Позывной: «Колорад». Наш человек Василий Сталин Большаков Валерий
– Врешь, не возьмешь…
Застучала пушка, потянуло порохом. Трасса прошла чуть в стороне, и Быков довернул, снова вжимая гашетку.
Блеснула звездочка попадания на крыле у «мессера».
Немец переложил машину резко, нервно, уходя влево на вираж.
Энергичным переворотом Григорий ввел «Як» в вертикальное пикирование, шатнул ручку, выводя «Як» на линию огня, дал левую ногу и нажал гашетку.
Белесые, дымчатые росчерки трассеров прошли совсем рядом с «худым», но не зацепили.
Немец шустро пошел вверх, набирая высоту, и Быков мгновенно потянул ручку на себя.
Перегрузка навалилась такая, что он еле видел, но вот «мессер» словно сам вплыл в прицел.
Небольшой доворот, очередь в упор по мотору и кабине.
Истребитель затрясся, и снаряды сказали свое веское слово, изрешетив капот «месса», расколачивая фонарь.
«Худой» вспыхнул весь и сразу, взобрался на вершину «горки» – и обессиленно свалился в штопор, разваливаясь в воздухе.
Готов…
Быков расслышал хрип и не сразу понял, что это его же дыхание.
Вымотал его фриц. Ох, и вымотал…
Под регланом все так и хлюпает…
– Горит, сволочь! – донесся ликующий голос Орехова. – Горит, горит! Командир, уходи домой!
– Не командуй тут… – проворчал Григорий. – Раскомандовался…
– Двенадцатый, двенадцатый! Э-э… «Колорад»! «Колхоз» на связи! Звено «У-2» на подлете! Комзвена лейтенант Савельев. Понято?
– Понято…
– Двенадцатый, это Савельев! Прикройте!
– Прикроем.
«Яки» закружили в небе, дожидаясь, пока легкий биплан сядет на речной лед, подберет хромающего Холодова и взлетит.
– Ведомые, посматривайте… Уходим.
Боевой вылет длился всего-то час, но Быков чувствовал себя тряпкой, хорошо выжатой и вывешенной на просушку.
С трудом отстегнув пояса, он полез из кабины, вытягивая непослушное тело на свежий воздух.
В зеркальце мелькнуло его лицо – серое, глаза красные…
Едва не «капотировав» с крыла, Григорий тяжело спрыгнул на землю – и рухнул на колени.
Ноги не держали.
Чьи-то сильные руки подхватили его, помогли встать. Уцепившись за крыло, Быков разглядел своих – Микояна, Котова, Коробова.
От землянки КП еще бежал кто-то, и Володька Орехов, едва заглушив мотор, ковылял навстречу, сдирая шлемофон и встряхивая мокрыми волосами.
– Команди-ир! – завопил он. – Ты четырех завалил! Трех «худых» и «фоккера»!
– Да и черт с ними, со всеми, – устало проговорил Григорий.
С ним ручкались, ему улыбались – открыто, искренне, уважающе, – поздравляли с победой, а он мечтал лишь об одном: скорее б в душ!
Вода в душевой брызгала едва теплая, но и это было счастьем. Отмыться, освежиться, да еще и с мылом – тяжелый брусок «Хозяйственного» обещал избыть вонь, пот, гарь, пыль…
…На этом участке фронта русским летчикам противостояли асы из эскадры «Мельдерс», одной из самых прославленных в Люфтваффе.
И вот, что интересно – немецкие летчики, попадая в плен, хвастались, что им-де не позволяют делать более двух вылетов в день.
А уж сами они даже не подумают поднять свои самолеты хотя бы в третий раз – зачем? Это ж нарушает их права!
Зато русские совершали по четыре, по пять боевых вылетов ежедневно и почитали сей ратный труд за честь.
Попробуй только, запрети тому же Долгушину такой вылет – обидится насмерть!
Обтеревшись так, что кожа горела, Быков едва не застонал от наслаждения, натянув чистое исподнее.
Вместо дурацких галифе он надел синие бриджи.
Стиранную и выглаженную гимнастерку.
Заученным движением намотал портянки – чистые!
Влез в хромовые сапоги. Затянул ремень. Причесался.
