SARA. Во время войны законы молчат Фиштик Елена
Выстроилась очередь, каждый пил и брал воду в дорогу.
Сара стояла в очереди за двумя пожилыми мужчинами, которые постоянно обменивались своими историями:
– А я, как-то так хорошо проехал в прошлом году, дай думаю проголосую, може кто подвезет, один остановился, так я с ним и поехал, ах! даже денег не заплатил!
– Да ну, как это?
– Приехали, я выхожу из машины и давай шарить по карманам, и так хитро, чтоб шофер слышал говорю, как бы сам себе:
– Черт, кажется я у тебя в машине кошелёк выронил…
Шофер как услышал это, как нажал на газ и смотался.
– Слухай Зяма, а ты не врёшь? Ты ж гений!… – гогочут и похлопывают друг друга по плечу.
– Муся!!! – еще издали, направляясь к очереди, громко и грозно кричит ему жена, – а ты не мог вообще последим стать в очередь, что ты за простофиля!
Муся, и Зяма втянули головы в шеи от страха, но кажется их пронесло, Хая пробегала мимо, она имела своей целью, базар, что напротив.
Впереди стоявшие три дамы бальзаковского возраста, оглянулись на крик Хаи, и узнав в ней старую знакомую, изобразили подобие улыбки, выдавив, при этом, слова приветствия.
Хая, на бегу, соблюдая тот же этикет, ответила им тем же, и побежала дальше.
Надо сказать, что Хая кричала так громко, что с легкостью перекричала сигнал приближающегося паровоза, так что на ее крик отреагировала вся очередь, однако три дамы, стоящие перед Сарой, не упустили возможности обсудить Хаю, но не ее крик, это их не смущало, они и сами то не робкого десятка, могут кричать, не менее пронзительно, одна из них, сменив улыбку на скривленное лицо, как будто только что, она понюхала протухлый качан квашенной капусты, бодро задала тон:
– Слушайте, это ж Хайка!
– Да ты шо!
– Та, шо за школой жила? – вставила третья.
На вопрос никто не собирался отвечать, первую восклицающую особу буквально распирало от желания посмаковать Хаину, простите, задницу:
– Она что еще поправилась? Ну и жопа!
– Кошмар, – визгливо поддакнула другая.
– Говори тише, – толкнув локтем подругу, опасаясь гнева Хаи, и украдкой поглядывая в сторону убегавшей, громко прошипела третья особа.
– Ах! Что ты волнуешься! Если бы я не была уверена, что она, ко всему прочему еще и глуховата, я бы никогда так спокойно не говорила.
Все, до кого в очереди дошли эти фразы, захихикали.
Дальше эстафету перехватили снова дедули.
– Фу! – было слышно, как дедушки разом выдохнули.
– Ну как тебя угораздило жениться на Хае? – в сердцах воскликнул Зяма, – она страшная такая!
– Ну, подумаешь – немножко косая!
– Немножко?! Та ты шо, когда она плачет, у неё слёзы текут по спине крест-накрест!
– Так это мамин выбор, – виновато, промямлил Муся. Она мне говорила, что бы я никогда не женился на красивой девушке – она может меня бросить.
– Так и некрасивая тоже может бросить.
– А вот это уже другое дело!
И дедули опять загигикали.
– А вот моя мама, кинулся в воспоминания Зяма, – всегда мне говорила:
– Сынок! Первая жена у тебя должна быть хохлушка.
– Как же так, почему? Ты же еврей. – смутился Муся.
– И я так же спросил маму, почему, а она сказала, что» Хохлушки – красивые. Хохлушки вкусно готовят. Она из тебя сделает дородного мужчину. Потом ты разведешься и женишься на еврейке.»
– Почему? – еще больше недоумевал Муся.
– Ну так и я спросил ее, почему? И получил оплеуху за несообразительность.
– Во-первых, – сказала мне мама, – ты еврей. Во-вторых, еврейка – жена – это связи и блат. И вот когда ты обзаведешься связями, положением в обществе, детьми, ты разведешься и женишься на цыганке.
