но с глубокой верой в счастливое будущее. В эту ночь из числа гостей и членов семьи в доме не спали только двое – Заурбек и его младший сын Ибрагим.

II

Это было время, когда Советский Союз боролся за «мир во всем мире», простирая свои «стальные длани» во все уголки земного шара. Борьба шла с переменным успехом, так как мешали страны НАТО и, в особенности, США, но от неудач накал борьбы не утихал, а, наоборот, все возрастал. Братская помощь странам Африки, Азии и Латинской Америки шла нескончаемым потоком, в основном, в виде оружия, которое СССР производил в огромном количестве, а также в виде участия в конфликтах военных советников и в виде финансовой помощи. Союзники с благодарностью ее принимали и начинали изо всех сил бороться с «проклятым империализмом» в лице своих внутренних врагов. И до тех пор, пока не иссякал поток этой «братской» помощи, режимы, сотрудничающие с ним, рьяно боролись под советским лозунгом «борьбы за мир во всем мире». Но стоило ей иссякнуть, как вчерашние союзники и «братья» Советского Союза становились его врагами и переходили в лагерь капитализма.

Случались и более досадные «проколы» во внешней политике СССР – это революции в Венгрии, Чехословакии и других социалистических государствах. Тут «братскую помощь» Советский Союз оказывал пошатнувшемуся режиму не один, а вкупе с другими странами-участниками Варшавского Договора. Мятеж, или точнее революция, в странах социализма подавлялся жестоко.

В 1978 году очередной жертвой «миротворческих усилий» советской империи стал Афганистан. Было объявлено на весь мир, что обстановка в Афганистане угрожает южным границам Советского Союза, и что СССР обязан помочь «бедным» афганцам избавиться от антинародного режима. На партийных съездах и собраниях заявление партии и правительства широкими массами трудящихся было воспринято на «ура». Интеллигенция, с присущей только ей интеллигентностью, скромно отмалчивалась, а ропот диссидентствующих одиночек не был слышен, да и не мог быть услышанным в стройном хоре всенародного одобрения.

Под шумный грохот одобрения и тихий шепот противников в 1979 году СССР со всей своей мощью обрушился на «антинародный» режим Афганистана. В ходе войны были убиты и ранены сотни тысяч афганцев, а также тысячи и тысячи воинов-интернационалистов, но агрессия СССР против Афганистана закончилась бесславно для советской политики и советского оружия. Причины поражения СССР в войне с Афганистаном, находившимся на стадии феодализма, предмет сложный и требующий длительного изучения.

Тут важно отметить, что в этой победе «виноват» прежде всего сам афганский народ, а также страны, которые помогали ему в этой борьбе на протяжении десяти лет. Но все это будет потом, через десять лет. А пока война только начиналась.

На территории одной шестой части земли, именуемой СССР, началась информационная пропаганда. Мощная, хорошо отлаженная пропагандистская машина СССР заработала во всю силу, обрабатывая сознание советских людей. И надо отдать ей должное, она выполнила свою задачу блестяще – за исключением молчаливого меньшинства, порядка пяти до десяти процентов от общей массы советских людей, народ принял черное за белое и поддержал агрессию СССР против Афганистана. Поддержка эта зашла настолько далеко, что даже матери погибших на войне солдат воспринимали эту войну как неизбежное зло.

Немудрено, что неокрепший и неопытный ум Ибрагима принял за чистую монету все, что писали советские газеты и журналы о происходящем в Афганистане. Воспитанному на коммунистических идеях, свято верившему в непогрешимость советской системы, ему и в голову не могло прийти, что Советский Союз вел в Афганистане жестокую и несправедливую войну. Когда старший брат Саид попытался ему объяснить это, он не поверил ему, решив, что тот просто пытается уберечь его от опасности. Внутренне не соглашаясь с ним, Ибрагим сделал вид, что принял его доводы и будет следовать им. Про себя же решил, что ни в коем случае не откажется от выполнения своего долга перед страной и обязательно пойдет служить, но не для того, чтобы кого-то убивать, а для того, чтобы защищать свою большую Родину – СССР.

Этой осенью Ибрагиму предстояло идти в армию. Поступать в институт сразу же после окончания школы он не захотел, объяснив свое нежелание тем, что выпускники гуманитарных вузов все равно призываются в армию, а тогда ему будет уже двадцать два – двадцать три года. Сейчас же, в его возрасте, значительно легче перенести все тяготы армейской жизни. Кроме того, в армии можно быстро зарекомендовать себя с положительной стороны и вступить в ряды КПСС.

Доводы Ибрагима имели под собой реальную основу, и, хотя они не были непоколебимыми, родители и брат Саид решили не препятствовать его желанию.

Школу Ибрагим окончил с отличием. На протяжении последних пяти лет учебы он посещал несколько кружков, занимался дзюдо и был уже кандидатом в мастера спорта по дзюдо. С особым интересом посещал литературный кружок. В такой любви Ибрагима к русской словесности, вне всякого сомнения, была «виновата» Мария Владимировна.

Однажды в 5-ый класс, в котором учился Ибрагим, вошел директор школы. За ним, словно прячась за его спиной, вошла русская девушка. Директор представил Марию Владимировну, их новую классную руководительницу и учительницу русского языка и литературы. Она приехала в Ищерское по распределению из Астрахани, и с этого времени ее судьба навсегда была связана с этой школой и с этой станицей. Ибрагим учился здесь, так как в их хуторе была только начальная школа, поэтому родители устроили его в интернат, куда он добирался вместе с другими детьми на специальном автобусе, а домой ездил только на выходные дни.

Для Марии Владимировны с годами Чечня стала новой родиной, которую она полюбила всем сердцем. Хотя она уже была знакома с нравами и бытом чеченцев по произведениям Льва Толстого, Лермонтова, Пушкина и других авторов, Мария Владимировна поначалу с трудом вписывалась в чеченский быт.

Станица Ищерская Наурского района располагалась на левом берегу реки Терек, в ста километрах от столицы Чечни – Грозного. Живописные и благодатные просторы привлекали всех, кто хоть раз побывал здесь. В станице жили русские и чеченцы, жили дружно, разделяя радость и горе. Во время каникул администрация школы устраивала экскурсии с поездкой в Грозный для отличников, в число которых постоянно попадал и Ибрагим. Ребят возили на грозненское водохранилище купаться, водили в парки, музеи, как краеведческий, так и изобразительного искусства.

Мария Владимировна снимала комнату у добродушной хозяйки дома – чеченки Тагибат, с которой они вместе разделяли уют и тепло этого небольшого дома. В этом доме проживала семья Тагибат: муж, а также двое детей, которые учились в той же школе – мальчик во втором классе, а девочка в седьмом. Работа и жизнь у Марии Владимировны потихоньку налаживались. Коллеги по работе ее уважали, дети очень любили.

Она получила хорошее образование и очень любила свою работу. Мария Владимировна с увлечением рассказывала ребятам о писателях и их произведениях, о героях Федора Достоевского, Льва Толстого, Вальтера Скотта, Фенимора Купера, Александра Дюма. Казалось, ее знания безграничны. В ее рассказах хватало места и братьям Карамазовым, и Чацкому, и Пьеру Безухову, и Робин Гуду, и Зверобою. Слушая ее истории из жизни литературных персонажей, детвора сидела в классе открыв рты. Тишина нарушалась только тогда, когда тот или иной ученик выплескивал наружу накопившиеся эмоции. В классе нет-нет, да и раздавалось: «Ой, какой молодец! Ой, как он правильно сказал!..» Эти возгласы были самой большой наградой для Марии Владимировны за ее труд.

Благодаря ей Ибрагим полюбил литературу, а полюбив книгу, он, конечно же, все глубже и шире постигал русский язык. Надо заметить, что чеченский язык и литература, хотя и входили в обязательный курс школьного обучения, но за Тереком, на левобережье, родной язык был исключен из обязательной программы. В горных и предгорных районах республики практиковалось проведение лишь факультативных занятий, так как там, в основном, проживало, чеченское население.

Ибрагим стал много читать. К девятому классу у него уже была своя библиотека, которая насчитывала порядка трехсот книг. С нежностью, на какую она только была способна, мать Ибрагима, Хеда, при каждом удобном случае рассказывала, как однажды, когда сыну было пять лет, она взяла его в город на рынок. Получив двадцать копеек на мороженое, Ибрагим побежал к киоску и на все деньги купил себе детские книжки: «Дядю Степу» Сергея Михалкова и «Мойдодыра» Корнея Чуковского. Несмотря на их ветхое состояние, Хеда хранит эти книжки по сей день.

Учителя в школе ставили Ибрагима в пример его сверстникам. Они были уверены, что обучение в сельской школе не станет для него помехой при поступлении в институт.

И тут такой поворот. Вместо того, чтобы учиться дальше, он идет служить в армию.

Когда Ибрагим окончил школу и получил аттестат, его семья переехала в родовое предгорное село. Ему исполнилось восемнадцать лет, и через несколько месяцев предстояло идти на службу в армию. Отец даже купил сыну автомобиль, надеясь, что это отвлечет юношу от его планов. Но Ибрагим был неумолим. Он упорно готовился к службе в армии, проводя большую часть времени занимаясь спортом.

[1]тейп – у вайнахских народов – коллектив кровных родственников, ведущих происхождение от общего предка, объединяющий несколько родов.

I

В каждом народе есть свои традиции, обычаи, устои – неписаные законы. У чеченцев это именуется адат – «Свод законов – правила жизни, быта, этики, морали – кодекс чести и достоинств горцев».

Сестра Зарган попросила Ибрагима поехать с ней в соседнее село, чтобы навестить школьную подружку, которая собирается замуж. Муж Зарган Мовсар, будучи очень занятым, не мог повести ее сам, и Ибрагим с удовольствием откликнулся на просьбу сестры. Брат понимал, как любимой сестре хотелось попасть на предсвадебную вечеринку подруги, где будут и другие их одноклассницы. Они вышли на дорогу, так как Ибрагим не решился брать свою машину, подаренную ему отцом, за отсутствием у него водительских прав. Брат с сестрой стояли на остановке, когда попутная машина «Волга» синего цвета остановилась и им предложили их подвезти. Рядом с водителем сидел мужчина средних лет, по всей видимости, занимающий какой-то руководящий пост. Пропустив вперед сестру, Ибрагим забрался на заднее сиденье и только тогда увидел еще одного пассажира, сидевшего у противоположного окна. Но машина уже тронулась, и было неудобно останавливать ее, чтобы пересадить сестру, и он, боясь обидеть недоверием доброжелательных людей, стерпел то, что сестра сидела между ними – братом и незнакомым мужчиной. А Зарган, сжавшись в комочек, стараясь занимать как можно меньше места, приникла к брату…

Неизвестно, что вдруг повлияло на пассажира с переднего сиденья: то ли покорный вид девушки, то ли юный на вид и неопытный возраст ее спутника, то ли привычка безнаказанности или высокое положение, позволяющее исполнить любую прихоть, а может лишняя выпитая рюмка спиртного. Мужчина вдруг, повернувшись назад, грубо схватил Зарган за сплетенные вместе руки, лежащие у нее на коленях. Вскрикнув от возмутительного поступка незнакомца, испуганная девушка освободила свои руки.

«Самое страшное оскорбление для чеченца, это если мужчина чем-то обидел его мать, сестру, жену. Достаточно простого неуважительного прикосновения к женщине, чтобы нанести смертельную обиду. Чеченцы всегда блистали гордостью и никогда не трепетали перед демонической сущностью страха и ужаса. Адат чеченцев – драгоценнейшее внутреннее достояние народа, которое выводит его в состояние гордости, а нарушение этого кодекса в состояние позора.

Чеченцы никогда не были бедны чувством гордости, находясь в сознании ответственности за звание – чеченцы, чеченец, чеченка. Это есть всецело народная историческая ценность, пробуждающая в народе чувство этического и эстетического благоговения, на ряду с его религиозной состоятельностью. Нужно иметь устойчивое состояние перед ответственностью – НОХЧАЛЛА (чеченство).

Однажды мы блаженно говорим, какие мы – Нохчи (чеченцы), и вторично мы поступаем без искупления – не так, как – Нохчи. Двуликость – это как двоебожие, и никак не соответствует образу праведного, единоверного чеченца, чеченки. Натиск демонических сил на наш быт, культуру, религию, адаты, традициям, конечно, пошатывают наши устои, ценность в которых является тот самый «эмблематический» образ – НОХЧАЛЛА (чеченство). Каждый народ, каждая нация в своем мета культуре имеет свое неповторимое своеобразие, иные иногда выходят даже за пределы понимания другими народами. «Рука» нарушившая, разрушающая этическую мораль нашей самобытности должна быть непременно наказана и остановлена. А поступок немолодого уже мужчины был непросто возмутительно-неприличным, но настолько чудовищным и позорным, что смыть подобную обиду можно только кровью».

Растерявшийся в первое мгновение Ибрагим, не ожидавший подобной выходки со стороны, казалось бы, воспитанных людей, зверем кинулся на обидчика и зубами намертво, вцепившись в ненавистную руку, прикрыл своим телом сестру от дальнейших оскорблений и прикосновений и все никак не мог одной рукой отыскать в кармане медицинский скальпель, который он всегда носил с собой. Ибрагиму нравился он именно своей лаконичностью формы и какой-то видимой хрупкостью, за которой скрывались отточенность бритвы и сила кинжала и удобство в обращении. А носил он его для подрезания заусенцев на пальцах, подрезания ногтей и других бытовых нужд. Скальпеля не было, видимо сама Зарган, когда гладила костюм брата, нашла его и спрятала от греха подальше, и невольно спасла этим жизнь своего обидчика.

