Бронебойщик Орлов Алекс

16

Поднимаясь на невысокое, в три ступеньки, крыльцо, Джек старался топать как можно громче, чтобы придать значимости своему триумфальному возвращению.

– Ма! – позвал он, входя в небольшую прихожую.

– Ма-а-а! – повторил он, поставил корзину и начал стягивать отяжелевшие от сырости сапоги.

– Ма! – позвал он в третий раз, заходя в комнату.

– Ну чего ты раскричался? Здесь я, на кухне…

Джек нагнул голову, чтобы протиснуться под низкой балкой пристройки, и оказался в небольшом помещении со скругленными углами. Прежде их кухня была какой-то емкостью, а потом ее притащили сюда, вырезали окна, и она стала кухней.

– Чего делаешь? – спросил Джек, стараясь сдерживаться, чтобы не начать хвастаться сразу.

– Картошку варю, – сказала мать и, вытерев руки о фартук, увидела стоявшую на полу корзину.

– Это чего у тебя там?

– Мясо, мам! – широко улыбаясь, сообщил Джек.

Он снял крышку.

– Ну-ка, загляни…

Мать несмело приблизилась и, заглянув в корзинку, всплеснула руками:

– Ой, какая огромная!

– Давай безмен, я ее взвесить хочу!

– Ой, да где ж ты ее взял, такую громадную? – стала расспрашивать мать, доставая из шкафчика весы.

– Это мы с Ферлином поймали.

– Так ты ж говорил, что за холмы пойдете, охотиться…

– Ну, не получилось, планы изменились, – ответил Джек и, вывалив извивающуюся сапигу в пластиковый мешок, заметил, что из нее через ротовую полость вытянулся тонкий тросик, который оказался привязан изнутри ко дну корзинки. Недолго поудивлявшись, Джек подцепил мешок на крюк безмена и поднял, глядя на показания стрелки.

– Ух ты, мам, семь с половиной кило!

– Обалдеть какая здоровая! – произнесла потрясенная мать. – Нам этого на полтора-два месяца хватит.

– Да ладно, мам, полтора-два месяца, не надо экономить, будем есть от пуза, а как доедим, я еще поймаю.

– Ой, да куда ж мы ее… – засуетилась мать, освобождая стол для большой добычи. Затем достала новую широкую клеенку и, расстелив на столе, положила сверху разделочную доску, которой пользовалась очень редко.

– Ну, вроде все, – сказала она. – Клади.

Джек вывалил сапигу на стол и, придерживая ротовую часть, в которой были мелкие, но очень острые зубы, вытянул сапигу во всю длину.

– Все, мам, хватай за голову, а я пойду. Устал очень, посидеть хочется…

– Иди-иди, сынок, дальше я сама, – сказала мать и, перехватив сапигу за голову, свободной рукой достала из шкафа разделочный нож.

Джек сполоснул руки под рукомойником и вышел в комнату, которая одновременно считалась гостиной и спальней матери. А еще одна пристройка, половинка военного мини-трейлера, служила персональной комнатой Джеку.

Там у него имелись столярные инструменты, небольшой верстак, несколько настенных полок, на которых была навалена всякая всячина и стояли четыре книги. А еще был шкафчик, который Джек сам собрал из зеленой лозы и плоских металлических планок. Планки эти, петли и защелки он набрал на старой военной свалке, где этого добра было навалом, если не лениться копать. А вот досок в пустоши было не достать, леса здесь не росли, а тащить древесину из-за Невельских холмов дураков не находилось. Однако Джек заметил, что зеленая лоза, которую он срезал и приносил домой сырой, при высыхании принимала любую форму. Тогда он стал намеренно отбирать подходящие прутья и класть на них камни. Когда материал был готов, оставалось только обрезать его по размеру и прикрепить на металлические планки стальными шурупами, которых Джек натаскал целое ведро.

Теперь в этом шкафу на связанных из лозы плечиках висело несколько курток – на разные времена года – и полдюжины подштанников. А в ящиках под ними были сложены стопки нательного белья и чистых портянок. И только теперь, скинув грязную сырую одежду и открыв шкаф, Джек впервые задумался о происхождении всего своего гардероба.

Его мать получала от почтового ведомства пятнадцать лир в месяц за то, что отработала там двадцать пять лет. Этих денег хватало лишь на соль, спички, перезарядку химических картриджей для электричества и еще кое на какие мелочи. Обычную одежду за такие деньги было не купить, но на развалах старьевщиков в пригороде Нура постоянно появлялись приличные вещи казенного происхождения.

Чтобы попасть на удачную распродажу, мать выходила из дому в три часа ночи, встречалась в деревне с несколькими женщинами, и они шли пешком в Нур, чтобы попасть на торжище к восьми часам утра. Позже весь дешевый товар разбирали, но те, кто приходил к открытию, получали самое лучшее.

Прежде Джек не задумывался, отчего все население пустошей выглядит как военизированная организация, однако, пообщавшись пару суток с Ферлином и узнав у него о причинах возникновения пустошей, Джек стал по-иному смотреть даже на свои повседневные штаны.

Взяв чистую пару, он посмотрел на аляпистое химическое пятно овальной формы. Это был штамп, на нем просматривались какие-то буквы, но очень нечетко.

Джек подошел к окну и растянул материю, чтобы остался один слой, отчего потерянные части букв стали проявляться четче.

«Карсдоумский орденоносный полк им. герцога Маренцы. Отдел тылового снабжения».

Прочитав эту проступившую вдруг надпись, Джек отбросил штаны и, бросившись к шкафу, стал рыться, пока не нашел пару подштанников с круглой печатью. Разобрать ее надписи было сложнее, но и здесь была своя история:

«Отдельный гарнизон города Стортинга. Четвертая рота. Да здравствует Цинельская армия».

Увлеченный этими открытиями, он в своем собственном гардеробе отыскал еще дюжину различных печатей с инвентарными номерами, которыми тыловики прошлого помечали казенные вещи. А теперь, спустя столько лет, Джек носил эти же мундиры и солдатские штаны, и это роднило его с солдатами давно ушедших эпох. Да что его? Это роднило с прошлым всех жителей пустошей, ведь даже их дома выглядели как модули военной базы, поскольку в них преобладали цвет хаки и маскировочная раскраска, а состояли они из остовов кабин связи, срезанных автокунгов, перевозочных трейлеров и емкостей самых разных назначений. Попадались хозяева-счастливчики, оккупировавшие двухъярусные доты, а склочный старик Друмпель проживал в корпусе самоходной трехсотмиллиметровой осадной мортиры, само орудие которой было откручено и с помощью восьми лошадок-пони из соседней деревни вытянуто наружу.

Оно так и валялось рядом с «домом» Друмпеля, и никто не знал, куда его можно пристроить.

Какое-то время Джек сидел под впечатлением от сделанных открытий, пока не появилась мать.

– Ты не уснул тут? А вещи зачем разбросал?

– А? – очнулся Джек. – Это я сейчас уберу…

– И давай, подтягивайся к кухне, добытчик. Сапига жарится быстро!

– Да-да, мам, я уже и запах чувствую, – сказал Джек, быстро складывая разбросанные подштанники.

Когда он пришел на кухню, мать уже выкладывала на тарелку поджарившиеся на сковороде ломтики мяса.

– Ух ты, сколько жира! – заметил он.

– Да, такую сапигу даже варить можно, – сказала мать, поглядывая на сложенные в тазу куски розоватого мяса.

Не дожидаясь, пока остынет, Джек принялся за еду. Мясо действительно оказалось нежным, хотя среди ловцов бытовало мнение, что крупные сапиги несъедобны и будто они навсегда остаются ядовитыми, как в брачный период, когда их не ловят.

– Вкусно, мам… Наверное, не хуже, чем курица…

– Курица? – переспросил мать и вздохнула. – Я тоже однажды ела курицу.

– Ты ела курицу?! – воскликнул Джек и даже перестал жевать.

– Да, я ела курицу, – с достоинством произнесла мать и приосанилась.

– Но почему ты никогда мне об этом не рассказывала?

– Я не придаю этому такого значения, как ты.

– А Ферлин обещал подарить мне фотографию курицы! У него в журнале имеется! А где ты ее ела?

– Я ела ее, когда была совсем молодой и работала в почтовом отделении Ловенбрея, – стала рассказывать мать. – За мной тогда ухаживал один капрал из военной полиции, так он однажды повел меня в ресторан и заказал блюдо из курицы.

– Из белого мяса или из темного? – с видом знатока поинтересовался Джек.

– Да я и понятия не имею. Там было что-то на тарелке, политое соусом. Ну я пожевала, проглотила. Было вкусно, только и всего…

– Эх ты, вот если бы я попробовал курицу, мне было бы о чем рассказать…

17

Полковник Цинлер дочитал отчет до конца и тут же начал заново, чтобы не упустить ни одной детали. Он уже знал, что на четвертом участке района появились проблемы и теперь ему предстоит дать службе безопасности задание с такими четкими установками, чтобы те не делали лишних телодвижений – куратор корпорации следил за этим очень внимательно.

Корпорация нанимала самых лучших специалистов, платила им высокое жалованье и требовала, чтобы они придерживались принципа оптимальной экономии. Ни одной лиры не должно было уйти впустую. На государственной службе Цинлер мог сказать, например: «Левин, пошли туда каких-нибудь ребят, и пусть посмотрят, что там да как» – и забыть об этом еще на месяц, но на службе у частного работодателя приходилось выражаться более конкретно.

Вот и этот кабинет был обставлен в стиле минимализма. Вся мебель – пластик под металл и дерево, окна фальшивые с фотопанорамами, а сам офис располагался на двадцатиметровой глубине в старом и даже древнем бомбоубежище.

Когда Цинлер служил в государственной армии, его кабинет был вдвое больше, а мебель в нем стояла только из дуба и ореха. Окна были огромными, со светофильтром переменного светопропускания, а в шкафу имелся бар, который раскрывался одновременно с выдвижной стойкой.

О кофеварке и сигарном ящичке и вспоминать не стоило. Но при этом государство платило ему двенадцать тысяч лир, а корпорация «Крафт» – двадцать восемь. Было отчего смириться с отсутствием сигарного ящичка.

Нажав кнопку интеркома, Цинлер произнес: «Левина ко мне…»

И всё. Больше ничего не требовалось. Причем если на прежней службе он мог сказать это своему секретарю, то здесь секретарем для всех служил специальный координатор. Обезличенная штатная единица, которого нельзя было послать за коньяком, потребовать от него сводить тещу в театр или снять в гостинице номер и ровно к двадцати ноль-ноль привезти туда девок.

Вскоре на информационной панораме, размещенной над входной дверью, появилась надпись: «Майор Левин вышел из кабинета».

Через полминуты ее сменила другая: «Майор Левин прошел галерею четвертого уровня».

Потом были: «Майор Левин поднимается в лифте», «Майор Левин идет по коридору третьего уровня» и «Внимание, майор Левин стоит у вашей двери…».

Дверь автоматически открылась, и на пороге действительно стоял майор Левин, а за его спиной ходили по коридору другие служащие – из-за режима оптимальной экономии в кабинетах офиса отсутствовали приемные и все двери открывались в коридор.

– Разрешите войти, сэр?

– Входи скорее, майор, терпеть не могу эту вокзальную беготню. Хорошо, хоть звукоизоляция хорошая.

Левин вошел, дверь за ним закрылась, и Цинлер перевел дух. Целостность границ его офисного владения была восстановлена.

– Садитесь, – бросил полковник, снова возвращаясь к прочитанному отчету.

Майор сел и принялся неслышно барабанить пальцами по принесенной с собой папке, ожидая, когда ему сообщат о цели вызова.

Впрочем, как сотрудник отдела службы безопасности, Левин уже получал информацию о том, что в Восемнадцатом районе, за которым он был закреплен, все чаще стали происходить всякие неприятные вещи, а значит, вызов к начальнику района был лишь делом времени. И вот это время настало, а каменное выражение лица полковника Цинлера не предвещало службе безопасности ничего хорошего.

Наконец он отложил планшет и поднял глаза на майора. Тот перестал барабанить по папке и сел ровнее.

– Ну и где ваша работа, Левин? – спросил полковник, взирая на Левина, как на пойманного в супермаркете воришку.

– Простите, сэр? – переспросил Левин, он знал, что ответа на поставленный полковником вопрос нет. Это был не вопрос, это был способ измучить подчиненного.

– У вас что, плохо со слухом, майор?

– Нет, сэр, благодарю вас, со слухом у меня все в порядке.

– Тогда к делу. Второго числа аппарат дистанционного контроля сбивают на втором участке района, двенадцатого числа на шестом. Семнадцатого снова на втором, а теперь, двадцатого и двадцать первого, падают два а-дэ-ка на четвертом…

– Мне известно об этом, сэр. Второй участок нами уже зачищен, над шестым мы работаем, в четвертом тоже примем меры, тем более что там уже проведена успешная операция и двое злоумышленников уничтожены.

– Я читал отчет об этой операции, Левин. Я еще не разучился читать! Вы пристрелили каких-то идиотов, вандалов, которые просто разнесли аппарат вдребезги, а вот профессионалов, которые ювелирно положили машинку на воду и аккуратно вытащили фоноскоп, вам поймать не удалось. Это не означает, что полдела вы уже сделали, это означает, что вам лишь слегка повезло и первые дураки попались сразу…

– Да, сэр, нам определенно повезло, но это еще не значит, что мы не доведем дело до конца.

– До конца или не до конца, Левин, это все частности. Хорошо, что вы там стреляете и в кого-то даже попадаете, но посмотрите, какая тенденция – нападений все больше, черный рынок фоноскопов ширится. А наши поставщики, эти двуличные мерзавцы, скупают фоноскопы у воров и нам же перепродают с новыми номерами. Мне жаловались из инженерной службы! Им пришел фоноскоп для восстановления разворованного а-дэ-ка, а когда они начали его ставить, оказалось, что на нем сохранились монтажные метки, те же, что и на основании рамы аппарата. Представляете? Аппарат был сбит, фоноскоп украден, снова продан поставщикам и вернулся на прежний аппарат за денежки корпорации. Сказка!

– Сэр, мы приложим все силы, чтобы разобраться с этой ситуацией.

– Итак! – полковник хлопнул ладонью по столу, и Левин вытянулся, сидя на стуле.

– Итак, приказываю провести на четвертом участке оперативно-розыскные мероприятия и устранить этих зенитчиков, а также всех, кто способствует организации черного рынка запчастей а-дэ-ка… Я понятно излагаю?

– Так точно, сэр, понятнее некуда.

– Тогда исполняйте. Можете идти.

Майор поднялся со стула и направился к двери, но в последний момент полковник его остановил.

– Майор Левин!

– Да, сэр! – ответил тот, поворачиваясь.

– Левин, пару слов из другой оперы… Вы… – Полковник почесал переносицу, раздумывая, стоит ли спрашивать. – Одним словом, один мой знакомый просил у меня узнать, знаю ли я кого-нибудь, кто посещал это разрекламированное «Веселое подворье». Вы ведь там бывали?

– Да, сэр, – вынужденно признался майор, ожидая какого-нибудь подвоха.

– Ну, я, конечно, не для себя, а для знакомого хочу поинтересоваться – как там вообще? Как в рекламе или как всегда?

– Ну, и так, и эдак, всего понемногу. Пиво – дрянь, брать не советую. Коньяк приличный, портвейн тоже. А вот так называемые натуральные вина я бы не советовал. И закуску лучше брать из салатов, горячее у них не очень…

– Понятно, – кивнул полковник. – Ну а как там культурная программа?

– Варьете? – не понял майор.

– Нет, когда уже после коньяка и варьете. Почем за час и все такое?

– То есть вы говорите об…? – не договорил майор, надеясь, что полковник закончит за него.

– Да, я говорю «об», майор.

– За час от семидесяти до ста двадцати в зависимости от разряда. А за ночь пятьсот. По-моему, дорого.

– Ну, не дороже, чем в клубе «Лоук».

– Не знаю, сэр, не бывал.

– Ну, вы не бывали, а мой знакомый бывал. До свидания, майор, и помните мои наставления.

18

Дверь отдела распахнулась, и вошел капитан Гринберг, в шлеме, в черном запыленном «бронике» и с автоматом на ремне.

– О, Патрик! Ты прямо с пикника? – спросил его капитан Леклерк, отрываясь от каких-то запутанных схем, наложенных поверх плана городских кварталов.

– Как видишь, чернильный нос, – огрызнулся тот и, сбросив со стола какие-то бумаги, положил на него автомат. Затем снял шлем, провел ладонью по взмокшим волосам и сел на стул, с наслаждением вытягивая ноги.

– Где были-то? – спросил Леклерк, отвечавший в отделе за расследование и поиск.

– На восьмом участке.

– А что там?

– Народные волнения, блин. Толпа пыталась штурмовать склады корпорации.

– И что, постреляли?

– Нет, толпу не тронули, но местных боевиков шуганули основательно, даже «бергу» работа нашлась.

– А точно тех шуганули?

– Точно. У нас в днище дискорамы пробоина осталась от их приветствия и еще один раненый.

– Основательные ребята, – с уважением заметил Леклерк. – Сам-то стрелял?

– Чуть автомат не расплавился, – ответил Гринберг и погладил вороненую сталь. – Так они, хитрецы, нас между холмов заманивали, чтобы сверху бить. Знают, что у дискорамы крыша небронированная.

– Дискорама – это хороший трофей, в ней навалом всяких нужных в хозяйстве вещей.

– Тебе смешно, а у меня пилот чуть не поседел, когда на весу к скальной площадке аппарели пристраивал.

– И что потом? – заинтересовался Леклерк, отодвигая планшет.

– Выпустил «берга». Тот встал на площадке, откуда всех засранцев было видно как на ладони, и начал по ним садить. Правда, боеприпасов на миллион сожгли, но зато можем закрыть графу «уничтожение мятежного соединения». У нас и видео есть.

– А кто ранен-то?

– Рядовой Флинт…

– Флинт? Ты же говорил он удачливый? Вроде и пули мимо него пролетают?

– Так солдаты говорили, но, видимо, ошибались.

– Ну а чего ты сюда приперся? Иди домой, пей пиво, сегодня до вечера ты герой.

– Ага, сейчас, – с драматическим сарказмом произнес Гринберг. – Уже позвонили, говорят, будет еще один вылет.

– Какой же вылет, если в дискораме пробоина?

– Дискорама уже в ремонтном доке, латают ее. А полетим на резервной.

– Она же малоподъемная. Вы в нее даже не уместитесь.

– Полетим усеченным составом. Пехота, один разведчик и один вездеход.

Гринберг вздохнул и, сняв перчатки, пододвинул ближайший стул, чтобы забросить на него ноги и подремать. Но тут дверь в отдел распахнулась, и в нее заглянул их начальник – майор Левин.

Судя по злой усмешке, застывшей на его лице, ни Леклерка, ни Гринберга не ожидало ничего хорошее.

– Так! – произнес Левин. – Оба здесь. Это хорошо… Гринберг!

– Я здесь, сэр! – отозвался капитан, поспешно поднимаясь.

– Немедленно ко мне!

– Есть, – ответил Гринберг, пожимая плечами в массивных накладках.

– Леклерк!

– Я! – браво ответил Леклерк и вскочил со стула.

– Тебе приготовиться…

19

Майор захлопнул дверь, и в отделе воцарилась тишина, слышно было, как стрекочет вытяжной вентилятор.

– Что это с ним? – спросил Гринберг.

– Обычное дело. Вернулся от полковника Цинлера, тот вылил на него ведро дерьма, так что теперь наш начальник этим дерьмом будет с нами щедро делиться. Ты первый.

– А тебе приготовиться…

– Автомат захвати, может, отобьешься.

– Вот пойдешь к Левину, там и пошутишь, – огрызнулся Гринберг и вышел в коридор. Дверь кабинета майора находилась всего в нескольких шагах и при приближении капитана Гринберга автоматически открылась.

– Разрешите войти, сэр? – спросил капитан.

– Входи, Гринберг, входи. Заждался уже тебя, – многозначительно произнес майор Левин, кабинет которого был вдвое меньше, чем у полковника Цинлера, а письменный стол значительно уже.

Вместо двух фальшивых окон имелось только одно, и выбор заоконных пейзажей был значительно ограничен.

Капитан вошел, дверь закрылась, и Левин указал подчиненному на стул.

Тот сел и огляделся, словно был здесь впервые. Гринберг не хотел играть с начальником в многозначительные переглядывания. Лучше сразу начать разговор, все выслушать, повиниться, пообещать и убраться восвояси.