Пастырь из спецназа Серегин Михаил

Отец Василий выскочил на балкон и замер, вцепившись рукой в полированные деревянные перила. Там, внизу, плечом к плечу стояли сотни, а может быть, и тысячи людей! «Спаси и сохрани!» – взмолился священник – ничего подобного он увидеть не ожидал. А за кафедрой, под собственным огромным, квадратов на восемь, портретом, стоял… костолицый.

– Господь сотворил нас по образу и подобию своему, – сказал костолицый. – Разве это не правда?!

– Правда! – ухнула серая человеческая масса внизу.

– Но господь совершенен, а значит, совершенны и мы! Каждый из нас!

– Каждый из нас! – откликнулась человеческая масса.

«Что это?! – ужаснулся отец Василий. – Как они не видят?! Что он с ними делает?! Господи, грех-то какой!» Люди в партере казались ему зомбированными куклами, не понимающими, что они говорят и что делают…

Священник прикрыл глаза рукой от невыносимого света и вгляделся еще внимательнее. Казалось, люди внизу ничуть не страдают ни от кошмарной интенсивности света, ни от тяжелого цветочного смрада – иначе назвать этот дух было невозможно. Их глаза были широко раскрыты и направлены на костолицего проповедника, а на лицах сияли широкие, счастливые улыбки.

Где-то за кулисами мерно, в четверть силы застучали барабаны и запели нежные, тихие скрипки. Народ покачнулся вперед…

– Братья и сестры! – громко возопил со сцены костолицый и воздел свои длинные руки вверх. – Бог никогда не переставал любить вас! Верите ли вы мне, апостолу его?!

– Ве-ерим! – единой волной качнувшись вперед, как одна глотка выдохнула толпа.

– И бог смеется от счастья, видя, как любят его в каждом божественном творении возлюбленные дети его! Верите ли вы мне, апостолу его?!

– Ве-ерим!

Отец Василий вжался в стену. Он видел: все эти люди там, внизу, не в себе! Они подчинялись всему, что несла в себе эта жутковатая, сатанинская «служба»: ускоряющемуся реву барабанов, призывам скрипок, каждому слову и каждому жесту костолицего проповедника. И когда они в очередной раз подчинились призыву костолицего и начали срывать с себя одежды, удивляться было нечему… поздно было удивляться: «этот» владел ими целиком, как своей рукой или ногой.

– Возлюбите господа в ближнем своем! – взревел костолицый, и обнаженные, истекающие слюной, с обезумевшими глазами люди кинулись друг на друга, аки дикие звери.

«Апокалипсис!» – прошептал отец Василий и, не отдавая себе отчет в том, что делает, придвинулся к перилам и воздел руки к небу.

– Стойте! – крикнул он. – Остановитесь, люди! Так нельзя!

Но его словно никто и не слышал. Мужчины совокуплялись с женщинами прямо на полу, среди беспорядочно разбросанной одежды и таких же потных, потерявших разум людей.

– Прекратите! – заорал священник. – Именем господа нашего Иисуса Христа призываю вас!

Но его не слышали. Полные сорокалетние домохозяйки и черные от мазута и загара мотористы и экскаваторщики, тощие бледные работницы контор и ухоженные служащие офисов были заняты только собой и тем «господом», что прямо сейчас снисходил до них, прямо в это кишащее, дышащее смрадом, стонущее и потеющее варево человеческой плоти.

И тогда священник вздрогнул и, трижды осенив себя крестным знамением, обвел руками вокруг себя, четко заключив пространство актового зала в воображаемый круг, и страстно, со всей мощью своей души произнес:

– Силой господа Иисуса Христа внутри меня,

…которому я служу всем сердцем, всей душой и всеми силами,

…я окружаю этих людей кругом его божественной защиты,

…который не смеет переступить ни один грех.

Он еще раз обвел руками вокруг себя, заключив пространство зала в воображаемый круг, и еще раз трижды перекрестился.

Применение этой молитвы, услышанной им под страшным секретом от одного семинариста, было против всяких правил. Но он знал: сейчас действует лишь одно правило: сила его обращения к нему.

Все так же призывно стонали скрипки и все так же навязчиво задавали ритм барабаны, но что-то изменилось. Кишение внизу словно замедлило свой темп, и растерянные, обнаженные люди почти разом посмотрели наверх, туда, где стоял, разведя руки в стороны, простой провинциальный священник отец Василий. На какой-то миг они снова стали сами собой.

– Братье и сестры! – громыхнули динамики. – Я, апостол божий Борис, призываю вас!

Отец Василий впился взглядом в костолицего и в тот же момент понял, что совершил роковую ошибку, позволив ему завладеть своим вниманием, потому что уже в следующий миг – он это чувствовал – люди внизу, проследив за его взглядом, точно так, как и он, оборотились к проповеднику.

– Братья и сестры! Слава божия с вами! – воздел руки вверх костолицый. – С нами бог! – и рывком бросил свои длинные руки вниз, к широко распахнутым глазам и разинутым ртам.

– С нами бог! – послушно вторили человеческие голоса.

– С нами бог! – уже громче повторил костолицый, совершив руками в точности такой же жест.

– С нами бог! – уже увереннее всколыхнулась масса.

Это было похоже на ключевую фразу, которую используют иные эстрадные гипнотизеры, но в отличие от них у костолицего все было доведено до совершенства.

– Дайте мне его! – решительно ткнул костолицый пальцем в священника, и масса взбухла, забурлила, подалась к проходам и послушно потекла туда, куда ей указали.

«Господи, помилуй!» – охнул отец Василий и метнулся к выходу. Но там, в коридоре, уже кипела рвущаяся к нему бессмысленная человеческая плоть.

Он подался назад, оценил конструкцию актового зала, решительно перешагнул за перила и, ухватившись за них руками, быстро пошел над партером в сторону окна. Другого пути здесь нет – это он видел. И когда преследователи начали протягивать к нему свои руки, отец Василий уже выбил стекло локтем и, уцепившись за металлическую раму, подтянулся и выбросил свое большое тело на покатую кровлю.

Он поехал вниз, как на салазках, – все быстрее и быстрее. А потом в глазах мелькнуло черное ночное небо, цветные новогодние гирлянды и – лишь на долю секунды – огромный белый сугроб свежеубранного снега. На него навалилась темнота, беспомощность и ощущение полного провала – в прямом и переносном смысле. И еще очень не хватало воздуха…

Его потянули, а потом и сильно рванули за полу дубленки, и отец Василий с облегчением вынырнул наружу и вдохнул сладчайшего кислорода.

– Ты чего здесь делаешь, мужик? – склонился над священником здоровенный парень в камуфляже.

Отец Василий хотел ответить, но язык не слушался, а в глазах все еще плавали разноцветные искры.

– Язык проглотил? – сурово переспросил охранник и, поставив отца Василия на ноги, несильно его встряхнул. – Это ты, что ли, стекло разбил?

Он определенно слышал звон разбитого стекла, но самого падения в сугроб так же определенно не видел, и предположить, что странный небритый мужик свалился сюда с крыши, с высоты третьего этажа, еще не успел.

Двери Дома рыбака распахнулись, и на улицу вывалилась толпа голых, обезумевших людей. Парень оглянулся на шум, да так и застыл, выпучив глаза и широко открыв рот. Это явно был тот самый «новенький Сашка», о котором говорили охранники с полчаса назад.

– Мать честная! – только и произнес он. – Это как же называется?! Ни хрена себе, работенку я нашел!

– Пусти, друг, – дернулся отец Василий, но охранник его не слышал и продолжал держать воротник дубленочки своей огромной ручищей.

Бить его не хотелось, и отец Василий, вздохнув, быстро расстегнул пуговицы, выдернулся из рукавов дубленочки и уже через миг бежал прочь от этого страшного места. «Дайте мне его! – звенело в ушах приказание костолицего. – Дайте…»

Он не пробежал и сотни шагов, когда понял, что происходит нечто странное: сзади упорно раздавались странные звуки, словно здесь, посреди зимы, шумел приморский прибой. Отец Василий обернулся и ощутил, как поднимаются мелкие волоски у него на руках и затылке. Метрах в тридцати, прямо на него надвигалась белеющая в лунном свете громада обнаженных тел.

Они мчались на него молча и сосредоточенно, так, словно бежать по снегу за одиноким священником и была главная задача их жизни. Услышав команду костолицего, они словно забыли о том, что они еще и матери и отцы, бульдозеристы и официантки. Теперь для них не существовало иной цели, кроме как догнать и доставить своему «апостолу» этого чужака.

– Стойте! – крикнул священник. – Остановитесь! Что вы делаете?!

Но толпа не слышала его. Люди так и бежали к нему, к своей единственной цели, тряся обвисшими гениталиями и толстыми складками жира на животах и сосредоточенно вдыхая и выдыхая воздух. В лунном свете пар от их напряженного дыхания и разгоряченных тел выглядел сюрреалистической дымкой на картине романтически настроенного художника. Вот только не был этот «художник» ни добр, ни светел духом. Отец Василий еще раз панически оглядел преследователей и понял, что за звук заставил его насторожиться и оглянуться с минуту назад. Это был шум работы сотен легких и скрип сотен босых ног по свежевыпавшему пушистому снегу.