Машина резко затормозив, остановилась, силой инерции оторвав противников друг от друга. Ибрагим, воспользовавшись моментом выскользнул из машины, одним движением вытащил сестру из машины и в то же мгновенье открыл переднюю дверцу, схватил мерзавца за грудки, вытаскивая его из салона авто. Он был готов голыми руками задушить обидчика, перегрызть ему горло. Слепая ярость захлестнула его, затмила разум, и если бы ему удалось вытянуть противника из машины, то никакая сила не освободила бы его живым из мертвой хватки Ибрагима, у которого вдруг появилась нечеловеческая сила. Но ему мешала сестра, испугавшаяся за дорогого брата, почувствовавшая, что он добрый и застенчивый, но в то же время волевой и бесстрашный, воспитанный по суровым обычаям своего народа, может сейчас натворить самое страшное и непоправимое в своей жизни – убить человека. Она схватилась за брата, пытаясь оттащить его от машины, стараясь объяснить ему, что с ней все в порядке, хотела успокоить его. В то же время, вцепился за своего приятеля второй пассажир из заднего салона, затягивая его обратно, чтобы помешать Ибрагиму вытащить его, одновременно крича на водителя, чтобы тот быстрей трогался:

– Трогай, газу, гони! Он убьет Ахмеда. Газуй быстрее…

Ибрагим ничего не хотел ни слышать, ни понимать. Грубо оттолкнув сестру и освободившись от нее, он с новой силой вцепился в своего смертельного врага, одной рукой нанося удары по его лицу. Ему почти удалось выдернуть его из машины, когда машина рванула с места. Ибрагим с нечеловеческими усилиями до последнего мгновенья пытался удержаться, но силы в конце концов оставили его и, протащившись за машиной, он, выпустив обидчика из рук тяжело рухнул на дорогу, чуть не попавши под колеса машины. И подняв голову, он успел запомнить госрегистрационный номер быстро удаляющейся «Волги» 90—44 ЧИС (серия ЧИС подтверждала о принадлежности данного автомобиля к госчиновничьим гаражам).

Было больно и обидно. Больно за сестру и обидно, что подлец ушел безнаказанным. Как он теперь посмотрит в глаза отцу, матери, брату, родственникам, мужу сестры??? Вдруг рядом затормозила машина, грузовик. Молодой водитель, лет на пять старше Ибрагима крикнул, открывая дверь кабины:

– Быстро, быстро садитесь!

А потом, уже по пути объяснил, что невольно стал свидетелем последней сцены, понял, что произошло неладное, и как истинный чеченец предложил свою помощь. Ибрагим был бесконечно рад, удачно подвернувшийся поддержке, и коротко объяснил суть дела. Выслушав его, водитель от чистого сердца сказал:

– Подъезжая, я видел, как ты пытался вытащить кого-то из машины, видел истерично метавшуюся твою спутницу. Рядом с тобой надежное плечо, я сделаю все, чтобы тебе помочь. Мы их догоним.

Ибрагим поблагодарил его за помощь, но не желая впутывать постороннего человека в столь неприятное дело, попросил только догнать машину и не вмешиваться, а там уже он сам разберется. Даже в такой ситуации Ибрагим не желал вмешательства посторонних, чтобы огородить предложившего помощь от непредвиденных последствий, выяснилось, что водитель грузовика знал родителей Ибрагима и Зарган, и глубоко их уважает. Водитель, стиснув зубы, все набавлял скорость, выжимая всю мощь из грузовика – ГАЗ-53. Вскоре впереди показалась знакомая машина, где находился мерзавец.

Впереди лежащего населенного пункта показался переезд железной дороги. Загорелись красные фонари семафора, а по правую сторону к переезду будто на помощь к Ибрагиму мчался товарный поезд. «Товарняк» оказался на переезде раньше «Волги», и беглецы вынуждены были остановиться, а через некоторое время рядом с ними затормозил грузовик преследователей, чуть не протаранив легковушку. Плача в истерике сестра пыталась остановить брата, но Ибрагим уже бежал к машине мерзавца, а вслед за ним выскочил водитель грузовика с монтировкой в руках, чтобы наказать обидчика. Ибрагим открыл переднюю правую дверцу, ударил кулаком по лицу Ахмеда и стал его вытаскивать наружу. Ахмеду на вид было лет 40—45, одетый в дорогой костюм с рубашкой и чинным галстуком. На помощь своему попутчику выскочил и другой пассажир, сидевший на заднем сиденье, и только водитель оставался сидеть за рулем. Второй назвался Рахимом и просил не делать ничего плохого с его коллегой по работе, иначе окажешься за решеткой, твердил он Ибрагиму, пытаясь образумить разъярённого юношу. Ибрагим, держа за грудки мерзавца, спросил второго:

– Ты кто этому будешь? Родственник? Если нет, убирайся, не мешай мне. Он должен получить по заслугам.

– Нет, я не родственник, я его коллега, работаю с ним. Ты извини, он просто выпил, давай потом поговорим, я тебе дам адрес…

– Какой адрес? Отойди в сторону, подальше от греха, иначе калекой станешь, коллега, – язвительно накричал на него Ибрагим, и заметил подкрадывающегося за его спиной водителя грузовика с монтировкой для нанесения удара. Тут же подъехала и остановилась другая машина, из которой вышел Али, сосед и бывший одноклассник Ибрагима. Ситуация накалялась до «нельзя». Одним прыжком Ибрагим преградил путь водителю грузовика, чтобы он не нанес удар этим подонкам. Вовлекались посторонние люди в личную драму семьи Тасуевых. Ибрагим не имел права допустить этого. Он вспомнил слова своего отца Заурбека – «Помни! Гнев толкает человека на необдуманный шаг, о котором придется сожалеть в последующем. В борьбе между сердцем и мозгом побеждает рассудок хладнокровия».

Ибрагим почувствовал себя ответственным за водителя грузовика, бескорыстно предложившего свою помощь, и за одноклассника, готового пойти за ним до конца. Ярость прошла, на ее смену пришло реальное понимание происходящего. Да, оскорбили его сестру, оскорбили этим и его, его род, мужа сестры и их родственников. Обидчик должен понести наказание по заслугам, но не сейчас и не здесь. Благородство и разум одержали победу над сиюминутным гневом. Он не мог толкнуть в горнило кровной мести ни в чем неповинных людей. Словно стряхнув с себя последние сомнения, он сказал, глядя в глаза своему противнику, который от страха происходящего мямлил что-то непонятное:

– Если ты мужчина, ты понимаешь, что ты сделал. Как мне тебя найти? И тогда судьба решит, кому жить с позором или вообще не жить. Я не хочу, чтобы люди чужого рода вмешивались в это дело – мое и твое. Но знай, кем бы ты ни был, я тебя найду! Запомни, я Ибрагим сын Тасуева Заурбека, а ты собака, кусачая, не скроешься.

Тот бледнел, краснел, дергалась челюсть, и не мог выговорить ни слова, под глазами уже появились гематомы от ударов Ибрагима. Опять в разговор вмешался его попутчик – коллега. Вытащив блокнот, он записал какой-то адрес и протянул руку Ибрагима со словами:

– Это недоразумение, вы обязательно договоритесь…

– Может быть, ты хочешь со мной договориться? —перебил его Ибрагим, – если да, то отойдем в сторону, и я тебе покажу, как со мной можно договариваться! А если нет, убирайтесь прочь отсюда, пока я не передумал, твари! Я вас, все равно найду, рано или поздно…

Ибрагим поблагодарил водителя грузовика, пожал ему руку, пожелал доброго пути, и попросил своего соседа Али отвезти их с сестрой домой. Безусловно, встреча подружек отменялась моральным и психологическим состоянием брата и сестры. Ночь была «горячей», были подняты на ноги все, кто имел родственные отношения к Тасуевым.

С раннего утра начались поиски синей «Волги» и тех, кто в ней находился. Старший брат Саид и Ибрагим поехали в центральное ГАИ республики, но к их удивлению под такими госрегистрационными номерами 90—44 ЧИС автомашина «Волга» и не другой техники не числилось в республике, как объяснил им дежурный Госавтоинспекции по республике ЧИАССР. Мерзавцы прятали концы, даже адрес был ложным, который дал второй пассажир «Волги».

Поиски продолжались уже четвертые сутки, когда на одном из перекрестка города Грозного Саид резко развернувшись на своей машине, погнался за «Волгой», которая проскочила по встречной полосе движения. Саид обратил внимание на номера белой «Волги», которые были почти идентичны номерам синей «Волги» с разницей в одну цифру 90—45 ЧИС. А значит, существует авто госномер 90—44 ЧИС, несмотря на ложное заверение дежурного инспектора по центральному ГАИ республики. Через два квартала Саид на большой скорости догнал «Волгу» и попросил остановиться, моргнув фарами. Водитель «Волги» остановил машину. Саид с Ибрагимом подошли к водителю авто. Поздоровавшись, Саид спросил у водителя:

– Друг, ты не знаешь машину с номерами 90—44 ЧИС? Он обещал мне старый аккумулятор, когда мы случайно встретились на автомойке.