– ?! – Муся окончательно запутался в расчетах Зяминой мамы, скорчив, при этом соответствующую «рожу».
Понимая немую сцену Муси, Зяма продолжал, с серьезным выражением лица:
– Маме очень нравилось, как красиво цыгане хоронят.
– ?!
– Ты шо, поверил? Я ж смеюсь!
И шаловливые старики опять разгоготались, покашливая и постукивая друг друга по спине.
Далее был черед Муси, так его называл Зяма, копируя манеру Хаи:
– А помнишь, я был у Киеви в том году?
– Таки да, ты был у Киеви, я помню.
– Так я тебе скажу, там такие хохлушки!
– Шо, лучше наших?
– Ну как можно сравнивать?! – возмутился Муся. – Вот у меня было интимное свидание с одной, э-э-э! Ах!, – взбодрившись и причмокивая от удовольствия, Муся, которому стукнуло уже лет восемьдесят, по подсчетам Сары, добавил восклицая:
– Уж теперь-то я знаю всё точно!
– Так расскажи, наконец! – теряя терпение и брызжа слюной от зависти, торопил его Зяма.
– Слухай: на ней была накидка с капюшоном из люрекса – ничего подобного вы здесь не отыщете.
А когда она её скинула, то под ней оказалась блузка из розового шифона, прозрачная, как стекло! А юбка её была вся сплошь покрыта блёстками, так что на неё даже смотреть было больно. Потом она сняла юбку…
– И шо? – нетерпеливо твердил Зяма.
– И шо. – перекривил его друг, – Бельё у неё было отделано валлонскими кружевами лилового цвета и прошито серебряными нитями… Подвязки были украшены драгоценными камнями…
– И шо? – теряя и терпение и самообладание, долдонил Зяма.
– Потом она сняла с себя и бельё, и подвязки…
Зяма смахнул со лба капли выступившего пота, движением руки, которая ухватилась за запястье счастливого рассказчика, он дал ему понять, что нужна короткая передышка, и спустя пару секунд, опять воскликнул:
– И шо?
– Ну, шо – шо, шо – шо? – Муся, разочарованно махнул рукой,
– А, дальше всё было в точности, как с моей Хаей…
– М-м! – разочарованно помотал головой Муся, – слухай, а как твоя Хая сейчас себя чувствует?
– Та, болеет и болеет, я ей так и сказал:
– Хая, знаешь если кто-нибудь из нас умрет, то я, скорее всего, уеду в Израиль…
– Я таки тебя понимаю, и ты теперь едешь в Львив, – рассмеялся, Зяма.
Очередь за водой была довольно длинная, друзья безостановочно парировали друг другу, язык на котором они общались был суррогатом еврейского, украинского, скорее, хохлятского и русского:
– Как тебя вообще угораздило жениться на Хае, я ее боюсь, она ж взглядом убье?!
Сара, слушая, старичков, и сама повеселела.
Напившись воды и набрав в дорогу, они с мамой перешли дорогу, где располагался небольшой базарчик, брат, немного погодя, догнал их.
Мама подумала, что хорошо бы выменять свое колечко на продукты, дорога не близкая и не легкая, где еще будет такая возможность.
Отовсюду слышались голоса торгующихся:
– Я бы и за полцены не купила такую шубу. Посмотрите – вон мех лезет! – прямо таки верещала толстая тетенька.
– Мадам, да за эту цену через пару лет у вас будет отличное кожаное пальто! – то ли подшучивал, то ли и вправду верил в свои слова продавец с дурацким выражением лица, напоминающим карикатуру.
Вдруг, прямо за спиной Сары, как в граммофон звучат голоса:
– Сколько лет, сколько зим! Как ваши дела? Чем занимаетесь?
– Спасибо, потихоньку. Вот, засел за мемуары.
