Боец без правил Кваченюк-Борецкий Александр

10

Виктор Иванович позвонил Марье Сергеевне через пару дней.

– Витя, так ты нас выручишь? – спросила она жалобным голосом.

– Не телефонный – это разговор!

– Я понимаю!

– Жди часов в семь, не раньше!..

– Что тебе приготовить на ужин?

Но Виктор Иванович уже положил трубку.

Капитан Головнин появился в квартире Горнов часов в девять вечера.

– Здравствуй, Витя! Проходи!.. – приветствовала его Мария Сергеевна с таким выражением на лице, словно она милостыню просила.

– Конечно, пройду! Не у порога же мне стоять…

– Витя я тут ужин тебе приготовила! Ты бы руки помыл, и – за стол!

Но он, вдруг взяв ее за руку, грубо притянул к себе. Впившись в губы, повалил прямо на пол…

– Не надо, Витя! Не на…

Слава богу, что Глеба не было дома. Мария Сергеевна заранее предупредила его о приходе Виктора Ивановича и попросила в этот вечер навестить кого-нибудь из друзей, чтобы возвратиться домой позднее.

«Неужели, я стала мазохисткой?» – с удивлением подумала про себя она, когда все закончилось.

Головнин пугал ее. А после того, как притянул в уголовку повесткой, вдобавок вызывал в ней острое чувство досады и отвращения. И в то же время, вопреки этому, ее неосознанно тянуло к Виктору. Женщине нужен был властный мужчина. Ей хотелось подчиняться ему и чувствовать его сильную руку.

…Посредине стола, уставленного холодной закуской и горячими блюдами, стояла бутылка водки. Заметив это, Виктор Иванович слегка поморщился.

– Ты же знаешь, я не пью!

– Как? – удивилась хлебосольная хозяйка.

– Вот так! Уже целую неделю!..

Сказав это, Головнин доверху наполнил граненый стаканчик водкой и тотчас залпом осушил его.

– Ешь, Витя, ешь, пока горячее… Вот – огурчики малосольные, а это – картошечка…

– Да, вижу! Не слепой!

Хрястнув огурцом, он с прищуром посмотрел на хозяйку.

– Задобрить меня хочешь? Не выйдет! Так и знай…

Сразу вся как-то сникнув, Мария Сергеевна медленно опустилась на стул.

– Так, значит, не поможешь?

Головнин снова посмотрел на нее, точно хотел сожрать вместе с гарниром из вареного риса и говяжьим филе, которые дымились на столе.

– Помогу! Почему – нет? Но все имеет свою цену!

В свою очередь Марья Сергеевна, неотрывно глядя на Виктора Ивановича, словно кролик на удава, пыталась понять: о чем это – он?

– И какова же – эта самая цена?

Головнин снова до верху наполнил граненый стаканчик.

– Ты, ведь, хочешь, чтоб мы возобновили прежние отношения?

Женщина неуверенно кивнула. Честно говоря, в тот момент она и сама не знала, стоило ли ей продолжать сожительствовать с Виктором Ивановичем или нет? Но теперь, как видно, она уже не являлась хозяйкой собственной судьбы. Сознавать это было горько! Горько и ужасно!

– Тогда Глеб… Пусть он… Короче! Скажешь ему, что он – уже взрослый! Через год с немногим в армию уйдет. А тебе надо собственную жизнь устраивать…

– Я не понимаю… – едва слышно сказала Мария Сергеевна.

– Да, чего тут непонятного!

Головнин, кажется, начал терять терпение.

– Третий лишний он – здесь! И тебе и мне – помеха! Поэтому…

– Как – третий?.. Ты хочешь…

Внутри у Марии Сергеевны все задрожало, будто ей нож к горлу приставили. На лице отразились растерянность и панический ужас, словно несчастную женщину в гроб заживо положить собрались.

– Да, хочу! И чтоб ноги его здесь не было!

– Но куда? Куда он пойдет?! – в отчаянии воскликнула Мария Сергеевна.

– А куда хочет! – вдруг ни с того, сего рассвирепев, прорычал Головнин. – Катится пусть ко всем чертям отсюда! Если, конечно, не хочет, чтоб я его на нары определил! Поняла, дура! Мать твою!

Брови Марии Сергеевны медленно сошлись у переносицы. Так, что между ними образовалась глубокая морщинка.

– Нет, Витя! Ты, конечно, извини, но этому не бывать!

– Что?!! Что ты сказала?

Головнин потянулся рукой к кобуре. Щелкнул затвор. Лицо капитана УГРО перекосилось от злобы. Схватив женщину за горло, он приставил дуло к самому ее виску. Глядя прямо ему в глаза, полные безумия, Мария Сергеевна вдруг ощутила, как руки и ноги ее немеют от жути, а душа словно отрывается от тела.

– Сначала я тебя пристрелю, а потом!.. Потом – щенка твоего!.. Скажу, что при задержании пытались меня убить! – сквозь зубы процедил Головнин.

Когда он вложил пистолет в кобуру, Мария Сергеевна, зажав рот ладошкой, беззвучно зарыдала, сотрясаясь всем телом.

Но Головнин будто бы даже не заметил этого.

– Усвоила, спрашиваю?

Сделав над собой усилие, женщина лихорадочно закивала.

Больше она не смела ему возражать. Она была в полной его власти.

– Да! Чуть не забыл! Выпишешь его из квартиры…

Немного подумав, Виктор Иванович продолжил.

– Так легче тебе будет рассчитаться со мной за услугу! Усекла?

Хозяйка квартиры вновь согласно кивнула.

– А ты как хотела?.. Отпрыск твой под ногами у меня путаться не будет! А эту жилплощадь со временем ты оформишь на меня по договору купли-продажи! Догнала?

На Марии Сергеевне, казалось, лица не было, когда она, наконец, отчетливо поняла, чего от нее требует Головнин.

Но как будто бы это ничуть его не обескуражило. Вместо прощания он заметил:

– Ты у меня про цену спрашивала? Спрашивала! Я тебе ее назвал… Сообщишь, когда сопляк с квартиры съедет…

Едва, хлопнув входной дверью, он вышел в подъезд, Мария Сергеевна услышала, как зазвонил его сотовый. Она кинулась из кухни в прихожую и прислонила ухо к двери.

– Да! Я слушаю… Нет, дела заводить не надо! Не надо я сказал… У тебя что-то со слухом не в порядке, дружище?.. Показания свидетелей – ко мне на стол. Завтра я решу, что с ними делать.

11

– Глеб! – сказала Мария Сергеевна, когда тот, умывшись, невозмутимо принялся за завтрак.

– Что – «Глеб»? – набив рот жареной колбасой с луком, с трудом произнес юноша. – Я уже почти семнадцать лет, как Глеб! Ты, разве, не знала об этом?

Женщина стояла в шаге от стола и, с трудом сдерживая слезы, с болью в сердце посмотрела на него. Сын ее сильно вырос и возмужал. Он был уже почти взрослым. Его открытый и в то же время дерзкий взгляд серых глаз, прямой слегка приплюснутый нос, широкая улыбка – все это было ее, родное, и вызывало тихий восторг и умиление.

– Я могу тебя попросить кое о чем?

Глеб даже не взглянул на мать, стараясь быстрее покончить с завтраком, чтобы не опоздать в школу.

– Я, кажется, догадываюсь, о чем, ты меня хочешь попросить!

Так, ты так бы и говорила, что речь пойдет не «кое о чем», а «кое о ком»! То есть, об этом подонке Головнине! Скажи, разве, я не прав?..

Мария Сергеевна отвела взгляд, стараясь не смотреть в глаза сыну.

– Ты не мог бы какое-то время пожить у бабушки?

Глеб едва не поперхнулся очередной порцией перловки…

– Я?! У бабушки? Но почему?!

Мария Сергеевна в расстройстве чувств едва не прокусила губу до крови.

– Понимаешь… Виктор Иванович… Он… Он угрожал мне! И я боюсь… Чтобы он не причинил тебе зла! Тебе лучше какое-то время не показываться дома… Так будет спокойней тебе и мне!..

Вытаращив глаза, Глеб смотрел на мать, не мигая.

– Но я… Я не сделал никому ничего плохого! За что он будет меня преследовать?! Ма, ты – в своем уме?

Как ни крепилась Мария Сергеевна, слезы навернувшись на глаза, потекли по ее щекам тоненькими ручейками.

– Глеб!

Это восклицание, казалось, вырвалось из самого ее сердца. И Глеб не мог на него не отреагировать. Жалость к матери и к самому себе вдруг пронзила его насквозь.

– Ты – что? Снова хочешь жить с этим отморозком?! А я… Я стал для тебя помехой?..

– Нет, Глеб! Нет!

Мария Сергеевна, шагнув навстречу сыну, прижала его голову к своей груди.

– Тогда говори правду, ма! Говори так, как есть!

– Поверь… Поверь мне!

Женщина изо всех сил тщетно старалась взять себя в руки.

– Тебе лучше не знать этой правды!.. И ни о чем не спрашивать…

Глеб попытался высвободиться из объятий матери.

– Значит, ты все лжешь! И этот… Этот оборотень в погонах стал тебе дороже родного сына! Да и был ли твой сын…

Глеб умолк оттого, что, не в меру расчувствовавшись, дальше не мог произнести ни слова.

Наконец, большим усилием воли он овладел собой.

– …Когда-нибудь дорог тебе вообще?!

Встав из-за стола, юноша бросился в свою комнату.

– Глеб! Погоди, сынок!

Но тот уже выскочил из квартиры, даже не попытавшись прикрыть за собой дверь.

– Желаю тебе счастья, ма! – эхом донеслось до Марии Сергеевны из подъезда.

12

Спортрота, в которую попал служить Глеб, постоянно выезжала то на полковые, то на дивизионные, а то на армейские соревнования. Тренер хвалил подопечного.

– Быть тебе, Глеб, чемпионом, если норова хватит продолжать в том же духе! Ты, ведь, хочешь стать чемпионом?

– Конечно, хочу!.. – отвечал Глеб.

– Верю, что хочешь!

И Владимир Степанович Малой дружески хлопал его по плечу.

Тренер был человек среднего роста. Сухопарый. С виду немного угрюмый и замкнутый. Но, когда вдруг изредка улыбался, маска угрюмости тотчас спадала с его лица, и, казалось, миру являлся совершенно другой человек. Тот, которого подопечные Малого не знали прежде.

О себе Владимир Степанович никогда ничего не рассказывал. Возможно, не хотел. Или же оттого, что никто особенно не интересовался его личной жизнью. Но работу он свою любил, и о молодых ребятах, которые решили всецело посвятить себя спорту, по-своему, заботился. Следил, чтоб режим соблюдали. Кормежка была на должном уровне. На тренировках же спуску не давал. Но в отношении Глеба этого вовсе не требовалось…

Горн буквально изматывал себя ежедневными тренировками, а перед глазами у него так и стояли серые обшарпанные хрущевки его захудалого моногородишки. Иногда же, перед его мысленным взором всплывало лицо матери. Изможденное, осунувшееся. Писем он ей не писал. До того, как Глеба забрали в армию, она навещала его не раз у бабушки. Но когда она появлялась, он демонстративно одевался и тут же выходил из избы на улицу. Ему не хотелось с ней разговаривать. Он был зол на нее и даже презирал. Или только делал вид? А в глубине души его тянуло к ней? Хотелось прижать к груди? И высказать все, что у него накипело в его измученном сердце? Но Глеб не давал волю чувствам.

А когда он представлял себе мерзкую физиономию Головнина, то приходил в бешенство. Ему казалось, он наносит сокрушительные серии ударов не по боксерскому мешку, а по физиономии и торсу Виктора Ивановича. А тому хоть бы хны! Ничего ему не делалось… Подлец! Вот – подлец! Навязался ты на мою голову! Щас получишь у меня! Как следует, получишь!

Не икалось ли Головнину в это время? Не харкал ли он кровью? Этого Глеб не знал. Да и не желал знать. Ему просто хотелось избавиться от всяких мыслей о доме и Викторе Ивановиче, который теперь благополучно сожительствовал с его матерью и, наверняка, мучил ее. Уничтожал морально. Ведь для таких, как этот Головнин, пить чужую кровь – в порядке вещей!

Глеб лупил мешок до тех пор, пока не валился с ног от усталости.

– Послезавтра у тебя бой с Чердынцевым! – предупредил тренер. – Не забыл? Чемпион армии, между прочим!

Присев на скамейку Глеб устало утер полотенцем мокрое от пота лицо.

– Я сделаю его, тренер!

– Не говори гоп!..

И наставник сурово посмотрел на Глеба.

– Ладно! Иди в душ… А завтра мы с тобой еще раз потолкуем о тактике боя. Только помни. Если пропустишь правый крюк Чердынцева… Ляжешь! Ляжешь и уже не встанешь. Понял меня?.. То-то!

13

В воинском подразделении, где числился Глеб насчитывалось примерно два десятка человек. Команда легкоатлетов, борцы, пятиборцы и боксеры. Боксеров было двое. Он и Вован Шмаков. Как и у всех, только что пришедших служить в армию, у Вована были коротко-стриженные волосы, смуглая кожа и всегда настороженный взгляд больших светло-карих глаз. Словно незримый Дамоклов меч, вознесшись над ним, и впрямь, мог в любой момент опуститься ему на голову!.. Шмаков считался не плохим бойцом, но в нем не хватало напора. Он был техничен, но не обладал нокаутирующим ударом. Шмаков прекрасно знал о своих достоинствах и недостатках и не обижался, когда тренер против сильного противника выпускал на ринг Глеба. Победы нужны ему были, чтобы штабное начальство не говорило, что он ел свой хлеб зря. Поэтому Шмаков гораздо реже выходил для поединка. То есть бился тогда, когда противник был откровенно слабым или же не настолько силен, чтобы Вован не мог ему противостоять.

– «Мастера спорта» получу, уйду на тренерскую работу! – делился своими планами Шмаков. – Тренерская работа – это мое! Нюхом чую, что – мое!

– Сначала получи! – осаживал его Глеб. – А то размечтался…

– А как, ты думал? С мечты все и начинается!

Вован не обижался на Глеба. Ведь они были хорошими товарищами. И потому держались друг друга. Почти все свободное время, которого было не так много, проводили вместе. Рассказывали по очереди о былом житье-бытье на гражданке. Иногда ходили в полковой клуб, где крутили кино.

– А девушка у тебя есть? – как-то спросил Вован.

Глеб даже немного растерялся, не зная, что ответить.

– Да, так! Переписываюсь с одной… Инга зовут! В одном классе вместе учились.

– Что пишет-то? – вновь с усмешкой поинтересовался Вован.

Глеб небрежно махнул рукой.

– Как – служба? Как – здоровье?.. Спрашивает… Мол, в институт поступила… И – все такое. Ничего – особенного!

В глазах Вована невольно зажглось любопытство: уж не скромничает ли его друг? Может быть, не хочет всего рассказывать?

– Ну, а она – тебе, как? Нравиться?

– Вот же пристал! – нахмурился Глеб. – Что толку-то, что нравится? Я – здесь, а она – там! Между нами – тысячи километров!

– Это ничего не значит! – высказал свое мнение Вован. – Если она отвечает на твои письма, значит, у ней пока что нет никого. И для тебя, приятель, не все потеряно! Если, конечно, сопли жевать не будешь. Ты, ведь, скоро в отпуск поедешь… Разве, забыл, что тренер обещал? Мол, бой проведешь и… Предложи ей встретиться!..

– Спасибо тебе, Вован, за добрый совет!

Глебу явно не хотелось продолжать этот разговор.

– Но я как-нибудь сам разберусь со своей личной жизнью!

Наконец, оставшись один, Горн достал из-под матраца на койке, где он спал, слегка примятую, но довольно толстую с плотными виниловыми обложками, тетрадь. В ней он хранил фотографию Инги, не опасаясь, что под тяжестью его собственного тела во время сна, она помнется тоже… Фотка была в идеальном состоянии, а глянец на ней ничуть не утратил первоначальный блеск… Инга смотрела с нее на Глеба, как живая!.. Русые волосы, смеющиеся глаза, едва приметная ямочка на подбородке…

Оглядевшись по сторонам, Глеб аккуратно положил фото в тетрадь, которую так, чтоб никто не видел, тотчас спрятал под матрац…

14

Когда до боя оставалось часа три, тренер нагрянул в спортроту.

– Ну, и – как? Как – твое настроение?

– Лучше не бывает! – коротко ответил Глеб.

– Это – хорошо! – сказал тренер. – Значит, как бы ни старался, я не смогу тебе его испортить!

Глеб подозрительно посмотрел на тренера. Но по его лицу ничего нельзя было определить.

– Послушай меня, Глеб!

Кивнув на кровать, он добавил:

– Давай присядем!

Такое предисловие не сулило Глебу ничего хорошего.

– Вы меня пугаете, тренер!

Достав платок из кармана, тот нервно промокнул пот на лбу, а потом на затылке, абсолютно лишенном волосяного покрова.

– Я и сам не меньше твоего напуган!

Глеб беспокойно заерзал на месте. Затем, привстав с кровати, опустился на нее вновь.

– Да, не тяните, Степаныч! Говорите, в чем – дело?

Степаныч поспешно сунул платок в карман.

– Бой с Чердынцевым отменяется!.. Но!.. Ты будешь драться с другим противником!

Глеб облегченно вздохнул.

– Чего ж вы тогда боитесь! Сами говорили, равного Чердынцеву во всей армии не сыскать!

В ответ тренер матерно выругался, чем немало удивил Глеба, поскольку мат он слышал из уст Степаныча впервые.

– Не в этом – дело!

– Тогда – в чем?

Глеб, казалось, прожигал взглядом тренера насквозь.

– Ты будешь драться с племянником генерала армии! Вот – в чем!

Горн равнодушно пожал плечами.

– Да, хоть – с самим чертом!

– Дурак ты, братец, или прикидываешься им! Черт – против генерала армии, знаешь, кто? Пустое место!

На лице Глеба мелькнуло сомнение. Кажется, он начинал догадываться, почем фунт лиха.

– Тебе придется…

Чтобы скрыть неловкость, Степаныч, сжал кисть в кулак и, поднеся его ко рту, кашлянул.

– Тебе… Лечь под него придется! Вот, что я хотел сказать!

– Лечь?! О чем – это, вы, тренер?!

Казалось, Глеб ушам своим не верил. Может, он и впрямь ослышался?

– А вот – о том! Что, глухой? Не слышал?

– Ну, это – дудки!

– Поговори мне еще, умник! – вспыхнул тренер. – В линейные войска пойдешь служить! Рядовым! До самого дембеля…

15

Племянник генерала, хоть и имел звание мастера спорта, драться не умел совсем. «Наверно привык, чтоб ему все поддавались!» – подумал Глеб, когда с левой долбанул его точно в челюсть. Тот едва удержался на ногах. На физии его появилась легкая досада и удивление. Что, не нравится? Это – тебе не боксерская груша, что сдачи не может дать! Уразумел?

Скосив глаза, за пределами ринга Глеб увидел бледное, почти испуганное лицо Степаныча. Наверно, боится, что, если этот хлыщ меня не отделает, без работы останется или того хуже… Неподалеку от него в первых рядах зрительского зала сидел дородный и очень высокомерный мужчина в генеральском мундире. Рядом с ним располагались другие высокие чины. Чуть поодаль – штабные офицеры. Было заметно, что они также недовольны началом боя.

Да, плевать мне на вас, плевать! Сделав нырок, Глеб провел серию мощных ударов по корпусу того, кто должен был стать новым чемпионом армии.

– Держись, Костя! И поддай ему! Поддай, как следует! Ты ведь можешь! – послышался женский голос из первых рядов ринга.

Метнув взгляд за канаты, Глеб увидел белокурую девушку. Как ему показалось, она была ослепительно хороша. Надо ж! Самые лучшие девчонки тоже лохам достаются! Глеб начинал злиться всерьез. Придется пощекотать им нервы… Ну, берегись, Костик!

Тот хоть и был на пол головы выше ростом и примерно на десяток кило тяжелее, для такого мастера, каким являлся Глеб, это не имело никакого значения. С самых первых секунд боя, Горн почувствовал полное превосходство над племянником генерала.

Глеб снова ринулся в атаку. И на этот раз Костик опять пропустил удар в голову… Он зашатался… И, кажется, поплыл. Надо его добить!.. Но, как только Глеб подумал об этом, очутившись между ними, судья крикнул «Брэк!» Подойдя к Костику, он что-то спросил у него. Но тот жестом показал, что все – в порядке, и он готов продолжать бой. Почему судья не зачел Глебу нокдаун? Ведь был явный нокдаун! Вот – изверги! Видать за его спиной они все тут заранее обо всем договорились… Это немного расстроило и даже обидело Глеба. Но он молча проглотил обиду.