Пастырь из спецназа Серегин Михаил

* * *

А потом была долгая кропотливая операция. Священник отказался от общего наркоза – не хотел терять контакта с реальностью, – а потому видел, каких трудов стоило Косте по кусочкам, стежок за стежком, стянуть обрывки кожи и плоти в одно целое. Потом его провели в палату и уложили на влажное казенное белье. А потом пришла Ольга, и по ее убитому лицу отец Василий сразу понял, что произошло что-то ужасное.

– Что стряслось? Ну, говори же!

– Кто-то опять в нижнем храме нахулиганил… – тихо сказала жена.

– Когда?

– Пока вы в область ездили…

Отец Василий соскочил с постели, обернулся простыней и выскочил в коридор.

– Куда вы, батюшка? – жалобно спросила Ольга. – Вы же раненый!

– Забери у сестры-хозяйки одежду, – жестко распорядился священник. – Я – в храм! – И прямо в простыне помчался к оставленному во дворе больницы «рафику».

Он домчался до храма в считанные минуты и, как был, в простыне рванулся к дверям нижнего храма. Оттуда бил желтый электрический свет, и он сразу увидел, что замок вывернут с мясом, а на ступеньках сидит, схватившись за голову, диакон Алексий.

Заслышав шаги, диакон обернулся.

– А-а, это вы батюшка… – печально сказал он. – Смотрите, что наделали… подонки…

Снова на полу красовались пентаграммы и странные знаки, снова иконы были сорваны со стен, а штукатурка была изуродована еще сильнее. Крестообразный косой орнамент покрывал все четыре несущие стены сплошным ковром. Словно сумасшедший скульптор вздумал придать нижнему храму безумный, языческий вид.

– Что это? – прикрыл рот руками священник.

– Не знаю… – так и не вставая со ступенек, покачал головой Алексий. – Я такого никогда в жизни не видел.

– Его надо поймать, – сжал челюсти отец Василий.

– Я тоже об этом подумал. Четыре дня в неделю отдежурить смогу, – со вздохом поднялся со ступенек диакон.

Священник благодарно взглянул на Алексия и подумал, что он, пожалуй, недооценивал преданность этого молодого человека церкви.

* * *

Около полутора часов отец Василий честно пытался заснуть, но убедился, что, несмотря на жуткое переутомление, не может думать ни о чем, кроме странных происшествий в нижнем храме. Злоумышленник определенно следил за ним и был прекрасно проинформирован об отъезде священника на областное ТВ. Его совершенно точно не интересовали иконы: в верхнем храме их было намного больше, и они были куда ценнее. Его столь же определенно не интересовали и драгметаллы: серебро на окладах осталось нетронутым. Определенно, и пентаграммы на полу, и косой орнамент на штукатурке имели ключевое значение, иначе он не повторял бы их раз за разом. Но что за магический обряд он исполнял в нижнем храме, оставалось тайной.

Соблазн предположить, что сегодняшнее покушение, как и то, когда ему порезали плечо, имеет отношение к этим орнаментам, был изрядный, но, поразмыслив, отец Василий признал, что нападение на него в нижнем храме, вероятнее всего, обычная случайность. Просто он помешал злодею исполнить свой план, а тот не хотел, чтобы его поймали за этим делом. Да и сегодняшняя погоня, скорее всего, просто совпала по времени с устроенным в храме вандализмом.

Он с трудом дождался утра и позвонил в патриархию. Отец Михаил оказался на месте и, внимательно выслушав коллегу, порекомендовал сделать фотоснимки нижнего храма и переслать ему. Однако выехать на место происшествия лично отказался.

– Вряд ли я смогу вам помочь в этом деле, ваше благословение, – мягко отвел он просьбу отца Василия. – Я никогда не сталкивался ни с чем подобным и просто не знаю, что это… Но вы можете обратиться в службу безопасности; подождите, я вам дам телефон.

Отец Василий аккуратно записал телефон церковной службы безопасности, но звонить не стал. Он понимал, что уж если отец Михаил не счел этот случай достойным внимания, там тем более не сочтут…

К девяти утра приехали менты, и отец Василий не выдержал и отвел их таки в нижний храм. Они тщательно осмотрели странные знаки, сделали несколько снимков, почесали в затылке, записали показания священника, забрали «рафик» и, пообещав держать отца Василия в курсе, исчезли.

А к десяти ему позвонил злой и беспощадный в своих оценках Костя и сказал священнику все, что думает по поводу его глупого, насквозь мальчишеского бегства из больницы. И лишь к обеду, за десять минут до начала врезки областного ТВ, священник вспомнил, что сегодня старый Новый год, а значит, по телевизору должны транслировать вчерашнюю запись. Он пощелкал пультом и сразу же увидел на экране себя.

– …вы же понимаете, что православие и патриотизм связаны давно и прочно, – с гнусной, насквозь фальшивой интонацией говорил его телевизионный двойник. «Неужели я так выгляжу? – ужаснулся священник. – Господи, кошмар какой!»

Ведущая задавала наводящие вопросы; он, как мог, отвечал, но выглядело все это настолько натужно и неестественно, что было больно смотреть. «А сейчас я еще и про сектантов начну трепаться!» – с содроганием подумал он, но ничего не произошло: сразу после разговора о патриотизме пошел фрагмент из самого конца, а затем ведущая поблагодарила гостя студии и призвала телезрителей не пропустить следующую передачу. Пошла заставка, и отец Василий откинулся на подушки. «Слава тебе, господи! – подумал он. – Хоть у них ума хватило вырезать этот ужас!» И в этот самый миг на экране появился улыбающийся костолицый. Что-то о роли музыкального воспитания подрастающего поколения сказал за кадром диктор, что-то об искренности детского возраста – сам костолицый, но священник чувствовал: не они главные герои действа, и уже в следующий момент увидел детский хор. Одетые в снежно-белые костюмчики усть-кудеярские мальчики и девочки старательно всматривались в своего художественного руководителя и, едва он взмахнул руками, запели…

Они пели про землю и небо, про чаек и про далекие страны, и отец Василий все острее понимал, что проигрывает – глухо и безнадежно. Потому что руководил хором именно костолицый. И потому что ему удалось то, что и близко не удавалось православной церкви в Усть-Кудеяре – вплотную подойти и прикоснуться к невинным детским душам.

Отец Василий закрыл лицо руками. То, как смотрелись после его деревянного выступления о патриотизме и православии эти ангелочки, резко отбрасывало его назад. Американцы снова пустили в дело свою бесподобную способность из всего делать шоу и снова выиграли.

* * *

Отец Василий провалялся в постели три дня. Его морозило, а по ночам снились то голые тетки, то огромные освежеванные коровьи туши. Ольга уже устала уговаривать его лечь в больницу, и даже прибывшие отчитаться менты смотрели на красного от температуры священника с недоумением. Кстати, они и рассказали, что «рафик» уже лет шесть как списан с одного из областных предприятий и по документам давно должен догнивать где-нибудь на «Вторчермете». Ничего определенного не смогли они сказать и о «БМВ», тем более что номеров священник не запомнил. Так что никаких следов и почти никаких рабочих версий у милиции не было. И естественно, что по поводу таинственных знаков, изображенных на полу нижнего храма, милиция вообще ничего сказать не могла.

– Вы же понимаете, – пожимал плечами капитан. – У нас и специалистов таких нет.

– Вы секту проверяли? – интересовался священник. – Этих, «Детей Духа»…

– А что секта? У них все нормально. Может быть, у вас недоброжелатели какие есть? Вы никого на деньги не обижали? – поспешно переводили тему разговора в другое русло менты, и священник обреченно вздыхал: эти ребята звезд с неба не хватали, а главное, были глубоко повязаны служебными интересами главы райадминистрации…

* * *

Уже на следующий день отец Василий вышел на службу. Он видел, что посещаемость храма упала ниже некуда; теперь это был состоявшийся неопровержимый факт. Соответственно, снизились и сборы, и с такими сборами о том, чтобы восстановить свой сгоревший дом, нечего было и думать.

День шел за днем, и заморские миссионеры все более и более укрепляли свое положение. Они действительно организовали несколько новых фирм и действительно стали давать местным мужикам рабочие места. А уж платили столько, сколько устькудеярцы не видели с советских времен. Трудно было сказать, правда ли это, но некоторые утверждали, что получают по сто баксов – неслыханная, невероятная для заштатного, полудохлого райцентра сумма!

Понятно, что новообращенным везде был зеленый свет. Адептов быстро и охотно продвигали по служебной линии, давали изрядные скидки на товары и обещали всем желающим в течение шести-восьми месяцев – это зависело уже от посольства – обеспечить рабочие визы в Канаду, Аргентину и – для ограниченного числа претендентов – в США.

Разумеется, у отца Василия и других наиболее разумных горожан были подозрения, что это, по сути, «пирамида» и что сектантские блага дойдут не до всех, но все это делалось с таким размахом и такой подкупающей щедростью и внутренней убежденностью, что на этом фоне сомневающиеся выглядели жалкими и трусливыми консерваторами.

* * *

Праздник Крещения господня начался ясным, солнечным рассветом. Природа притихла, словно почуяв сошествие господне, и даже пощипывание легкого морозца казалось ласковым и умудренным, как прикосновение его руки.

Уже вчера, в крещенский сочельник, прихожане порадовали священника, валом повалив на Великое водоосвящение, чтобы унести с собой сумки и сетки, битком набитые пластиковыми бутылками с освященной водой. Люди шли в храм и на всенощное бдение, шли и сейчас, на утреню, а тем временем на Волге мужики уже освежали загодя приготовленную чуть выше причала прорубь. Не пройдет и двух часов, как, следуя примеру Иисуса, в речные воды погрузятся желающие получить крещение в один с господом день.

Вот интересно, ни разу – ни в семинарии, ни здесь, в Усть-Кудеяре, – не было случая, чтобы крещенный в этот день простудился. Конечно же, отец Василий знал, что господь защищает всех, последовавших за ним, и все равно каждый раз не переставал дивиться этому чуду – не заболевал никто: ни мужчины, ни женщины, ни подростки, ни даже дети…

День шел как по маслу, и священник был поистине счастлив: жизнь была наполнена смыслом, а его служение всевышнему давало быстрые и на удивление зрелые плоды.

– Ваше благословение! Ваше благословение! – вбежал в храм диакон. – Там все готово! Пора!

Отец Василий с неудовольствием глянул в сторону своего неуемного помощника и не выдержал, улыбнулся: в последнее время он все чаще ловил себя на мысли, что рвение диакона заслуживает скорее похвалы, чем порицания. Даже если он и прерывает глубокомысленную беседу своего начальства с паствой.

– Да-да, сейчас едем, – кивнул он.

* * *

Отец Василий окинул взором собравшуюся у проруби толпу, дождался, когда мужик спустится, держась за поручни, по обледеневшей лесенке в воду, наклонился и, троекратно погрузив голову мужика под воду, произнес:

– Крещается раб божий во имя Отца, аминь… и Сына, аминь… и Святого Духа, аминь.

Мужик был крепкий, плотный, но и у него перехватило дыхание от ледяной воды. Он выскочил из воды, нетерпеливо натянул на себя белую простыню, подставил голову для крестика и с трудом дождался, пока священник троекратно проведет его вокруг обмерзшей заснеженной купели.

Отец Василий начал чтение Апостола, как вдруг его внимание отвлек странный всклокоченный человек. Священник заставил себя завершить чтение, отер миро, быстро отхватил большими старинными черными ножницами клок волос крещаемого и не удержался – глянул…

Это был Маконя.

Великовозрастный хулиган стоял в толпе, но глаза его были пусты и безумны, а губы беспрерывно шевелились. «Что с ним?!» – испугался священник, на мгновение даже прервав чтение. Таким он Маконю не видел никогда.

«Наркотики?» – подумал священник.

Маконя тихо тронулся с места и, отойдя в сторонку, там, где народу было поменьше, стал раздеваться…

Люди оборотились к нему.

«Креститься хочет? Что-то не похоже…»

Главный хулиган города, похоже, был в полном трансе. Он явно не отдавал себя отчет ни где он, ни что делает. Наверное, так вел бы себя обессиленный, смертельно уставший зомби, всем своим мертвым сердцем желающий только одного – обратно в могилу, обратно в покой… Маконя кинул в снег потертую рыжую шапку, сбросил с плеч куртку, и только тогда отец Василий увидел в его руках белую пластиковую канистру… Маконя медленно открутил пробку, поднял канистру и начал выливать содержимое на себя. Остро пахнуло бензином.

Народ растерянно молчал.

– Господи, помилуй! – вырвалось у отца Василия; он отпустил крещаемого и бросился к Маконе.

Отчаянно завизжали бабы.

Маконя полез рукой в карман, достал зажигалку, и в тот самый момент, когда он уже поднял ее к волосам, священник бросился на него и сшиб с ног. «Спаси и сохрани! – отчаянно шептал поп. – Спаси и сохрани!» Он с усилием вырвал из Макониных рук зажигалку, отшвырнул ее как можно дальше, привстал и рывком посадил, а потом и поднял хулигана на ноги.

– Что случилось?! – крикнул он. – Что стряслось?!

Маконя смотрел сквозь священника, и его губы беззвучно шевелились. Бабы все визжали и визжали.

– Говори громче! Я не слышу! – проорал отец Василий и приложил ухо к самому Макониному рту.

– Не любишь себя, так убей… – еле слышно прошептал Маконя. – Не любишь господа, так умри…

– Что ты сказал? – удивился священник: насколько он помнил, Маконя со школы был кондовым атеистом. – Повтори!

– Не любишь себя, так убей… – снова так же тихо прошептал Маконя. – Не любишь господа, так умри…

Воцарилась тишина, но отец Василий так и стоял, схватив Маконю за грудки и вдыхая острый бензиновый дух. В Маконе словно тикал часовой механизм или прокручивалась одна и та же неизвестно зачем записанная пленка. И он повторял и повторял, вот уж действительно как заведенный: «Не любишь себя, так убей… Не любишь господа, так умри…»

Священник размахнулся и расчетливо, в четверть силы закатил Маконе пощечину. Воздух зазвенел, а Маконина голова мотнулась из стороны в сторону.

– Смотри на меня! – заорал он Маконе в лицо. – На меня посмотри!

Маконя с трудом почти сфокусировал глаза на священнике, но удержать внимание не мог.

Отец Василий размахнулся и закатил ему еще одну пощечину. Бабы в толпе охнули. Маконина голова мотнулась набок, да так и повисла.

– Смотри на меня! – заорал священник. – Что случилось?! Почему ты это сделал?!

Маконя с усилием поднял голову, и в его глазах мелькнул испуг.

– Я не хочу умирать, – тихо, но внятно произнес он.

Священник все понял. Сатанинский промысел достал его и здесь. Но он не собирался уступать! Отец Василий поставил Маконю прямо перед собой, встряхнул и, пронзительно глядя ему в глаза, строго спросил.

– Как тебя нарекли?

В глазах престарелого хулигана застыло изумление.

– Как звать тебя, спрашиваю?!

– Андреем…

– Крещен ли ты, Андрей?

Маконя задумался на бесконечно долгие пять или шесть секунд и отрицательно покачал головой.

– Готов ли креститься?

Маконя снова задумался, и вдруг в его глазах появилась надежда – отчаянная, страстная… Он кивнул.

– Отрекаешься ли от сатаны, Андрей?! – громко и членораздельно произнес священник. Это было не совсем по правилам, но по правилам было некогда.

Маконя кивнул.

– Обещаешься ли господу Иисусу Христу?!

– Да… обещаюсь… – внятно произнес Маконя, но глаза его тут же помутились, и он снова затянул свой речитатив: «Не любишь себя, так убей…»

Священник сорвал с Макони мятый пиджак, стянул через голову свитер и, призвав на помощь диакона, стащил сапожки, содрал брюки и, раздев до трусов, потащил к проруби.

Они с диаконом сбросили Маконю в ледяную воду, окатив толпу волной хрустально чистых брызг. Отец Василий, велев диакону крепко держать крещаемого, дабы не утонул, запоздало кинулся за требником и миро. Но лучше было так, чем никак.

– Крещается раб божий… – громко, внятно начал читать он, и притихшие люди напряженно смотрели, как исчезает в ледяной воде голова Андрея Маконина – еще несколько минут назад хулигана и безбожника, одержимого сатанинской страстью к самоуничтожению.

– Ну что? – вполголоса спросил диакон, когда Маконя вынырнул из проруби в третий раз.

Отец Василий вгляделся: глаза хулигана были ясны и осмысленны, и он явно хотел жить. «Велика сила господа!» – возликовал священник и выдернул Маконю на лед.

Тот так и стоял на четвереньках, пока с него отирали миро, а затем вешали на шею выпрошенный здесь же, у православных, освященный крестик, и поднялся, лишь, когда священник повел его вокруг проруби. И уж потом, когда люди помогли одеть нового обращенного, Маконя поднял глаза на священника.

– Спасибо, батюшка, – сказал он; не Мишаня, не Шатун, по старой памяти, нет – батюшка…

– Благослови тебя господь, – кивнул ему отец Василий. – Три дня держи пост, а потом ко мне на причастие.

* * *

Он закончил крестить народ на огромном душевном подъеме. Не гордясь и не строя из себя супермена, он тем не менее знал, что более не уступит этим мерзавцам ни одной православной души – что-то сдвинулось там, на небесах, и с этого момента чаша весов наклонилась в его сторону.

Сразу после крещения священник дал Алексию необходимые указания, помолился у иконы Христа Спасителя и пешком отправился к причалу, а оттуда на остров Песчаный. Он хотел встретиться с костолицым глаза в глаза. И он хотел остановить это безумие.

Отец Василий бодрым шагом за каких-нибудь пятнадцать минут добрался до пристани и ступил на лед. Крещенскую прорубь уже окружили мальчишки с удочками, видно, рыба, почуяв кислород, устремилась сюда со всей округи. Священник улыбнулся и зашагал в сторону Песчаного. Он не знал, что конкретно скажет или предпримет, но твердо верил: в нужный момент господь вразумит.

Мороз крепчал с каждой минутой. Так что, когда, обогнув казавшуюся такой далекой промоину, он вышел на берег, по бокам от белого зимнего солнца стояли два радужных пятна – явление для этих мест нечастое. Отец Василий перекрестился, сотворил молитву, снова перекрестился и решительно направился к Дому рыбака.

Страницы: «« 12345

Читать бесплатно другие книги:

Это расследование оказалось сложным и запутанным. Впрочем, у частного детектива Татьяны Ивановой и н...
Из-за порочного пристрастия прокурора Синдякова к дорожным гонкам Полина Казакова осталась сиротой. ...
Тело Людмилы Соболевой нашли на даче бывшего супруга. По мнению милиции, она покончила с собой, что ...
Старый вор Крытый не ожидал, что его разведут как последнего лоха. Молодые волки – Боксер и Блондин ...