Готов к труду и обороне.
О, и личико порозовело… М-да.
Годы, как и размер, имеют значение.
В дверь постучали, и тут же в комнату заглянул Микоян.
– Разрешите? – растянул он губы в улыбке.
– Входи. Скоро вылет?
Степан замахал руками.
– Какой вылет, дарагой? – воскликнул он, коверкая русскую речь. – Бабков дает передых до завтра. Слушай, Вась…
Посерьезнев, он присел на подоконник.
– Я не только сам по себе ворвался… – сказал Микоян, приоткрывая форточку. Спохватившись, он спросил: – Можно?
– Кури.
Степан закурил.
– Тебя то шило не беспокоит? – осведомился он.
– Шило? – не понял Быков.
– Забыл, что ли? Четыре, нет, пять дней назад! Помнишь? Шило в твоем «Яке» нашли, оно еще тяги клинило.
– А-а, это… И что?
– Охотятся за тобой, Вася, – строго сказал Микоян. – Облаву устроили. Меня наш замполит подослал, чтобы тебя как бы… это… подготовить. Скоро он сам придет…
В дверь постучали.
– Разрешите?
– Заходите, товарищ майор!
Вячеслав Георгиевич Стельмашук, замполит командира полка, был истинным комиссаром.
Он полагал, что главное в борьбе с врагом – это должным образом проводимая ППР – партполитработа, включая охват масс выпусками стенгазеты.
Осанистый и упитанный, одетый по форме, как на парад, майор вошел и отдал честь.
– Здравия желаю, товарищ полковник!
– Рассупонивайся, – по-простому ответил Быков, – не в штабе.
Стельмашук снял фуражку и аккуратно повесил ее на гвоздь.
– По «делу о шиле»… – продолжил Григорий. – Новости есть?
– Новостей по делу о шиле нет, – ответил майор. В его голосе явно чувствовался украинский говор. – Однако есть мнение, что немецкие диверсанты могут повторить попытку…
– А с чего вы взяли, что шило подсунули немцы?
– К-как?
– Да так. Наш это был.
Микоян почесал в затылке, сбивая фуражку.
– В общем-то, да… – протянул он. – Открыто подойти к самолету и ковыряться в нем мог только человек, на аэродроме давно известный, примелькавшийся. Тут у нас десятки «Яков». Что ж, немецкий диверсант будет ходить и искать нужный истребитель? Да и откуда ему знать, куда шило совать? Он что, нашу машину изучал?
Майор заволновался, поглядывая то на Сталина, то на Микояна.
– Т-товарищ полковник, – еле выговорил он, – вы что же, наших подозреваете? Среди коммунистов полка, комсомольцев и беспартийных не может…
– Может! – осадил его Быков.
Рассудив, офицеры решили устроить ловушку диверсанту.
Степан должен был распустить слух, что сталинский «Як» на сегодня в ремонте.
Так, дескать, подтянуть кой-чего надо на «двенадцатом», дырки залатать, сальники набить…
А замполиту было поручено устроить засаду, прямо на стоянке. Подогнать полуторку, выставить бочки…
Будет, где укрыться парочке скорохватов.
– А что? – взбодрился Стельмашук. – Может сработать!
– Сработает.
– Никуда, гад, не денется! – поддакнул Микоян.
– Действую по вновь утвержденному плану! – торжественно провозгласил замполит.
Из речи тов. Сталина 7 ноября 1941 года на Красной площади:
«…Три четверти нашей страны находились в восемнадцатом в руках иностранных интервентов…
У нас не было союзников, у нас не было Красной Армии, – мы ее только начали создавать, – не хватало хлеба, не хватало вооружения, не хватало обмундирования.
14 государств наседали тогда на нашу страну…
В огне войны организовали тогда мы Красную Армию и превратили нашу страну в военный лагерь.
Дух великого Ленина вдохновлял нас тогда на войну против интервентов…
Теперь положение нашей страны куда лучше, чем 23 года назад. Наша страна во много раз богаче теперь и промышленностью, и продовольствием, и сырьем, чем 23 года назад.
У нас есть теперь союзники…
Мы имеем теперь сочувствие и поддержку всех народов Европы, попавших под иго гитлеровской тирании.
Мы имеем теперь замечательную армию и замечательный флот… У нас нет серьезной нехватки ни в продовольствии, ни в вооружении, ни в обмундировании.
Дух великого Ленина… вдохновляет нас теперь на Отечественную войну так же, как 23 года назад.
Разве можно сомневаться в том, что мы можем и должны победить немецких захватчиков?
Враг не так силен, как изображают его некоторые перепуганные интеллигентики…
Если судить… по действительному положению Германии, нетрудно будет понять, что немецко-фашистские захватчики стоят перед катастрофой…
Товарищи красноармейцы и краснофлотцы, командиры и политработники, партизаны и партизанки!
На вас смотрит весь мир, как на силу, способную уничтожать грабительские полчища немецких захватчиков.
На вас смотрят порабощенные народы Европы, как на своих освободителей.
Великая освободительная миссия выпала на вашу долю.
Будьте же достойными этой миссии!
Война, которую вы ведете, есть война освободительная, война справедливая.
Пусть вдохновит вас в этой войне мужественный образ наших великих предков – Александра Невского, Дмитрия Пожарского, Александра Суворова, Михаила Кутузова!
Пусть осенит вас победоносное знамя великого Ленина!»
Глава 4 Диверсант
День выдался спокойным, заявок на штурмовку и разведку не поступало.
После обеда одна лишь долгушинская эскадрилья вылетала, «пешки» сопровождать. Вернулись без потерь.
«Размяться толком не успели!» – выразился лейтенант Лепин.
Быков лениво приблизился к окну.
Сталинский «Як-9» с номером «12» отсюда почти не был виден, только хвост виднелся под накинутой масксетью.
«Забавно…» – подумал Григорий.
А вот, интересно, изменится ли что в мире из-за него?
Нет, перемены кой-какие есть, взять ту же разницу по сбитым самолетам.
У «Сокола» их один наличествовал, а у «Колорада» уже втрое больше. Да куда – втрое? Всемеро!
И это он еще размяться толком не успел…
Но это все так, мелочи.
Сработает ли «эффект бабочки»?
Пойдут ли изменения волной, аукаясь в будущем?
В принципе он тут второй день всего, рано еще о переменах говорить.
…Закончить войну пораньше, сохранить миллионы жизней, амнистировать зэков… не всех, конечно.
Строить лучшие в мире танки, самолеты, ракеты…
Дома, дороги, автомашины, ЭВМ…
Строить социализм – настоящий, такой, чтобы выиграть в экономической борьбе с «загнивающим империализмом».
Не малевать дурацкие лозунги, вроде «Слава труду!», а платить хорошему рабочему в десять, в двадцать раз больше, чем плохому…
И будет нам счастье.
«Эффект бабочки»… Быков усмехнулся.
Ну, на бабочку он не тянет, скорей уж на мотыля…
Вот только если изменения пойдут вскачь, то и будущее станет иным. Того мира, в котором он жил, не появится.
Да и черт с ним!
Не будет предательского ХХ съезда, ВКП(б) не превратится в КПСС, не случится перестройки-катастройки, вечно пьяный презик не станет прогибаться перед Вашингтонским обкомом и не раздаст по блату нефтянку, не произойдет самое чудовищное экономическое преступление в истории – «прихватизация», не разрушится советская школа, не распадется сам СССР.
Разве плохо?
Фыркнув, Григорий стал рыться в вещах, отыскивая планшет. Минут пять рылся, пока не вспомнил, что оставил его в кабине самолета.
Помянув черта, стал собираться.
Прикинул, что к чему, сунул за пояс наградное оружие – испанскую «Астру», да не простой пистолет, а позолоченный[4].
Пригодится…
«На улице» стояли сумерки, то самое время, когда нет ни солнца, ни теней, все расплывчато и даже малость нереально.
Потоптавшись на крыльце избы – не хотелось ему «портить малину» энкавэдэшникам – Григорий поморщился, да и пошел, пробираясь к истребителю окольным путем.
– А ну, стой! – раздалось приглушенно.
– Стою, – спокойно ответил Быков.
– Товарищ полковник? Извиняйте, а то я думал, вдруг кто посторонний…
– Планшет оставил, раззява.
«Колорад» быстренько запрыгнул на крыло, присел и стал шарить по кабине.
Куда ж он его сунул? А, вот он, под пульт свалился…
Было совершенно тихо, и в этом вечернем молчании ясно послышались крадущиеся шаги.
Быков замер в неудобном положении.
Наполовину просунувшийся в кабину, он был мало заметен.
Да и сумрак скрывал фигуру, размазывая очертания в потемках.
Неизвестный нырнул под крыло.
Звякнули гаечные ключи, донесся шипящий матерок…
Григорий медленно-медленно повернул голову, перенес тяжесть тела с немеющей ноги.
Некто в форменке техника ковырялся у стойки переднего шасси.
Та-ак. Уже веселее…
Полязгав, покряхтев, диверсант тихонько собрал зачуханную сумку с инструментами, развернулся, шагнул прочь…
Быков привстал, да и сиганул с крыла, падая на вредителя и заваливая его.
Диверсант оказался вертким и жилистым.
Сбросив с себя Григория, он отскочил, падая на колено, налапал в сумке пистолет «ТТ» и выхватил его.
Ни направить на «Колорада», ни выстрелить техник не успел – за его спиной вырос смутный силуэт.
Резкий удар по шее, залом…
Враг повержен и обезоружен.
– Фонарь сюда! – крикнул невидимый Стельмашук.
Свет тусклого фонарика сначала выхватил встававшего Быкова, затем задрожал на диверсанте.
– Това-арищ Юдин! – насмешливо пропел замполит. – Ну, вот мы и встретились!
– Знакомая личность? – поинтересовался Григорий, отряхивая бриджи.
– А то! Позавчера ночью в самоволку хаживал со старшиной Аникиным. В деревню соседнюю. За тысячу рублей купили поллитра самогону!
– За тысячу? Не слабо…
Летчику за сбитый «Мессершмитт» выдавали премию в 2000 рублей. Две бутылки первача?
– Посветите-ка на стойку шасси.
– Куда-куда?
– Вот, где переднее колесо. Ага…
Быков присел и глянул.
– Ах, ты, сволота поганая… – протянул он, разглядывая гранату, прикрученную проволокой.
А вот и веревочка протянута…
Взлетает он, значит, убирает шасси, веревка натягивается, выдергивает чеку…
И на счет «три» – в крыле дыра.
Даже в свете фонаря было заметно, как побледнел Стельмашук.
– Это ж… Это ж…
Не найдя слов, майор замотал головой.
А тут и Юдин застонал, приходя в себя, заморгал глазами, соображая, где он, и новый стон издал, когда понял, что попался.
Григорий присел на корточки.
– Жить хочешь, сука?
Ответом ему был всхлип.
– Кто тебя послал? Ну?!
Юдин скривился.
– Из пролетариев мы, – быстро заговорил он, знобко вздрагивая, – самые что ни на есть советские! Это все интеллигент этот, с панталыку меня сбил! Споил, зараза, а теперича и на кривую дорожку толкнул! Андрей Сергеич его зовут, фамилие – Пацюк. Учительствует он в деревне, при школе и живет. Это все он, он!
– Разберемся! – резко сказал Стельмашук. – Этого увести. Приказ такой: сохранять полную тайну! Юдина мы арестуем, а о ЧП – никакого шума. Нельзя спугнуть хозяев этого «пролетария».
– Да какой с него пролетарий! – злобно сказал один из автоматчиков. – Шкура это! Извиняйте, та-ащ майор…
– «Эмка» на ходу? – осведомился Быков.
– На ходу, на ходу! К этому… Пацюку наведаемся?
– Да надо бы.
– Едем!
На заднее сиденье «эмки» трое энкавэдэшников не влезли, уж больно здоровы были. Поехали вчетвером.
Быков трясся рядом с замполитом, водителем «по совместительству», и думал, как хорошо быть командиром полка – ни отказа тебе, ни втыка по партийной линии…
Хотя, наверное, та бесшабашность, с которой он вел себя последние сутки, не слишком нормальна.
Читать бесплатно другие книги:
