Женщина-трансформер Нестерина Елена

Это был последний день лета. В воздухе грустно пахло тополиными листьями, которые вот-вот готовы сорваться с деревьев, или уже падают, или давно лежат на асфальте, растёртые колёсами и ногами пешеходов. Так – солнцем и листьями, пахло накануне очередного учебного года. Школьного и институтского. Печальный запах безвозвратно исчезающей свободы…

Хотя здесь, на большом усадебном участке, тополей не было – но других красивых деревьев, кустов и цветов росло в изобилии. Может быть, все увядающие листья пахнут одинаково?

Я бродила по дорожкам и вдоль забора. А в просторной беседке праздновали день рождения главы одной славной семьи, где меня любили и часто принимали.

За столом было весело – и почему не веселиться хорошим людям в погожий день? Сначала я, конечно, тоже сидела там. Раньше меня из-за праздничного стола было клещами не вытащить, но сегодня что-то пошло не так. Я тихонько ускользнула.

И вот теперь гуляла. Мне было совсем немного грустно и как-то бессмысленно, что ли. Вроде как и не из-за чего. А в то же время – из-за всего. Если вспомнить ужасную статистику, которую для придания бодрости офисному планктону рассылает иногда неведомый сетевой гуманист, то, конечно же, сразу становилось ясно, что у меня всё замечательно. Ведь если я пробудилась утром, ощущая себя в большей мере здоровой, чем больной, это означает, что Судьба благоволит мне намного больше, чем миллиону человек, которых не будет в живых уже на этой неделе.

Как там дальше? А! «Если вы никогда не испытывали чувство опасности, которому подвергается человек на поле боя, если вам не знакомо чувство одиночества, какое испытывает узник в тюремной камере, или вы не знаете, что такое агония пыток или муки голода, то вы счастливчик: вам повезло больше, чем каждому из 500 миллионов других людей в мире. Если у вас есть еда в холодильнике и одежда на теле, есть крыша над головой и место, где вы можете поспать, то вы, без всякого сомнения, несравненно богаче, чем 75 процентов людей в этом мире. Если у вас лежат деньги в банке и что-то есть в кошельке, то не сомневайтесь: вы принадлежите к тем 8 процентам населения Земли, которые находятся на вершине иерархической лестницы богатства. А если вы сумели прочитать всё это, то вы – баловень Судьбы в большей мере, нежели два миллиарда людей на этой планете, которые не умеют читать совсем…»

Ну так что ж – читать я умею. И ценить свои преимущества стараюсь. Но как же, всё-таки, много мне не хватает для счастья!..

Я – это взрослая девушка тридцати четырёх лет, одинокая, неуверенная в себе и во вред себе нелогичная. Умная я или глупая, красивая или нет – сказать сложно. Я до сих пор не определилась в оценках.

Жить мне с таким набором трудно. Но жить хочется. Так в чём вопрос?

Я много училась, но сказать, чтобы это как-то отразилось на качественности моего образа, не могу. Знания. Да… Должна же быть от них какая-то польза? Да и что я, собственно, знаю? Так вот навскидку и ничего в голову не приходит. Ну, скажем, когда-то были декабристы. Много. Я помню, в декабре какого года и где они восстали, зачем. Эмоционально реагировать на их действия не хочу – особенно в свете знания, например, о том, какое количество солдат, которых они вывели на Сенатскую площадь, прогнали затем сквозь строй. Они-то были господа, им по спине не досталось. Да, пятерых повесили, причём некоторых два раза. Кто-то из них сказал, что у нас даже повесить как следует не могут – вот такие мы всем государством бестолковые. Так, повешенные: Бестужев-Рюмин, Муравьёв-Апостол, Каховский, Раевский, нет, Рылеев, кажется. Да, точно. И ещё один. Или кто-то из них всё-таки лишний. Так вот этих повесили, а остальных в Сибирь… За ними жёны. За кем чья поехала – этого не помню. Трубецкая среди них была. Жена ли она Трубецкого и был ли среди них такой – не могу утверждать, чтобы не опозориться. Но вот за это, кстати, мне не стыдно. Я знаю, где и как можно быстро найти информацию. В этом большой плюс моего поколения владельцев электронных средств связи, оплачивающих интернет.

Если сильно напрячься, я могу вспомнить что-нибудь наизусть на старославянском языке. И даже составить предложение на древнерусском. Если напрячься, да. Только вот зачем – ведь никто не поймёт. А если и поймёт, то обязательно ошибку какую-нибудь обнаружит.

Фамилии романтиков «Озёрной школы» я если и перечислю, то с трудом и кряхтением. А это неромантично.

Как относиться к неоплатонизму и ницшеанству – не знаю.

Могу вспомнить даже что-то из планиметрии – учила ведь когда-то, старалась. Вспомню. Но зачем?

Нужны ли мои знания, пригодятся ли они мне в жизни? Если сейчас я живу себе, вроде, и ничего. А завтра все начнут умирать по причине планетарной пандемии или просто конца света. И какие знания тогда пригодятся? Может, то, как надо правильно вырыть норку и там жить? А может, пора озадачиться и выучить правильные ответы на вопросы тестов, которые будут задавать у ворот в загробную жизнь?

Я хлопаю в ладоши и ловлю моль на лету почти всегда с первой попытки. Вдруг это мне очень пригодится? Зачем-то ведь я это умею…

Всё происходит совсем не так, как мне хочется. И ни разу не было, чтобы по моему хотенью. Нельзя назвать моё существование большой удачей – несмотря на крышу над головой и отсутствие пыток. Но почему надо равняться на гипотетических страдальцев, а не на реально успешных людей?

Надо думать.

Думать, что делать. Хотя – и так всю жизнь думаю. Толку-то…

Ложась спать, я боюсь свешивать руку. Мне кажется, что в темноте за неё схватится маленькая, холодная и сморщенная лапка Того, Кто Живёт Под Кроватью. Я знаю, что его, наверно, на самом деле нет. Но всё равно боюсь – и сама себе удивляюсь…

Мне хочется быть успешной в общечеловеческом плане. А что это значит? А то, что я должна иметь высокие личностные характеристики, образование, убеждения и идеалы, состояться как специалист, как жена и как мать. Всю первую часть я имею, два последние пункта нет – может, от этого я чувствую, что жизнь моя не то чтобы неполноценная, но какая-то без особого горения, что ли? Мы счастливо, казалось, проскочили эпоху, когда женщине непременно надо было замуж. Да, мерило гармоничной женской ценности осталось: если она имеет набор положительных качеств, которые привлекли мужчину настолько, что он женился на ней, с ней живёт, считая жизнь свою удавшейся, заводит детей и планирует эту совместную жизнь продолжать, значит, эта женщина – состоявшийся человек. Да точно так же и мужчина. Если жена с ним счастлива, если муж не вызывает у неё желания бежать от него на край света, то всё в порядке. Про карьеру и речи нет – потому что ведь как правило, если человек не совсем дурак, она как-то складывается. И приносит доход – раз жена не бежит.

Но если этого набора и нет, то тоже ничего страшного. Ведь пары, сознательно ставшие чайлдфри, живут счастливо, блистательные одиночки тоже не страдают, женщины за сорок рождают первого ребёнка вполне нормальненьким.

С другой стороны, всё моднее сейчас жениться очень рано, заводить детишек – и уже параллельно этому становиться личностями и прокачивать профессиональные навыки. Что-то я вот зависла между двумя этими тенденциями.

А ведь многое стало не проблемой. Практически всё. Нужен ребёнок, а сама никак – заплати, вырасти его в пробирке и отдай суррогатной матери его вынашивать; нужна молодость – оплати шприц и скальпель; ощущения отлично симулируются, билеты продаются в любую точку мира, кто ищет, тот всегда найдёт…

И всё равно зачётно иметь всё настоящее. Традиционно-полноценное. Особенно личную жизнь. Недавно, перебив моё спокойное довольство собой, кто-то мне сказал, что, если не срослось у человека в этой самой личной жизни, если никто не возжелал его так сильно, что захотел ради него пожертвовать своей марьяжной свободой, значит, не судьба виновата. А что-то с ним не то. С ней. С одинокой женщиной. Такой вот, хотя бы. Как я.

Ну да, я особо и не зацикливалась на том, чтобы выйти замуж. Я жила, работала, сильно об этом не задумывалась. Казалось, что всегда замуж успею. По любви обязательно. Как-нибудь непременно это сделаю, а пока… И что «пока»?

А ведь если подумать любовь – это так здорово! Почему у меня её нет? Я даже не зануда и не истеричка. Вот как раз такую женщину (в смысле истеричку или зануду, а ещё лучше и то и другое в одном флаконе) я бы только врагу пожелала. Если бы у меня был какой-нибудь мужчина-враг. Вот ему.

Почему-то мне всегда верилось, что любовь – это чудо, и оно возникнет нерукотворно. Обязательно возникнет! Надо только быть хорошей, ждать, верить. Чтобы в какой-то там прекрасный момент – раз! И вот оно!!! Время шло в стойкой и смутной надежде на возникновение этого самого счастья… Верилось-верилось – и доверилось до того, что уже тридцать четыре, а всё никак. И хоть бы меня это не тяготило – одна и одна, пусть бы мне было бы от этого хорошо! А то ведь, как сейчас выяснилось, плохо! Раньше я сильно об этом не задумывалась. А тут вдруг задумалась – и испортила себе приятный выходной…

Все попытки это изменить – кончаются или ничем, или страданиями.

Отсюда что следует? Что если я не люблю – ладно. Но ведь не любят и меня. Значит, раз меня не любят, то, выходит, любить не за что. У мужчин ведь другие мозги – и тому сотни примеров. Любят же они дур, стерв и подлых обманщиц. А за что? За какое-то странное «что-то», чего лишена я? Совсем лишена, выходит? Видела, сама видела: романы со стервами и подлейшими корыстными хитрованками закручивались на моих же глазах, причём у весьма симпатичных и приличных парней. Как?! Чем-то они их привлекали. Чем? И почему не могу привлечь я?… Почему эти парни не выбрали меня? Потому что я не была активна? Не посылала им нужных флюидов? Не кокетничала и не проявляла эту самую пресловутую «женскую мудрость»? Правильно – и не кокетничала, и не проявляла, и тупила, и тормозила. Вот и получила.

Да, на самом деле – тяга к резко отрицательным женщинам у мужчин очень сильна. Что в этом случае мне если я знаю эту тенденцию, мешает быть такой? Зачем я всегда стремилась к созданию положительного образа, думая, что моё хорошее поведение и незапятнанную репутацию обязательно оценят? Глупость моя и недальновидность – вот, скорее всего, что мешает. Или дурная надежда на то, что добро побеждает зло? Но ведь даже если обратиться к сказкам, патентованному кладезю народной мудрости и концентрату жизни, то что мы видим: некий добрый малый влюбляется не на жизнь, а на смерть в злобную царскую дочку – и начинает ради неё совершать всякие подвиги, попутно шлифуя её гадкий характер. Зачем? Не только же ради царского приданого молодой герой так старается? Нет – сама эта коза ему чем-то понравилась! Неужели это всё – показатель необыкновенной мужской прозорливости? Что они умеют замечать бриллиант среди колючих терний. А те дамочки, которые пушистые, белые, яркие – но всё-таки фианиты, а не бриллианты, их обмануть своим искусственным блеском не могут? Не хочется в это верить. И фианитом быть тоже… А ведь есть множество женщин-бижу, которые всю жизнь даже не пытаются бриллиантовость имитировать, а гордо блещут своей человеческой бижутерией, живут себе счастливо. И мужчины счастливы при них. А я, а я?..

Может показаться, что я какая-то бедняжка. Нет – я успешная женщина. У меня отличная работа! И прекрасные подруги. Они меня любят и ценят. Как и в каждой женской истории, с подругами у меня связано очень многое. И хорошо, что у нас всё хорошо. Хотя мы знаем, что любая из нас прекрасно проживёт без остальных. Но дружим. Так уж сложилось. Это у одной из них сейчас, у Жени, мы отмечаем день рождения её мужа в их загородном доме.

Славно тут у них – живи и радуйся. Места много, до Москвы почти восемьдесят километров, природа и относительное одиночество. Дом стоит на высоком холме, с которого открывается вид на пронзительно-прекрасную даль. Мне выделяют комнату на самом верху, и её балкон висит, кажется, отдельно от всего дома. И будто бы летит, летит над землёй. Ничего, кроме далёких лесов, широкой поймы реки и неба с него не видно!

…Я сделала ещё один круг по территории и вновь оказалась возле беседки. Веселье продолжалось. Вкусно пахло шашлыками – пора, значит, подбираться к раздаче.

Гости преувеличенно бодро – ну прямо как будто едят жареное мясо первый раз в жизни! – крутились возле мангала. Оглядываю мужчин. Интересно, это только я так делаю, или многие девушки так развлекаются: каждого мужчину, который заговорит со мной, я в самую первую же секунду «обдумываю», типа: «Неужели это он – мой будущий муж?» Интересно, лечиться надо – или это нормально?

Из сегодняшних гостей даже вот так вот «обдумать» некого. Как обычно: или все мужчины заняты (с жёнами или подругами, от которых их переманивать нечестно и даже опасно), или если свободен, то обязательно бедняжка-страдалец, до сих пор не понятый ни одной злодейкой-женщиной… Мне ни в коем случае нельзя даже начинать слушать их рассказы о муках, обидчиках и проблемах. Я начинаю сочувствовать и… И расчищаю место у себя на голове, приглашая: садись и свешивай ножки! Ну хоть это я, наконец-то, поняла. И стараюсь таких обходить. Я в этом смысле – молодец.

В общем, кавалеров нет. Подруги – одна замужняя и одна «в вечном поиске», которой завидуют все: и счастливые жёны, и одиночки, рассмотрев гостей категории «М», разводят руками, соглашаясь со мной. Да, снова для меня никого… И только третья подруга, хозяйка дома Женька, смотрит хитровато. Может, знает, что кто-то ещё приедет?..

Кстати, есть ещё охранники и водители. В основном молодые, спортивные и симпатичные. Но…

Проблема даже не в том, что они некий «второй сорт» или что им нельзя заниматься личной жизнью на работе. Всё можно, как показывает сама же эта жизнь. Но, опять же «но»…

Могу, конечно, в целях подтверждения утверждения продемонстрировать это «но». Собрав на себя внимание подружек, улыбаюсь охраннику.

Охранник воротит нос – а почему? А потому, что понимает: я – не барыня. Барыни приезжают со своими бариньями, они ведь, эти охранники, всегда в курсе жизни господ. Так что уважения, такого, как, например, вечно свободная женщина Анжелка, я у них вызвать не могу. Такие мужчины вместе с ней прикатывают, что любому чужому охраннику понятно: раз столь серьёзные перцы интересуются этой женщиной, она – высший класс. Анжелка, бывает, приезжает одна. Но она иногда одна, а я всегда. Может, это их настораживает? Или то, что у меня машины до сих пор нет и начать учиться ездить на ней я не сподобилась. Ну что же – купить машину, беспрестанно думать о её внутренних проблемах, сходить с ума на московских улицах, искать парковки – и всё это ради того, чтобы водителям Женьки и её друзей понравиться? Поздно. Они меня уже знают. Всё равно не понравлюсь.

Конечно, никто из них мне не хамит, но на этом и всё.

Да, часто у этих же водителей и охранников крыша съезжает от дам Анжелкиного типа. Они горят глазами, бегут со всех ног, куда им скажут, преданно провожают взглядами, слушаются, даже пытаются играть командира жизни и решать что-то в планировании времени и судьбы своей партнёрши. Что, конечно же, им никогда не удаётся. Ведь такие, как Анжелка, знают, кого можно просто использовать, а с кем иметь что-то серьёзное.

За то, что охранники никогда не обращают внимания на меня, я, наверно, так цинично о них и отзываюсь. Ну мне правда обидно, что они меня не замечают, так что, когда их какая-нибудь «Анжелка» кинет – это значит, им за невнимание ко мне отомстили. Шучу, шучу… Я знаю одно. Мужчину надо за что-то полюбить. За поступок. За яркое и славное качество характера, которое он вдруг проявит. А где же он его может проявить? Тут, за столом? Или когда мы выйдем за забор пройтись? Петарды когда начнём какие-нибудь пускать? Нас вдруг накроет стеной огня – а этот самый «он» всех спасёт?.. Или вдруг восстанут против людей шары в бильярдной, пойдут на нас в атаку – а тут он, мой герой, покажет им кузькину мать?

Что мы только ни делали с семьями и друзьями моих подруг! Катались на катерах, сноубордах, горных лыжах, равнинных и водных, пили, ели, танцевали. К обычной радости и игре адреналина всегда примешивалась дурацкая призрачная надежда. Кто её теперь знает, надежда на что: на встречу, на случайно-неслучайный взгляд, на то, что вот, сейчас, за поворотом, за хлопком двери или ударом часов кто-то появится. А с ним – именно моя радость, моя любовь, мой смысл жизни.

Нет, всё, это я уже отставила – всё-всё-всё, смысл жизни ищу в работе и ежедневных мелких удовольствиях! Я не только о жёлтой обезьяне не думаю, стараюсь на темы своего будущего не думать вообще. И, конечно же, не загадывать. Потому что как загадаю – так никогда не получается…

Я ною? Всё мне не так? Пёс меня знает… Но будущего впереди ещё много. Его у меня больше, я надеюсь, чем прошлого. И чем придётся наполнить это будущее? Я хорошо и много работаю, осваиваю все новые методы, слежу за трендами и веяниями, перенимаю опыт. Я не учёный, а потому не сделаю открытия, которое толкнёт человечество вперёд, к процветанию и истинному счастью. Тем не менее, я пытаюсь, конечно, но в основном мои силы уходят на поиск новых и новых форм обогащения фирмы, в которой я работаю. Да, я могу сильнее напрячься, улучшить свои параметры – и меня переманит ещё более могучая фирма на лучшую зарплату и бонусы. Это ли не цель, что всем желанна? Должна ли я бороться, покорять вершину за вершиной и чувствовать удовлетворение от этих побед? Победы ли это?

Что же это я не знаю ответов на самые простые вопросы – вопросы по жизни, как говорится? Наверняка ведь каждый взрослый человек это знает: где я, кто я, что я стою.

Ведь все пути человеку открыты. Можно не работать на хозяев, развивать свой бизнес. Сделать себя брендом, нанять людей, чтобы помогали его сначала раскрутить, а потом поддерживать. А вот я и не знаю, хочу ли я такой судьбы. Плыву, получается, в трудящейся массе…

Чтобы что-то понять, сдвинуть в судьбе своей и жить более осмысленно, надо сделать что? Что? Насколько надо сильно пожелать, чтобы начать действовать?

Пока я не знаю ответов на эти вопросы. А жизнь продолжается. Хоть бы была я лютой карьеристкой. Или меня женщины, что ли, привлекали бы. С ними, может, быстрее всё наладилось бы. И мотивация другая появилась, и воля к жизни, и стремление к успеху. Так ведь нет – не привлекают, заразы.

Сиди вот теперь, обижайся, что всё никак.

Я и сижу. В смысле схватила шашлык и хожу в сторонке. Пить подружкам со мной, я думаю, всё менее неинтересно. Раньше я была веселейшая собутыльница. Подруги параллельно создавали личное счастье, а я просто радовалась жизни, как персонаж среднего рода. И только грела себе закоулки души обманной надеждой – будет и у нас счастье и сердечная радость, всему своё время. Спустя годы опомнилась – а нету! Так смысла жизни и счастья я не нашла. И пить тогда девчонкам со мной стало страшно – выпив, я страдала, ужасаясь чёрной дыре общей бессмысленности своей жизни. А потом я научилась упаковывать это и хранить в дальнем ящике памяти. И пить со мной стало скучно. Я была ровна, в меру весела. И всё. Так что я и не пью особо теперь.

А сейчас я хожу и ем. Вокруг весело и празднично. Ой, полулысый толстячок машет мне и улыбается. Женечка всё-таки его на меня науськала. Опять машет… Сейчас меня начнут с ним знакомить. Толстые обычно добрые. Может, ничего…

Вихрем пронеслось в голове: вот мы с ним обнимаемся (я припадаю к его мягкому тёплому пузу и с трудом подбираюсь к румяному личику), вот наша свадьба, вот… Следующее «вот» не придумывалось.

Пока потенциального кавалера кто-то отвлёк, я заспешила от беседки подальше. Жалко, мало шашлыков взяла. Ну да ладно.

Было тепло, день медленно кончался, вместе с солнцем утекая за горизонт.

За шпалерой обнаружилась славная лавочка. И никого. Отлично…

Мысль, что ткнулась мне в голову по пути от праздничного стола до сюда, окончательно оглупляла мою жизнь. Предыдущую. И настоящую тогда, конечно. Мысль эту я ещё не додумала. А додумаю – и тогда что?..

Я вот много раз размышляла: ну что мешает некоторым людям быть нормальными? Что мешает состояться в жизни – не обязательно как творцу чего-нибудь там, типа композитора или создателя миллиардов денег, а просто так состояться, по-обычному? Просто размножиться – в конце концов?! Почему у меня за всю жизнь не было даже ни одной попытки этого? Почему я шла на поводу у тех, с кем имела отношения? Все как один они были испуганы перспективой неплановых детей, и я зачем-то берегла их покой, используя все степени защиты от возникновения потомства. Зачем? Раньше мне казалось, что это было от большой любви и уважения к партнёрам. Чтобы их доверие не подорвать. А сейчас и не знаю, что думать. Но ведь у кого-то к моему возрасту уже имеется не по одной семье, растут дети, пусть иногда заброшенные, заведённые по невнимательности или по глупости, но настоящие живые люди, потомки! Что мешает таким, как я, осуществить одну из самых примитивных человеческих функций? Может, мне просто не нужны дети и семья? Но если подумать, так я была бы и не против.

Ведь размножиться-то надо. Раз я человеческая особь определённого пола. На чужих детей не нарадуешься, чужим домом не поживёшь. Всё должно было произойти вовремя. Глупо прожить жизнь, не исполнив такую простую функцию. Это как в компьютерной игре – все данные у персонажа есть, но если он ими не воспользуется, то так и будет ходить по одному и тому же уровню. Вот я как раз так и хожу по жизни. Но что же надо сделать, какой артефакт подобрать, по чему кликнуть?..

И причина-то безрезультатного хождения вот в чём. Вот какая мысль-то мне в голову пришла. Таким людям, как я, наверное, была уготована другая судьба: или воевать где-то, или делать что-то нужное, яркое, трудное. Но скоротечно так, недолго. Бодрыми молодыми силами, максималистской ещё душой. Сделал это самое дело – и погиб. А таким, как я, временным людям, не удалось найти той самой дороги в жизни, по которой нужно было пойти, чтобы так оно и случилось. Мы случайно выбрали себе другую, чужую – спокойную и простую судьбу. Судьбу, предназначенную для людей основательных, «долгоиграющих». Мы ничего не совершили. Но выжили. А на нас-то не был рассчитан этот лимит, не была выделена «пара» – в виде жены-мужа. И кейс остальных приложений типа успешной карьеры, детей, семейного уклада – тоже не был предусмотрен. Вот такие, как я, – а это и мужчины, и женщины, – и мотаются по жизни. Просто так. Ведь подобные индивиды эмоциональны и деятельны, а потому, из-за своей активности, попросту занимают чужое место – рассчитанное на того самого «долгоиграющего». Мы, часто даже сами этого не подозревая, отбиваем партнёров у тех, кому они действительно предназначены. Своей деятельной душой мы жаждем счастья, боремся за него с жизнью, пытаемся изменить что-то в самих себе, чтобы быть этого счастья достойными. А результат нулевой. Ведь если нам высшими силами ничего не подготовлено, то и стараемся мы вхолостую… И только удивляемся: ну почему так? где же справедливость? разве я плохой человек? разве хуже того, того и вот этого? и почему же тогда я так одинок и неудачлив – а какой-нибудь Зачуха Занюхин женился, родил малыша-малышку, пополнил сберкнижку?…

А вот, оказывается, почему…

И потому-то всё моё бурление по жизни бессмысленно.

Так я сидела и думала. Вот оно как – когда смыслы открываются. Ноги заледенели. И руки. Я как будто перестала их чувствовать.

Получается: или я лежу в беспросветной коме, без чувств и мыслей, или активно живу, ем-пью, работаю, стремлюсь к чему-то – результат всё равно один? Даже от моей благотворительной помощи людям пользы не будет – на эту помощь ведь никто не рассчитывал! Поздно – надо было раньше, в нужном юном возрасте проявлять героизм. А сейчас… Даже если, например, спасая от взрыва стратегически нужный государству мост, я буду держать зубами проводки бомбы, чтобы она не рванула во время прохождения по мосту суперважного поезда, – что-нибудь поменяется, поезд отправят по другому пути, скажем, в объезд, и в моих услугах нуждаться не будут…

Меня, в общем-то получается, как и нету? Из-з а этого нет радости моим родителям – они меня любят и такую, но их грустное ожидание моего счастья тоже превращается в пепел. Чистым разумом простых людей они не могут охватить зияющую бездну моего одиночества. Почему? – наверное, думают они. Что мы сделали не так, если именно наша дочь никому не приглянулась, почему она несчастлива? Пусть бы они жалели, например, меня – глупую мать-одиночку, но любили бы моего ребёнка, своего внука. И была бы эта горькая любовь радостной, понятной. А так… Стыдно мне перед родителями. Стыдно.

Может, остальные понимали это с самого начала своей жизни. А я – вникла только что. Или я снова ошибаюсь?

Может быть, где-то уже набирают войско из проигравших жизнь? На каком-нибудь полу-том свете? Там, наверно, долго обучают в лагерях и учебных боях, а затем устраивают смотр, некоторых демобилизуют и отправляют доигрывать свою гражданскую жизнь. Если есть такое место, может, мне туда отправиться? Я оттуда сильная вернусь. А вдруг меня там оставят и даже в звании повысят? Тогда вперёд, на войну! Э, нет. С кем мы воевать-то там будем? С людьми, которые в борьбе с житейскими трудностями выиграли себе счастье? Но ведь они тогда и у нас выиграют, раз такие мощные. К тому же наверняка у них имеются резервно-засадные полки из тех, кто ещё бьётся за себя на простом белом свете. И полки эти многочисленные. Так что отменяется война. Не хочу отбивать чужое счастье.

Мысль носилась во мне, кололась внутри черепа, трясла руки, долбила пульс в скоростном режиме.

Смысла не будет.

Как же быть? Нормальные люди советуют в таких случаях честно признать поражение, продолжать жить и спокойно делать своё дело.

А какое у меня дело? Работать? Приносить своей деятельностью доход работодателю и на зарплату, что он платит мне, поддерживать своё дальнейшее существование? Копить деньги, тратить их на поездки в дальние страны – чтобы мир посмотреть, а также на одежду и косметику – чтоб себя показать? Да, а на что ещё? И этого уже вполне достаточно для осмысленной жизни члена общества потребителей.

Не нравится судьба обывателя – увольняйся, бросай всё и устраивайся в миссию Красного Креста, например, которая ездит по Африке и помогает тамошним несчастным. Ещё не поздно, наверняка возьмут.

Страшно. Придётся оставить мою недорогую съёмную квартиру, бросить работу. А удастся ли после возвращения из Африки найти и квартиру в том же ценовом сегменте, и работу, которая хотя бы так же оплачивалась, как нынешняя, – или все карьерные наработки, а вместе с ними и возможность сносной жизни будут окончательно утеряны? Вот это и называется – страшно. Вот так нас в трусов превращает, как говорится, мысль…

Не страшно было тогда, лет в двадцать. Вот в те годы и нужно было решаться на что-то кардинально-смелое. А теперь…

Я поднялась. Прошлась по дорожке. Жить, чёрт возьми, всё равно хотелось! Хорошо, что у меня не бывает суицидальных мыслей. Но как жить-то? С какой-то такой очевидностью мне стало понятно, что так, как было раньше, я наконец-то больше не могу…

А как могу?

И только устремилась по мозгам какая-то новая мысль – ещё совсем тощая, не обросшая смысловым мясом, как – ну что ты будешь делать! мне навстречу вывернул из боковой аллеи недавний румяный пупсоид. И с мысли сбил.

Радостно подбежал ко мне, вытянув руки. Он со мной-таки познакомился, как, видимо, и планировал. Улизнуть не удалось – вслед за дяденькой по аллее торопилась большая компания. А по бывшему ясному небу неотвратимо двигалась грозовая чёрная туча, несла нам ливень для полного счастья. Cumulonimbus – я даже вспомнила, как такие облака называются. Зачем-то вот знала. Cumulonimbus… Красиво и грозно.

Но дело не в облаках.

Так что скоро я оказалась в доме. Меня усадили в кресло и окружили всё той же задорной компанией. Все пили, ели, смеялись, тормошили меня – к счастью, без особого энтузиазма. Толстячок не оставлял попыток кокетничать, что-то спрашивал, улыбался. Женька сообщила мне, что жена и дочка толстячка где-то отдыхают, поэтому с ним можно смело…

Можно смело взять и послать! Зачем Женька его на меня науськала? Чего хотела добиться?

…– Чтобы ты просто развлеклась! – извиняющимся, но в то же время недовольным голосом сообщила она. – Ну сколько же можно так сидеть?

– Да! Жизнь-то проходит! – вступила Анжелка. Которая тоже хотела, чтобы я развлекалась с временно одиноким пупсиком.

– Ну просто хоть поговори с ним! – шипела в ухо Женька, добрая мать здешнего семейства. – Он очень любит с умными разговаривать!

– Ну не сиди ты, как пень, правда! – с другой стороны толкала Лариса, мать другого семейства.

Я заметалась. Ситуация была обычная: я капризничала, девчонки меня стыдили и уговаривали.

В конце концов я бы от них отбилась. Как отбивалась много-много раз, потому что все мужчины, которых подруги предлагали, были «не то».

И сейчас, разумеется, было это самое «не то», но Лариска, Женя и Анжела, видимо, разозлились серьёзно. Оттащив меня от центра веселья, они принялись увещевать.

Я почти не вникала в смысл их слов. Я ведь поняла сегодня про себя всю правду. И потому слушать их было невыносимо.

Видимо, всё. Аллес…

А тут ещё гости так весело смеялись – им что-то рассказывала молоденькая славная девчонка, чувствовала, что к ней приковано внимание, а потому была особенно очаровательна. Интересно, я тоже раньше такая была? А сейчас какая? Какая????!!!!

Люди снова засмеялись.

Жизнь шла. Но как-то без меня.

… – Ты смотри на вещи легко!

– Попробуй просто с ним расслабиться! Просто получи удовольствие. Подумаешь – пузо! С пузатыми, между прочим, очень удобно и мягко. Попробуй! И после этого скажи ему «до свидания».

– Ты же всё-таки нравишься мужчинам. Видишь, как он на тебя таращится…

– Неужели тебе не скучно жить?

– Я бы так не смогла! Я бы чокнулась.

– Попробуй, пообщайся с ним. Тебе что, трудно? А вдруг ты ему так понравишься, что он…

– Да! Свою жену бросит – и на тебе женится! Главное начать – и процесс, сама знаешь, пойдёт…

Подруги хотели, чтобы у меня всё было хорошо. Они старались, как могли. Я мазохистски отнекивалась – уверена, им казалось, что это я нарочно, чтобы побольше пострадать и чтобы они меня пожалели. Но я-то знаю, что не смогу ни так, как предлагает Женька, ни как Анжела! Ни «расслабиться», ни отбить у жены. Да и не хочу. Я хочу по-другому. А – не получается…

Это значит, надо сдаваться. Честно жить себе спокойно без тоски и надежд. Много ведь таких одиноких дам на свете. В монастырях, которые они себе организовали – каждая свой, по месту жительства и работы. И даже радуются этому. И мне тоже так надо.

Спокойно…

Битва за мужчин проиграна. Сдаюсь. О том, проиграна ли битва за карьеру, мы обсудим в следующей программе, а пока…

– Всё, поднимайся, улыбнись…

– Пойдём-ка выпьем…

Голова моя готова была лопнуть. Или душа. Может, лучше бы они и лопнули – ну хоть что-нибудь бы тогда изменилось. Хотя как тогда с ними жить – с лопнувшими?

Наверное, там, на улице, гроза прошла. А может, и нет – но мне захотелось выбежать вон из дома. Даже не просто из дома – а бежать от всех и от самой себя, мчаться, лететь! Как можно быстрее, и подальше, куда подальше! Я дёрнулась к двери. Но рядом с ней стоял приветливый, ни в чём не повинный временно одинокий толстяк, который не соответствовал тому, каким я хотела бы видеть своего мужчину. Стоял, махал мне лапкой и даже зазывно улыбался.

Подруги бдели – а потому рванули за мной. Я, резко сменив направление, от входной двери помчалась в другую сторону. В комнату, в свою славную комнату на самый-самый верх! Там балкон, простор, воздух, наполненный постгрозовым озоном, там здорово! Закроюсь и буду сидеть, дышать, смотреть на лес. Ну не могу больше…

Я скакала по ступенькам. Подруги с воплями мчались за мной. И чем громче они кричали мне какие-то позитивные слова, тем быстрее мне хотелось бежать. Я уже и сама не могла понять, почему так остервенело я от них несусь. Да не от них я – от себя. Бред, конечно…

Но я не останавливалась. Я плакала, разбрызгивая здоровенные слезищи по стенам. Меня преследовала та правильная жизнь, к которой я так и не смогла пристроиться. Она мчалась, стуча каблуками туфелек и босоножек (Анжелка с Женькой), тяжело, но всё же пружиня кроссовками (молодая мать Лариска была женщина крупная). Мчалась эта самая жизнь, хотела мне что-то доказать. Но ничего я всё равно в ней не соображаю. Подруги зря неслись вслед за мной. И старались они зря.

А я бежала. Вот дверь. Я в комнате. Бамс! Дверь захлопнулась. Щёлк! – кажется, я заперлась на замок. Но нет… Пу-бум! – мои подруженции навалились на дверь втроём. Дохлый декоративный замочек вырвался вместе с шурупами. Дверь распахнулась.

Я бросилась к балкону. Там отличные стеклопакеты, дверь закрывается на стоппер, так что девчонкам её не взять. Там, на балконе, я буду в недосягаемости.

Да что же это такое? Когда же я запомню, что из двери вниз, на саму балконную площадку, ведут ступеньки?! И сейчас они на ремонте: разобраны и прикрыты куском целлофана. Типа тут уголок Италии будет. Пока же надо сначала идти вбок, по узкому бордюру вдоль стены, а затем, наступив на край клумбы, спускаться на сам балкон. Но не ломиться напрямую! Ведь с утра я так и делала. А тут…

В долю секунды подумав об этом, я, не успев остановить свой бег, прыгнула на мокрый целлофан. Нога моя скользнула. И, с высоты где-то полутора метров (такой была ныне разобранная лестница из восьми ступенек) я всей тушей грохнулась вниз, на каменные плиты широкого балкона…

Удар был такой силы, что, мне показалось, все мои кости поменялись местами. А внутренности или разбились в лепёшку, или… Или это всё, я померла.

Но жить-то по-прежнему зачем-то очень хотелось.

И, несмотря на общую бессмысленность жизни, только что выясненную мной, я поднялась, сделала широкий взмах и, оттолкнувшись от пола, полетела!

Не вниз, я полетела вперёд и вверх! Быть этого не могло никак, но я летела. Летела. Просто летела. Сама, взмахивая руками, вместо которых у меня были – я тут же всё осмотрела – настоящие крылья, причём огромные и сильные. И это была я, а не душа, которая отделилась от тела и устремилась к небесам. Лично я, я – летела чистом свежем воздухе, в безбрежном небе!!! Я это была, я – потому что мёртвые души контактных линз не носят, а у меня в левом глазу сошла с орбиты линза. Я её не потеряла, нет – её загнало куда-то вбок под веко, из-за этого глаз кололо и резало. К тому же, я видела краешек своего носа. А, вытягивая губы в трубочку, могла наблюдать и их. Физиономия, стало быть, моя. Но крылья! Но лапы-то какие когтистые! А там ещё и хвост с мощными перьями. Очень, между прочим, удобный такой хвостяра, мои аэродинамические возможности без него наверняка были бы хуже. Впрочем, откуда я знаю, может, и нет…

Я оглянулась. Просто оглянулась, чуть склонив голову. Закрыв левый глаз, я тщательно навела резкость правого. Было видно, что на балконе осталась кучка моей одежды. Да. Плюс босоножки. И плюс подруги, которые свешивались с перил, заглядывали за роскошную цветочную клумбу, под столик и кресла. Но никто, никто из них не догадывался искать меня в небе! Интересно, что они думают: что я убежала, спрыгнув с балкона? Нет – наверно, раз меня в виде лепёшки они не обнаружили внизу (а там меня и быть не могло), Женя, Лариска и Анжела могли решить, что я полезла по водосточной трубе. Но почему тогда разделась? Об этом, наверно, спрашивала всех Женька, потряхивая моими джинсами, бельём и майкой. Думают, что я сошла с ума. И исчезла. Думают-гадают, ничего не понимают.

Да и я, собственно, тоже…

Ха, одежда осталась там, а заколка, линзы и серьги на мне. Странненько…

Что случилось?

Так, не тот вопрос. Главное – лечу!

Ощущение глобального счастья не исчезало. Оно, я это чувствовала, усиливалось с каждым взмахом крыльев, с каждым метром высоты, что я набирала. Оно росло в моей душе, оно было воздухом, которым я дышала и который рывками обдавал мне лицо. Счастье, счастье-е-е! Меня даже подташнивало от восторга.

Я летела над лесом. Даже с этой высоты – а я набрала уже метров сто пятьдесят, не меньше, деревья были видны каждое по отдельности – от вершины до самого места, которым они воткнуты в землю. В смысле, чем они из неё растут. Значит, это, наверное, не очень густой лес. Или они обычно всегда такие?

А вообще, это было неважно. Я летела! Сама, одна. Летела всем телом, летела, прилагая настоящие мышечные усилия – и легко мне так летелось, здорово! Это была не эйфория даже, а что-то ещё большее. Такого счастья – АБСОЛЮТНОГО, лучше не скажешь, я не испытывала никогда!!! В безоблачном небе светило солнце, блестели листья, промытые ливнем, мерцал нереально зелёный луг. Нет, поле – это что-то там на нём только что взошло, может, трава на корм скоту, а может, какой-нибудь злак. И не было у меня никаких проблем, никаких неудач. Я о них попыталась подумать. Но не смогла. Как замкнуло что-то в голове. Всё было просто чудесно. Спасибо тебе, Господи! – радостно думала я, как можно шире и мощнее взмахивая крыльями и направляясь в небо почти вертикально. И это тоже было чудесно! Трудно – так, что напрягалось всё тело, до самой последней жилочки. Но летело, тело летело!

Счастье не покидало меня. Случись со мной что-нибудь другое – я бы обязательно обдумала всё, что теперь меня ждёт: что плохого и что хорошего. Может быть, пожалела бы о том, что случилось именно так, а не как-нибудь ещё. Но такого подарка, такого волшебства я не ожидала… Нет, не волшебства… Тогда чего – чудесного вознаграждения? За что меня наградили? И почему именно меня? Я лучшая из человечества – если мечта подняться в небо осуществилась именно на моём примере? Поэтому у меня не было карьерного успеха и семейного счастья?

Да ну, какая же я лучшая из человечества! Может, все люди сейчас тоже летают? Или в кого-нибудь другого превратились? В хомячков, овец и леопардов?

Снижаясь, я внимательно смотрела вниз. Видела блестевшие светлым металлом крыши большого, размазанного по земле дачного посёлка, увидела какую-то вышку, трассу, лес-лес-лес, ещё скопище блистающих крыш. Люди малюсенькими точками передвигались возле строений. Или это не люди? А кто, многочисленные собаки, что ли? Я снизилась ещё, чтобы наверняка рассмотреть. Люди, конечно.

Я вновь стала набирать высоту. Ой – вижу железную дорогу! Поезд мчится. Как игрушечный. Далеко, но явно быстро. Не сам же по себе – машинист этот поезд вёл! И наверняка в человеческом облике, вряд ли в виде баклана или страуса можно управлять поездом.

Линза в левом глазу – та, что так и не встала на своё место после моего чудесного превращения, всё больше меня мучила. Она давила на глазное яблоко – там, глубоко под веком. Так что смотрела я на мир одним глазом, прищуривая левого страдальца. И это был единственный дискомфорт – всё же остальное моё существо чувствовало себя прекрасно!

В совершеннейшем упоении я летела вдоль железной дороги, а, дождавшись электрички, бросилась с нею наперегонки. Длинная зелёная колбаса быстро разогналась и оставила меня далеко позади. Правда, не сразу. Я мчалась изо всех сил и минут пять шла вровень с её головным вагоном. Интересно, сколько километров в час у неё скорость? И сколько тогда у меня?

Я летала до темноты, летала в темноте. Медленно гас закат, вставали на дежурство звёзды, выплыла луна – почти целая. Такой хороший небесный фонарь.

Теперь стало понятно, где Москва, до этого я всё никак не могла определить её, принимая за Москву небольшие городки и посёлки, пролететь над которыми удавалось не более чем за три-пять минут. Вон она – где над горизонтом встало розово-жёлтое марево. Это горели там, в безумной и славной столице, огни реклам, иллюминация и то, из-за чего над большим городом ночью всегда такое сияние. Москва существовала, до неё можно было долететь. А значит – мир продолжал стоять на месте.

Сколько, оказывается, лесов в области. Я парила над чем-то сплошь чёрным, без единого огонька. Значит, над лесом, это точно. Да, я всегда боялась плавать в тёмной ночной воде – потому что неизвестно, какая бяка там может притаиться. А тёмное ночное небо не пугало – оно радовало. Да и вообще – радость моя не проходила даже ночью. Мне было хорошо. Мне было прекрасно.

О! А почему бы не попробовать выполнить какую-нибудь фигуру сложного пилотажа? Интересно, можно ли мне перевернуться в воздухе и сделать что-то типа «бочки»? В смысле – получится ли это у меня?

Я набрала высоту побольше, раз – и через левое плечо перекрутилась вокруг себя. Почти получилось! Да, почти – потому что я не смогла вернуться в исходное положение, как-то завалилась на бок, поджала крыло, на сторону которого скручивалась. И стала терять высоту. Хоп! Да я падаю! Да – лечу вниз. Камнем. Етишкин-тришкин, что ж крылья-то я к себе прижимаю, надо их раскрыть, повернуться как-то и поймать воздух! Но всё происходит так быстро…

Э-э, как всё местами-то поменялось! Как будто у меня перед глазами та самая тёмная вода, ну надо же! Вода, а в ней рассыпаны отражающие лунный свет яркие стразики. А вот и луна – сама упала в воду и сама оттуда сияет. Красиво.

Ох, да это не луна упала, это я сейчас навернусь! Что делать? Что же я всё падаю?!

Нет уж. Надо попытаться перевернуться. Ещё, ещё попытаться. Крылья. Крылья, ну, давайте! Ну, вы же руки, бывшие руки, вы всё можете. Вперёд! В смысле – в стороны. Ну!

Я бросила тело вбок ещё раз, резко развернула одно крыло. Звёзды на дне неба пропали из зоны видимости. Зато появилось шоссе – ого, как оно стремительно несётся мне навстречу!

Эх, как же больно – но крылья, побеждая скорость падения и сопротивление воздуха, раскрылись. Есть! Крыло поймало воздух, второе тоже. Правда, в спине так дёрнуло, как будто кто-то хотел руки (ну, в смысле, теперь уже не руки) вырвать из суставов. Но взмахнуть ими удалось. Вытолкать, ещё вытолкать, ещё и ещё – воздух под себя. Ой, кажется, всё – я снова лечу параллельно земле… Параллельно шоссе.

Да уж, не хватало ещё прямо вот так сразу устроить себе собственную авиакатастрофу…

Ха, а я даже и не вспотела… Но испугалась…

Не буду во время ночных вылетов заниматься пилотажем!

И всё-таки: неужели это происходит на самом деле?..

А глаз с не вставшей на место линзой хотелось почесать. Просто смертельно хотелось. Но нечем – это я прекрасно понимала. Я летала по кругу и осатанело моргала, вращала глазами, надеясь поставить линзу на место, с безумным выражением лица вылупала их, чтобы поймать в них воздуха и прослезиться. Может, со слезой вместе линза скользнёт на нужное место? Ведь так уже бывало.

Но вместо этого сошла с рельсов линза и на правом глазу. И мир стал мутным…

Видно мне теперь было в основном только яркую стрелу, разрезающую тьму подо мной – шоссе. Да. И ещё луна мне была видна, если чуть голову приподнять. Жёлтая, большая – гораздо больше, чем тогда, когда я её видела вооружённым линзой глазом, расплывчатая такая.

Но луна мне помочь ничем не могла. Да и все остальные тоже. Спускаться на землю и искать людей, чтобы они поковырялись в моих глазах и поставили линзы на место, почему-то не хотелось. Было даже страшно. Ну, не страшно, а не по себе, боязно как-то. Потому что, наверное, я не знала, с людьми я теперь или нет. Друг я им или существо не из их системы координат.

Нет, вру. Мне просто к ним не хотелось. Хоть ничего плохого люди мне, в сущности, и не сделали. Хотелось летать. Только летать. Усталости я не чувствовала. Правда, вот глазищи…

И я полетела туда, куда они глядят. То есть, вообще непонятно куда полетела. Куда-то прямо, стараясь не снижаться, чтобы ни во что не врезаться.

Так я и летела. Не знаю, прямо ли, или по кривой. Куда-то. От страдающих глаз болела голова, я сжимала брови, яростно морщила кожу на лбу, даже с рычанием оскаливалась – но больше никак себе помочь не могла. Тупо летела. И всё.

Не скоро, но наконец-то небо стало сереть. Сереть, бледнеть, розоветь, желтеть. Вставало солнце. Это я хорошо поняла. Описав в небе большой круг, я, как смогла, осмотрелась. Ага, Москва продолжала чуть заметно сиять у горизонта. Или это была уже не Москва, а какой-то другой город? Нет, я решила, что всё-таки Москва – ну не могла же я так далеко залететь и под собой не заметить огни какого-нибудь большого города? Не совсем же я слепень? Так, если смотреть на Москву, то солнце встаёт от неё справа. Ясно. Москва, выходит, на севере, раз солнце на востоке. Понятненько.

Всё, надо искать себе аэродром и приземляться. Глаза уже нестерпимо ныли и чуть ли не вываливались, я напрягала их, приглядываясь к тому, что находится там, на земле. Ну вот как посадить самолёт при отсутствии видимости? В смысле – как мне приземлиться, если ничего не видно?

Лес, всё лес и лес. Я медленно снижалась над ним: кто знает, сколько там, между мной и макушками деревьев – метр или пятнадцать? Штурман-слепняк не может дать убедительного ответа…

Да что ж этот лес всё никак не прекратится? Кстати, интересно, а какой длины мне нужна взлётно-посадочная полоса?

О, вроде, наконец-то кончились деревья! Пошло что-то светлое, зелёно-рыженькое. Надеюсь, поле или луг. Всё, сажусь. И буду чесать глаза – хоть об дерево, хоть ногой, если дотянусь! Как же без рук всё-таки плохо!

О-о-ой, опа. Земля. Сели. Очень даже просто! Раз – и аккуратненько приземлились. И посадочная полоса почти никакая не понадобилась. А ну-ка, если снова подняться? Запросто. Толчок ногами, два взмаха – и я в воздухе. Отлично! У меня есть функция вертикального взлёта!!! И посадки!

Я снова приземлилась. Довольно косолапо (с непривычки, конечно), приподняв крылья, прошлась по земле. Это был какой-то лужок. Интересно, в округе есть люди, видит меня кто-нибудь? Вроде, сейчас пять-шесть утра. Что обычно в это время делают колхозники? И есть ли они здесь? Да и вообще – существуют ли сейчас колхозы?

Глаза. Я сейчас чокнусь… Как же вернуть на место проклятые линзы?.. Не проклятые, не проклятые, хорошие! Только бы вернуть!..

Я подняла ногу. Ого, какие пальчики! Да, когтем, который только что втыкался в землю, в глаз лезть нельзя. И помыть негде. Будем пытаться обойтись так… Согнув пальцы своей мощной лапы, я наклонилась как можно ниже. И костяшками этих самых пальцев попробовала дотянуться до глаза. Но не удержала равновесие и упала.

Ничего, поднялась, упёрлась в землю крыльями, снова нагнулась. Есть! Достала до глаза. Но как-то так неосторожно, а потому больно ткнула в него. Силы не рассчитала. Ничего. Повторим. Дальше стала тыкать тихонечко.

Супер! Линза встала на место!

С левой линзой, которая сошла с курса ещё днём, я возилась дольше. Глаз замучила окончательно. Он опух и гноился. Постарайся, глазенька, выздоровей, пожалуйста!

И он постарался – когда я ткнула в него суставом и безжалостно завращала глазами, линза скользнула на место.

Я закрыла оба глаза, долго сидела без движения, терпела. Наверное, много времени прошло. Открыла, огляделась. О! Замечательно – неподалёку на разбитой дороге оказалась налитая всё тем же вчерашним ливнем лужа, мелкая, но довольно широкая. Вот в неё-то вместо зеркала я сейчас и посмотрюсь!

Посмотрелась. Ну, теперь мне всё было понятно. Предварительная версия подтвердилась. Отражение в воде и общий осмотр дали убедительное заключение: я – птица. Очень большая птица. В перьях. Правда, голова, шея и часть груди остались человеческие. Почему?.. Так, а морщины? Интересно, на лице есть морщины? Сколько я ни приглядывалась, не поняла – нужно зеркало, вода хитрит. Стоп, такое впечатление, что форма груди стала лучше! Или это узорные перья так всё славно маскируют? А перья замечательные: тёмно-коричневые по центру и краям крыльев, а те, что по грудке и хвосту, с узорными полосами – бело-голубыми с мелкими алыми точечками. Хвост. Да, хвост. Из-за него сидеть на земле было неудобно. Мешал. Зато хорошо – моей толстой попы, которая активно отказывалась худеть, теперь не было. Даже недостаточно худые бёдра мои, которыми я была очень недовольна, теперь были в пропорции, по сравнению со всем остальным телом совсем скромненькие, в мелких нежных пёрышках, приятненькие.

Надо же – я сама себе нравлюсь! Вся! Нет, а лицо?..

Долго, очень долго я себя осматривала – и глядя в воду, и поворачиваясь в разные стороны, расправляя крылья, вытягивая лапы и шею. Вот ведь, а? Интересно, интересно…

И это – я.

Куда всё время исчезает мысль о том, что надо проанализировать всё это или хотя бы задаться вопросом: а что со мной случилось? А правда ли происходящее? А не сошла ли я совершенно с ума? Вот беда – появится эта мысль, да и проваливается куда-то в недра сознания. И я чищу себе перья – как так и надо. И мне хорошо, и мне спокойно. Чудеса.

Я ещё раз оглядела всю себя. Помахала хвостом, стукнула им по воде, отчего по ней пошли волны, а с перьев, как с гуся, вода быстренько скапала обратно в лужу. Я подняла хвост, как смогла, заглянула под него. Странно. Во всём теле не обнаружилось никаких отверстий для исходящей корреспонденции, ни спереди, ни сзади. Только для входящей – в смысле уши, рот и нос. Да, и за это время ничего выдать из организма мне не захотелось. Как, впрочем, и принять чего-нибудь – поесть там, попить. Так что, будет всегда? Кто я?! Что не дух бестелесный, это явно – о-го-го какое тело. Но что ж – совсем это тело кормить не надо?

Ага, вот она, тревожная мысль, снова проклюнулась. Но на вопрос о том, кто же я, мне себе ответить было нечего. «А, не знаю!» – беспечно и довольно громко сказала я. Голос, кстати, тоже остался мой. И, подмигнув своему отражению в луже, я взмахнула крыльями и взмыла в небо.

О, это непередаваемое ощущение – всего лишь короткий миг взлёта, когда взмахивают крылья и тело отрывается от земли: ах! сладкая пустота – а затем абсолютная радостная уверенность, что только так и должно быть всегда…

Я снова летела, вперёд и вверх, вперёд и вверх! Эксельсиор! Эксельсиор![1] – кричала я с боевым воодушевлением. И этот странный стих – про молодого перфекциониста, который непременно хотел добраться до вершины горы, я, вслух и с удовольствием вопила в небесный простор:

Ух, какие слова! Парень шёл со своим флагом вверх и вверх, и была ему по хрену метель, не волновала ненужность этой операции. Наверх, как можно выше ему хотелось – и мне тоже! И меня не сбивало с пафоса, что «труп, навеки вмёрзший в лёд, нашла собака через год». Мой не найдут. Да и ничего со мной плохого не случится – не собираюсь я быть трупом в ближайшие лет сто! С такими-то возможностями! Да! А потому я с упоением продекламировала миру:

Крылья мои, такие сильные и могучие – размах примерно метра три – с каждым взмахом прокачивают несколько кубометров воздуха и несут, несут по небу меня, бывшую неудачницу! Спасибо тысячу миллионов раз тому, кто всё это придумал! А я ещё расстраивалась, что у меня не задалась жизнь моя бессмысленная. Вот почему не задалась – потому что появилось вот это! Потому что, значит, так и должно было быть!

Ныла-ныла, и донылась! А говорят, что нытикам не везёт. Мне повезло! Повезло-о-о-о! Примерно так я кричала, набирая скорость и высоту. Двигалось, принимая участие в полёте, всё тело. Трудилась каждая мышечка. В моей конструкции не было ничего лишнего! Даже уши, даже когти – тоже работали на победу. И мы летели, летели, летели! Выше! Быстрее!

Некомандно растрепались волосы – заколка-крабик съехала и держалась на трёх волосинках. Сейчас упадёт. Кто мне волосы снова заколет? Ногой причесаться не удастся, это точно. А, ладно, буду летать лохматой…

Я не устала ни чуточки. Но посмотрела вниз – оп! Вот это да, вот это забралась! Наверное, на этой высоте проходят авиалайнеры. Интересно, меня заметили ПВО, или я для них просто птица?

В двух линзах виделось гораздо лучше. Глаза, правда, нещадно слезились. Но это даже к лучшему – они омывались слезами, и линзы не так их тёрли. Обычно больше двенадцати часов я линз не носила – глаза от них уставали, выпучивались, и лицо моё приобретало несчастно-очумелое выражение. Но тут уж ничего не поделать. Придётся линзы терпеть – а странного выражения лица всё равно никто не видит.

Ой, да вон, кажется, Москва! С такой высоты очень далеко видно. Она, она – белеется и блестит вдалеке, за зелёными плитками лесов, за квадратами полей, перерезанными дорогами, за шлепками населённых пунктов. Какая-то вялая дымка чуть колыхалась над ней. Это первое сентября там празднуют. Хотя какая связь? Да никакой, просто сегодня первый день осени, первое сентября.

Я птица. Я просто птица. Я высоко. До меня никому нет дела.

И, поднявшись ещё повыше, я полетела смотреть Москву.

Не то что прохладненько, а очень даже холодно тут было. Чуть ли не минусовая температура, так мне показалось. И ветер, ветер гораздо сильнее, так что далеко не сразу я научилась с ним ладить. Вернее, ещё совсем плохо это дело освоила.

Я шла на высоте, мне кажется, тысячи с половиной метров. Москва была похожа на карту самой себя, очень даже ничего такая Москва. Но мне, признаться, оказалось не до неё. Даже дышать было трудно. И я устала. Наверное, от холода. С этим надо было что-то делать. А мне ещё казалось, что я киборг, и потому мне всё нипочём! Это радовало. В смысле, хорошо, что не киборг…

Но Кремль-то я всё равно увидела. Ишь, какой, как всё аккуратненько. Почти треугольником расположен. Нет, я уверена, что когда его строили, наверняка кто-то поднимался в воздух и координировал проект с высоты птичьего полёта. Иначе как ещё всё так ровно и гармонично могло получиться? Снизу-то так не увидишь – стены и стены, лепи их куда хочешь. Хотя высота птичьего полёта гораздо ниже, и какой пёс меня сюда занёс!.. А снижаться… Нет, не буду. Я объект странный. Хотя если меня зенитчики не сбили, то что это значит? Я ж в их оптику прекрасно должна быть видна. Не обращали внимания? Ну, не будем их дразнить.

Представляю: сбивают меня эти самые зенитки – и на Москву, куда-нибудь посреди толпы гуляющих у Манежа, шмякаются останки весьма странной тушки. Или на мельчайшие клочки меня разнесёт зенитным снарядом? Хорошие мысли, жизнеутверждающие…

Даже после того, как я пересекла МКАД, высота моего полёта не менялась. Сейчас я была где-то на северо-востоке Московской области, если судить по тому, что прилетела я с юго-запада. Всё, снижаться, а то я в мороженую курицу превращусь.

Теплее становилось очень постепенно. Как же тут всё застроено – вроде лес, и тут же дома понатыканы! Но мне надо выбрать район поглуше.

Я снова летела почти над самыми макушками деревьев. День снова клонился к вечеру – солнце, я видела, уже подошло к закату. Только изредка его было видно среди туч, которые набежали и устроились над Москвой уже после обеда, когда прошли в школах торжественные линейки.

Ну, вот тут и можно. Среди леса полянка. Не раздумывая, из последних уже сил я заложила лихой вертикальный вираж и опустилась туда. Вот это устал летучий голодранец!

Надо отдохнуть хорошенько…

Среди деревьев было сумрачно. Мелкий дождь сыпанул с неба. Лучше спрятаться. Надо сесть на дерево – выбрать сук потолще, чтобы меня выдержал. О, дубы растут! Эскадрилья, поворот.

И я отлично устроилась. Вот сижу я на дубу. Его листья чуть тронуты желтизной, пробиты дырчатой болезнью. Но всё равно он о-го-го какой дубище, высокий, раскидистый, потому что, видимо, у края леса растёт, никто этот дуб не теснит. Но куст ореха его загораживает – так что со стороны полянки меня, я думаю, не видно.

Ну и хорошо.