Англичанка Силва Дэниел

10

Марсель

В Марсель прибыли следующим утром. «Лунный танец», это сорокадвухфутовое средство морской контрабанды, стояло на приколе в Старом порту, тогда как ее владельца нигде не было видно. Келлер устроил себе наблюдательный пункт в северной части порта, Габриель – в восточной, в уличной части пиццерии, которая, по непонятной причине, носила имя модного манхэттенского района. Каждый час они меняли позиции, однако даже к вечеру Лакруа так и не объявился. В конце концов, расстроенный из-за потери дня, Габриель пошел вдоль периметра порта, мимо торговцев рыбой за металлическими столами, и сел в «рено» к Келлеру. Погода, мягко говоря, не радовала: шел проливной дождь, с холмов дул мистраль. Келлер то и дело включал «дворники»; стеклообогреватель, кашляя, дул на запотевшее лобовое стекло.

– Уверены, что у него нет жилища в городе? – спросил Габриель.

– Он живет на лодке.

– А как насчет женщины?

– У него несколько любовниц, но ни одна не оставит его у себя надолго. – Келлер тыльной стороной ладони протер стекло. – Может, нам снять номер в отеле?

– Не рановато ли? Мы ведь едва знакомы.

– Вы в ходе операций всегда откалываете дурацкие шутки?

– Это все культурные издержки.

– Глупые шутки или операции?

– И то, и то.

Келлер понял, что, протирая стекло рукой, сделал только хуже, и достал из бардачка бумажную салфетку. Попытался исправить непорядок.

– Моя бабушка была еврейкой, – сообщил он небрежным тоном, как будто признавая любовь бабушки к игре в бридж.

– Мои поздравления.

– Снова шутите?

– А что я должен был сказать?

– Вам не любопытно, что у меня еврейские корни?

– Опыт подсказывает, что почти у всех европейцев где-то да запрятан еврейский родственник.

– Я своих не прятал.

– Где родилась ваша бабушка?

– В Германии.

– Перебралась в Британию во время войны?

– Перед ее началом. Бабушку приютил один из дядьев, дальний родственник, который давно открестился от предков. Он дал ей нормальное христианское имя и отправил в церковь. Моя мать лет до тридцати даже не догадывалась о своем происхождении.

– Терпеть не могу сообщать дурные вести, – признался Габриель, – но для меня вы все равно еврей.

– Если честно, я всегда ощущал себя немного евреем.

– Не любите ракообразных и немецкую оперу?

– Я про духовный аспект.

– Келлер, вы же профессиональный убийца!

– Это не значит, что я в Бога не верю. Я, может, даже лучше вас знаю историю вашего племени и Писание.

– Тогда чего якшаетесь с этой тронутой ведьмой?

– Она не тронутая.

– Только не говорите, что верите ее вздору.

– Тогда как она узнала, что мы ищем заложницу?

– Должно быть, дон предупредил ее.

– Нет, – покачал головой Келлер. – Она это видела. Она все видит.

– Например, воду и горы?

– Да.

– Мы на юге Франции, Келлер. Я тоже вижу воду и горы. Я их тут всюду вижу.

– Услышав про старого врага, вы задергались.

– Я никогда не дергаюсь. Что до старых врагов, я натыкаюсь на них, стоит мне выйти за порог.

– Ну так перенесите порог в другое место.

– Это что, корсиканская мудрость?

– Просто дружеский совет.

– Мы с вами пока еще не друзья.

Келлер пожал мощными плечами, изображая не то безразличие, не то обиду или же нечто среднее.

– Куда вы дели свой талисман? – спросил он, прерывая угрюмое молчание.

Габриель похлопал себя по груди, давая понять: талисман, близнец того, что носит Келлер, у него на шее.

– Если не верите, – спросил Келлер, – зачем тогда надели?

– Он хорошо вписывается в мою экипировку.

– Ни в коем случае не снимайте его. Этот талисман отпугивает зло.

– Мне много кого хотелось бы отпугнуть.

– Например, Ари Шамрона?

Габриелю стоило некоторых усилий скрыть удивление.

– Откуда вы о нем знаете? – спросил он у Келлера.

– Мы с ним пересекались, когда я приезжал на стажировку в Израиль. – Сказав это, Келлер поспешил добавить: – И потом, какой шпион не слыхал про Ари Шамрона? К тому же все знают, кого он хотел поставить начальником Конторы вместо Узи Навота.

– Не стоит верить всему, что пишут в газетах, Келлер.

– У меня свои хорошие источники. Они сообщают, что вы отвергли предложение Шамрона.

– Вы, наверное, не поверите, – произнес Габриель, устало глядя в заливаемое дождем лобовое стекло, – но я не в настроении пускаться в долгие воспоминания заодно с вами.

– Я просто помогаю скоротать время.

– Возможно, нам стоит насладиться уютной тишиной?

– Снова острите?

– Были бы евреем, поняли бы.

– Ну, я, в принципе, еврей.

– Вам кто больше нравится, Пуччини или Вагнер?

– Конечно, Вагнер.

– Тогда какой из вас еврей?

Келлер прикурил от спички. Вместе с порывом ветра лобовое стекло захлестнула новая волна дождевой воды, мешая разглядеть бухту. Желая проветрить салон, Габриель приспустил стекло со своей стороны.

– Похоже, вы правы, – сказал он. – Нам стоит снять номер в отеле.

– Думаю, обойдемся.

– Почему же?

Келлер включил «дворники» и указал вперед.

– Марсель Лакруа идет прямо к нам.

Лакруа был одет в спортивный костюм и ядовито-зеленые кроссовки; на плече у него висела сумка «Пума». Похоже, Лакруа большую часть дня проторчал в спортзале. Не то чтобы контрабандист в этом нуждался: ростом он был шести с лишним футов и весил фунтов под двести. Черные волосы зализал, убрав в короткий хвост; в обоих ушах у него поблескивали сережки-гвозди, на шее виднелась татуировка в виде китайских иероглифов – знак того, что он занимается восточными единоборствами. Лакруа постоянно стрелял по сторонам глазами, однако не заметил двоих в побитом «рено» с запотевшими окнами. Габриель тяжело вздохнул: Лакруа окажется достойным противником, особенно в тесных коридорах «Лунного танца». Кто бы что ни говорил, а размер имеет значение.

– Что, не пошутите? – спросил Келлер.

– Как раз придумывал остроту.

– Может, позволите мне разобраться?

– Да нет, не надо.

– Отчего же?

– Лакруа знает, что вы работаете на дона. Если вы к нему явитесь и станете расспрашивать о Мадлен Хэрт, он поймет, что дон его слил. А это не в интересах дона.

– Интересы дона – это уже моя забота.

– Вы за этим здесь, Келлер?

– Я здесь за тем, чтобы вы не оказались на дне Средиземного моря в бетонном гробу.

– Есть могилы и похуже.

– По иудейским канонам, в море хоронить нельзя.

Келлер молча проследил, как Лакруа идет по пирсу к лодке. Габриель же присмотрелся, не оттопыривается ли куртка на пояснице француза и как висит у него на плече сумка.

– Что скажете? – спросил Келлер.

– Думаю, что пистолет у него в сумке.

– Тоже заметили?

– Я все замечаю.

– Как будете действовать?

– Как можно тише.

– А мне что делать?

– Ждите здесь, – сказал Габриель, открывая дверцу салона. – Пока меня нет, постарайтесь никого не убить.

Для агентов Конторы действовала одна простая доктрина применения скрытого огнестрельного оружия. Сам Господь даровал ее Ари Шамрону – по крайней мере, так гласила легенда, – а Шамрон, в свою очередь, передавал ее тем, кто отправлялся в ночь исполнять его приказания. Доктрины не существовало в письменной форме, однако любой оперативник мог процитировать ее как благословение перед зажиганием свечей к Шаббату: «Агент Конторы достает пистолет в одном и только в одном случае. Не размахивает им, как гангстер, и не запугивает никого впустую. Он достает пистолет лишь затем, чтобы из него выстрелить, и стреляет до тех пор, пока цель не покинет мир живых. Аминь».

Наставление Шамрона все еще звучало в голове у Габриеля, когда он подошел к лодке. Ступать на борт он не спешил – даже такой худощавый человек, как он, раскачает лодку, шагая по палубе. Значит, действовать предстоит невероятно быстро и уверенно.

Обернувшись через плечо, Габриель увидел Келлера – тот осторожно следил за ним через боковое окно с водительской стороны. Тогда Габриель наконец поднялся на борт и быстро направился через корму ко входу в кают-компанию. К тому времени Лакруа уже показался в дверном проеме. В тесном проходе он выглядел еще крупнее.

– Какого хрена ты делаешь у меня на лодке? – быстро спросил он.

– Простите, – произнес Габриель, примирительно поднимая руки. – Мне сказали, что вы меня ждете.

– Кто это тебе сказал?

– Поль, кто же еще. Он разве не предупредил, что я приду?

– Поль?

– Да, он самый, – уверенно произнес Габриель. – Человек, для которого вы доставили груз с Корсики на материк. Поль сказал, что лучше вас никого нет и что если мне надо перевезти куда-то ценный товар, то вы пригодитесь.

На лице француза отразилось сразу несколько противоречивых эмоций: смятение, подозрение и, конечно, жадность. В конце концов победила жадность. Отступив в сторону, он движением глаз пригласил Габриеля в каюту. Габриель не спеша приблизился к двери, на ходу осматривая интерьер, ища, где Лакруа оставил спортивную сумку – та лежала на столе, рядом с бутылкой перно.

– Не возражаете? – спросил Габриель, кивнув в сторону открытой двери в каюту. – Дело такое, не хотелось бы, чтобы кто-то случайно подслушал.

Лакруа помедлил секунду, затем отошел к двери и закрыл ее. Габриель тем временем встал у стола, на котором лежала сумка.

– Что за работа? – спросил, оборачиваясь, Лакруа.

– Очень простая. Займет всего несколько минут.

– Сколько?

– Вы о чем? – изобразил замешательство Габриель.

– Сколько денег предлагаешь? – пояснил Лакруа, потирая большой палец об указательный.

– О, я предлагаю нечто более ценное, чем деньги.

– Что же?

– Твою жизнь. Видишь ли, Марсель, сейчас ты расскажешь, что твой приятель Поль сделал с англичанкой, иначе я порежу тебя на мелкие кусочки и скормлю рыбам.

Израильская система рукопашного боя крав-мага не славится красотой движений, однако и создавали ее не в эстетических целях. Ее главная задача – как можно быстрее обезвредить или убить противника. В отличие от многих восточных систем, она не запрещает пускать в ход тяжелые подручные предметы против соперника, превосходящего тебя массой и физической силой. Напротив, инструкторы поощряют в студентах изобретательность, учат применять все, что ни попадется под руку. Давид не боролся с Голиафом, любят говорить они. Давид поразил врага камнем и лишь затем отсек ему голову.

Вместо пращи и камня Габриель выбрал бутылку перно – схватил ее за горлышко и метнул, будто кинжал, в лоб перешедшему в атаку Лакруа. Бутылка угодила французу в лоб и рассекла кожу над тяжелыми бровями. Голиаф сразу же рухнул ничком, но Лакруа остался стоять – правда, нетвердо, и Габриель тут же метнулся к нему. Всадил колено в открытый пах, ударил под дых, а после метким ударом локтя сломал челюсть. Обрушив другой локоть на висок, опрокинул Лакруа на пол.

Габриель нагнулся проверить пульс на шее француза, затем, подняв взгляд, увидел в дверном проеме Келлера. Тот улыбался.

– Очень впечатляет, – сказал Англичанин. – Перно – особенно милый штришок.

11

У берегов Марселя

На рассвете дождь прекратился, однако мистраль по-прежнему нес с собой холод и сырость. Ветер пел в снастях лодок на приколе в Старом порту и обдувал палубу «Лунного танца», который Келлер умело вел по направлению в открытое море. Габриель постоял с ним на открытом мостике, пока берег не исчез за горизонтом, а после спустился в кубрик, где на полу, лицом вниз, лежал Марсель Лакруа: руки и ноги ему связали серебристым скотчем, которым заодно заклеили рот и глаза. Габриель перевернул его на спину и одним резким движением сорвал полоску скотча с глаз. К тому времени француз пришел в себя, и в его взгляде читалась одна только ненависть – и никакого страха. Келлер оказался прав: его так просто не запугаешь.

Габриель снова заклеил глаза пленнику и принялся тщательно обыскивать лодку: начал с кубрика и закончил личной каютой Лакруа. Нашел тайник с наркотой, примерно шестьдесят тысяч евро наличкой, фальшивые паспорта и французские водительские удостоверения на четыре имени, сотню украденных кредиток, девять одноразовых мобильников, богатую коллекцию порнографии в бумаге и цифре и чек с номером телефона на обратной стороне. Чек был из бара под названием «Дю Хо» на бульваре Жана Жореса в Роньяке, городке рабочих к северу от Марселя, близ аэропорта. Когда-то давно – казалось, в другой жизни – Габриель проезжал через Роньяк, запомнив его как перевалочный пункт на пути в другое место. Да, собственно, таковым этот городишко и являлся.

Габриель проверил дату на чеке, затем поискал номер с него в журнале звонков на всех девяти телефонах и нашел на трех из них. В нужный день – а точнее утро – Лакруа звонил по этому номеру дважды, с двух разных аппаратов.

Спрятав телефоны, чек и деньги в нейлоновый рюкзак, Габриель вернулся в кубрик. Там он снова сдернул скотч с глаз француза, не забыв и про полоску клейкой ленты на рту. Глядя контрабандисту в глаза, Габриель крепко ухватил его за распухшую челюсть.

– Я задам тебе несколько вопросов, Марсель. Советую сразу говорить правду, второго шанса не будет. Понимаешь меня? – Габриель еще сильней стиснул ему челюсть. – У тебя одна попытка.

Лакруа застонал от боли.

– Попытка одна, – повторил Габриель, подняв для убедительности палец. – Слышишь?

Лакруа не ответил.

– Молчание – знак согласия, – подытожил Габриель. – Теперь назови имена людей, похитивших англичанку. Где я могу их найти?

– Я про девчонку не знаю.

– Лжешь, Марсель.

– Нет, клянусь…

Не успел он договорить, как Габриель снова заклеил ему рот. Затем обмотал ему скотчем голову, так что наружу торчать остался лишь кончик носа. Взял в кладовой моток нейлонового троса и поднялся на мостик. Келлер вел лодку по бушующим волнам, вцепившись в штурвал обеими руками и вглядываясь в переднее окно.

– Как дела? – спросил он.

– Странно, не удалось склонить его к сотрудничеству.

– А трос зачем?

– Дополнительный аргумент убеждения.

– Могу я помочь?

– Сбавьте скорость и включите автопилот.

Выполнив просьбу Габриеля, Келлер спустился за ним в кубрик, где застал Марселя Лакруа: явно недовольный создавшимся положением, француз пыхтел, силясь дышать сквозь шлем из скотча. Габриель перевернул Лакруа на живот и, продев трос между склеенных лентой ног, завязал его надежным узлом. Потом вытащил француза на верхнюю палубу, будто свежепойманного кита. Отволок на корму и с помощью Келлера сбросил за борт. Ухнув в черную воду, Лакруа отчаянно забился в путах – лишь бы удержать голову на поверхности, не захлебнуться. Габриель тем временем огляделся: вокруг никого, ни точечки света. Казалось, на этой лодке они остались втроем, как последние выжившие в целом мире.

– Когда он созреет? – спросил Келлер, глядя на Лакруа. Контрабандист все еще цеплялся за жизнь.

– Когда станет тонуть, – равнодушно ответил Габриель.

– Напомните больше вас не злить.

– Хорошо: не злите меня больше.

Через сорок пять секунд Лакруа внезапно утих. Габриель и Келлер спешно втащили его на палубу и сдернули скотч с губ. Следующие несколько минут контрабандист не мог говорить – только хватал ртом воздух и откашливал морскую воду. Когда Лакруа наконец перестало рвать, Габриель схватил его за челюсть.

– Ты, может, еще не понял, Марсель, но сегодня твой счастливый день. Давай-ка повторим: где искать англичанку?

– Не знаю.

– Врешь, Марсель.

– Нет, – отчаянно замотал головой Лакруа. – Я правду говорю. Не знаю, где девчонка.

– Зато знаешь, у кого она. Ты выпивал с ним в баре, что в Роньяке, спустя неделю после похищения. Вы с этим человеком созванивались.

Лакруа притих, и Габриель еще сильнее стиснул ему челюсть.

– Имя, Марсель. Говори, как его имя?

– Броссар, – ахнул сквозь боль француз. – Рене Броссар.

Габриель взглянул на Келлера – тот кивнул.

– Отлично, – сказал Габриель, отпуская челюсть Лакруа. – Продолжай говорить и не вздумай больше лгать. Иначе брошу за борт и на сей раз не вытащу.

12

У берегов Марселя

На корме стояло два вращающихся кресла. К одному – по правому борту – Габриель привязал Лакруа, в другое сел сам. Глаза француза по-прежнему скрывала полоска скотча; мокрый после небольшого купания в океане, контрабандист сильно дрожал. На просьбу о сменной одежде или хотя бы одеяле ответа он не получил и тогда принялся вспоминать теплый вечер в середине августа – когда на борту его лодки, совсем как Габриель сегодня, появился незваный гость.

– Поль? – уточнил Габриель.