– Да, конечно же, на ней ездит мой друг Виталик, мы с ним вместе пригоняли с Горьковского автозавода машины и работаем в одном гараже, обслуживаем райкомовских. Он возит Ахмеда второго секретаря райкома-партии. Гараж находится в Заводском районе «Автокомбинат», сам Виталик проживает в Ленинском районе, по улице Левантовского дом 29.

Уже к вечеру нашли самого водителя, и братья заставили его назвать адрес своего «шефа». Дом Ахмеда находился почти в центре города. Добротный особняк облегал высоким забором и коваными воротами, в которые уже стучался Ибрагим, за которыми залаяла грозная собака. Через щели декоративного высокого забора Ибрагим увидел выглянувшую в окно миловидную девушку лет 17—18. Девушка крикнула:

– Кто там?

– Ибрагим Тасуев. Я ищу в этом доме двуногую собаку по кличке Ахмед. Угомоните четырёхногую вашу борзую и выпустите двуногую бешеную!

– Уходите отсюда. Дома никого нет. Я сейчас позвоню в милицию.

– Передайте вашей бешеной собаке, что я ей наступаю на хвост.

Когда братья вернулись домой, дома находилось много людей из рода Тасуевых, а также приехали родственники со стороны мужа Зарган. В комнате Заурбека собрались более авторитетные люди из числа родственников, в том числе и несколько человек из семьи мужа Зарган, началось обсуждение дальнейших действий по отношению к Ахмеду.

Такого рода оскорбления по отношению к девушке или к женщине каралось по законам адата: насильственное снятие штанов с обидчика, или же он, добровольно признавая свою вину, должен публично снять с себя штаны, что считается признанием собственного позора, который отпечатывается на его потомках до седьмого колена. Или же нанести равную обиду сестре, дочери, родственнице обидчика, если таковая хоть одна у него имелась. Иначе, только пролитие крови обидчика могло снять позор с оскорбленных. С чем единогласно согласились собравшиеся. Только вот, родственники мужа Зарган твердо заявляли, что это их дело, так как Зарган является членом их семьи, будучи замужем за человека их рода. На что Ибрагим ответил:

– Все произошло, когда моя сестра была рядом со мной, я был в ответе за нее. А вы отвечаете за нее, когда она рядом с вами в вашей семье. Я нисколько не пытаюсь умалить вашу гордость. Но я не могу передать это возмездие под вашу ответственность, хотя, такое право вы имеете не меньше чем моя семья. Главное мы нашли виновника и знаем, где он и кто он, и если они рассчитывает прикрыться светскими законами советской власти, этого ему не удастся. Сестра останется в нашем доме, до тех пор, пока моя семья до конца не разберется с этим вопросом, с таким решением согласен глава моей семьи, наш отец. И если сторона мужа считает, что моя сестра, испытавшая позор такого действия со стороны подонка, не достойна быть членом вашей семьи, то мы охотно примем ее обратно в нашу семью, хотя она есть, и будет всегда являться членом нашей семьи – дочерью, сестрой.

Заурбек поблагодарил всех и попросил разъехаться по домам, а утром собраться всех по мере сил и возможности.

Зарган закрылась в комнате матери, уже который день толком не ела и не пила. А безутешная мать Хеда, вся извелась в переживании за своих детей, мужа. В глубокой ночи погасли огни в доме Заурбека, но в доме не спали только двое…

II

Рано утром Ибрагима разбудил необычный шум во дворе. Выглянув в окно, он увидел несколько пожилых людей, эмоционально спорящих с его отцом, братом Саидом и родственниками. Ибрагим быстро собрался и вышел во двор, но к этому времени приезжие, Заурбек, Саид и несколько старейшин из рода Тасуевых зашли во второй дом, где находилась комната Заурбека и гостиная. Во дворе Ибрагиму объяснили, что приехали старейшины – родственники Ахмеда.

Прошло довольно много времени, пока Ибрагима вызвали к отцу. В гостиной, кроме отца и его родственников находились незнакомые люди, а также несколько человек из семьи мужа Зарган. Отец был грознее тучи, хмурость не скрывал и старший брат Саид. Стало ясно, что разговор был серьезным и окончен он далеко не в пользу Ибрагима.

