Польское Наследство Романовский Владимир

Забор не находился.

Так. Спокойно. Страт этот – шириной в двадцать шагов. Не больше. Шел я прямо. Если я повернусь вправо на девяносто градусов и пошагаю, то упрусь в забор максимум через двадцать шагов. Правильно. Спокойно.

Он так и поступил, но через двадцать шагов забора не оказалось, и у Бенедикта стали подкашиваться от страха колени. А ну нападет кто! В полной-то темноте! Впрочем, грабителям тоже … не видно ничего … или видно? Может, они привычные. В Риме везде дозоры с факелами, и на стенах факелы…

Значит, подумал Бенедикт, я до этого вертелся туда-сюда, как дешевая путана, и стоял лицом не в перспективу страта, а к забору, а когда повернулся, то и пошел – по страту вдоль. Поэтому сейчас нужно снова повернуться на девяносто градусов, и идти, и меньше, чем через двадцать шагов забор будет.

Забор не повстречался ему и на этот раз.

Это потому, что и в первый, и во второй заход, Бенедикт пересекал улицу по диагонали – что он и осознал, как только из-за угла появились двое с факелом и осветили местность.

На дозор двое с факелом похожи не были, и Бенедикт еще больше перепугался. Но тут он сообразил, что на идущих – робы. Типа монашеских. Или алумни. Спрятав страх поглубже, он пошел им навстречу – выхода не было, бордовый мантелло, который его угораздило нацепить, заметили.

В Италии монахи одеваются … хмм … робы у них не такие … совсем … Наверное эти люди – монахи. Тогда все хорошо. Но не могу ж я им просто так вот взять и сказать – я Папа Римский! А вдруг они вовсе не монахи. Что-то дрожу я весь, спина влажная стала.

– Мир вам, добрые люди, – сказал он беззаботным голосом. – Я тут давеча уронил факел в реку. Не окажете ли вы мне услугу, не проводите ли меня до Рю Гарсон Мове – это совсем рядом. За вознаграждение, конечно.

– Вознаграждения нам не надо, – сказал тот, что повыше и покрепче. – А проводить можно, прогулки способствуют ясности мысли…

– Вы – монахи? – спросил Бенедикт.

– Нет, – сказал тот, что повыше.

– Да, – сказал тот, что пониже, и добавил, пригласительно склонив голову. – Ты говоришь, Рю Гарсон Мове?

Некоторое время поколебавшись, Бенедикт кивнул. И они двинулись в путь неспешным шагом.

– В гости идешь? – осведомился тот, что пониже.

– Навещаю старых друзей. Обещал помочь им разобраться в одном щекотливом вопросе, – запросто ответил Бенедикт, чувствуя холод в животе. – Мы правильно идем? Я приезжий, расположение улиц мне неведомо.

– Мы правильно идем, – заверил его тот, что поменьше. – А приезжий – откуда? Я мало путешествую, всегда интересно узнать что-то новое.

– Из Италии я.

– Из Флоренции?

Бенедикт подумал, что вопрос каверзный. Флорентийским диалектом он владел плохо, и если спрашивающий во Флоренции бывал – распознает.

– Нет, из Рима.

– И как там у вас, в Риме?

– В Риме у нас неплохо.

– Много развлечений? Веселый город?

– Не то, чтобы очень.

– А я был в Риме, – сказал тот, что повыше.

Тот, что пониже, отмахнулся, делая вид, что не верит товарищу.

– А вы, люди добрые, куда в такое время направляетесь? – спросил Бенедикт пытаясь себя уверить, что это не грабители и, что хуже, не похитители.

– Направлялись мы в один дом, но к разным … – тот, что повыше, запнулся.

– Хозяйкам, – закончил тот, что пониже.

Помолчали.

– Вот что, Нестор, – сказал тот, что пониже. – Там, в доме том, будут беспокоиться. Вот, запали второй факел и иди к ним, да скажи, что я скоро буду, только человека провожу.

– Но мы же хотели вместе…

– Иди, иди. На факел.

Запалив факел от первого, Стефан передал его Нестору.

– Ну, хорошо, – сказал Нестор. – А ты скоро будешь?

– Да зачем я тебе?

– Ну, как … Я к тебе привык за эти недели…

– Я не рыба копченая, – отрезал Стефан, – чтобы ко мне привыкать. Иди, Нестор.

– Ну, как знаешь. Не больно то и желалось мне тебя лицезреть.

И Нестор ушел. Пройдя с Бенедиктом еще несколько шагов, Стефан сказал с чувством,

– Свинья круглорожая.

У Бенедикта лицо было продолговатое – он понял, что это не о нем, а о Несторе.

– Не так уж он плох, – предположил он.

– Спьен и доносчик, – отчеканил Стефан.

– Ты уверен?

– Нет. Почти. Ага, вот, кажется, мезон, который тебе нужен. В окнах свет. Тебя не подождать ли?

– Нет, я, видимо, надолго к ним.

– Я постою у калитки.

– Не нужно.

– Ничего, ничего. А вдруг тебя выгонят? А третьего факела, чтобы тебе дать, у меня нет.

– Не выгонят, – Бенедикт засмеялся и, пройдя через палисадник, вошел в мезон.

Стефан остановился у калитки, нагнулся, оторвал стебелек травы, и стал его жевать.

Через некоторое время Бенедикт, помрачневший, вышел из мезона, выдвинулся на страт, и посмотрел хмуро на Стефана.

– Куда-то все подевались, – сказал он. Там только один человек. И он говорит, «Ах, оставь меня». Ничего не добьешься.

– Казимир! – раздался вдруг зычный голос одного из поляков – с соседней улицы.

– Казимир! – донеслось с другой улицы.

– Что это они? – удивился Бенедикт.

– Ищут кого-то, наверное. Кличут.

– Кличут? Он что, собака или бык? Ну и устои у этих поляков! Это несерьезно.

– Казимир! – снова раздалось над картье.

Стефан улыбнулся.

– Пойдем в дом, – предложил он. – Чего стоять-то тут, на страте. Еще подумает кто, что мы с ними, кличущими, из одной компании.

– Да, но … Кличут … Казимира…

– Казимир – это я, – сказал Стефан.

– Ты?

– Да.

– Они тебя ищут?

– Чего меня искать. Я не прячусь. А ты, кажется, посланец Папы Римского.

Некоторое время Бенедикт размышлял.

– Казимир! – снова закричали где-то неподалеку.

– Вон там, в палисаднике, деревья, густая тень, – сказал Бенедикт. – Пойдем туда. Мне нужно с тобою побеседовать. И я боюсь, что твои соотечественники помешают разговору.

Стефан, он же Казимир, подумал и кивнул. Зайдя в палисадник, молодые люди укрылись в тени деревьев.

– Мне известно, что ты не хочешь заступать на должность правителя Полонии, – сказал Бенедикт. – Наверное, тебе это скучно. Но, может, есть и другие причины. Скажи, если есть.

– Ты же видишь, – ответил Казимир. – Восемь поляков орут среди ночи, скоро весь город разбудят. А представь себе целую страну поляков.

– Действительно, невежество, – согласился Бенедикт. – Неужто они в Полонии все такие дикие?

– У тебя, наверное, есть ко мне письмо от Папы Римского?

– Зачем оно тебе?

– Ну, как. Интересно. Все-таки Папа Римский. Хотелось бы узнать, как и что он пишет. Мне.

– Всему свое время. Будет нужно – будет письмо. Или даже четыре письма. Помимо того, что твои соотечественники шумные очень, есть ли у тебя еще причины торчать в этой дыре вместо того, чтобы … Ну?

Казимир промолчал.

– Девушка, например, – предположил Бенедикт.

Казимир улыбнулся. Было темно, но Бенедикт понял.

– Которая, – продолжил он свою мысль, – не знает, кто ты такой.

– Возвращаться в Полонию мне нет смысла, – сказал Казимир. – Полонией владеют силы, враждебные моей семье.

– Тебя попросят встать во главе освободительного войска, насколько я понимаю.

– Ты видел это войско?

– Я – нет.

– А я видел. Оно сейчас вокруг мезона бегает, меня ищет. В полном составе.

– Ты преувеличиваешь.

– Ты хочешь сказать, что оно еще меньше, чем я думал?

– Призовут в помощь Императора Конрада.

Казимир усмехнулся.

– А если он откажется, – продолжал Бенедикт, – то Дука Иарослаффа.

– В обоих случаях я буду просто куклой, либо императора, либо дука. И вскоре после этого настанет момент, когда кукла сделается ненужной. Я молод, и желаю быть живым и свободным.

– Можно и не призывать чужих. Можно собрать польское войско.

– Не вижу смысла обсуждать это с тобой.

– Почему?

– Ты посланец, следовательно интерес твой в данном случае праздный. Тебе все равно, что будет, у тебя есть место при Папе, и ты просто развлекаешься предположениями.

– Я уполномочен…

– Папа Римский не мог уполномочить тебя вести со мною переговоры. Давай мне письмо, и кончим болтовню.

– Почему же он не мог меня уполномочить?

– Для такого поручения он нашел бы человека, выглядящего менее легкомысленно.

Бенедикт улыбнулся. Неглуп, подумал он. Но и не слишком умен.

– Послушай меня, мальчик мой, – сказал он. – У всех нас в жизни есть предназначение. Люди рождаются – пейзанами, зодчими, ремесленниками, летописцами, а также правителями.

– Некоторые правители отказываются от престола. И что за дурацкое обращение – мальчик мой? Ты ненамного меня старше, посланец.

– Отказываются, потому что не родились правителями.

– Ну вот и я также.

– Ты не можешь отказаться от престола.

– Почему?

– Потому что нельзя отказаться от того, чего у тебя нет. Ты сперва престол этот займи, а уж потом отказывайся.

– Не читай мне нравоучения, – раздраженно сказал Казимир. – Ты, знаешь, ли, все-таки не Папа Римский.

– Я именно Папа Римский.

– Не шути, мне не до шуток.

– Твои поляки подтвердят.

Казимир подумал.

– Хмм … – сказал он. – Правда, что ли?

– У меня нет с собою тиары, – сказал Бенедикт, раздражаясь. – Экий народ недоверчивый.

– Ух ты, – восхитился Казимир. – Сам Папа Римский! Вот ты, стало быть … А я-то думал…

– Что ты думал?

– Я тебя по-другому себе представлял. Да и одет ты…

– Не в тиаре же мне по страдам разъезжать, не в мантии.

– Тебя очень не любят везде.

– Это не имеет значения. Не для того я становился Папой, чтобы меня все любили. Я становился Папой, чтобы меня любили некоторые.

– Имеет. Я именно потому и хотел съездить в Рим, посмотреть на тебя. Раз не любят, значит есть в тебе что-то основательное. Ну! А скажи, это правда, что есть такая чаша, которую ищут…

Бенедикт уперся лбом в дерево, пытаясь подавить смех. Плечи его затряслись.

– А что смешного? – обиделся Казимир. – Я просто спросил…

– Казимир, – сказал Бенедикт, и подавил еще один приступ хохота. – Подожди … Молчи … Казимир … Послушай. Нужно собрать это войско … поляков…

– Ты опять за свое! – возмутился Казимир. – Это тебе нужно, а не мне! Это у тебя, а не у меня, отобрали Полонию!

– Не переживай, я щедрый, – заверил его Бенедикт. – Как отберем ее обратно, я с тобою обязательно поделюсь. Тебе тела, мне души. Ладно. Видать за одну ночь тебя не уговоришь. Ого! Опекуны твои возвращаются.

– Тише. Пусть они зайдут в мезон.

– Да. Я-то как раз не хочу заходить.

– Почему?

– Вонь там несусветная. Ужас. От тебя не сильно пахнет, ты молодой совсем…

Казимир покраснел, но ничего не сказал.

– Проводишь меня в заведение. Называется «Ла Латьер Жуайез», – сказал Бенедикт. – И можешь остаться ночевать.

– Нет, я…

– Да, правда, ты ведь к девушке шел. Проводишь меня, пойдешь к девушке.

– Один боишься? – насмешливо спросил Казимир.

– Один боюсь, – согласился Бенедикт. – Я вообще из пугливых.

– Я подумаю.

– Насчет чего?

– Насчет Полонии.

– Ах, да, я и забыл было … – удивился Бенедикт.

– То есть как?…

– Да так. Что это мы с тобой – Полония да Полония…

На этот раз Казимир совершенно растерялся.

– Я шучу так, – сказал Бенедикт. – Не обращай внимания. Вот что. Как придем в трактир … Я приготовлю тебе список.

– Какой список?

– Список людей, к которым тебе нужно обратиться в Полонии. Дать им знать. Собрать их в каком-нибудь небольшом селении. Они по большей части знатные землевладельцы старой закалки, многие под командованием твоего деда воевали. Они придут и приведут войска. Тебе нужно будет их кормить…

– На какие деньги я буду их кормить?

– Не знаю … Найдешь. В Саксонии, например. Кстати, в Саксонии проживает много народу, сбежавшего от польской смуты, и у них дети уже подросли, вполне боевые стали. В общем, пойдем-ка мы в трактир. Посмотри – вроде они все в доме, во двор никто не смотрит?

***

А тем временем поляки, молодые и старые, отчаявшись, вернулись в мезон.

– Как быть, что делать? – уныло задал риторический вопрос один из старших. И добавил еще два вопроса, – Где он? Что скажем мы Папе Римскому, когда он явится сюда утром?

Приуныли.

Лех, не в силах сдерживаться, сказал со смертной тоской, —

– Где он – известное дело. Казните меня, панове. Я один во всем виноват.

– Ты знаешь, где он? – самый старший поляк, именем Кшиштоф, поднялся с шеза. – Где же?

– У Неустрашимых, – едва слышно произнес Лех.

– Как? Громче!

– У Неустрашимых.

Сделалось тяжелое, грозное молчание.

– Объясни, – попросил Кшиштоф.

– До нашего еще приезда – стал он к ним ходить. Я сперва не понял, куда он ходит, дума, что к девушке.

– Ходит?

– Каждую ночь. Я вызвался его стеречь, вон там, в том помещении, пока остальные спят. И никто меня не сменял. Привыкли. Он меня упрашивал долго, ну я и позволил.

– Что позволил?

– По ночам ходить. Я думал – к девушке. Сперва мы вдвоем вылезли через окно и пошли … потом еще раз … Он доходил до мезона и ждал, пока я уйду. Я думал – чтобы девушку не смущать.

Ежи, Адам и Дариуш, сгорая от стыда и ярости, вскочили на ноги.

– Ты за это ответишь, – сказал Адам. – Ты, кривая рожа, так ответишь, что день проклянешь, когда матка твоя, курва подлая, тебя зачала.

Лех сверкнул глазами.

– Тихо! – сказал старший, Кшиштоф. – Ругаться мы будем потом.

– Я убью это рольниково отродье.

– Когда тебе будет угодно! – крикнул Лех в ответ.

– Тоже потом! – прогремел Кшиштоф. – Сперва надо бы выяснить, что к чему! Молчи, Адам. И остальные – щенки! – тоже молчите! Говори, Лех. Но говори всю правду. Так лучше будет, всем.

– Один раз, – сказал Лех, с трудом сдерживая ярость, подавляя стыд, глядя на Адама. – Один раз … Он запозднился … – Лех перевел взгляд на Кшиштофа. – Запозднился. Я уж начал переживать, что он не вернется вовремя, эти проснутся, а его нет. Пошел я к тому мезону, ему навстречу. Думал, может он уснул там, с девкой своей. Иду по страту, вижу – они навстречу, пахолек наш, а с ним другой, статный такой, большой. Я спрятался за липу. А они прошли мимо. А я за ними. А они переговариваются.

– Они не заметили твой факел? – спросил Кшиштоф.

– Не было со мной факела. Ночь была ясная, луна светила. Да … Переговариваются они по-шведски … А только слышу я слово «Интрепид» – несколько раз. Ну и догадался я. Они разошлись, пахолек пошел сюда, а я за другим. Тот обратно к мезону. Я за ним. Он в мезон, а я у двери встал, а там внутри голоса. Не на местном наречии, а больше по-шведски. Я плохо понимаю. Понял только, что главного у них зовут Нестор.

– Что ты болтаешь, – сказал Дариуш. – Главный у Неустрашимых – Рагнар, из рода Дренготов.

– Помолчи, Дариуш, – велел Кшиштоф.

– Да болтает он…

– Помолчи. Рагнар Дренгот надо всеми главный. А Нестор этот главный – здесь. Что еще тебе известно, Лех?

– Больше ничего.

– По-шведски Неустрашимые – Офорскракт, – сообщил Ежи.

– Они по-латыни говорили, – догадался Дариуш. – «Интрепид». Для хвата нашего Леха все иноземные языки – шведский.

– Невежественный рольник, – пробормотал Адам.

– Тише! – велел Кшиштоф. – Лех, мезон тот где стоит?

– На Рю Ша Бланк.

– Какой он с виду?

– Самый большой там. Черепичная крыша.

– Прекрасно, – сказал Кшиштоф. – Теперь помолчите все. Мне нужно подумать.

Вот, старина Кшиштоф, подумал он. Вот и настал главный момент. От того, что ты сейчас решишь, зависит столько, что если ошибешься – сам себя презирать будешь, да и перед Создателем ответишь. А ты еще осуждал Бенедикта за блуд! Плохой, мол, пример подает Бенедикт пастве! А ведь он, Бенедикт, бросив все дела, поехал с тобою в эту дыру, уговаривать нашего мерзавца! Как он печется о своей пастве, о Полонии – а? А эти сопляки что же? Спеси много – а сами бессовестные, ленивые! Вчетвером не смогли два жалких месяца за одним мерзавцем толком уследить, дармоеды! А Бенедикт – посланцев с дороги послал к Конраду и к Ярославу, еще какие-то дела улаживал – и в Риме, и по дороге, при нас, а мы и ухом не повели, лясы точили, да еще и злословили, да еще и возмущались, мол, целый гарем с собой везет. А на самом деле Папа Римский делает больше, чем кто-либо в наше растреклятое бесчестное время, печется о наших душах … Делает, делает. А все, что делаем мы – умный вид. И слова умеем говорить негодующие. А как до настоящего дела доходит – то вот они, результаты.

– Лех виноват столько же, сколько остальные, – сказал он. – Сколько я. Меня назначили здесь главным – нужно было мне одного из сопляков взять с собою в Рим, а одного старика здесь оставить. Я не подумал, старый дурак, понадеялся … на то, что если благородный юноша берет на себя ответственность, значит … а оказалось, что ничего это вообще не значит! Но теперь речь не об этом. Если к утру пахолек не вернется, нам ничего не останется, как только … как … признаться в нашей дурости и безответственности Папе Римскому. И предоставить себя в его распоряжение, восемь свердов – раз на большее мы не способны. Может, он что-нибудь придумает.

– А если появится? – сказал Ежи.

– Если пахолек появится, – продолжал Кшиштоф, – о чем я молю Создателя … Если появится, то … все притворимся спящими. Затем … – Кшиштоф задумался. – Он заходит в мезон, мы его хватаем, дверь запираем, и ждем прихода Папы.

– И что же Папа сделает? – спросил Ежи.

– Папа его уговорит.

– Уговорит?

– Если Папа … ручаюсь вам, бросит пахолек Неустрашимых и сделает то, что ему положено. Станет нашим повелителем … станет другим человеком!