Комендантский час Иванова Вероника

– Шамшат!

Он сделал шаг вперед, попадая в узкую полосу оконного света, а я синхронно попятился. Потому что не узнавал человека, перехватывающего мозолистыми ладонями обломанный черенок…

Имел одной он думы власть, одну, но пламенную страсть. И совершенно противоположную Анжелкиной. У той любовь, у этого – война. И выражение смуглого морщинистого лица не сулило мне ни легкой, ни быстрой, ни вообще победы.

Шаг. Сначала его, потом мой.

Еще шаг.

Вот сейчас он бросится в атаку, и что делать? Отбиваться? Сначала нужно найти чем, а под руку, как назло, не попадается ни хре…

Нет, есть хрен. И не один, а в комплекте с хозяином, едва помещающимся в дверной проем.

Шамшат завопил что-то совершенно неразборчивое, среднее между волчьим воем и горловым пением, я шарахнулся в сторону, а Сереженька, любимый телохранитель Афанасия Аристарховича, шагнул навстречу врагу, вызвавшему его на бой. И краем глаза можно было заметить, что настроение у амбала ровно такое же, как и у старшины наших домремонтников. Воинственно-бессознательное.

Смотреть на поединок Пересвета с Челубеем у меня желания не возникло. Хотя бы потому, что слишком хорошо помнилось, чем он закончился исторически, а история, как правило, обожает повторяться.

В спину из оставленной позади подсобки неслись звуки настолько жуткие, что несколько поворотов коридора я несся на полном автопилоте, не вспоминая о куртке, Анжелке, враче и собственном имени. А когда, вылетев на свежий воздух, замедлил ход и сфокусировал зрение, подумал: нет, там, пожалуй, страшно не было. Вот здесь – будет. Страшно.

Бригада у Шамшата не особо многочисленная, с дюжину рыл, плюс-минус парочка. И вроде мирные были всегда с виду, но я чувствовал себя неуютно, даже просто проходя рядом, хотя улыбались, кивали, чуть ли не кланялись. И сейчас они тоже. Улыбались. Как улыбаются дикие звери. А еще смотрели на меня, не отрывая взгляда, сжатые пружинами напряжения.

Порвут. Точно порвут. Я перед ними беспомощнее, чем грелка перед Тузиком. И бежать некуда. Не назад же? В первый раз удалось улизнуть от поединщиков, но второй побег вряд ли прокатит. Тем более шум приближается, значит, бой постепенно перемещается из подсобки на двор.

Вот и все. Приехали. Были у Стасика планы, да вышли. Полностью и целиком.

Как в старой песне пелось?

Когда от близости спасенья уже кружилась голова, не то с небес, не то поближе раздались горькие слова…

– И все-таки, тебе нужна помощь.

Дежавю. Самое настоящее: та же блондинистая голова, выглядывающая из-за карниза крыши.

– Или снова скажешь, что справишься сам?

– Нет.

Говорить правду легко и приятно? А вот шиш. И вроде стыдиться нечего, силы ведь совершенно очевидно неравны, но как-то неуютно стало от собственного ответа.

Зато моего собеседника моральные категории волновали мало, потому что он сразу же задал следующий вопрос:

– Забраться сюда сможешь?

Я взял паузу. Секунд на пять. И ответил еще честнее, чем в предыдущий раз:

– Нет.

И причины снова объективны донельзя. Во-первых, скалолазание – не мой конек, а во-вторых, элементы внешнего декора не подойдут для опоры даже малолетнему пацанчику. Оборвутся. Потому что держатся только на соплях и честном слове. Вернее, куче слов, пропетых очередной ремонтной бригадой.

Хотелось бы все это объяснить блондину. Зачем? Ну, например, чтобы не считал меня совсем уж безнадежным. А с другой стороны, какая разница, как он обо мне подумает? Даже если скажет, что…

– Плохо.

Ага, это самое. Сказал. Что ж, согласен.

– Ладно, зайдем с фланга.

Флигели здесь не особо большие, этажа в два с половиной, но прыгать все равно высоковато. Для нормального человека. А этот просто взял и сиганул вниз. Солдатиком.

– Ты чего?

– Да вот, решил ноги размять.

В его приземлении был как минимум один позитивный момент: Шамшатовы подельники, все это время медленно продвигавшиеся в мою сторону, остановились. Но первоначальных намерений, похоже, не изменили.

– Надо забраться повыше.

Надо?

– Туда, – указал на крышу галереи палец блондина.

До места назначения можно было добраться двумя путями: по коридорам господского дома или напрямки через двор. И лично для меня оба пути были закрыты. Напрочь.

– Маршрут подскажешь?

Сейчас, когда он стоял рядом, в спецовке с логотипом «теле-еле-кома» на спине, вспомнилось, откуда мне знакома его фигура. И лицо, конечно. Видел, причем на крыше же, что характерно. Всю прошлую неделю парень копался в антеннах и проводах, отравляя жизнь местным интернет-серферам. Ну и мне отчасти.

– Внутри или снаружи?

Он оглянулся на дом, из которого доносилось все больше и больше шума:

– Нет, тут хотя бы видно, что к чему, а там…

Разумный вывод. Сереженька ведь не один амбал на службе у Афанасия Аристарховича. Много их. Очень.

– Тогда только вперед. До галереи, потом по ней и наверх.

– Отлично, с целью разобрались. А как насчет средств?

– Мм?

– Найдется поблизости что-нибудь, похожее на оружие?

Он что, драться собирается? Хотя больше ничего не остается: противник осмыслил неожиданное изменение расклада сил и снова начал движение, расходясь двумя крыльями.

Инструментов в подсобке – куча. Только эта «оружейная» до нас сама скоро докатится, вместе с оружейниками. А кроме нее…

Ну да!

– Там, в простенке.

Пожарный щит был, можно сказать, винтажным, оставшимся с далеких времен, когда генеральскую усадьбу занимало какое-то учреждение с непроизносимой аббревиатурой, но укомплектованное полностью, согласно всем утвержденным инструкциям.

– О, то, что надо!

С такими пропорциями тела можно было взять и багор, и топор, но блондин рванул из креплений пожарный рукав. А вот мне, пожалуй, понадобится что-то потяжелее. Ломик, к примеру.

– Держись сзади, но близко, на расстоянии шага. Сможешь?

Соблазн и в третий раз ответить «нет» был велик, каюсь. В качестве нелепой и несмешной шутки. Но в свое время меня даже на роль клоуна не взяли, поэтому я коротко пообещал:

– Постараюсь.

– И уклоняйся, если что.

Если – что?

– На старт! Внимание… Марш! – скомандовал блондин.

А дальше начался форменный шаолинь. Или показательные выступления по художественной гимнастике, только с брезентовой лентой.

Самым безопасным местом оказался блондинов тыл. Правда, двигаться мне приходилось спиной вперед, следя за посвистывающим наконечником пожарного рукава, описывающим широкие круги все быстрее и быстрее.

Не скажу, что нападающих импровизированный спортивный снаряд сильно отпугнул, даже когда проехался по паре физиономий. Оттолкнул и отбросил чуть подальше, это да. И почти не покалечил, если не считать ссадин и синяков, которые обязательно проявятся чуть погодя.

Гораздо проще, наверное, было бы их вырубить. Всех. Уверен, у моего «спасителя» хватило бы на это сил и умений, но он почему-то предпочел щадящий вариант. Пацифист, что ли? Ну, его дело. А вот я, обладай хотя бы толикой аналогичных возможностей, устроил бы во дворе…

Кровавую баню? Очень может быть. С того момента как тяжелое дыхание Шамшата долетело до моего лица, где-то внутри, глубоко-глубоко, проснулось нечто незнакомое.

Страх? Да. Но совсем не тот, который навещал меня при каждом разговоре с Афанасием Аристарховичем. Нет, это было чем-то глубоко древним, надежно забытым и пробудившимся к жизни только волей странных обстоятельств.

Страх смерти, он же – дикое желание выжить. Да, именно дикое. Нецивилизованное. Такое, что признает для врага только одно состояние: мертвый.

Хрясь!

Еще одна разбитая морда.

Хресь!

А теперь уже камень. Раскололся.

Красивая была нимфа. Из настоящего мрамора. Не реставрированная, конечно, вся пошедшая трещинами, но по-прежнему прекрасная, как и любое произведение искусства.

Шмяк!

Точный удар под колени, и очередной противник повержен. Прямо в незастывшую бетонную массу, что очень удачно: теперь нескоро вернется в строй.

До галереи от крыльца флигеля ровно пятьдесят шагов, и я их считаю. Вслух. А заодно веду учет оставшихся на ногах противников. Отсчет и там и тут обратный, но враги заканчиваются медленнее, чем шаги: когда мы добираемся до следующих ступенек, пятерка людей, потерявших человеческий облик, все еще идет за нами по пятам.

– Куда дальше?

– Налево и до упора.

Под крышей галереи крутить брезентовую ленту над головой уже невозможно, и мы с блондином меняемся позициями. С той только разницей, что ему не нужно держаться близко ко мне.

Я пускаюсь по галерее бегом, до самого конца. Блондин коротко оглядывается через плечо:

– Уверен, что нам туда? Там тупик.

Так оно и есть на первый взгляд. Но в реальности дела обстоят несколько иначе.

Лом пробивает оштукатуренный гипсокартон в два счета. Нет, даже в один. Куски отечественного ширпотреба летят на пол, обнажая кощунственное отношение к памяти предков.

Шикарные ведь двери, из дубового массива. Не нужны здесь, так снимите, не позорьтесь! Старье, старье… Такого больше не делают и делать не будут никогда: пластиковая теперь мода на все, начиная от безделушек и заканчивая межличностными отношениями.

Я просил Фаню. Приводил доводы. Бесполезно. Хранить негде (ну конечно, кладовок по флигелям, можно подумать, мало раскидано), антикварной ценности двери не представляют (малоизвестная столярная мастерская начала девятнадцатого века с собственным клеймом, разумеется, не в счет), в использовании неудобны (потому что о смазке петель местная прислуга не слышала ничего и никогда)… На каждое мое слово находилось с десяток возражений, и я перестал спорить. Раз и навсегда. Это был мой последний бой за культуру, искусство и историческое наследие.

Замок тоже пришлось ломать: штукатурки щедро налили и туда, прямо в скважину.

– Ты скоро?

– Уже!

Дверь распахнулась, открывая взгляду еще один слой гипсокартона.

Хрясь!

Ну вот, путь дальше свободен. До самой крыши.

Эту дверь мы подпирать и не пытались: нечем было. Но следующую заклинили надежно. Конечно, в нее тут же посыпались беспорядочные удары Шамшатовых зомби, но массивные бронзовые ручки должны выдержать натиск, лом им в помощь.

Узкие коридоры, свернутые угловатой спиралью, винтовые лестницы. С непривычки тут легко заблудиться, на себе пробовал, но когда наконец выбираешься на простор…

С высоты голубиного полета город вокруг был виден недалеко – до ближайших бизнес-центров, неуместными бастионами вздымающихся посреди старинной застройки, но и того, что открывалось взгляду, хватало, чтобы ужаснуться.

Над городскими кварталами поднимались дымы.

Дома не горели, и то слава богу. Горели машины, судя по характерному цвету дыма и запахам, доносящимся с улицы. Как будто все водители разом вдруг забыли, как управлять транспортными средствами, и устроили большой дружный бумсик.

А еще город шумел. Не оружейной пальбой, правда. По-простому: грохоты, лязги, трески. Крики, опять же, причем не слишком человеческие. То есть кричали, скорее всего, люди, но не слышалось в их голосах ничего осмысленного или хотя бы членоразборного.

Генеральская усадьба тоже погромыхивала. Местами. С крыши над галереей плохо было видно, что происходит во дворе: мешала вычурная балюстрада карниза, а подходить ближе как-то не хотелось. Гораздо практичнее дать немного воли воображению и представить, что Шамшат с Серегой, должно быть, выбрались на свет божий и мечутся сейчас меж оставшихся статуй и кустов, переворачивая по ходу и то и другое. Где-то поодаль Анжелка явно пробует выбраться из запертой комнаты, разнося вдребезги домашнюю утварь, а в новомодном интерьере из стекла и стали Афанасий Аристархович глазами снулого судака смотрит на дверь, поджидая новую жертву…

– О чем задумался?

Мы еще и болтать сейчас будем? А впрочем, почему бы и нет?

– Да так, о разном.

– Жалеешь?

– Кого?

Блондин пожал плечами:

– Тебе виднее. Но жалеешь, это точно.

Дом, превращающийся в руины? Ага. Печальное ведь зрелище. Хотя это началось не сегодня и не вчера, а давным-давно, может, еще до моего рождения. И то, что происходит сейчас, всего лишь закономерный итог естественного цивилизационного процесса.

– Здесь было здорово. Могло бы быть.

– Твоими стараниями?

Не хочу хвастаться, но всю свою жизнь… Ладно, всю свою сознательную «взрослую» жизнь я потратил на этот комплекс сооружений, чтобы привести его в порядок. И у меня даже получалось. Если не мешали.

– О них лучше забыть. Обо всем. И сразу.

– Почему?

Любопытный, зараза. И смотрит так заинтересованно, так искренне, что посылать – неудобно. Невежливо. Стасик же хороший мальчик, воспитанный.

– С полудня я здесь больше не работаю.

– Уволился?

– Уволили.

– За что?

Понимаю, делать нам все равно нечего, только ждать, как говорится, у моря погоды, но вопросы уж слишком настойчивые.

– Это имеет значение?

– Плохо работал?

Он меня подначивает, совершенно явно. Вот только на что? На откровенность? Так мне скрывать нечего.

– О качестве моей работы речи не было.

– А о чем – было?

Ааа, они все плохие, они меня обижали, не давали заниматься самоуправством… Тьфу. Хозяин у хозяйства есть? Есть. А значит, всегда и все решает только он.

– Перестал приходиться ко двору.

– Поругались?

Вот чего никогда со мной не происходило, так это ругани. С обеих сторон.

– Просто время пришло.

– Или соперник?

Называть Пургена таким красивым словом было бы нечестно. Нечестно – для меня. Какие мы соперники, если игра идет в одни ворота?

– Уступил ему?

И не пытался барахтаться. Зачем зря тратить силы?

– Тебе-то что?

– Да вот пробую понять, какой ты.

Ну и занятие он себе нашел… Лучше бы в города поиграли, право слово. Более продуктивно для мозгов было бы.

– Обыкновенный.

– Ага.

Что я слышу? Сомнение? Нет, снова подначивает, и я на это больше не куплюсь.

– Не веришь?

– Причин нет. Хотя… – Он посмотрел куда-то вдаль, потом снова повернулся ко мне лицом. – Ты с техникой вообще как, дружишь?

– С которой?

– Электронной, например.

– С компом, что ли?

– Ага.

– Внутрь лезть не стану, только в крайнем случае. А с программами обычно справляюсь.

Блондин прищурился:

– За новинками сетевыми следишь?

– По мере возможностей.

– Аватара делал?

Странный вопрос. Вернее, вся последовательность. И давно бы следовало дурацкий разговор прекратить, но я парню вроде как обязан. Да, жизнью, как бы громко это ни звучало.

– Начинал.

– О! А почему бросил?

Живой и непосредственный интерес. Можно подумать, занудная программа – его детище и любой, кто не проникся и не оценил… А собственно, откуда он уверен, что я именно бросил это занятие?

– Дела другие нашлись.

– Не выкроилось трех свободных часов за всю неделю?

Значит, я угадал. Откуда еще ему знать, сколько именно времени требуется для прохождения всех тестов?

– Представь себе.

– Я представляю. Только ты сейчас врешь.

Читает по лицу? Есть такие умельцы, видел. И да, вру. Но разве это не мое личное дело?

– Если знаешь, зачем спрашиваешь?

Улыбнулся:

– Давай договоримся? Ты отвечаешь на этот мой вопрос, а я или больше до тебя не докапываюсь…

– Или?

– Зависит от ответа.

Не слишком честная игра, верно? Но, пожалуй, со мной так играют впервые, когда прямо говорят: варианты возможны, а не молчат до последнего.

– Чего ты там спрашивал-то?

– Почему ты не сделал себе аватара. Все же вокруг сделали, да?

Да. У последнего уборщика в городе, наверное, было настроено это программерское чудо. А что касается Стасика…

– Вопросы. Тестовые.

– А что с ними не так?

– Скучно было отвечать.

– Скучно?! – Глаза блондина расширились и заблестели, словно он собрался то ли рассмеяться, то ли расплакаться. А может, сделать то и другое одновременно.

Я снова сморозил какую-то глупость? Что ж, не привыкать.

– Скучно, значит… А что представляется тебе веселым? На твой вкус?

– Задачи. Конкретные. Когда решение дает результат.

– Полезный?

– Не обязательно. Но лучше, чтобы да.

Замолчал. Задумался? Ну и славно, хоть оставит меня в покое на какое-то время. А город где-то под нашими ногами еще побулькивает. Не слишком бурно уже, правда. Значит, мир приходит в норму?

– Новое место работы есть на примете?

О, снова проснулся. С очередным вопросом в своем странном стиле.

– Нет. Не нашел еще.

– Можешь считать, что нашел.

Он поднял голову и гаркнул куда-то в небо:

– Адъютант!

Ответа, конечно, не последовало. Слышимого мне, по крайней мере, потому что сам блондин, через небольшую паузу, поинтересовался:

– Расчетное время до завершения?

И снова тишина, видимо, крайне познавательная для вопрошающего.

– Сворачиваемся.

Пауза.

– Да, прямо отсюда.

Пауза.

– Да, я помню правила.

Пауза.