– Стойте, люди! – уже менее уверенно попросил он. – Опомнитесь! Придите в себя!.. – И тут же осознал: они не остановятся. Потому что на самом деле их самих здесь просто нет. А на него движется заключенная в чужие тела железная воля костолицего.

Он резко изменил направление – на льду его могли запросто загнать числом, как зайца, – и рванул в камыши, надеясь потеряться среди жестких, двухметровой высоты зарослей. Но это, как оказалось, и стало его ошибкой. Звук шагов сотен босых ног и дыхания сотен человек позади него так и не прекращался, но теперь к ним добавился и хруст ломающегося камыша, и через несколько минут священнику чудилось, что этот жуткий хруст идет отовсюду, и он осознал, что просто не понимает, куда надо бежать, чтобы спастись.

Он затравленно огляделся по сторонам и увидел, как из зарослей справа прямо на него вывалилась огромная, дородная женщина с выпученными, потерянными глазами.

– Святый боже! Святый крепкий! Святый бессмертный! Помилуй нас! – скороговоркой пробормотал священник и осенил даму крестным знамением.

Женщина шагнула вперед, тряхнув огромной грудью, и замерла. Что-то внутри ее определенно происходило.

– Опомнись, дщерь! – воззвал священник, и в пустых глазах дамы на миг промелькнуло что-то осмысленное.

Снова хрустнули камыши, и из-за спины женщины появился и застыл второй персонаж – тощий мужичок с пышными черными усами. Он стоял за спиной дамы и бессмысленно смотрел прямо перед собой – то ли на священника, то ли сквозь него. Затем из камышей возникла еще одна фигура, за ней – еще одна… Отец Василий закричал и, не помня себя, бросился прочь.

Он вышел к Усть-Кудеяру только часа через три. Крюк, который он сделал, чтобы уйти от погони, оказался непомерно велик. Так что, когда прямо перед ним возникла городская свалка, священник был настолько обессилен, что вполне серьезно начал подумывать, не прикорнуть ли ему прямо здесь, у дымящейся и пронзительно воняющей чем-то химическим кучи. Но бог миловал: он нашел в себе силы и еще через сорок минут ввалился в ГУВД.

– Где Скобцов?! – выдохнул он.

– Дома, где же еще? – вопросом на вопрос ответил дежурный.

– А сколько времени? – догадался спросить отец Василий.

– Три ночи, – пожал плечами дежурный. – А что случилось? Э-э! Да вы ранены!

Священник проследил его взгляд и понял, что у него снова лопнули швы на плече.

– Это старое! – отмахнулся он. – А кто здесь есть?

– Подождите, я сейчас дежурного смены кликну…

Дежурный капитан долго не мог принять ту мысль, что перед ним находится местный поп, но, когда он это все-таки осознал, так же долго и терпеливо слушал все, что смог вывалить на него отец Василий.

– Значит, это не они вас ранили? – в очередной раз переспросил капитан.

– Нет, – в очередной раз отмахнулся священник. – Там похуже дела. Там люди голые по камышам бегают! Несколько сотен голых людей! Представляете?!

– Зачем? – изумился капитан.

– За мной, – убито признался священник.

– И что, все несколько сотен – за вами? – не мог поверить капитан.

– Все – за мной, – обреченно кивнул священник.

Капитан поспешно переменил тему.

Потом отца Василия попросили подождать, и он слышал, как шушукались между собой милиционеры. Потом, судя по всему, капитан решился-таки позвонить среди ночи начальнику ГУВД, и вот после этого звонка все изменилось.

– Идите-ка вы домой, – не глядя священнику в глаза, предложил капитан. – Так будет лучше… Для вас в первую очередь.

Отец Василий попытался поймать его взгляд, но не смог и понял, что капитан, по сути, прав и ему пора уходить, потому что ничего другого ему менты не предложат. Вот только очень болит плечо…

Дежурный милицейский «уазик» довез священника прямо до больницы, и здесь, едва открыв дверь приемного покоя, отец Василий понял: от судьбы не уйдешь. Прямо перед ним стоял многострадальный молодой хирург Евгений.

Евгений дикими глазами глянул на окровавленное плечо отца Василия и схватился за голову.

– Что на этот раз? – дернув кадыком, спросил он. – Бокс или, может быть, плавание?

– Бег с препятствиями, – попытался отшутиться священник, но понял, что Женю все одно в ближайшую пятилетку никому не развеселить.

– Там не за что уже шить, – страдальчески посмотрел на него хирург. – Одно рванье! Что вы со мной делаете?!.

Он вернулся в храмовую бухгалтерию, пропахший потом, целым набором медикаментов и этим мерзким цветочным духом. У Ольги хватило-таки настойчивости, чтобы засунуть его в маленькую оцинкованную ванну и хоть немного отмыть. Отец Василий клевал носом и норовил задремать прямо здесь, под звуки сбегающей по телу теплой струи из чайника и мерное поглаживание мочалки в ласковых Ольгиных руках.

– Не спать! – неожиданно жестко обрывала его сонные видения жена, и отец Василий по-детски обиженно хлюпал носом и моментально проваливался в сон опять.

А потом Ольга оттащила его в постель и до самого утра просидела рядом, глядя, как вздрагивает и покрывается холодным потом большое сильное тело ее мужа, а сам он то плачет, то грозит кому-то неведомому…

Ольга не разбудила его ни в шесть, ни в семь… И когда отец Василий проснулся, за окном сияло яркое зимнее солнце.

– Не вставайте, – сразу предупредила его попытку вскочить жена. – Алексий и сам управился.

– Управился? – изумился священник. – А который час?

– Половина второго.

– Дня?! – подлетел в постели отец Василий и тут же рухнул обратно: жена была права – можно уже не вставать.

Но поспать еще ему так и не удалось – минут через пятнадцать пришел Костя. Главврач районной больницы сел рядом и с полчаса прощупывал и простукивал друга и в конце концов дошел до того, что начал проверять рефлексы.

– Ты неважно выглядишь, Мишаня, – сказал он.

– Догадываюсь, – отозвался отец Василий.

– А что это за байки ты в милиции рассказывал? – искоса глянул в сторону попадьи Костя.

– Это насчет голых людей? – сразу догадался священник.

– Помнишь… это хорошо… – удовлетворенно вздохнул Костя. – Их что, действительно было так много?

– Сотни четыре, – приуменьшил на всякий случай отец Василий. Он уже видел вчера, как реагируют люди на правдивые оценки.

– А вчера в милиции ты говорил восемь-девять…

«Уже стуканули, негодные!» – подумал отец Василий и устыдился: другу можно было и не врать.

– Ты у психиатров никогда не наблюдался? – спросил Костя.

Отец Василий внимательно посмотрел другу в глаза: они были строги и взыскательны.

– Нет, Костя, никогда… и если ты думаешь…

– Я ничего не думаю, – оборвал его патетическую речь в самом начале Костя. – Но, как врач, считаю: тебе нужно отдохнуть. И основательно.

– Ты же видишь, чего они творят! – с мольбой и надеждой во взоре посмотрел священник на друга – Костя должен был видеть; он ведь не чета остальным…

– Вижу, – вздохнул Костя. – Десять тысяч рабочих мест они уже пообещали, а еще немного, и они, как великий Мао, станут народу десять тысяч лет счастья обещать… Афера, она и есть афера.

Отец Василий возликовал: он был почти счастлив, что не ошибся в товарище.

– Но это не повод доводить себя до такого состояния, – покачал головой Костя. – И еще: если ты снова порвешь на себе швы, я тебя в свою больницу не пущу! Ты понял? Мне уже на Женьку смотреть больно: четыре раза одно и то же место зашивать – это уж слишком!

А потом они просто сидели и говорили. О «Детях Духа» и прочих псевдорелигиозных практиках, о местной администрации и степени применимости к ней законов Паркинсона, о сексе и его внутренней связи с психическими отклонениями… И, надо признаться, давно уже отец Василий не чувствовал себя так хорошо – словно взял отпуск… Он и не чувствовал, как пролетело время и за окнами стемнело, и тогда Костя кивнул Ольге, помог уложить своего грузного друга в постель, сказал что-то на прощанье и спустя пару минут вышел… Но священник уже спал.

Отец Василий отлично отдохнул и на следующий день снова чувствовал себя боеспособным и мог сразиться с целым полчищем сектантов. А если бы не воспалившийся шов и не обязательство дважды в день подставлять ягодицу для укола, все вообще было бы хорошо. Но уколы приходилось делать, а шов покраснел и беспрерывно гноился.

Пожалуй, на сегодня у него не было определенных планов, и он даже немного успокоился и перестал беспрерывно прокручивать в голове планы торжественного изгнания «Детей Духа» из Усть-Кудеяра, но в обед ему неожиданно позвонил Медведев.

– Батюшка?

– Точно, Николай Иванович, – подтвердил отец Василий.

– Вы вот недовольство выражали, что мы, мол, сектантам зеленый свет дали…

Священник напрягся: разговор начинался не из приятных.

– А про то не подумали, что у нас, между прочим, демократия, так сказать, и плюрализм…

«Знаю я твой плюрализм, – зло подумал отец Василий. – Кого подгреб, того и поимел!»

– Мне вот телевизионщики позвонили из области, – продолжил Медведев. – Им сюжет нужен для передачи «Есть такой парень»… знаете? Так я сразу про вас подумал, говорю, есть у нас героический человек, и в больницу к старушкам ходит, и секцию для пацанов организовал…

Отец Василий почувствовал, что краснеет: из-за этой суматохи он уже недели полторы как ни пацанов не навещал, ни старушек…

– Так они приглашают вас для интервью…

– Когда? – священник почувствовал, как мигом пересохло горло.

– Сегодня можно… Если успеете приехать до четырех дня, они вас примут… Но только им срочно надо, они хотят уже завтра в эфир с передачей выходить, а никого… ну это… в общем, они торопили.

Священник автоматически глянул на календарь – двенадцатое января, но уже и без календаря он чувствовал, какая это удача! Завтра, на старый Новый год, когда все усядутся перед телевизором, у него есть шанс сказать людям все, что он думает.

– Еду! – решительно кивнул он и, нетерпеливо дослушав напутствия, бросил трубку на рычаги и повернулся к Ольге: – Я в область. Буду вечером.

До областной телестудии он добрался ровно к четырем. Здесь усть-кудеярского священника, похоже, никто не ждал, по крайней мере, редактора искали всеми наличными силами и по всем телефонам. Затем они с редактором долго ждали, пока освободится одна из двух студий, по ходу дела обговаривая примерный сценарий интервью, затем появилась ведущая – ушлая, циничная бабенка – и то же самое обговаривали с ней… Неизвестно, практиковалось ли подобное всегда, но у отца Василия сложилось мнение, что здесь все сценарии пишутся «на коленке» и за пять минут до начала передачи. Так что, когда все подготовили, на часах было восемнадцать ноль пять.

– А что вы можете сказать о воспитании подрастающего поколения? – как бы невзначай, с выражением огромного интереса на лице спрашивала ведущая, и отец Василий, теряясь и глотая окончания, говорил что-то о неразрывности таких понятий, как духовность и патриотизм, сам ужасаясь пошлости своих слов.

– А какие у вас отношения с остальными, так сказать, конкурирующими, конфессиями? – фальшиво улыбаясь, спросила ведущая, видимо предполагая, что батюшка расскажет, как давно он знает местного муллу Исмаила и какое огромное уважение они испытывают друг к другу, невзирая на некоторую напряженность в Палестине и югославский религиозный сепаратизм.

И тут священника понесло.

– Какие могут быть отношения с аферистами? – заикаясь от волнения, спросил он. – Если секта обещает за полтора месяца обеспечить город рабочими местами, а сама, по примеру «Белого Братства», превращает людей в зомби, то что это за вера такая?!

Он говорил и говорил – о сатанинских, по сути, обрядах под маркой служения творцу, о гордыне, движущей устремлениями почти всех известных псевдорелигиозных деятелей, – он говорил, не давая ведущей вставить ни словечка, говорил так, словно это была его последняя речь в жизни! И лишь закончив, лишь осознав, что сказал все, что хотел, священник с горечью подумал, что, по сути, занимался пропагандой конкурента и что умнее было эту тему просто замолчать. Но посмотрев, как быстро и нервно собирает ведущая свои бумаги, понял, что второго дубля не будет.

В обратный путь он тронулся, только когда убедился, что уже более-менее успокоился и руки больше не трясутся, а глаза способны отличить красный свет от зеленого. Отец Василий вывел свой «жигуленок» на трассу и, безропотно пропуская всех, кто желал его обогнать, потихонечку повел машину домой.

Через дорогу мела, слабо подсвеченная фарами, легкая поземка, машины спешили по своим делам, и священник чувствовал себя таким опустошенным, что случись ему прямо сейчас умереть…

«Паб-бап!» – просигналил идущий на обгон «рафик», и отец Василий послушно принял вправо. «Рафик» мастерски завершил маневр и занял место прямо перед ним.

…Случись ему прямо сейчас умереть, и он принял бы это безропотно и смиренно, как и подобает истинному православному хрис…

«Рафик» резко сбросил скорость, и отец Василий еле успел притормозить. «Вот всегда они так… – с горечью подумал священник. – Бегут, хватают, давятся, но глотают, а зачем?.. Хоть кто-нибудь из них задавал себе этот простой вопрос: зачем? Что останется после них, когда придет смертный час? Незавершенные сделки? Воспитанные между делом дети? Задерганные жены и обескураженные родители?…

Дистанция снова сократилась, и отец Василий притормозил еще и глянул на левую сторону дороги; встречная полоса была совершенно пуста. Да и там, впереди «рафика», транспорта не наблюдалось.

«Рафик» еще притормозил, и отец Василий начал было выворачивать влево, чтобы обойти снижающий скорость автомобиль, но сзади отчаянно засигналили, и полосу занял бог весть откуда взявшийся «БМВ». Священник вздохнул и решил дождаться, когда огромная черная машина уйдет вперед, но «БМВ» так и ехал параллельно поповскому «жигулю», не прибавляя и не снижая скорости.

«Вы, ребята, как сговорились!» – усмехнулся священник и в следующий миг уже сбрасывал скорость почти до нуля – его определенно останавливали! Он ругнулся и, резко вывернув руль, съехал вниз на возникшую справа грунтовку – подчиняться чужому давлению он категорически не желал.

Там, сзади, явно возникла заминка, и отец Василий резко набрал скорость и стремительно ушел во тьму переметаемого снегом проселка. Ему доводилось участвовать в таких играх – по самым разным поводам, – и никогда это не кончалось хорошо! «С меня хватит, ребята! – усмехнулся он. – Кем бы вы ни были! Хоть бандиты, хоть сектанты, да хоть кто!»

Он не слишком хорошо здесь ориентировался, но грунтовка была недавно почищена, и священник понимал, что рано или поздно перед ним появится какой-нибудь совхоз, а он, потеряв не слишком уж много времени, вернется на трассу в другом месте.

Священник усмехнулся. Всего год назад он еще попытался бы потягаться с этими крутыми парнями на дороге, но благодарение всевышнему – вразумил, показал истинную цену этой абсолютно неуместной для служителя божьего гордыне.

Внезапно стало светлее, и отец Василий понял, что ничего не кончилось: там, позади, уверенно сокращал расстояние между ними, кажется, тот самый «БМВ».

– Придурок! – ругнулся священник, но неприятный холодок уже пополз по спине – то, что это не просто пьяный прикол какого-нибудь неумного крутого, было очевидно.

Отец Василий притопил педаль газа, немного увеличил дистанцию, но по-настоящему оторваться уже не мог. «Так, а где я хоть? – думал он. – Александровка? Нет, ее я уже проехал. Михайловка? Зеленый Гай?» Впереди не было ни огней, ни вообще хоть какого-нибудь намека на постройки – степь до самой границы видимости, а там… бог его знает, что там!

Ширина проселка не позволяла его обогнать, и священник помаленьку успокоился и даже снизил скорость. Но он уже понимал, что, как только впереди появится поселок, а дорога станет пошире, придется изрядно поднапрячься, чтобы успеть к местному отделению милиции раньше, чем его сбросят с обочины. В том, что эти ребята могут такое учудить, он не сомневался.

Впереди, за маревом стремительно летящего снега, показалось какое-то темное строение, и отец Василий сосредоточился: теперь даже одна ошибка была недопустима. Он прибавил скорость и, едва заметив, что дорога стала чуть шире, рванул прямо к возвышающейся перед ним темной громаде.

Он мчался сквозь разыгравшуюся метель, но, чем ближе становилась темная громада, тем острее звучала в его сердце нота тревоги – это не было похоже ни на что, разве что на небоскреб, невесть как оказавшийся прямо посреди приволжской степи. «Элеватор! – охнул священник. – Михайловский элеватор…» Он стремительно, искренне желая только одного – не забуксовать, обогнул огромное строение по периметру, но нигде другой дороги не увидел. Это был тупик.

О Михайловском элеваторе писали много. Начали строить при советской власти, бросили – еще при Горбачеве, затем начали делить и даже немного постреляли… а потом, когда дорогостоящее строение обрело наконец достойного хозяина в лице местного авторитета, работяги снова получили работу, а селяне – робкую надежду, что бандит окажется милосерднее, чем светлой памяти Агропром.

Строили элеватор с перерывами, и, возможно, сейчас был один из пиков строительной активности – потому и дорога расчищена, – но для священника это не имело никакого значения. «Сам виноват, растяпа! – цокнул он языком. – Допросился!» Кажется, его недавние мысли о смерти имели теперь полную возможность проверки на искренность.

Он сделал полный круг и почти уткнулся капотом в «рафик». Тот приветственно подмигнул ему фарами. Отец Василий начал сдавать назад, но уже через пару секунд «рафик» нагнал его и саданул в радиатор. Священника кинуло грудью на баранку, и он, утопив педаль газа до упора, вывернул руль. «Рафик» рванул к нему и достал-таки «жигуля» еще раз – в крыло. Машина странным образом накренилась, и в следующий миг поползла куда-то вниз! «Что это?» – еще успел подумать отец Василий, внезапно и стремительно потеряв опору под ногами, когда падение прекратилось, и он понял, что машина уже лежит на боку.

Священник развернулся и не мешкая кинулся ко внезапно оказавшейся над головой дверце. Дернул за ручку, толкнул дверь от себя и с облегчением вдохнул резкий, холодный воздух. Странное дело, но он совершенно не был расстроен, словно это не его машину два раза ударили в передок, и словно это не она лежала теперь на снегу в совершенно противоестественном положении. Отец Василий подтянулся на руках и, перевалившись через порожек, головой вниз ухнул в снег.

– Вон он! – услышал священник где-то наверху, удивленно поискал говорившего глазами и только теперь понял, что лежит прямо под обрывом. А там, вверху, метрах в четырех стояли две темные мужские фигуры.

– Достать! – по-военному жестко распорядился тот же голос, и священник, перевалившись на живот, поднялся и, шатаясь побрел прочь, сквозь усиливающийся ветер и снег.

– Быстро! – распорядился все тот же голос.

«Хрен вам!» – подумал священник: теперь он почему-то уже не испытывал ни смирения, ни готовности принять любую, какую господь ни пошлет, погибель.

Машина упала в строительный котлован. Он ускорил шаг и довольно быстро уткнулся в его противоположный край. Склон был довольно пологий, но только священник сделал несколько шагов вверх, как опора ушла из-под ног, и он понял, что сползает вниз по свежему, мелкому желтому песку, и сколько бы метров он ни преодолел, через некоторое время ровно на столько же метров его снесет обратно мощной струей внезапно осевшего песка.

«Господи, помоги», – перекрестился он и услышал сзади характерный хлопок. Это стреляли.

Отец Василий охнул и, пробуксовывая ногами и цепляясь руками за торчащие из песка толстые полусгнившие коренья и куски арматуры, что есть силы рванул вверх.

– Стой! – заорали сзади. «Нашли дурака!» – неприязненно усмехнулся он и, совершив поистине титаническое усилие, вытащил свое тело на самый верх.

Там, внизу, уже копошились, так же как только что он сам, несколько фигур. Но, естественно, песок осел еще раз, и вся эта команда, матерясь и отплевываясь, поехала вниз, на самое дно заснеженного котлована.

Отец Василий тоскливо посмотрел на свою «ласточку», бессильно завалившуюся на бок там, в самом низу, и лишь с огромным трудом отогнал от себя страшную догадку, что страховая компания, скорее всего, ни хрена не оплатит, а значит, деньги выброшены на ветер. «Не об этом надо думать! – свирепо оборвал он себя. – Тебе шкуру спасать надо!» Но мысль о страховке продолжала остервенело стучаться в его сердце, как одинокий путник в освещенное окно уютного дома посреди зимней, пустой на сотни верст вокруг степи. «Эх, страховка!»

Священник оцепенело смотрел, как поползли вверх и снова осыпались вниз его преследователи, как громкий выстрел где-то рядом, почти над ухом, привел его в чувство. Отец Василий затравленно огляделся: вдоль по самому краю котлована к нему бежал рослый, подтянутый мужик.

– Стоять! Руки за голову! – орал он. – При попытке бегства стреляю без…

Священник подхватил полы рясы и рванул в противоположную сторону.

– Держите его! – орал мужик. – Уходит же!

Священник прибавил скорости.

– Стой, гнида!..

«Щас!»

– Стоять, я сказал!

Священник добежал до какого-то строения, метнулся вправо, затем влево и влетел за темную, металлическую дверь.

Здесь было тепло, темно и тихо. На удивление тихо… Отец Василий, касаясь шершавой стенки рукой, прошел несколько метров и больно ударился голенью обо что-то острое. Пощупал рукой – под ладонью оказалась ступенька из ребристого холодного листового металла. У него не было времени что-нибудь обдумать; просто он искренне надеялся, что господь поможет ему и на этот раз…

Он подобрал полы рясы, занес ногу и шагнул на ступеньку, вторую, третью… Там, позади, заскрипела и тяжело хлопнула железная дверь, и эхо несколько раз прокатилось по огромному настывшему помещению.

– Лучше сам выйди! – крикнул преследователь.

– Ыйди… ыйди… ыйди… – откликнулось эхо.

– Все равно ведь поймаю, – уже тише предупредил мужик.

– Аю… аю… аю… – подтвердило его угрозу эхо.

Стараясь ступать как можно тише, отец Василий сделал еще несколько десятков шагов и вышел на ровную площадку. Там, внизу, щелкнула зажигалка, и он увидел под собой слабо освещенную мужскую фигуру. Преследователь старательно вглядывался в темноту, но зажигалка освещала только его самого.

Отец Василий аккуратно прокрался вперед и встал почти над самой головой мужика с зажигалкой. Тот нерешительно переминался с ноги на ногу, явно опасаясь отойти от двери и дать попу шанс к бегству. «Кто они? – подумал отец Василий. – Неужели сектанты?» У него не было доказательств для этой догадки, но и других версий тоже не было.

Хлопнула дверь, и в помещение один за другим ввалились остальные преследователи. В тусклом свете зажигалки их практически не было видно, но помещение сразу наполнилось звуками тяжелого дыхания и толкотни.

– Где он? Где…

– Здесь, – поднял руку мужик. – Тихо. Он где-то здесь…

Отец Василий присел и спрятался за чем-то темным и массивным. Ощупал: мешки – бумажные, с резким, хорошо знакомым запахом. Это был цемент. Священника посетила настолько дерзкая мысль, что он чуть не рассмеялся. Он привстал, ухватился за верхний в штабеле мешок и подтолкнул его вперед.

Мешок съехал со штабеля и ухнул с площадки вниз. Раздался шлепок, и резкий неприятный запах мигом наполнил воздух, а дышать стало нечем – цементная пыль разлетелась по всему помещению!

– Ой, бля! – удивились внизу.

Священник задержал дыхание и столкнул еще один мешок, а потом еще и еще. Внизу отчаянно, надрывно закашляли, и отец Василий, закрыв лицо рукавом, осторожненько пошел вперед.

– Сука!… Кхе… Ах ты!… Кхе-кхе-кхе! – доносилось снизу. – Сволочь!

Отец Василий, все еще стараясь не дышать, пробрался к стене и, осторожно ощупывая дорогу ногой, повернул налево. И сразу на него пахнуло свежим, холодным воздухом. Он протянул руку, но вместо шершавой бетонной стены, ладонь уперлась в гладкое холодное стекло. Священник, не раздумывая, ударил по нему кулаком и, когда стекло разбилось, высунул голову наружу.

Здесь уже вовсю бушевала метель. Отец Василий с наслаждением подставил разгоряченное бегством лицо под струи летящего снега и, только надышавшись, глянул вниз. До земли было метра четыре. «Ноги не переломаю?» – подумал он. Каких-нибудь шесть-семь лет назад для него спрыгнуть со второго-третьего этажа проблем не составляло, но теперь, после семинарии и двух лет размеренной семейной жизни, такой прыжок мог вылезти боком. «Вобьюсь, как гвоздик…» – тоскливо подумал он и полез в окно: другого выхода не было.

Он приземлился точно и уверенно, словно и не было никакого перерыва между службой в спецназе и сегодняшней жизнью служителя церкви. Но тут же ощутил, как острая боль пронзила плечо, а по груди потекло горячее – шов снова лопнул. Отец Василий тяжело поднялся и побежал вперед, туда, где за метельной кутерьмой стояли брошенные без присмотра машины.

Он сразу сунулся в «БМВ», но ключа в замке зажигания не было, а что с чем соединять в этой навороченной, как военный истребитель, машине, он и понятия не имел. Священник покачал головой и полез в «рафик», и через минуту знакомая машина весело взревела мотором и легко тронулась в путь, оставляя позади страхи, вопросы, а возможно, и ответы на них…

Он прекрасно понимал, что ему несказанно повезло: ни крови, ни смертей. А главное, само происшествие было не слишком важным и хоть на этот раз патриархия ни о чем не узнает. И одной этой мысли он радовался, как удачно нашкодивший ученик младших классов.

Отец Василий выехал на грунтовку, затем вернулся на трассу и, выжимая из «рафика» все, что можно, помчался в Усть-Кудеяр. Но странное ощущение не оставляло его, ощущение сюрреалистичности, ненастоящести происходящего. Он не только не испугался, где-то внутри он даже не поверил, что это РЕАЛЬНО происходит, так, словно он просто смотрит кино по телевизору, кино, в котором хеппи-энд заведомо предопределен.

Священник остановился у первого же гаишного поста и заявил о совершенном на него нападении. Молоденький лейтенант тщательно расспросил священника о времени и месте совершения преступления и с облегчением вздохнул:

– Это не в нашей зоне. Вам надо или в Михайловку возвращаться, или уж прямо в район ехать.

Отец Василий завел «рафик» и поехал домой.

Он сразу же обратился в больницу, и на этот раз им занимался лично Костя. Главврач вместе с молодым хирургом Женей тщательно исследовал каждый сантиметр огромной, рваной, гноящейся раны, еще не так давно бывшей аккуратным, ровным порезом, и, хлопнув друга по здоровому плечу, печально улыбнулся.

– Ну что, Мишаня, буду тебя к кровати суперклеем приклеивать.

– Надолго? – криво улыбнулся его шутке отец Василий.

– Пока не поумнеешь, – вздохнул главврач. – То бишь навсегда.

– Я исправлюсь, – без особенной веры в то, что говорит, тихо произнес священник.

– Не исправишься, – так же тихо произнес в ответ главврач. – Я тебя, слава богу, не первый год знаю…