Боец без правил Кваченюк-Борецкий Александр
Но Глеб справедливо полагал, что не должен был позволять себя мутускать какому-то там генеральскому родственничку!.. Тем более, ни за здорово живешь…
Во втором раунде он решил разыграть целую кровавую драму.
Горн то нападал на Костика, то отступал. Вкладываясь на три четверти в удары, он долбал его, но так, чтобы тот оставался при деле. Черт – с ним, пусть пока живет! Зал гудел и стонал, когда, зажав Костика в углу, Глеб методично избивал его. Под конец раунда он рассек ему бровь, и судья остановил бой. На ринг для осмотра травмы выскочил доктор. Но, убедившись, что рана не внушает опасений, разрешил продолжить схватку.
– Глеб, ты – псих! Или ты – тупой! – под визг трибун неистово наседал на подопечного Малой. – Это – конец! Конец – моей тренерской работе! Думал, сколочу команду, настоящую команду… Чемпиона воспитаю! Но из-за такого идиота, как ты…
– Да, ты очумел, Степаныч?! Из кого ты хотел чемпиона воспитать? Из генеральского племяша?
– Из тебя! Из тебя, недоумка! Племяш сразу после боя в Америку на постоянное место жительства вместе со своей молодой супругой отбывает…
Когда прозвучал гонг, Глеб заметил, как к его тренеру приблизился кто-то из штабных офицеров и что-то начал быстро говорить ему, едва не переходя на крик. Хрен – им, а не чемпионское звание!..
– Вали его, Костя, вали!
Это снова был женский голос… Вот – неугомонная!
Глеб, сделав ложный замах правой, юркнул под перчатку Костика, целя в разбитую бровь. Тот попытался уклониться, но на мгновение запоздал. Крюк правой пришелся точно в цель! Кровь хлынув, стала заливать ему глаз. Не дожидаясь, пока вмешается арбитр, Глеб ударил еще дважды. Не устояв, Костик рухнул спиной на канаты. Зал зашумел, заохал, засвистел, заулюлюкал. Офицеры на первых рядах повскакали со своих мест. И только генерал оставался внешне невозмутим и не покидал своего места… Тренер генеральского племяша выкинул белое полотенце на центр ринга. Но судья непреодолимым барьером уже стоял между Глебом и Костиком. Наверно, он играл на публику, так как Костик по-прежнему полулежал на канатах с залитым кровью лицом, а Горн не собирался его добивать.
Оказавшись в своем углу ринга, Глеб услышал, как кто-то из боковых судей объявил, что бой прекращен из-за травмы одного из соперников. В тот же миг Глеб увидел двух санитаров с носилками. Через минуту, уложив на них Костю, почти бегом они вынесли его из зала.
16
– Нет, ты видел, а?! Степаныч?! – искренне негодовал Глеб, когда очутился вместе с тренером в раздевалке.
Он категорически был не согласен с решением судей.
– Они не присудили мне победу!
Степаныч мрачно посмотрел на подопечного.
– Скорее всего, у тебя теперь другой суд будет!
– О чем ты говоришь, Степаныч?!
– Да, все – о том же!
Словно в подтверждение его слов от удара ногой дверь в раздевалку, распахнувшись, едва не сорвалась с петель. Тотчас в нее ворвались вооруженные автоматами люди. Глеб с запозданием заметил, как приклад взлетел над его головой, а потом все поплыло перед его глазами. Он упал лицом вниз прямо на пол. Горн даже не почувствовал, как, клацнув за спиной, наручники захлопнулись у него на запястьях.
– А с этим что делать? – спросил один из автоматчиков.
– А то, не знаешь! Только не из… А – вот!..
Степаныч ощутил, как его затылка коснулось что-то твердое. Потом раздался хлопок. Очнувшись, Глеб вдруг увидел Степаныча, лежавшего рядом с ним в луже крови.
– Вот – уроды! – со стоном вырвалось у него.
– И что – теперь? – снова раздался голос одного из душегубов в военной форме.
– Старого – на полковую свалку! Да, мусором получше забросать… Искать его, все равно, никто не будет! У него – ни жены, ни детей…
– Это – точно? А то впаяют нам по пятое число…
– Разговоры! Точнее не бывает!
Двое автоматчиков, схватив труп за руки и за ноги, потащили его к выходу.
– Капитан, со вторым, что будем делать? Тоже – в расход!
Но тот, кому задали вопрос, с ответом не торопился.
– В машину – его! А там видно будет…
Наверное, от слабости и потери крови, Глеб снова впал в забытье.
Очнулся Горн оттого, что ему ужасно захотелось пить. Открыв глаза, он увидел, что свет давно уже проник в зарешеченное окошко. Где – он? Что – с ним? Не торопясь, оглядевшись, Горн обнаружил, что он – не в казарме. Вокруг него были серые невзрачные стены. Над ним нависал давно небеленый потолок. К тому же, если решетка – в смехотворно маленьком проеме окна, то, значит, он находился не где-нибудь, а в тюремной камере.
– Вот черт! – невольно вырвалось у Глеба.
Примерно через час после пробуждения, дверное окошечко распахнулось.
– Держи, приятель! Твой завтрак! – заорал конвоир. – Да, пошевеливайся! Много вас тут дармоедов по камерам прохлаждается! А я – один… Всех жратвой снабдить надо… Скоты, а не люди!
Когда Горн протянул руку, чтобы взять миску с какой-то не особенно аппетитно пахнувшей баландой, конвоир разжал пальцы. Миска с глухим стуком ударилась о цементный пол, и ее содержимое образовало возле ног Горна небольшую исходящую паром лужицу.
– Ну, вот и пожрал! – воскликнул конвоир со смехом. – Говорил, пошевеливайся, растяпа! В следующий раз расторопнее будешь!
Глеб не заметил, как в камере вновь воцарил мрак. Он, кажется, задремал, но потом какой-то посторонний шум, похожий на металлический скрежет прервал его чуткий сон. В глаза ему ударил яркий свет, проникавший в проем приоткрытой двери. Затем в камеру вошли какие-то люди. Лиц он не мог разглядеть. Он увидел только силуэты, которые в руках держали какие-то странные предметы, похожие на биты. Одна из них вдруг, взлетев кверху, резко опустилась вниз. Ужасная боль резанула бок Глеба. Он вскрикнул. После чего удары градом обрушились на него… И сознание его отключилось…
– Хорош, мужики! Хорош, говорю! – скомандовал вдруг один из незваных гостей.
– Смотри-ка, не шевелится! – сказал другой.
– Точно! А мы – это?.. Мы, случаем, не перестарались? Не грохнули его… Хозяин-то велел отутюжить, как следует, да стрелки впопыхах не помять…
– Закрой тявкало! – снова заметил первый. – Как будто бы живой, хотя хрипит малость…
– Выходит, с задачей справились!
– Да, глохни ты, сказал! Пошли отсюда…
И дверь с шумом вскоре закрылась.
17
Громко застонав, Глеб еле заметно пошевелил губами с запекшейся на них кровью.
– Кажется, немного ожил! – удовлетворенно заметил человек, одетый в штатское.
– Еще бы! Это и мертвого из гроба поднимет! – сказал тот, кто был в белом халате и с пустым шприцем в руке.
Горн открыл глаза и, тупо глядя на двух незнакомцев, почти беззвучно произнес:
– Я… Тре… бую… Ад… Адвоката!
– Чего? Кого ему надо? – спросил человек в белом халате.
– Да, сам не пойму! Бубнит себе что-то под нос! Бедолага! – ответил тот, что был в сером пиджаке и при галстуке. – Может, и впрямь, потребность какая возникла?
– Ага! Даже не сомневайся, место на кладбище мы тебе закажем, это – точно!.. Четыре ребра сломаны. Челюсть с левой стороны тоже сломана. Затылочная часть черепа пробита… Гематомы – по всему лицу и на теле. На правом предплечье раздроблена кость… Как он еще жив-то остался? Асфальтовый каток, что ли, по нему проехал взад-вперед?
– Ты не рассуждай, профессор! Парня вытащить с того света надо!
– Сам знаю, что надо! Только вот получится ли? Здесь без аппаратуры я, вряд ли, что смогу сделать… В клинику бы его срочно отвезти, тогда – другой компот!…
Но человек средних лет, невысокого роста, плотного сложения с узким лбом, мясистым носом, широкими скулами, одетый в темно-синий батник с галстуком и серый костюм требовательно посмотрел на него.
– Я за все заплачу, но лечить придется здесь… А для начала вколи ему еще порцию! Э… Не знаю, чем там ты его!..
И штатский матерно выругался.
– Глядишь, дело быстрей пойдет!..
И он перевел свой взгляд на умирающего.
Человек в белом халате достал из саквояжа стеклянную ампулу и, отломив головку, снова наполнил прозрачной жидкостью шприц. Потом взял жгут, ловко перетянув им руку пациента. Едва вена обозначилась четче, игла тут же вошла в нее во второй раз…
Горн опять застонал.
– Слышишь, нет?.. Приятель!.. На-ка, вот, подпиши толмуд!..
И, положив лист бумаги с отпечатанным на нем текстом на табурет, почти вплотную придвинутый к тюремному ложу, он всунул шариковую ручку в безжизненную длань Горна. Но она тут же выскользнула из его пальцев.
Человек в штатском поднял ее…
– Подписывай, а то так и сдохнешь тут зазря!
По тому, как дрогнули ресницы человека, лежавшего на нарах, говоривший догадался, что до сознания того, о ком он так пекся, хотя и с большим трудом, но как будто бы дошла его мысль.
– Выкупил я тебя из военной тюрьмы! Деньги за тебя заплатил! Солидные деньги! Ты понял?!
В знак согласия Горн слегка пошевелил рукой.
В ответ человек при галстуке предусмотрительно приблизил свое ухо почти к самым его губам.
– Ты – кто? – собравшись с силами, наконец, едва слышно спросил умиравший.
– Я? – удивился человек в сером костюме. – Да, какая тебе – разница! Я – твой ангел-хранитель! А кличут меня Квелый! Понял! Идиот… Подписывай скорей!
18
Только недели через две, после того, как доктор почти ежедневно стал посещать больного в тюрьме, тот стал постепенно идти на поправку. Дорогостоящие лекарства, кое-что из оборудования, которое пришлось доставить в камеру, и хорошее питание были тому причиной. Спустя следующие две недели Глеб попросил врача, чтоб ему дали возможность глотнуть свежего воздуха. С этого момента тюремный двор оказался в его распоряжении. И почти ежедневно Горн, опираясь на костыли, выходил в него на прогулку.
А по прошествии еще месяца Квелый забрал Горна из опостылевшего ему каземата, располагавшегося примерно в тридцати километрах от города.
– Ну, и куда мы – теперь? – спросил Глеб, усевшись на заднее сидение легкового автомобиля.
– В гостиницу! Куда ж, еще? Извини! Благоустроенного жилья, брат, я тебе не припас. Его заработать надо будет!
Вскоре машина остановилась возле многоэтажного здания. Гостиница называлась «Салют».
– Дней десять поваляешься в кровати… Ну, может, недели две-три!.. Это, как врач скажет… А затем понемногу к тренировкам будешь приступать… Глядишь, через полгода снова на ринг выйдешь…
– И за кого я буду теперь выступать?
Квелый с недоумением посмотрел на него.
– За кого скажу, за того и будешь! Кстати, на – вот, на досуге прочти…
И новый тренер Глеба, а, лучше сказать, хозяин, протянул ему лист бумаги.
– Это – наш с тобой контракт, который ты, лежа на нарах подписывал! Чтобы не было лишних вопросов. В нем все сказано!
Но Глеб даже не взглянул на бумагу.
– Квелый!
– Ну, я – Квелый! Что дальше-то? Говори, не молчи!
Горн согласно кивнул.
– Отпусти меня на несколько дней домой! Мать целую вечность не видел… Как она – там, даже не знаю? Все ли с ней в порядке? Жива ли, здорова?.. Я в срок вернусь. Обещаю!
– Еще бы ты не вернулся! У нас, ты знаешь, что за это бывает?
– Догадываюсь!
В голосе Квелого послышались угрожающие нотки.
– Если не хочешь прежде времени червей в земле кормить, значит, все будешь делать только так, как я скажу, а не иначе!
– Стало быть, отпустишь, Квелый?
Но тот ничего не ответил.
– Я тебе об этом после скажу! А пока…
Вскоре Глеб принимал в гостиничном номере душ. А потом, одевшись, вышел на улицу. Как объяснил Квелый, недорогая столовая располагалась примерно в сотне метров от гостиницы. На питание он выделил Глебу небольшую сумму денег.
– Врач будет посещать тебя раз в три дня!
И Квелый протянул Горну сотовый телефон.
– Чтоб на связи со мной был постоянно! Не ответишь, убью!..
И желчно усмехнувшись, опекун Глеба добавил:
– Ты догадываешься, о чем я речь веду?
– Еще бы! Не сомневайся, Квелый! Все сделаю, как надо! К матери только повидаться отпусти…
Как узнал потом Глеб, Квелый потому и был Квелым, что с виду он казался таким. Словно вагон угля лопатой разгрузил, и после этого лень ему было даже лишний раз рукой пошевелить или слово сказать. Последнее делал он особенно неохотно. Казалось, весь мир и все вокруг ему так осточертели, что и смотреть-то он на них не хотел. Но это была лишь видимость. Позже Горн убедился в этом, когда стал невольным свидетелем того, как Квелый, внезапно рассвирепев, одним ударом свалил с ног одного из своих подопечных, посмевшего нелицеприятно отзываться о нем при посторонних. Квелый раздробил ему глазное яблоко так, что потребовалась срочная операция. Правда, лечение потом щедро оплатил, но из спортивного клуба выгнал.
19
Это Инга еще до памятного боя с генеральским племяшом написала Глебу, что мать его уже примерно год живет не по месту бывшей прописки, а в доме, который принадлежал бабуле. После того, как она померла, мать туда и переселилась.
– А как же – наша квартира? – напрасно допытывался Глеб.
Инга отвечала, что об этом ей мало что известно. Слышала сплетни, как будто бы квартирой Горнов завладел бывший сожитель Марии Сергеевны. А, завладев, продал ее. А, может быть, и не сплетни – это вовсе, а горькая, но правда…
Узнав об этом, Глеб ужасно разозлился. Он не мог дождаться, когда, наконец, увидит родную мать и, ничего не перевирая, она расскажет ему все, как есть!.. К тому же, он сильно скучал по ней. Мать, все ж таки! Как ни крути, это был единственно родной ему человек на всей земле!..
В письме Инге Глеб сообщил, что собирается приехать домой, но, когда именно, этого он пока не может сказать.
Лежа на полке и, слушая перестук колес, Глеб незаметно для себя задремал. Ему приснилось, что он – на ринге… Ринг залит светом прожекторов. Справа – судья. Напротив – противник… От удара в голову Горн падает. Придя в себя, видит, как тот, стоя над ним, презрительно указывает на него пальцем и хохочет…
– Что, съел?! Захотел нашего брата голыми руками взять! На-кась, выкуси!..
Блин!.. Псих ненормальный!
Только теперь Глеб замечает, что над ним потешается не кто-нибудь, а тот самый ненавистный ухажер его матери, Головнин.
Ощущая, как снежинки, кружась, тают у него на щеках и губах, Горн толкнул калитку в усадьбу, в центре которой размещался бабулин дом. Казалось, за время его отсутствия он еще больше посерел и вжался в землю.
Дверь в избу оказалась не запертой.
– Есть, кто живой? – спросил он прямо с порога.
Но ответа не последовало. Зато в нос ему ударил неприятный запах спиртного.
Он вошел в хату и увидел мать. Она лежала на кровати. Глаза ее были прикрыты. Скорее всего, она ничего не знала о его приезде. Да и откуда она могла знать? Инга с ней практически не общалась… А больше донести до Марии Сергеевны весточку о Глебе было некому.
Глеб легонько тронул ее за плечо.
– Ма! Проснись… Ты меня слышишь, ма?!
Она открыла глаза. Но, видимо, полагая, что все еще спит, закрыла снова.
– Ма! Почему ты – здесь? Почему – не в нашей квартире?
Ресницы ее дрогнули. Она протерла глаза и села на кровать, все еще не веря, что перед ней – он! Ее сын!
– Глеб! – со стоном вырвалось у нее из груди.
Она протянула к нему руки, и они обнялись. Глеб почувствовал, как жгучие слезы катятся по ее щекам.
– Наконец-то, ты вернулся! Наконец…
– Да, мама, я вернулся!..
– Ты, я надеюсь, насовсем? – часто всхлипывая, с тайной надеждой в голосе спросила она.
Но он не хотел портить радость, которую они испытывали от этой долгожданной для них обоих встречи, поэтому промолчал.
Только теперь Глеб обнаружил, что на столе стояла недопитая бутылка водки.
– Будешь?.. Ведь столько не виделись!
Марья Сергеевна метнулась в кухню и вскоре принесла еще один граненый стакан. Она разлила спиртное.
– Извини, закуски у меня нет! В доме – шаром покати!
Выражение жалкой растерянности и какой-то безысходной тоски мелькнуло на ее лице. Но приезд сына, видимо, заставил хозяйку дома на время забыть о том, что денно и нощно морально подавляло спившуюся женщину. Съедало изнутри. Хмельная искорка сверкнула в глазах Марии Сергеевны.
– Давай, сынок! За встречу! – почти торжественно произнесла она.
И, не дожидаясь его, выпила.
– А – ты? Чего ждешь? – поморщившись, спросила Марья Сергеевна.
– Я не пью, ма! Мне нельзя! Форму берегу…
– А… Ну, да!
Женщина махнула рукой в пустоту. Точно такая же, видимо, до краев заполняла ее душу.
– Ты же у меня – спортсмен! Все кулаками машешь? Чемпионом стать хочешь? Это – вряд ли! Голову, разве, что, себе сломишь!
На лице ее мелькнуло что-то вроде гордости, которую вопреки словам она втайне испытывала за сына. Но это чувство тотчас сменило горькое разочарование из-за собственной не сложившейся судьбы, а потом – апатия… Вероятно, эту апатию вызвала очередная доза алкоголя, которому неспособен был противостоять истощенный регулярными запоями организм Марии Сергеевны.
– Ма! Почему ты – здесь? – снова спросил ее Глеб.
Спросил не только затем, чтобы узнать, что стало с их квартирой, но и для того, чтобы вернуть родительницу к реальной действительности. Хватит уже ей было, витать в хмельных облаках, которые если бы и пролились смрадным дождем на землю, то после… Ничего хорошего из этой земли все равно бы не произросло.
– Я продала квартиру! – сказала Марья Сергеевна, не глядя сыну в глаза.
– А деньги?
– Деньги украли…
– Украли?!!
– Так получилось! Прости, сынок!
Это было слишком!
– Но кому? Кому ты продала квартиру? Может, тебе не заплатили деньги, а ты молчишь?.. Боишься, признаться! А то, как бы чего не вышло…
– Может, и боюсь! Только не за себя, а за… Да и какая теперь – разница?
Глеб схватился обеими руками за голову.
– Как ты могла? Ма? Как ты могла? Ты посмотри на себя. На кого ты стала похожа?.. А – эта нищета!
В самом деле, мебели в доме почти не было. Старая кровать, стол, пара стульев да печь. Даже штор на окнах и тех не имелось.
– Как ты собираешься жить дальше?
– Ничего! Как-нибудь… Работу ищу. Нигде не берут. Алкашки никому не нужны!
И она хрипло рассмеялась.
– Подохну я скоро, Глеб, и – все дела! Так что лучше о себе подумай.
Не в силах сдержать слезы, что покатилась по его щеке, Глеб украдкой смахнул ее ладонью.
Встав с кровати и слегка пошатываясь, Марья Сергеевна направилась к подоконнику. На нем лежала какая-то пожелтевшая от времени газетенка. Взяв ее, она вернулась на прежнее место и протянула ее Глебу.
– Что – это? – спросил он.
– Видишь фотографию?
Она ткнула пальцем в середину одной из страниц.
Приглядевшись, Глеб увидел молодого мужчину в боксерских перчатках. Он стоял на пьедестале и прижимал победный кубок к груди.
– Вот – твой настоящий отец! А тот, что – в тюрьме… Он потому, так и ненавидел меня, потому и пил, что все время подозревал в нечестности… Он был прав! Я забрюхатела тобой вот… От него!
Марья Сергеевна во второй раз ткнула пальцем в фото.
– А вышла замуж за Горна!
– Но – для чего? Для чего ты так сделала? – не удержавшись, спросил Глеб.
– Сама не знаю! Твой настоящий, то есть биологический отец силой завладел мной… И мне стало обидно! Более того! От горя я даже пыталась покончить с собой! Но веревка на перекладине в нашем сарае оборвалась в тот самый момент, когда я повисла на ней! И я решила, что господь хочет, чтобы я жила, и все оставалось так, как есть!.. Я в то время дружила с Горном! Поначалу у нас с ним все было хорошо. Даже слишком хорошо! Мы любили друг друга! И я боялась, что если расскажу ему эту ужасную правду!.. Про изнасилование… То… Тогда нашей любви придет конец!.. Это было бы для меня равносильно медленной и мучительной смерти, еще более худшей, чем та, от которой судьба чудом уже уберегла меня! И я молчала! Как дура!.. Но потом… Потом до Горна стали доходить слухи… Ну, разные там сплетни… А – после, мысль о том, что его обвели вокруг пальца превратилась для него в навязчивую идею. Он не смог с этим нормально жить! И хотя он часто бил меня всем, что под руку попадется, я ни в чем не признавалась ему. Я всегда говорила одно и тоже… Я говорила, что ты – его, Горна, сын…
Мария Сергеевна снова наполнила водкой свой стакан.
– Я боялась, что если он узнает правду, то убьет нас обоих! Ты меня понимаешь, Глеб?! Понимаешь?.. Вот почему я не хотела, чтобы ты занимался этим дурацким боксом…
Глеб уехал от матери с тяжелым сердцем, взяв с нее обещание, что она бросит пить.
– Я буду помогать тебе, ма! Присылать деньги!
Но пассажирский состав уже тронулся, и рев поезда заглушил его слова.
– Молодой человек! Прикройте окно! Не май месяц… – возмутился кто-то из пассажиров.
Мать стояла на перроне и с жалостливым выражением на лице смотрела на сына как в последний раз.
20
– Ты, почему не отвечал на мои смс и звонки?!
Квелый так посмотрел на Глеба, что тот даже слегка вжал голову в плечи.
– Посеял я твой сотик! Извини! А может, в поезде украли… – соврал Горн.
– На – вот! Возьми мой! Маша – ты, растеряша! А я себе новый куплю!
И, вынув симку из мобильника, он протянул его Горну.
– Спасибо, Квелый! Выручил!
Теперь Глеб мог регулярно звонить матери и держать с ней связь. Но почти каждый звонок был ему, как нож в сердце. Марья Сергеевна либо не отвечала совсем, либо говорила так, что язык ее заплетался.
Читать бесплатно другие книги:
