Хроники ускоренного сердцебиения (сборник) Шитуев Валерий
От Москвы до самых до окраин
Свист стоит и топот мужичков.
Через край – подвохи и приметы,
Но к иконам припадем не зря,
Вновь споем разбойничьи куплеты,
Вновь поверим в доброго царя.
Сдюжим все и в самой полной мере
Русским духом будем побеждать,
Коли жить, то во Христовой вере,
Смерть найдет, так с песней пропадать!
Возлюби
Возлюби сам себя, а потом уж любовь.
Сколько в мире бредет неприкаянных душ!
Все готовы урвать незаслуженный куш
И других утешать через муки и кровь.
Нам Господь завещал, возлюби сам себя,
Вечный символ любови – очнись, человек,
Ты себя возлюбил и короткий свой век,
Даже бремя страстей ты несешь, возлюбя.
Сколько раз в этой жизни себя отдавал,
Сколько душ озарил благодатной мольбой?
Раздарил ты любовь, чтобы вместе с тобой
Даже самый последний поднялся и встал.
Возлюбить бы себя, а потом всю любовь,
Дать другим, чтобы каждый открыл сам себя,
Пусть поверят на миг и весь мир возлюбя,
Вновь надежду и веру постигнут… и кровь!
Дар
Я пел в лесу – но кто меня там слышит?
Я взял гитару, вышел на проспект.
Вокруг все то ж – страдают, пьют и дышат,
И только там – на старых мокрых крышах,
Признаться, уважуха и респект.
На паперти стоял – порой часами,
И даже медный грош никто не дал.
Кормился у скамейки с голубями,
У рыбаков питался отрубями,
Еще чуть-чуть – карманником бы стал.
Уйти бы в лес, залечь в свою берлогу —
Вернуться к птицам, диким кабанам.
А там, глядишь, охотники найдутся,
Они поймут меня и отзовутся,
И дам я волю песням и стихам!
К чему мне шоу-бизнес и реклама,
Забавный пафос, слава и почет.
Куда бежать мне от людского срама,
Пускай глупцы кайфуют от бедлама —
Но Божий дар? Заметит ли народ?
Построить дом и вырастить деревья —
Пусть для кого-то это ложный путь —
Вложить бы душу мне в стихотворенье,
Мир возлюбить, как божие творенье,
Авось и научусь чему-нибудь!
Костер
Ночь упала в закатную дымку,
Словно в черный прозрачный шатер.
Мы сидим на поленьях в обнимку,
Развели на поляне костер.
Треск еловых дровишек гоняет
Налетевшую вдруг мошкару,
А огонь за кустами сгущает,
Обступившую нас темноту.
Мы сидим и молчим – всяк о жизни
Написал свой заветный рассказ —
О любви, о вражде, о трагизме
И о том, что не умерло в нас.
Наши души на тоненькой нитке,
Словно звезды на Млечном пути,
Мы сплелись, как молекулы в слитке, —
Никому не дано развести.
Мы прожили на свете так долго,
Гаснут искры на мутной воде;
Тихо плещется вечная Волга,
Мы вдвоем – мы везде и нигде!
Голубой гелий
Должно быть, спит во мне какой-то гений,
Я мог бы вены вскрыть и показать
Голубоватый синий гелий…
У нас у всех отмеченная стать.
Когда бы я открыл в церковном храме,
Что долго будешь мыкаться со мной,
Как я хотел в людском житейском сраме
Сродниться навсегда с твоей душой.
Стирать, готовить и взбивать подушки —
Куда как проще этот вариант.
Сгодится борщ хохлушки-хохотушки,
Уже я бы вырвал у судьбы сей грант!
А мне узнать одну во всей вселенной
И сделать верный выбор на земле,
Но как расслышать голос сокровенный
И облик разглядеть в кромешной мгле?
К чему писать? Как озаренья свыше
Я ждал тебя: «Люблю – и под венец!»
Как я метался, мне сводило крышу —
И вдруг во сне: «Промедлишь и конец!»
Сто лет прошло, как мы с тобою вместе,
Все так же взгляд я трепетно ловлю,
Пусть нет борща, но снова честь по чести
В душе звучит: «Люблю тебя, люблю!»
Люблю за все, как божий дар поэта,
Люблю за все, не ведая кручин,
Как царственно танцует, как одета,
Как сносит крышу у других мужчин!
Но ей давно сказал, что я, наверно, гений,
Она лишь улыбнулась: «…не смеши!»
Потом разделась, показала вены,
Мы в голубом плескались от души.
Летние посиделки
Ой! Девчонки мои вы зазнобушки,
На скамейке, как стайка птенцов.
Дорогие, родные воробушки,
Как вам хочется белых венцов.
Лейтенант холостой и невенчанный,
Средь садов деревенских гулял.
Красно солнышко грело застенчиво,
И петух своих клушек гонял.
Ну а вы же стреляли глазенками,
Поправляли волнительно грудь,
Все мечтали о люльках с пеленками
И ко мне вам хотелось шагнуть.
Гнал пастух свое стадо в ночлежницу,
Семенил рядом важный щенок,
Закрывалась напротив лечебница,
Где-то в кузне стучал молоток.
А из клуба неслись звуки музыки,
Приглашая к себе молодежь,
И шагнул лейтенант к юной публике
И спросил: «Ты Иришка пойдешь?»
«За тобой на край света, мой суженый,
Хоть сейчас я готова умчать
А пока, лейтенант мой заслуженный,
Ты веди меня в клуб танцевать!»
Женщине
Мы в крови потопили знамена
И дыханьем согрели мы павших,
Мы молитвы железом каленым
Выжигали на лозунгах наших.
Кто попросит за нас Божью матерь
Сохранить наши жизни и души?
Кто пойдет на Голгофу и паперть,
Кто окликнет внутри и снаружи?
В полутемном расписанном храме
Мы очнемся, крестясь на закате,
Божья Матерь в серебряной раме
И красавица в скромном наряде.
Что-то женщина молит сквозь слезы,
Что-то просит дочурка у Бога,
Где-то вновь распускаются розы,
А ведь надо совсем нам немного.
Только Женщина знает Мужчину:
Сына, брата, любимого мужа.
Только в ней я обрел половину,
Только ей распахнул свою душу.
И затеплилась вера во взгляде,
Словно синее небо во храме…
Плачет Женщина в скромном наряде,
Божья Матерь в серебряной раме.
Наши руки (Ирине)
Мы держались за руки и грелись
Средь горгулий на старой стене;
Мы крестились со всеми и спелись
С римским папой в чужой стороне.
И в мечеть мы, обнявшись, проникли,
Где мулла совершал свой намаз,
Молча слушали, но не постигли
Этой музыки странной для нас.
Мы не знали, что делать в Париже
На богемной толкучке мирян,
Лишь глаза опускались все ниже
На беспечной тусне парижан.
Даже Рим не казался нам вечным,
Ватикан – с поголовьем крестов —
Только руки сжимались все крепче
Неразрывною связью мостов.
Мы в пещерах загадочных пили
Ледниковую воду с вершин,
Мы ладони сплетали и плыли
По морям без особых причин.
И вставали заморские Луны
В непроглядных просторах зари,
И звенели испанские струны,
И манили к себе пустыри.
Что о жизни земной и небесной
Мы узнали с тобой невзначай?
Каково на чужбине чудесной,
Что открыли мы – ад или рай?
Никому не разжать эти руки,
Но припав лишь к родимой земле,
И дороги, и крестные муки
Отзовутся в намоленной мгле!
Абордаж
Нужна ли мне смирительная блуза
Иль шутовской раскрашенный колпак?
Кого ласкает трепетная муза,
Когда в душе полнейший кавардак?..
Плясала ночь, разнузданно и смело,
Когда искал я истину в вине,
А седина, как моль, виски проела
И больше не летаю я во сне.
Вцепился в якорь, словно в гвоздь картина,