Первым начал отец:

– Ну как ты объяснишь свое поведение? Разве можно оправдать то, что ты натворил за эти дни? Избил ни за что человека, преследовал его, весь тейп поднял на ноги, со всех концов света, – отец глядел строго с укором…

– Я могу еще раз все объяснить… – начал Ибрагим, как его перебил отец.

– Нет уж, уволь. Нам уже все объяснили люди мудрее и авторитетнее тебя. Мальчишка! В рыцаря решил сыграть? А о чести сестры подумал? Не разобрался, не понял, а туда же – мести захотелось ему! Да ты хоть знаешь, что это такое?

– Не ругайте его так строго, Заурбек, – вмешался один из приезжих представителей рода Ахмеда. Дело молодое, зеленое, горячий парнишка. Ну, ошибся, с кем не бывает. Главное, что разобрались и слава Аллаху. Ведь из-за какого-то недоразумения могло произойти несчастье.

Ибрагим смотрел в окно, стоя в пол-оборота от присутствующих в комнате, чуть опустив голову. Во дворе их дома собралось достаточно много людей, в основном это были родственники Тасуевых. Приехали даже те, которые жили за пределами республики, родственники Ибрагима по отцу и матери, считая своим долгом, постоять за честь своего рода и родственников. В гостиную входили пожилые и средних лет мужчины, что уже стало тесно, поэтому решено было выйти всем во двор для окончания дальнейших трений и покончить с произошедшим, придя к взаимному согласию. Когда все вышли во двор, старейшин усадили на скамейки, а молодые смиренно стали слушать старейшин и гостей.

Ибрагима отделили от всех остальных, выведя его почти к центру собравшихся. Он стоял в окружении всех, где его отсчитывали, как нашкодившего мальчугана. На его лице было видно, что он подавлял в себе бурю бушующих эмоций, сохраняя приличие и «патриархальную» степенность перед старшими, перед отцом, перед родственниками, перед ненавистными ему «гостями» – родственниками Ахмеда, который нарушил целомудрие адатов их отцов и потомков. Кровь кипела, эмоции росли, предательски краснели глаза, приток крови в голове выдавливал слезы, которых он так стеснялся, будто они выдадут его беспомощность перед всеми, особенно перед «гостями». От него требовалось максимум субординации – правил этики адата, перед взорами собравшихся. И что удивительно! Пришедшие с противоположной стороны привели с собой человека по имени Абу-Хаджи, который когда-то повлиял на исход примирения отца Ибрагима с кровниками. Этот всенародно уважаемый «старец» снова, невольно вступает к примирению семьи Заурбека, так как его попросили «большие» люди, где в семье Заурбека не может отказа этому благодетелю, великому дипломату – гуманитарию. Ему и всем собравшимся здесь людям преподнесли случившееся, как банальное недоразумение:

– Ибрагим по своей молодой наивности принял за страшное оскорбление простую случайность, – говорил гость со стороны Ахмеда, – видите ли, человек на переднем сиденье автомобиля был пьян, он сидел откинув руку на спинку соседнего сиденья за спиной водителя, и когда на ухабе, машину подбросило, рука непроизвольно соскользнула со спинки и случайно, чуть-чуть коснулась руки девушки, что было истолковано Ибрагимом, как попытка прямого оскорбления и совершения насилия над сестрой. Но, даже если Ибрагим считает, что ему нанесли оскорбление, случившемуся случайно без умысла, то мы готовы заплатить выкуп за обиду… – в толпе послышался гул недовольства.

Гость продолжал, – мы уважаем юношеское самолюбие парня и готовы сделать первый шаг к примирению, заплатить выкуп. Второе: мы согласны на то, чтобы вести переговоры по этому поводу со стороной мужа девушки, так как она по праву является членом семьи ее мужа. А мы в свою очередь принесем клятвенное заверение на Коране сторонникам семьи мужа, что не было умысла опорочить честь девушки. Поэтому вы – кровнородственная сторона девушки снимаете с себя все вопросы этого недоразумения. Третье: мы со своей стороны не будем пускать в ход дело по факту избиения должностного лица, занимающего высокий пост коммунистической партии. У нас есть подтверждающее медицинское заключение, данное в травматологическом медицинском пункте. И к тому же есть двое свидетелей: водитель и коллега по работе нашего человека.

Минула некоторая пауза, когда попросил слово отец мужа Зарган:

– Прошло уже несколько лет, как дочь Заурбека переступила порог моего дома, в качестве моей невестки. Таким образом, наши семьи породнились, Зарган стала мне, как дочь, и знаю я ее чистоту благонравия. Я бы отдал многое, чтобы подобное с ней не произошло. Если вы думаете, когда Заурбек передаст решение сего вопроса в бразды моей власти, то вам станет легче, вы ошибаетесь. Любое принятое решение в доме Заурбека, будьте любезны принять, как решение моей семьи.

– Тогда пусть скажет свое слово Заурбек, – сказал

старейшина, представляющий род Ахмеда.

– Нет! – возразил Абу-Хаджи, – будет справедливо, если мы послушаем непосредственного свидетеля произошедшего этой ситуации, а остальные свидетели, как я понял, готовы дать только свидетельские показания об избиении Ибрагимом, оскорбившего сестру, человека – это прозвучало, как знак его лояльности и поддержки семьи Заурбека, несмотря на то, что его привезли люди Ахмеда. Об Абу-Хаджи в народе всегда ходила добрая молва, о его неподкупности и справедливости в разбирательствах сложных дел, касающихся законов Шариата и Адата.

Брат Саид все же верил в правоту своего младшего брата и его адекватности, и, присущую ему, несмотря на молодой возраст мудрость. Саид тихо подошел к Ибрагиму со спины и встал рядом. Это был знак: держись, я с тобой.

Ибрагим украдкой посмотрел в сторону своего отца, пытаясь поймать его взгляд, и в тот момент Заурбек взглянул на сына. Во взгляде отца Ибрагим прочитал вопрос: «Что нам делать, как быть теперь?»

– Хорошо. Благодарю за возможность высказаться…

– Говори по существу, и только правду! – перебил Ибрагима Абу-Хаджи.

– Тогда я обращаюсь к старейшинам Ахмеда, в первую очередь. Почему же вы здесь, если не чувствуете никакой вины в поступке вашего родственника? Кто вас сюда приглашал? Почему вы дождались, пока мы вас не найдем? Хотя, уже нашли. Но, вы же приехали с объяснениями, оправдаться, так невиновные не поступают. К тому же, вы нашли и привезли с собой всенародно уважаемого Абу-Хаджи, которому моя семья обязана очень многим. Значит, вы приехали подготовленными, получается так же ведь. Вы, может быть, знаете лишь только то, что вам ваш родственник растолковал. Аллах свидетель, я знаю то, что видели мои глаза, глаза моей сестры, глаза еще двоих свидетелей, которые находились в это время в салоне машины…

Я знаю, что испытала моя сестра и я вместе с ней. Заметьте, мне тем не менее, намного легче, чем вам, которые пытаетесь выгородить вашего человека. Мне в отличие от вас, не приходится выгораживать себя или других членов моей семьи, к тому же беспокоить столь почитаемого человека, как Абу-Хаджи. Поэтому у вас есть повод беспокоиться за своего человека и его семью. Но, если, как вы считаете, вины Ахмеда нет, и в его действиях не было злого умысла и вы готовы клятвой на Коране подтвердить ложь Ахмеда, мы готовы принять эту клятву в другом контексте как принято по нашим обычаям. Вы вместе с близкими родственниками Ахмеда должны будете завтра перед всеми людьми, которые будут находиться здесь принести клятву на Коране, который вам предоставят, со словами:

«Клянемся на этом Коране, если с девушкой или женщиной нашего рода поступили бы подобным образом с любой стороны окружающих людей, мы бы не сочли это за оскорбление, позорящее честь и достоинство нашей женщины или девушки. После этой клятвы я и моя семья принесет вам свои извинения и моральные издержки. А если с таким условием вы не согласны, то ваш Ахмед должен публично стянуть себя штаны, приняв на себя ответный позор. Если и этот вариант вас не устраивает, то вы должны отдать нам на поругание дочь Ахмеда или же другую женщину вашего рода. Но, вдруг вас не устраивают все три условия, то право исполнить, любой один из последних двух вариантов, насильственным способом, оставляем за собой. И клянусь Аллахом, кроме этих трех вариантов другого компромисса между нами быть вообще не может. Выкуп ваш используйте в другом месте, только не здесь. У нас за деньги не продают честь женщины, потому что честь наших женщин дороже жизней наших мужчин. В этом доме последнее слово за нашим отцом, но я уверен, что он не обречет своих потомков на вечное бесчестие.

Когда Ибрагим закончил говорить, в толпе прошли одобрительные возгласы, и на какое-то мгновение, собравшихся окутала тишина. Нарушил ее старейшина из рода Ахмеда:

– Если здесь отсутствует голос более серьезных и мудрых людей, кто в действительности познавал жизнь, я считаю своим долгом заявить, что дальше говорить не о чем с этим зарвавшимся юношей. Но имейте ввиду, мы не потерпим подобного рода заявлений. Мы живем в советской стране, где есть законы и право на защиту.