Стрекоза в янтаре. Книга 1. Разделенные веками Гэблдон Диана

Я действительно чувствовала себя гораздо лучше, несмотря на сквозняк, тянувший из-под двери и проникавший под складки моей ночной сорочки. Джейми все еще колебался: ему не хотелось оставлять меня. Тогда я подошла к нему и крепко обняла, отчасти для того, чтобы успокоить, отчасти – чтобы ощутить восхитительное тепло, исходившее от его тела.

– Брр, – сказала я. – Как это ты умудряешься оставаться горячим, точно булочка, в одном лишь килте?

– На мне еще и рубашка, – заметил он и улыбнулся, глядя на меня сверху вниз.

Так мы стояли, прижавшись друг к другу и наслаждаясь теплом. В коридоре слышалось шарканье веника, горничная приближалась к нашей двери.

Джейми слегка вздрогнул и прижался ко мне еще плотней. Путешествовать зимой трудно: на то, чтобы добраться от аббатства Святой Анны де Бопре до Гавра, потребовалась целая неделя. На постоялые дворы мы попадали поздно вечером, промокшие, грязные и дрожащие от холода и усталости, по утрам меня тошнило, а потому мы практически не прикасались друг к другу со времени последней ночи, проведенной в аббатстве.

– Идешь со мной в постель? – тихо спросила я.

Он колебался. Сила его желания была очевидна, я ощущала это сквозь ткань килта, но он так и не обнял меня.

– Гм… – нерешительно буркнул он.

– Ты ведь хочешь, верно? – спросила я и просунула холодную руку под килт, чтобы убедиться.

– О!.. Э-э… да… Да, хочу.

Рука получила бесспорное доказательство. Он тихо застонал, рука скользнула чуть ниже, между ног.

– О боже… Не надо, англичаночка. Иначе я от тебя никогда не оторвусь.

Он крепко обхватил меня длинными руками, а я вжалась лицом в складки его белоснежной рубахи, слабо пахнущей крахмалом, который брат Альфонс из аббатства использовал при стирке.

– А зачем отрываться? – пробормотала я. – У тебя же есть еще чуточка времени, правда? До доков совсем недалеко…

– Да дело не в том, – ответил он, поглаживая меня по растрепанным волосам.

– Я что, слишком толстая?

На деле живот у меня оставался таким же плоским, как и прежде, я была даже худее из-за тошноты.

– Нет, – сказал он, улыбаясь. – Больно уж много ты говоришь.

Он поцеловал меня, потом сел и притянул к себе на колени. Я легла и обняла его.

– Нет, Клэр! – воспротивился он, когда я начала расстегивать килт.

Я удивленно взглянула на него:

– Почему нет?

– Ну, из-за… – Он слегка покраснел. – Из-за ребенка… Не хочу повредить ему.

Я рассмеялась:

– Джейми, ты не повредишь! Он же не больше, чем кончик моего пальца!

Для наглядности я выставила палец и медленно провела им по пухлой, четко очерченной губе Джейми. Он перехватил мою руку, наклонился и крепко и быстро поцеловал.

– Ты уверена? Я хочу сказать… Я все время думаю, что ему не понравится, если кто-то будет его толкать…

– Да он и не заметит, – уверила я его и снова занялась пряжкой на поясе.

– Ладно. Раз ты так считаешь…

В дверь властно постучали, она отворилась, и вошла служанка с охапкой поленьев, расталкивая ими створки. Судя по царапинам на панели и на полу, то был обычный для нее способ проникать в комнату.

– Bonjour,[13] месье, мадам, – буркнула она, коротко кивнув в сторону постели, и шмыгнула к камину.

Да, ее поведение было красноречивее всяких слов. Но я уже привыкла к безразличию, с которым слуги на постоялых дворах относятся к постояльцам, даже в дезабилье, и, буркнув в ответ: «Bonjour, мадемуазель», не стала обращать на нее особого внимания, лишь оставила пряжку Джейми в покое и, скользнув под одеяло, натянула его повыше, чтобы не было видно раскрасневшихся щек.

Обладавший еще большим, чем я, хладнокровием, Джейми положил на колени валик, вынутый из-под подушки, уперся в него локтями, опустил на ладони подбородок и завел со служанкой светский разговор, нахваливая кухню.

– А откуда получаете вино, мадемуазель? – вежливо осведомился он.

– Когда как. – Ловко набрасывая растопку на более крупные поленья, она пожала плечами. – Оттуда, где дешевле.

Круглощекое лицо женщины слегка сморщилось, когда она искоса взглянула на Джейми.

– Ну, это я понял, – сказал он и усмехнулся.

Она ответила коротким смешком.

– Держу пари, что смогу достать почти по той же цене, только вдвое лучше. Скажи своей хозяйке, – предложил он.

Она скептически приподняла бровь.

– И какова же будет цена, месье?

Он ответил ей типично гэльским жестом, обозначавшим отрицание.

– Пока еще точно не знаю, мадемуазель. Просто собираюсь повидаться с одним земляком, он торгует вином. Могу потолковать с ним – может, он захочет заключить с вами сделку. Почему бы нет?

Она кивнула в знак согласия и, кряхтя, поднялась с колен.

– Хорошо, месье. Поговорю с хозяйкой.

Дверь за ней захлопнулась. Отложив в сторону валик, Джейми встал и начал застегивать пряжку.

– Куда это ты? – запротестовала я.

Он взглянул на меня, губы растянулись в улыбке.

– О!.. Ты уверена, что хочешь, англичаночка?

– Я хочу, если только ты хочешь, – ответила я, не в силах противиться желанию.

Он бросил на меня суровый, испытующий взгляд.

– Ну, раз так, то я тут как тут, – сказал он. – Я слышал, что будущим матерям перечить не стоит.

Он позволил килту упасть на пол и присел рядом со мной, постель жалобно скрипнула под его тяжестью.

Он откинул одеяло и расстегнул ворот моей рубашки, обнажив груди. Склонив голову, поцеловал каждую, осторожно прикасаясь к соскам кончиком языка. Те, словно по волшебству, поднялись и затвердели, темно-розовые на фоне белой кожи.

– Боже, до чего ж красивые… – пробормотал он и начал целовать снова.

Взял обе груди в ладони и легонько сжал, любуясь ими.

– Тяжелые, тяжелей, чем прежде… – сказал он, – самую малость. И соски, они стали темнее.

Он нежно дотронулся пальцем до одинокого волоска, что рос рядом и казался серебристым в свете морозного утра.

Приподняв край одеяла, он прилег рядом, я обняла его, потом провела рукой по твердым буграм мышц на спине, по округлым крепким ягодицам. Кожа его покрылась мурашками от холода, но под теплым прикосновением моих рук они постепенно исчезли.

Я хотела, чтобы он вошел в меня сразу же, но он, нежно воспротивившись, опустил меня на подушку, легонько покусывая шею и уши. Одна рука скользнула по бедру, сминая и собирая складками рубашку.

Голова его нырнула под одеяло, руки нежно раздвинули мне бедра. Я содрогнулась – холодный воздух коснулся обнаженного тела, затем полностью расслабилась под настойчивой лаской его губ.

Волосы у него не были собраны, он еще не успел завязать их сзади… Мягкие, рыжие, шелковистые, я чувствовала их на бедрах. Он навалился на меня всей тяжестью, широкие ладони сжимали ягодицы.

– Ммм? – вопросительно мурлыкнул он.

В ответ я слегка изогнула спину.

Руки его стали еще настойчивее, я целиком растворилась в ласках, а изнутри нарастала и распространялась по всему телу сладкая дрожь и через секунды привела меня к разрядке: тело вяло и разнеженно вытянулось, губы жадно хватали воздух, а голова Джейми опустилась мне на бедро. Он выждал минуту, лаская изгиб моей икры, и начал снова, уже с целью удовлетворить себя. Я, откинув со лба встрепанные рыжие волосы, ласкала его уши, такие неожиданно маленькие и изящные для крупного мужчины. Верхний изгиб раковины отсвечивал розовым и был почти прозрачен. Я водила пальцем по этому изгибу.

– А они у тебя заостренные на концах, – заметила я. – Самую чуточку. Как у фавна.

– Правда? – На секунду он прервал свое занятие. – Ты, наверное, хочешь сказать, как у маленького оленя? Или как у тех тварей с козлиными ногами, что преследуют женщин на старинных рисунках?

Я подняла голову и увидела над валиком одеял и сбившейся ночной сорочки темно-синие, кошачьего разреза глаза, сверкающие из-под потемневших от пота кудрей.

– Если туфля впору, – сказала я, – носи ее.

И, услышав в ответ сдавленный смешок, откинула голову на подушку, он вибрацией отозвался во всем моем теле.

– О-о-о… – протянула я и попыталась приподняться. – Джейми, иди ко мне!

– Еще нет, – ответил он и коснулся меня кончиком языка, на что все тело отозвалось сладостной дрожью.

– Нет, сейчас! – настаивала я.

Он не ответил, а у меня не хватало дыхания спорить дальше.

– О-о… – пробормотала я чуть позже. – Это…

– Ммм?

– Это хорошо… Давай сейчас.

– Нет, я еще не готов. – Лица его не было видно за спутанной гривой кудрей цвета корицы. – Хочешь, я…

– Джейми, – сказала я, – я хочу тебя! Иди ко мне!

Вздохнув, он поднялся на колени и, опершись на локти, устроился на мне сверху – живот к животу, губы к губам. Открыл было рот, пробормотать что-то в знак протеста, но я начала целовать его, и он, почти против своей воли, вошел в меня, не сдержав при этом сладострастного стона. Все мышцы его напряглись, руки крепко держали меня за плечи.

Он двигался медленно и осторожно, время от времени останавливался и крепко целовал меня, затем, уступая моей настойчивости, начинал двигаться снова. Я нежно гладила изгиб его спины, стараясь не слишком нажимать на свежие шрамы. Длинная твердая мышца бедра слегка дрожала, касаясь моей ноги, но он все время сдерживался, опасаясь убыстрять темп.

Я сдвинулась ниже, чтобы он вошел в меня еще глубже.

Он закрыл глаза, сосредоточенно свел брови. Рот был приоткрыт, из него вырывалось учащенное дыхание.

– Я не могу… – начал он. – О господи, не в силах больше держаться!

Ягодицы его напряглись и дрогнули, твердые под прикосновением моих рук.

Я удовлетворенно вздохнула и, высвободившись из-под него, улеглась рядом.

– Ты в порядке? – спросил он несколько мгновений спустя.

– Да вроде ничего не сломалось, как видишь, – с улыбкой ответила я.

Он хрипло рассмеялся:

– Ты, может, и нет, англичаночка, а вот я могу сломаться.

Он притянул меня к себе поближе, уткнулся щекой в волосы. Я натянула одеяло, укутала им его плечи, подоткнула по бокам, чтобы сохранить тепло. Жар от огня еще не достиг постели, но лед на окнах начал таять, осколки инея превратились в сверкающие алмазы.

Какое-то время мы лежали молча, прислушиваясь к треску яблоневых поленьев в камине и слабым звукам пробуждения постояльцев. Во внутреннем дворе люди перекликались с балконов, оттуда же доносилось шарканье метлы по плитам и взвизгивания снизу, там, где за кухней, в сарайчике хозяйка держала поросят.

– Это уж слишком по-французски, верно? – спросила я, прислушиваясь к искаженным голосам, доносившимся из комнаты снизу: хозяйка беззлобно бранилась с местным виноторговцем.

– Шлюхин сын, чума на твою голову, жулик проклятый! – вопил женский голос. – Бренди, что доставили на той неделе, воняло лошадиной мочой!

– С чего вы взяли, мадам? После шестого стаканчика все на вкус одинаково, что ни пей…

Постель затряслась – это Джейми засмеялся вместе со мной, приподнял голову и с аппетитом начал принюхиваться к запаху жареной ветчины, что просачивался сквозь щели в полу.

– Да, такова Франция, – кивнул он. – Еда, вино и женщины.

Он похлопал меня по голой ляжке и натянул на нее измятую сорочку.

– Джейми, – тихо начала я, – а ты рад? Рад ребенку?

Там, в Шотландии, не имея возможности жить в родном доме, с весьма туманной перспективой нашего устройства во Франции, он без особого энтузиазма воспринимал дополнительные обязательства, которые вскоре должны были свалиться ему на плечи.

Минуту он молчал, еще крепче обнял меня, вздохнул и ответил:

– Э-э, англичаночка… – Рука его скользнула вниз, нежно поглаживая мне живот. – Конечно, рад. И горд, словно жеребец. Но я боюсь…

– Родов? Ничего, я справлюсь.

Его опасения были мне понятны – мать Джейми умерла при его рождении. В те времена роды и осложнения после них были самой частой причиной преждевременной смерти женщин. Однако как-никак, но я в этих делах немного смыслила и вовсе не собиралась обращаться за здешней так называемой медицинской помощью.

– Э-э, этого и вообще всего, – тихо ответил он. – Я хочу защитить тебя, англичаночка, раскинуть над тобой свои крылья и защитить тебя и дите собственным телом.

Голос его звучал хрипловато и нежно.

– Я ради тебя на все готов. И все же… Что я могу? Ничего! Тут не имеет значения, силен я или слаб, хочу я того или не хочу. Я не могу отправиться с тобой туда, куда ты должна отправиться… даже помочь тебе в этом не могу. Стоит только подумать, что может с тобой случиться и что я бессилен хоть как-то тебе помочь… Да, я боюсь, англичаночка… И все же… – добавил он после паузы и нежно опустил руку мне на грудь, – когда я представляю себе, как ты сидишь и кормишь грудью мое дитя… в груди у меня все тает, я ощущаю себя легким и пустым, точно мыльный пузырь, – того и гляди, лопну от радости.

Он крепко прижал меня к себе, а я обняла его.

– О Клэр, ты мне сердце разобьешь… так я люблю тебя.

Я спала, и разбудил меня звон церковного колокола, доносящийся с площади. Уклад жизни в аббатстве Святой Анны был еще жив в памяти, весь ежедневный распорядок подчинялся там звону колоколов, и я, по привычке глянув в окно, пыталась определить, который теперь час. Ясный день, яркое солнце, инея на стеклах нет. Колокола сзывали к полуденной мессе. Значит, полдень.

Я потянулась, наслаждаясь мыслью, что сразу вставать мне не обязательно. Беременность на ранних сроках утомляет, к тому же долгое путешествие совершенно вымотало меня, а потому отдых казался еще желаннее.

Во время нашего пути на всем побережье Франции бушевали штормы, шел то дождь, то снег. Впрочем, могло быть и хуже. Вообще-то мы сначала собирались в Рим, а не в Гавр, но это означало еще две, а то и три недели путешествия при ужасной погоде.

Поскольку и за границей надо было чем-то зарабатывать на жизнь, Джейми получил рекомендации для устройства переводчиком к Якову Фрэнсису Эдуарду Стюарту, ссыльному королю Шотландии, известному также под именем шевалье Сент-Джорджа, претендента на престол – называйте, как вам больше нравится, – и мы собирались обосноваться при его дворе в окрестностях Рима.

Перспектива казалась вполне реальной, мы собирались отправиться в Италию, как вдруг дядюшка Джейми, Александр, аббат, у которого мы остановились, вызвал нас к себе в кабинет.

– Я получил известие от его величества, – сообщил он без долгих предисловий.

– Какого именно? – спросил Джейми.

Не слишком большое фамильное сходство между двумя мужчинами усугублялось их позами – оба сидели в креслах прямо, расправив плечи. Что касается аббата, то подобная осанка подобала ему по роду службы. Джейми же не хотел прикасаться только что зажившими ранами к спинке кресла.

– Его величества короля Якова, – ответил дядя, слегка хмурясь, и покосился в мою сторону.

Я старалась сохранять безразличное выражение лица; приглашение в кабинет к аббату было знаком доверия, и мне не хотелось обмануть ожидания этого человека. Он знал меня всего недель шесть, с Рождества, когда мы с Джейми появились у его ворот и муж мой был еле жив после перенесенных им в тюрьме мучений. Понаблюдав за мной какое-то время, аббат проникся ко мне доверием. С другой стороны, я была англичанкой. И английским королем был вовсе не Яков, а Георг.

– О! Так что, ему уже не нужен переводчик?

Джейми, все еще очень худой, много работал на воздухе вместе с братьями из аббатства, и лицо его начало приобретать нормальный здоровый цвет.

– Ему нужен преданный слуга и… друг.

Аббат Александр побарабанил пальцами по лежавшему перед ним на столе письму. Потом поджал губы и перевел взгляд с меня на племянника, затем снова на меня.

– То, что я скажу, должно остаться между нами, – строгим тоном произнес он. – Скоро и так все об этом узнают, но пока еще не время.

Я попыталась нацепить на лицо маску человека, умеющего хранить тайны. Джейми же лишь коротко кивнул.

– Его высочество принц Карл Эдуард выехал из Рима и будет во Франции через неделю, – продолжал аббат, слегка подавшись вперед, словно для того, чтобы подчеркнуть важность сказанного.

И это действительно было важно. В 1715-м Яков Стюарт предпринял неудачную попытку вернуться на трон – военная операция была задумана бездарно, ожидаемой поддержки не получила и провалилась, едва успев начаться. С тех пор, по словам отца Александра, ссыльный Яков Шотландский трудился не покладая рук, рассылал письма монархам дружественных стран; особенно часто писал он своему кузену, французскому королю Людовику, обосновывая претензии на трон Шотландии и Англии, как свои, так и своего сына, принца Карла, которого считал законным наследником этого трона.

– Его двоюродный брат Людовик, к сожалению, остался глух к этим вполне внятным и законным обоснованиям, – сказал аббат, хмуро глядя на письмо, словно то был сам Людовик, а не клочок бумаги. – Если теперь он наконец осознает свою ответственность в данном деле, есть повод к объединению всех, кому дорого священное право монархии.

Сторонниками Якова были якобиты, а среди них самым ярым – аббат Александр из аббатства Святой Анны де Бопре, урожденный Александр Фрэзер Шотландский. Джейми рассказывал мне, что чаще всего ссыльный король писал именно Александру, а тот, в свою очередь, поддерживал связь со всеми сторонниками Стюартов.

– Положение у него в этом смысле удобное, – объяснял мне Джейми.

Папская почта через посыльных функционировала на территории Италии, Франции и Испании быстрее и эффективнее, чем какая-либо другая. Против этих посыльных почти бессильна таможенная служба, поэтому письма, которые они доставляют, редко подвергаются досмотру.

Большую поддержку Якову Шотландскому, сосланному в Рим, оказывал Папа, крайне заинтересованный в том, чтобы в Англии и Шотландии снова пришла к власти католическая монархия. Поэтому большую часть частной корреспонденции доставляли именно папские посыльные, а передавалась она по назначению через посредство надежных и преданных церковных сторонников, каким и являлся отец Александр из аббатства Святой Анны де Бопре. Он, в свою очередь, поддерживал связь со сторонниками короля в Шотландии, в чем было меньше риска, нежели в открытой отправке почты из Рима в Эдинбург и другие шотландские города.

Я с интересом наблюдала за отцом Александром, пока он расписывал всю важность визита принца Карла во Францию. Полноватый темноволосый мужчина примерно моего роста, значительно ниже своего племянника, лишь в глазах угадывалось сходство – слегка раскосые, они светились умом и, казалось, были способны разгадывать самые скрытые намерения, что вообще было отличительной чертой всех Фрэзеров, с которыми мне доводилось встречаться.

– Однако, – закончил он, поглаживая густую темно-каштановую бородку, – не могу с полной уверенностью сказать, прибыл ли его высочество во Францию по приглашению Людовика или же без оного, просто от имени отца.

– Но это существенная разница, – заметил Джейми, скептически приподняв бровь.

Дядя кивнул, в гуще бороды промелькнула кривая улыбка.

– Верно, парень, – сказал он.

В обычно безукоризненном английском звучали нотки шотландского акцента.

– Истинная правда. И вот в этом ты и твоя жена как раз и сможете помочь, если, конечно, захотите.

Предложение сводилось к следующему: его величество король Яков согласен оплатить расходы на дорогу, а также выплачивать небольшое жалованье племяннику его самого верного и преданного друга отца Александра, если тот поедет в Париж, где будет помогать его сыну и наследнику принцу Карлу Эдуарду в меру своих сил и способностей.

Я была удивлена. Ведь мы с самого начала планировали отправиться в Рим – самое подходящее, как нам казалось, место для того, чтобы попытаться предотвратить второе восстание якобитов 1745 года. Я изучала историю и знала, что это восстание, финансируемое из Франции и возглавляемое Карлом Эдуардом, оказалось более успешным, нежели предпринятая в 1715 году попытка захвата власти его отцом, однако и оно в целом закончилось поражением. И если не вмешаться в ход событий, то войска под командованием принца Карла потерпят сокрушительное поражение при Куллодене в 1746-м и шотландскому народу еще на протяжении двух столетий предстоит пожинать горькие плоды этого поражения.

Теперь же, в 1744 году, принц Карл, по всей видимости, начинает искать поддержку во Франции. И есть ли лучший способ остановить смуту, чем попытаться повлиять на ее вдохновителя и зачинщика?

Я взглянула на Джейми – тот смотрел через плечо своего дядюшки на маленькую раку на стене. Глаза его остановились на позолоченной фигурке святой Анны и пучке оранжерейных цветов у ее ног, а мысли, похоже, витали где-то далеко. Наконец он тряхнул головой и улыбнулся дяде.

– А какого рода помощь может понадобиться его высочеству? Впрочем, – добавил он тихо, – думаю, что в любом случае смогу оказать ее. Мы согласны. Едем.

И мы поехали. Вместо того чтобы отправиться прямиком в Париж, мы вдоль побережья добрались сперва до Гавра, чтобы встретиться там с двоюродным братом Джейми Джаредом Фрэзером.

Богатый шотландский эмигрант, Джаред был импортером вин и более крепких спиртных напитков, у него имелся небольшой склад и внушительный жилой дом в Париже и огромный склад здесь, в Гавре, где он и назначил встречу Джейми после того, как тот написал, что мы будем в городе проездом.

Я хорошо отдохнула и вдруг почувствовала, что проголодалась. На столе служанка оставила еду – видимо, Джейми попросил ее об этом, пока я спала.

Халата у меня не было, зато оказалось под рукой тяжелое бархатное дорожное пальто; я накинула его, ощутив на плечах приятную тяжесть, поднялась, подбросила поленьев в огонь и села за поздний завтрак.

Я с удовольствием жевала черствые рогалики с жареной ветчиной, запивая их молоком из кувшина. Оставалось надеяться, что Джейми тоже хорошо накормят: он уверял, что Джаред – добрый его друг, однако более близкое знакомство с родственниками мужа заставляло сомневаться в их гостеприимстве. Впрочем, аббат Александр принял нас очень радушно, насколько это возможно для человека в его положении, привечающего в доме беглеца-племянника с подозрительной женой, свалившихся как снег на голову. А осенью прошлого года родственники Джейми со стороны матери, Маккензи из Леоха, едва не убили меня, когда я была арестована и осуждена как ведьма.

– Меня утешает, что этот твой Джаред из рода Фрэзеров, – сказала я Джейми, – они не такие бешеные, как Маккензи. А ты с ним вообще когда-нибудь встречался?

– Жил с ним какое-то время, когда мне было восемнадцать, – ответил он, снял комочек оплавленного воска со свечи и вдавил в него обручальное кольцо своего отца: в зеленовато-серой бляшке остался отпечаток рубина-кабошона с выгравированным на нем девизом Фрэзеров: «Je suis prest».[14] – Он настоял, чтобы я остановился у него, когда я приехал в Париж завершать образование. И был добр ко мне, да и с отцом они очень дружили. И потом, никто не знает парижского общества лучше, чем человек, торгующий спиртным, – добавил он, очищая кольцо от воска. – Я хочу переговорить с кузеном прежде, чем окажусь при дворе Людовика в качестве сторонника Карла Стюарта. Хочу быть уверенным, что мы сможем удрать отсюда в случае чего.

– Но почему? Ты считаешь, что нас ждут какие-то неприятности? – спросила я. – Какой бы помощи ни ждал от нас его высочество, его положение, как мне кажется, обеспечивает защиту.

Он успокоил меня улыбкой:

– Да нет, не думаю, что нас ждут неприятности. Как там говорится в Библии, англичаночка? «Не верь сильным мира сего»?

Он поднялся, поцеловал меня в лоб и убрал кольцо обратно в сумку.

– А кто я такой, чтобы подвергать сомнению слово Божье?..

День я провела за чтением травника, которым в качестве прощального подарка снабдил меня брат Амброз, затем чинила одежду. Одежды у нас было совсем мало – в путешествии налегке есть свои преимущества, но и недостаток тоже есть: дырявые носки и платки с оторвавшейся каймой надо штопать и латать немедленно. Я как зеницу ока берегла коробочку для шитья, а также сундучок, где лежали лекарства и травы.

Игла сновала по ткани, поблескивая в свете солнца, льющегося из окна. Интересно, как прошла встреча Джейми с кузеном? Еще любопытнее было бы знать, каков он, этот принц Карл. Ведь он должен стать первой известной исторической личностью, с которой мне предстоит познакомиться. К тому же, согласно легендам, которые о нем распространились (вернее, распространятся, тут же поправила я себя), личностью он был довольно загадочной. Судьба восстания 1745 года почти целиком зависела от этого молодого человека, от его провала или успеха. А состоится ли оно вообще, зависит теперь от усилий другого молодого человека, Джеймса Фрэзера. И меня…

Я сидела, целиком погрузившись в работу и свои мысли, как вдруг из забытья меня вывели чьи-то тяжелые шаги по коридору. Я очнулась и поняла, что день уже на исходе. За окном капало – значит, на улице потеплело; заходящее солнце отсвечивало в сосульках, свисающих с крыши. Дверь отворилась, вошел Джейми.

Бегло улыбнувшись мне, он подошел к столу и замер с сосредоточенным выражением на лице, словно пытался вспомнить что-то важное. Снял плащ, сложил его и аккуратно повесил на спинку кровати. Выпрямился, подошел к стулу, опустился на него и закрыл глаза.

Я сидела неподвижно, с забытым на коленях шитьем, и с интересом наблюдала за этим представлением. Через минуту он открыл глаза и улыбнулся мне, однако не произнес ни слова. Потом, подавшись вперед, начал внимательно изучать мое лицо, точно мы не виделись несколько недель. А после с видом человека, сделавшего какое-то важное открытие, расслабился, опустил плечи и уперся локтями в колени.

– Виски… – довольным тоном произнес он.

– Это я вижу, – осторожно заметила я. – Причем много виски.

Он медленно покачал головой, словно она была у него тяжелая-претяжелая. Казалось, было слышно, как в нем плещется это виски.

– Да не я, – отчетливо выговорил он. – Ты.

– Я?!

Возмущению моему не было предела.

– Твои глаза, – сказал он.

И с трудом выдавил улыбку. У него самого глаза были затуманенные, как поверхность пруда под дождем.

– Мои глаза? Но при чем тут мои глаза?

– Они цвета о-о-очень хорошего виски, когда солнце светит вот так, сбоку. Сегодня утром я думал, они цвета шерри. Видишь, ошибся. Не шерри. И не бренди. Виски… Это я тебе говорю.

Выражение лица у него было при этом такое довольное, что я невольно расхохоталась.

– Джейми, ты же в стельку пьян! Чем ты занимался?

Он слегка нахмурился.

– Я не пьяный.

– Ах нет?

Я отложила шитье, подошла и опустила ему руку на лоб. Он был холодный и влажный, а лицо розовело румянцем.

Джейми тут же обхватил меня за талию и, притянув к себе, ласково уткнулся носом в грудь. Запах спиртного, исходивший от него, был так силен, что казался почти осязаемым, он окутывал его, словно туман.

– Иди ко мне, англичаночка, – пробормотал он, – моя девочка с глазками цвета виски, моя любовь… Давай я отнесу тебя в постельку…

«Скорее тебя надо отнести в постельку», – подумала я, однако спорить не стала.

В любом случае уложить его надо. Наклонившись, я подставила плечо, но он отстранился и величественно распрямился во весь свой огромный рост.

– Нечего мне помогать, – сказал он и дернул шнур, стягивающий ворот его рубахи. – Я же сказал: я не пьяный…

– Ты прав, – согласилась я. – Пьяный – это слишком мягко сказано. Ты в полной отключке, Джейми.

Он перевел взгляд с рубашки на килт, взглянул на пол, потом – на меня.

– Ничего подобного, – надменно пробормотал он и сделал ко мне шаг. – Иди сюда, англичаночка… Я готов…

Про себя я подумала, что «готов» – самое подходящее для него сейчас определение. Рубашку он расстегнул только до пояса, и она сползла с плеч, однако снимать ее совсем он, видно, не собирался.

Широкая грудь была обнажена, в центре живота виднелась уютная ямочка, уткнувшись в которую подбородком я так любила лежать. Вокруг сосков вилась поросль коротких курчавых волос. Заметив, что я разглядываю его, он взял меня за руку и положил ее к себе на грудь. Он был такой упоительно теплый, что я тут же прильнула к нему. Он обнял меня другой рукой и наклонился поцеловать. У меня голова закружилась от запаха спиртного, исходящего от него.

– Ладно, – засмеялась я, – раз ты готов, то и я тоже. Только позволь прежде раздеть тебя, хоть я и наработалась сегодня.

Пока я раздевала его, он не сделал ни малейшего движения, стоял совершенно неподвижно. Не шелохнулся и тогда, когда я сняла с себя верхнюю одежду и повернулась к кровати.

Я забралась в постель и обернулась – он стоял посреди комнаты, величественный и розовый в последних отсветах солнца. И напоминал греческую статую: длинный прямой нос, высокие скулы – такие профили выбивали на римских монетах. Крупный, но нежно очерченный рот слегка растянулся в улыбке, раскосые глаза мечтательно смотрели куда-то вдаль. Стоял и не двигался с места.

Я заволновалась.

– Джейми! – окликнула я его. – Скажи-ка, как ты определяешь, пьяный ты или нет.

Выведенный из транса звуками моего голоса, он слегка пошатнулся и уцепился за угол каминной доски. Глаза его, поблуждав по комнате, остановились на мне. Туманная пелена исчезла, они прояснились и вновь засверкали умом и живостью.

– Да очень просто, англичаночка. Раз можешь стоять, значит, не пьяный.

Он отпустил каминную доску, шагнул ко мне и медленно осел на пол – глаза пустые, широко раскрыты, и мечтательная улыбка на губах.

– О-о!.. – только и смогла произнести я.

Тирольские трели петухов во дворе и стук горшков внизу, в кухне, разбудили меня на рассвете. Фигура, лежавшая рядом, дернулась. Джейми пробудился мгновенно и сразу сморщился от боли в голове.

Я, опершись на локоть, созерцала эти бренные останки. Могло быть и хуже. Глаза плотно зажмурены, чтобы не раздражал солнечный свет, волосы торчат в разные стороны, как иглы у ежа, но кожа бледная и чистая, а пальцы, сжимающие край покрывала, почти не дрожат.

Я осторожно приоткрыла одно зажмуренное веко, заглянула под него и шутливо спросила:

– Есть кто дома?