– Пишете мемуары? Это замечательно. Кстати, вы дошли уже до момента, когда вы у меня тридцать рублей заняли?
Как калейдоскоп сменяются картинки, персонажи, действия.
– Здрась-сьте, Семен Маркович, как ваши дела?
– Помаленьку, а ваши?
– Тоже так потихоньку. У меня к вам интересное дельце. Для вас есть роскошная невеста – молодая вдова, редкой красоты, очень серьезная. И невинная.
– Как невинная? Вы же сказали, что она вдова.
– Ой, одно слово что вдова, это было так давно, она
уже все забыла.
«Базар», что только не увидишь, и что только не слышишь!
Сигнальный гудок поезда оповестил о том, что пассажиры должны занять свои места. Народ торопливо поспешил к своим вагонам.
Базар разом опустел, и торговцы тут же заскучали, уставившись на цепочку вагонов, то ли, завидуя уезжающим, то ли жалея, что не успели сторговаться и продать, или выменять побольше товару.
Тем временем поезд уже тронулся с места.
Вечерело.
Все пассажиры начали укладываться спать.
Каждый пытался вытянут ноги, но это не легко, везде натыкались на других пассажиров, горел маленький фитилек, почти на ощупь приходилось ориентироваться.
В конце вагона кто-то взвизгнул, послышались голоса соседей:
– А! И не стыдно?
– Ворье развелось!
– Да нет, я перепутал сумку!
– Знаем, как ты перепутал!
– Ладно, отстаньте, може и правда человек перепутал, вон какая темень.
– Хватит орать, дайте поспать!
– Спи себе там.
– Я сказал, заткнись уже!
– Чего? – приподнимаясь со своего места, возмутился
здоровенный мужик.
– Ладно, ладно, остынь, – запричитала, похоже, его жена.
Рядом зашикали соседи, и как-то все постепенно упокоились.
Сара и Эмма сели по разные стороны Бориса, и положили ему головы на плечи.
Борис уже посапывал, мама тоже дремала, а Саре не спалось.
Мысли одолевали ее.
– Какой он, Львов? – мысленно задавалась вопросом Сара.
Ведь этот город, все еще принадлежит Польше, хоть им уже и управляет СССР.
По рассказам, бывалых, он красивый, вот и все.
Глава 2. Львов
Старинный, красивейший польский город Львов, встретил Сару с семьей, как-то уж совсем не гостеприимно, диким ливнем, ветром, сбивающим с ног, мрачными лицами.
Красный флаг развивался над Львовом.
Казалось бы уже почти год, как город живет и дышит атмосферой перемен, но с первых минут было понятно, что ничего подобного, город и горожане были чужие, совсем не такие, как Запорожье и его жители.
Временно Бориса с семьей разместили недалеко от вокзала, в коммунальной квартире, выдали паек.
На утро, брат ушел на службу, Эмма стала хлопотать по хозяйству, а Сара вышла на улицу.
Немного нерешительно постояла на крыльце, борясь с желанием нырнуть обратно в квартиру, настолько ей было неуютно, и даже жутко.
На скамейке сидели две пожилые женщины, что-то обсуждали, глядя на окна на втором этаже.
Саре стало тоже любопытно и она посмотрела наверх.
Там молодая женщина мыла окно.
Сара подумала, ничего тут особенного нет, и
направилась по направлению к центру.
Проходя мимо старушек услышала, как одна из них язвительно обращается к молодой хозяйке, моющей окно:
– Ой, Галя, вы сегодня хозяйка, окна моете, а то уже соседей не видно…
Сару это очень позабавило.
И вдруг, ее взгляд упал на красивый купол здания, что находилось неподалеку.
Саре стало интересно посмотреть на этот дом поближе.
Она, медленным, осторожным шагом, направилась в сторону заинтересовавшего ее объекта.
А потом был следующий, и еще, и еще, дом за домом, неповторимой красоты.
Сара бродила по тихим, извилистым улочкам, разглядывала красивейшие здания, восхищалась архитектурной, но никак не могла принять этот чужой, для нее, город.
Почему?
Что ей так мешает?
Быть может она чувствует нечто, что не дает ей сблизиться с ним?
Что это?
Такого чувства тревоги раньше она не испытывала.
Уже через неделю советская власть предоставила Борису и его семье квартиру, хоть и небольшую, но зато в красивом старинном доме, на пятом этаже, в центре города. Мебели почти не было. Ни посуды, ни одежды, ни возможности это все купить.
Борис много работал, Сара помогала маме по дому, ходила в школу, занималась балетом.
Соседи были хорошие, тут же собрали все необходимое и принесли новичкам.
Постепенно жизнь налаживалась.
Сара узнала, что они живут в доме, где проживает знаменитая актриса – Ида Каминская.
Она давно слышала о таланте актрисы, но так до сих пор не удавалось побывать на ее спектаклях, и тут вдруг – соседи.
Сара подумала, что как-нибудь она познакомиться с любимой актрисой, и пойдет на ее спектакли, а может быть даже, как Каминская, станет артисткой, и будет играть с ней на одной сцене.
Мысли унесли Сару в сказочный мир искусства, и принесли ей состояние удовлетворения.
Жизнь, казалось, выравнивается, появились друзья.
Сара чувствовала, что Борису не легко, но она так же знала, что брат все сделает, для того, что бы осчастливить ее и маму.
Разница в девять лет, сильно давала о себе знать.
Борис, по-отечески относился к младшей сестренке, он ее любил, и считал своим долгом оберегать и наставлять ее.
Но жизнь все же была тяжелая, приходилось голодать, и экономить каждый кусочек хлеба.
Конец 1940 года был наполнен неоднозначными событиями в стране, за которыми следило все население.
Теперь везде можно было слышать страшные предположения о надвигающейся войне.
В городе и его предместьях постоянно возникали антисоветские восстания.
Пронеслись слухи о том, что нестабильное положение на советской границе вынуждает власть высылать вглубь страны людей еврейской национальности, во избежание внезапного нападения и расправы со стороны немцев.
Но, в то же время, в прессе подчеркивалось, что Советский Союз абсолютно доволен, как внутренней, так и внешней политикой страны, и ее достижениями.
Близились новогодние праздники.
Сара, вместе с мамой, вот уже третий вечер готовят новогодний наряд, ведь в школе будет вечер, и Сара мечтает быть самой красивой.
Эмма пожертвовала для этого материал, который, совсем недавно, купила на шторы, а украшением, служила тюль, точнее, вырезанные фигурки и цветочные элементы, которые Сара нашила в районе воротника.
Настроение было предпраздничное, Сара постоянно мурлыкала под нос музыку вальса, мама иногда подпевала дуэтом, они смеялись, постоянно примеряя новогоднее платье.
По радио торжественно звучало:
– В преддверии Нового 1941 года, хочется поделиться
со всеми советскими гражданами теми достижениями, которые подняли СССР на новую ступень.
У нас есть все основания гордиться делами государства и уходящим 1940 годом.
Внесен огромный вклад и коренные улучшения в дело обучения и воспитания личного состава Красной Армии и Военно-Морского Флота.
Советский народ смотрит в будущее радостно и уверенно.
– Ну вот видишь, мамочка, – радостно вставила Сара, – все эти сплетни, особенно дяди Лени и тети Гали, про возможную войну, и что надо бежать отсюда, все ерунда!
– Конечно, доченька, ерунда, – Эмма не хотела пугать и расстраивать дочь.
В воздухе, казалось, действительно, витала атмосфера полного оптимизма.
Страна встретила Новый 1941 года с наилучшими надеждами, и заверения руководителей Кремля, почти упокоили народ.
Но уже через несколько дней после этого стало ясно, что не все идет хорошо.
По радио и в прессе сообщалось, что немцы начали перебрасывать свои войска в Болгарию.
Ходили слухи, что немцы действуют с ведома СССР, однако, ТАСС категорически отрицал, что это будто бы происходит «с ведома и согласия СССР»; наоборот, дикторы наперебой заявляли, что СССР никаким образом не были осведомлены об этом.
Борис пришел с работы уставший и подавленный.
Эмма накрыла на стол, и с тревогой, безмолвно посмотрела в глаза сыну, ожидая откровенного разговора.
Борис помолчал, затем достал газету, медленно развернул ее и сказал:
– Вот, здесь подробный отчет о речи Гитлера. Он в полной уверенности, что его ждут новые победы над англичанами, он заявляет, что Америка, зря тратит время и силы, помогая Англии, все равно их ждет крах.
– Борис, успокойся, дядя Стас говорит, что Гитлер не доберется до нас, и потом, ты же слышал по радио, какая была речь нашей партии, они уверены, что все под контролем.
– Мама, все не так просто. Конечно они не будут сеять панику в народе. Но, вот как раз в конце своей речи, Гитлер сказал такую фразу: «Я учел всякую возможность, какая только мыслима», – и добавил, может быть вы с Сарой все же согласитесь уехать из Львова, куда-нибудь подальше, вглубь страны. Ну, не в Сибирь же я вас прошу уехать?
– Нет, нет и нет! Мы тебя не оставим. И потом, я не верю в то, что, даже если Германия и войдет в СССР, то нам грозит что-то плохое.
– Тогда почему же столько евреев беженцев из Германии и Польши? Он нацист, он ненавидит евреев, первые, на кого падет его гнев, будут евреи.
Тут в комнату забежала Сара с улыбкой до ушей, которая быстро стекла с ее лица, после того, что она услышала обрывки последней фразы «Он нацист, он ненавидит евреев, первые, на кого падет его гнев, будут евреи», она спросила маму и брата:
– Ну, за какие пороки так ненавидят евреев?
В доме повисла длинная пауза…
Эмма медленно закрыла глаза и сказала в пустоту:
– Евреев ненавидят за их достоинства, а не пороки.
Наступила еще более долгая пауза…
И вдруг Борис резко вскочил и буквально взмолился:
– Вы должны уехать! Мама, Сара – это не шутки! Еврееи все больше и больше бегут из Германии, Польши. Я уверен, – это плохой знак!
– Ну, откуда такая уверенность? – не унималась мама, – вон, все, кто помнят прошлую войну, говорят, что немцы никому не причинили зла, и евреем, в том числе.
Это политика и все.
Ну, станет Львов немецким городом, и все!
Подумаешь!
Уходил день за днем, а новый нес все больше тревоги и переживаний.
В Советском Союзе все больше и больше стали уделять внимания военной и профессиональной подготовке, дальнейшему укреплению трудовой дисциплины, подготовке кадров промышленных рабочих в школах ФЗУ, насчитывавших 600 тысяч учащихся, и других трудовых резервов.
Слова «мобилизационная готовность» вновь и вновь повторялись в устной пропаганде и в печати.
В День Красной Армии, 23 февраля, «Правда» опубликовала статью генерала Г. К. Жукова (незадолго до того вступившего на пост начальника Генерального штаба), пожалуй, менее оптимистичную, чем его речь два месяца назад.
Он писал, что 1940 год был годом перелома, «перестройки системы обучения и воспитания войск», но давал понять, что реорганизация продолжается и что положение дел еще далеко от совершенства.
Со времени финской войны, отмечал он, в армии уже произошли большие перемены, например «укреплено единоначалие», но многое еще остается сделать и «зазнаваться и успокаиваться на достигнутом» не надо.
Статья выдавала некоторое чувство беспокойства и наталкивала на вывод, что происходящие в Красной Армии «большие перемены», вряд ли будут завершены до 1942 года.
Глава 3. Война
«В наше время у еврея есть лишь один выбор: либо стать сионистом, либо перестать быть евреем.»
Читать бесплатно другие книги:
