Сказки врут! Шевченко Ирина

Глава 1

Праздник удался!

Псти… Пятсти… Пя-ти-де-ся-ти-ле-тие – о как! – любимого шефа, Ивана Влад… ик… славича…

Вообще-то я не пью. Совсем. Только воду, чай, кофе, кефир… В новогоднюю ночь – бокал шампанского. В течение года из спиртного только настойку пустырника случается употребляю. А сегодня…

Это все девчонки из бухгалтерии: попробуй, какое вино, оно же натуральное – чистый сок… Не помню, чтобы у меня от сока язык заплетался. И ноги. Но вино вкусное, шефу постоянный клиент из Италии пять бутылок привез. Целых пять! Не мог одной обойтись, мне бы тогда не досталось. А теперь вот иду, иду…

Мне от ресторана до дома минут десять пешком. Не такси же было вызывать? А провожать меня после корпоративов давно никто не решается. Первое время пытались. Олег из отдела продаж. Игорь, админ наш. Антон еще, не помню, из какого отдела, рыжий такой. Доведут до квартиры и мнутся на пороге: мол, кофейку бы, а то так пить хочется, что переночевать негде. А оно мне надо? В свое время обпилась уже этого кофею… Вот и хожу одна. И что? Почему бы не прогуляться тихой летней ночью?

На первом перекрестке я долго держала светофор. Качался, зараза! Еще чуть-чуть, и совсем упал бы. Хорошо, что я рядом оказалась. Закралась, правда, в голову мысль, что не в светофоре дело… И я об этом долго думала. Потом думала о жизни, о смерти, об устройстве мира… Пока дошла до следующего перекрестка, успела осознать ошибочность утверждения, будто бы земля круглая, и полностью уверовала в правоту древних: она плоская и стоит на трех слонах. А те – на плывущей черепахе.

Черепаха плыла зигзагами и норовила сделать кульбит…

– Не поможешь мне, девонька? – прошамкал кто-то совсем близко.

Испуганно икнув, я огляделась, но никого не увидела. Сок, значит? Хороший сок – уже и слуховые галлюцинации начались.

– Дорогу, говорю, перейтить мне надобно…

Галлюцинация требовательно дернула меня за рукав. Я взвизгнула, отскочила и только тогда заметила сгорбленную старушку, которую не разглядела с высоты шпилек.

– На ту, на ту сторону! – Бабуля яростно тыкала пальцем в неоновую вывеску на противоположной стороне дороги. – А машины, будь они неладны, туды-сюды, туды-сюды…

– Где? – Я осторожно вытянула шею и оглядела темную улицу в оба конца: даже света фар не заметила.

– Туды-сюды, окаянные! – Божий одуванчик, не слушая ни меня, ни голоса разума, уже повис на моей руке.

Черепаха напомнила о себе плавным покачиванием, и я сама радостно вцепилась в удачно подвернувшуюся бабку.

– И с корзиночкой помоги, молодая, чай, сильная. – Во вторую руку мне сунули тяжеленную корзину. Противовес получился шикарный, и я наконец-то смогла идти ровно.

А идти пришлось долго: старушка едва переставляла ноги, и пока мы дотопали до середины дороги, к перекрестку таки подъехала одна машина.

– И ездют, и ездют, – брюзжала бабуля. – Ночь на дворе, а они разъездились!

Ступив на тротуар, она отпустила мою руку, и корзина тут же потянула меня в противоположную сторону.

– Спасибо, милая. – Старушка отобрала у меня груз. – На вот тебе за это…

Почему-то я ожидала увидеть яблоки. Ну, как в сказке: помогла старушке, и на тебе счастье – яблочки наливные, молодильные, живильные, деньги приваживающие, мужей привораживающие. Но под цветастой тряпкой лежали кабачки. Бабка всучила мне две штуки в обе руки.

– Пожаришь. Или еще чего сделаешь.

Остаток пути я преодолела в обнимку с кабачками, покачиваясь и думая о том, что в жизни нет места сказкам…

– Девочка, а девочка, ты куда идешь?

– К бабушке. Во второй подъезд.

– А в корзинке у тебя что?

– Пирожки.

– Пирожки-и? Ха! Ты прямо как Красная Шапочка! А я Серый.

– Волк?

– Не, просто Серый. Сережа. В первом подъезде живу.

– А я Настя…

– Настя! Настенька, просыпайся.

Я открыла глаза.

На подушке рядом со мной сидел большой пупырчатый жаб.

– Сейчас я тебя поцелую, и ты превратишься в прекрасного принца, – пообещала я ему.

Жаб выпучил глаза, но моей любвеобильности не противился. Правда, в принца превращаться отказался наотрез.

– Вот где он! – Мама сгребла зацелованного Жорика с постели и положила обратно в аквариум. – Сколько можно издеваться над животным?

– Не виноватая я, он сам пришел, – промычала я, зарываясь в простыни.

– Еще бы не пришел! Ты когда его в последний раз кормила?

Ну вот, сейчас начнут меня воспитывать. Мама же…

– Мама? – Я окончательно проснулась и села. Голова отозвалась на резкий подъем болью. – А что ты тут…

– Зашла вот, – развела руками она. – Почуяло сердце, что страдает кровинушка моя… и в холодильнике мышь повесилась.

– Мышь – это на бульон. А еще у меня кабачки есть. Я их вчера где-то тут на полочку положила…

– На книжную? – Мама кивнула на лежавшие рядом с томиком Бальмонта цукини. – Тогда неудивительно, что у тебя юбка в морозильнике.

– Я на жвачку села. Ее теперь по-другому не отодрать.

Держась за раскалывающуюся черепушку, я потопала в ванную.

– Давай сниму, – предложила мама.

– Голову?

– Боль, горюшко ты мое!

– Сама.

Или я не ведьма в седьмом поколении? Таблетка анальгина и мятное масло на виски – сейчас отпустит.

– Нельзя нам пить, Настенька. – К тому времени, как я возвратилась в комнату, родительница успела застелить постель и теперь раскладывала по полкам разбросанные на стульях вещи. – Совсем нельзя. Прабабка моя, тезка твоя, Настасья, перебрала как-то на сельской свадьбе, так потом еще месяц коты гавкали, а куры вареными яйцами неслись. Вот она-то и закляла весь свой род, во избежание, значит. Опасно нам с такой-то силой контроль над собой терять.

– Лучше бы так закляла, чтобы пили и не пьянели, – пробурчала я, ногой запихивая под кровать грязные джинсы.

– И так неплохо вышло. – Мама двумя пальцами извлекла только что припрятанные брюки на свет божий и швырнула к двери, где уже набралась солидная кучка претендентов на стирку. – Голова поболит, помутит чуток. Зато потом неповадно будет. Я вот тоже как-то попробовала: ликером импортным соблазнилась. Как он шоколадом пах! А после ночь в уборной просидела, и отец твой, покойник, примерещился. Мертвые нам всегда в таком состоянии видятся. Бабушке твоей, царствие ей небесное, поп наш, отец Алексий, после стакана сливовицы приснился: уговаривал от силы отречься, постриг принять, а все имущество отписать детской поликлинике.

– Бред какой!

– Конечно, бред. Батюшка наш при жизни только мамиными травами и спасался. Фронтовик он был, Федор Иванович – так в миру звался, учителем до войны работал. А с осколком у сердца домой вернулся, уверовал после этого…

– А к ведьме ходил, верующий.

– Ведьма, Анастасия, от слова «ведать»! – назидательно изрекла матушка. – Или знахаркой зови. Так лучше? Мама отца Алексия сколько лет выхаживала. Да и сама на все службы в церковь ходила, еще когда гоняли за это и премии могли на фабрике лишить. Так что не стал бы он ее о таких глупостях просить. Но что покойники нам после хмельного снятся – это факт.

– А как же, факт, – усмехнулась я. – Мне вот Сережка приснился Линкевич. Жил тут в соседнем подъезде.

После бабушкиной смерти ее двушка досталась мне, но семья Серого к тому времени переехала в другой район.

– Я и говорю, покойники, – кивнула мама, а потом встревоженно всмотрелась в мое стремительно бледнеющее лицо. – Настенька, ты что, не знала?

Я медленно опустилась на стул. Как же это? Серый? Мой Серый?

– Тетка Марья со второго еще весной рассказывала, весь дом в курсе, – виновато пробормотала мать. – Я тут не живу и то знаю. Ездил он куда-то на заработки, на буровую какую-то. Вахты по полгода. Последний раз поехал и не вернулся. Авария, говорят, большая была.

– Весной еще? – До сих пор не верилось.

– Зимой. В феврале, кажется.

Я Сережку последний раз года два назад видела. Действительно, рассказывал, что на Севере где-то работает. А еще говорил, что бросит это дело – не нравилось так надолго уезжать.

И почему не бросил?

– Ладно, пойду я, – резко засобиралась мама. – У меня прием через два часа. Женщина одна должна прийти на первичную диагностику. Сергей Семенович – ногу подлечить. И Светка звонила, говорит, сглазил ее опять кто-то.

– Мам, ты же понимаешь, что у тети Светы дистония? Вегетососудистая. Лучше бы она к невропатологу сходила.

– Невропатологу-то, конечно, лучше. А мне – минус клиент. Что я, какую-то дистонию не вылечу? И ты бы пришла, посмотрела. Помогла бы мне, может быть. Ты же тоже…

– Ма, я экономист-технолог. Сглаз не лечу, а порчу только бумагу посредством принтера.

На эту тему уже не раз говорили, к чему повторяться? Да и дела у меня сегодня: вещи, вон, в машинку загрузить, кабачки пожарить, Жорика покормить.

– Воля твоя, Настюша.

Красивая она у меня, любоваться не устаю. Даже в свои пятьдесят три любой молодухе фору даст: высокая, статная, русая коса, как положено, до пояса и в руку толщиной. А глаза голубые-голубые, чистые, как небо после дождя. И так не нравится, когда это небо смурнеет и между бровей пролегает глубокая складочка.

– Не сердись. – Я поцеловала маму в лоб, разглаживая набежавшие морщинки. – Когда-нибудь обязательно зайду.

После маминого визита в холодильнике обнаружились продукты, а из раковины исчезла грязная посуда – это ли не чудеса? Жаль только, последствия пьянства и прапрабабкиного заклятия никуда не делись: голова раскалывалась и вторая таблетка ничего не изменила. Еще и новость, которая для всех давно не новость, о Сережкиной смерти. В последние годы встречались лишь случайно, обменивались телефонами, но так и не созванивались. А ведь Серый – мой лучший друг детства. Да что уж теперь – первая любовь. И надо же, как все вышло.

Загрузив стиралку, я вооружилась лопатой и отправилась за гаражи копать червей для Жорика. Сосед, заядлый рыбак, глядел с уважением, но заговорить не решился.

Вернувшись, взялась за последнее намеченное на сегодня дело – пожарила кабачки. Майонеза мама конечно же не купила (вредный потому что), и пришлось делать заправку по бабушкиному рецепту: уксус, подсолнечное масло и чеснок. Обмакивая золотистые кружочки в соус и укладывая их на тарелку, продолжала думать о Сером…

Думала, думала и придумала. Отправила в рот не поместившийся на тарелке кусочек, вымыла руки и набрала номер Игоря, нашего сисадмина, того самого, что пару раз пытался провожать меня домой. Любопытно, как быстро мужчины, убедившись, что им отказывают отнюдь не из кокетства, переквалифицируются в просто друзей.

– Чего тебе, Вербицкая? – недовольно отозвался просто друг. – Суббота, шесть утра, а ты уже названиваешь.

– Какие шесть? Полпервого уже.

– Ой-ё-о! У меня часы стоят! А мне на три на автобус! – В трубке послышалась какая-то возня, потом зажурчала вода… Надеюсь, вода. – Что бы я без тебя делал, Вербицкая!

– Проспал бы свою дачу, шашлыки, водку и очередную девицу.

– Все-все, я и так понял, насколько тебе обязан. Чем могу служить? Ты ж не только разбудить меня звонила?

– Игорек, мне нужно адрес узнать.

– Айпи или имейл?

– Домашний адрес. Человека одного ищу… Точнее, его родню.

Проще было бы спуститься на этаж ниже и поговорить с тетей Машей: она дружила с матерью Серого и весть о его смерти тоже она разнесла, наверняка и адрес знала. Но пришлось бы объяснять, зачем он мне…

– Домашний? – озадачился Игорь.

– Ты же говорил, у тебя в паспортном столе связи, в РОВД и в самой небесной канцелярии.

– Ладно, попробую. Выкладывай все, что знаешь о своем человеке. Завтра-послезавтра будет.

– А сегодня?

– Сегодня у меня дача, шашлыки и девица… если повезет. Но если очень повезет, то и адрес узнаю.

Повезло. Игорь перезвонил через час и продиктовал улицу, номер дома и даже телефон. Но звонить я не стала.

На кладбище я гость нередкий. Отец, дед, бабуля. За могилами присмотр нужен: сорняки выполоть, оградку подкрасить. Ходила, как на работу, к своему стыду давно уже не испытывая должного пиетета. Живыми они были мне самыми родными, близкими и любимыми, но странно было бы испытывать такие же чувства к трем гранитным памятникам. Кто-то счел бы это циничным. Потому ни с кем и не делюсь подобными мыслями. А настоящие памятники им – у меня в сердце. Навсегда. Этим тоже не делюсь.

Но Серый… Страшно было представлять его фотографию, прикрученную к каменной плите. Молодой, красивый парень: темные волосы ежиком, ямочка на подбородке, глаза-угольки. Но до кладбища (и это еще страшнее) – увидеться с его семьей.

Надела голубое платье. К глазам идет, но главное – скромненькое: и вырез неглубокий, и длина приличная. Расчесалась, отстраненно и уже не впервые подумав, не отрастить ли косу, как у мамы. Волосы у меня тоже густые, только с рыжинкой… были бы, если бы не подкрашивала. А так аристократический пепельный оттенок, как у бабушки, но у нее тоже коса была, а у меня – короткая стрижка «быстрый старт», как я ее называю: щеткой пригладила, и готова к свершениям.

– Веди себя хорошо, – наказала я Жорику, покидая квартиру.

Вернусь, и будем с тобой вместе грустить.

– Здравствуйте, Вероника Алексеевна. Вы меня, наверное, не помните. Я Настя, внучка Аллы Викторовны, мы дружили с Сережей…

Остановив лифт между этажами, я репетировала то, что собиралась сказать матери Серого.

– Здравствуйте, Вероника Алексеевна…

А если все-таки Александровна? Я не была уверена, что правильно помнила отчество, – в детстве она была для меня просто тетей Верой.

– Здравствуйте, Вероника Ал… кхе-кхе… вна. Вы меня, наверное, не помните…

Поняв, что от повторений становится только хуже, решительно нажала кнопку седьмого этажа.

Щелкнул замок, дверь приоткрылась, и я бегло начала, уткнувшись в пол:

– Здравствуйте, я Настя…

Подняла глаза и онемела на несколько секунд.

– Ну здравствуй, Настя.

– Серый! – Очнувшись, я кинулась на шею открывшему мне парню. – Живой!

– Живой-живой… И буду живой, если не задушишь.

Квартира у Линкевичей была трехкомнатная, но все равно тесная. Светка, младшая сестра Серого, успела выйти замуж, родить ребенка и развестись. Жила теперь тут вместе с сынишкой. Человек трех лет от роду умудрялся занимать все три комнаты одновременно, и потому мы устроились на кухне. Разговаривали и пили чай, который заварила тетя Вера, к моему удивлению и стыду оказавшаяся Вероникой Николаевной.

– Муторная история, – поморщился Сергей. – Да, была авария, двое ребят погибли из моей бригады. Меня контузило. Больница, реанимация. Когда в себя пришел, не сразу и узнал, что умник какой-то документы перепутал. И маме передали уже. Даже думать не хочу, чего она натерпелась.

– Ой, Серый, какой же ты… серый…

В мальчишеском ежике осталось не так уж много темных волос, и ранняя седина превратила детское прозвище в реальность.

– Давно вернулся?

– Второй месяц уже.

– А я только сегодня узнала… – Хотелось провалиться сквозь землю от стыда. Но провалиться можно было только в квартиру на шестом этаже, и вряд ли ее жильцы были бы рады мне и дыре в потолке.

– Да никто не в курсе, наверное, – успокоил меня Сережка. – Мама мало кому рассказать успела: когда я приехал, у нее опять с сердцем плохо стало, почти на месяц слегла, хоть я и звонил заранее, и бумага официальная пришла. Надо ей сказать, чтоб тете Маше позвонила – та по всему городу разнесет… Зато с тобой увиделись.

– Это да, – согласилась я. – Хоть какая-то радость… Ну, в смысле, я рада, что ты жив, и вообще…

– Я тоже рад, Настюха.

Он улыбнулся, и мне подумалось, что для первой, но большой любви десять лет не срок…

– Может, погуляем? – предложил Серый. – А то я, как приехал, в четырех стенах сижу. Так и лето пройдет.

– Давай. А куда пойдем?

– Не знаю. – Он посмотрел на племянника, успевшего за время разговора обосноваться рядом с нами за столом. – Туда, где народу поменьше.

– Если хочешь, можно ко мне, – сказала я и покраснела. – Ну, это… старый двор посмотришь, голубятню…

Я падшая женщина. Однозначно.

Но я совершенно счастливая падшая женщина.

Казалось, можно лежать так вечно: положив голову на сильное мужское плечо, слушая ровное дыхание…

– Твою ж мать! – Серый вскочил как ошпаренный, и забористый мат несколько нарушил романтичность момента. – Что это за тварь?!

– Это Жорик, – протянула я, не желая прощаться со сладкой негой. – Ты занял его место, и ему это не понравилось.

И как жаб умудряется то и дело выбираться из-под сетки?

Поймав недовольно пучившее глаза земноводное, я привычно чмокнула пупырчатую морду и, закутавшись в простыню, прошлепала к аквариуму:

– Вот и все.

Сергей мягко отстранился, когда я решила его поцеловать и утянуть обратно в постель:

– Насть, после жабы…

– Жорик после тебя не побрезговал, – насупилась я.

– Ты не оставила ему выбора. – Парень потянулся за джинсами.

Вот и «счастливый конец» романтического вечера.

– Может, все-таки погуляем? – напомнил Серый. – Перекусим где-нибудь?

Ага! Значит, еще не вечер… то есть еще не конец!

Я поняла, что детская дружба превратилась во что-то большее, когда мне было около четырнадцати, а Серому уже шестнадцать. Вокруг высокого, красивого парня, завсегдатая дискотек и набиравших моду качалок, вертелись такие же высокие и красивые девицы, сменяя друг друга едва ли не каждый вечер, а я, тогда еще мелкая, с мальчишеской фигуркой и двумя длинными косичками, наблюдала с бабушкиного балкона, как резко повзрослевший и почти забывший обо мне друг любезничает с очередной пассией. Потом я, конечно, выросла, вытянулась, округлилась в нужных местах. На смену косичкам пришла модная стрижка, но замены Серому в моем сердце так и не нашлось. То, что последние несколько лет мы практически не виделись, только усугубляло ситуацию: он навсегда остался для меня тем парнем, объектом несбыточных мечтаний и идеалом.

Произошедшее час назад в моей квартире ничего не меняло.

– Насть, ты не думай ничего такого, ладно?

Мы возвращались из кафе: шли по темным улицам, держались за руки и молчали. До этой странной фразы.

– Какого такого?

– Ну… – Он смущенно пожал плечами. – Как-то так вышло, решишь еще, что я по жизни на каждую встречную кидаюсь. А ты мне всегда нравилась, честно. Помнишь, мы на рыбалку ходили с Колькой и Женькой? Ты жаб ловила (тогда еще к ним страсть питала), а я пацанов в сторону отозвал и сказал, чтоб к тебе не лезли, что ты со мной. Только потом, года через три, меня вот так же твоя бабушка отозвала и пообещала самого в жабу превратить, если буду к тебе ходить.

– Бабуля? – не поверила я. – Но почему?

– Не знаю. Говорила, что тебе от меня одни беды будут и нечего, мол… Она же ведьма была. В хорошем смысле, естественно. Но все равно ведьма. Вот я и…

Ох, бабуля-бабуля.

– Завтра зайдешь? – спросила я.

– Да я и сегодня еще не ушел. Или у тебя ровно в десять отбой? Нет? Давай еще где-нибудь посидим или в парк сходим?

– Лучше в парк.

Аттракционы уже не работают, людей почти нет, только редкие парочки, вроде нас, обнимаются под фонарями. Но у нас с Серым здесь свое особенное место… Если он, конечно, помнит.

– А ты помнишь? – улыбнулся он, повторяя мои мысли.

– Еще бы!

Мы бегали сюда с другими ребятами. «Колесо обозрения», «Веселые горки», «Ромашка» – здорово, но все это стоило денег. А игровая площадка для малышни была совершенно бесплатной. Горки, качели, песочницы. И избушка на курьих ножках. Внутрь вела деревянная лесенка, но это для детсадовцев. А у наших мальчишек считалось высшим пилотажем взобраться на крышу сказочного домика и усесться на коньке. У меня так не получалось. Почти месяц я завидовала молча, а потом так же молча, собрав волю в кулак, ринулась на покорение крыши. Счастью не было предела, когда я не без помощи друзей взгромоздилась на самый верх. Но на крыше приятелям скоро наскучило, и они, попрыгав вниз, умчались то ли на другую площадку, то ли совсем по домам, а я так и сидела, обхватив дрожащими руками вырезанную из дерева конскую голову. Со мной остался только Серый. Звать на помощь взрослых мы побоялись, могли ведь и отругать за этот альпинизм, так и сидели до темноты: я наверху, а он внизу.

– Настька, прыгай. Я тебя поймаю, честно.

– А если не поймаешь?

– Поймаю обязательно.

– Боюсь.

– А что баба Алла заругает, не боишься?

Когда на небе появились первые звезды, я решилась. Съехала по покатой крыше и упала в раскрытые объятия…

Мне было девять, а Сережке одиннадцать. Конечно же он меня не удержал, и мы вместе завалились на землю. Я подвернула ногу, а Серый набил шишку на затылке. И дома нас обоих наказали за гулянье допоздна.

– Господи, тут же от силы два метра! – изумилась я, глядя на покосившийся от времени домик.

– А я тебе еще тогда говорил, что невысоко. Трусишка.

– Трусишка? – Я легонько ударила его кулаком в плечо. – Да я самая смелая из девчонок была! Скажи, кто еще с вами ходил? Танька? Маринка Лебедева?

– У Маринки уже двое детей, – вспомнил вдруг Серый.

– Да? А ты откуда знаешь?

– Видел ее прошлой зимой на встрече одноклассников. Как раз десять лет с выпуска было. А Танька Капустина в Канаде сейчас живет, тоже замужем… Ну, как и Маринка.

– Понятно, что не как я. – Я отвернулась.

– Насть, я не намекал ни на что, – сконфузился Серый. – К слову пришлось. Я вот неженатый, и что? А следующей весной уже тридцать, между прочим.

– Кандидатур подходящих не было?

– Да были вроде. Не сложилось. А у тебя?

– Тебя ждала.

Парень еще больше стушевался, но его избавили от необходимости говорить что-либо в ответ.

– Вот где ты, упырь! – Из кустов на нас надвигалась какая-то тень. – Думал, спрячешься?

В руках у человека была палка с заточенным концом, и он, как копьем, целил ею в Серого.

– Мужик, ты чего? – Сергей задвинул меня себе за спину. – Осторожнее с этой штукой, здесь девушка.

Незнакомец на миг замер.

– Девушка может идти, – кивнул он деловито. – А мы тут с тобой закончим.

Выглянувшая из-за тучки луна тускло отблескивала на лысине маньяка, а его прищуренные глаза горели злобным огнем. Если я и не закричала, то лишь потому, что понимала всю бесполезность такого поступка.

– А если девушка не уйдет, и ее уберешь за компанию, пилигрим? – Позади сумасшедшего с палкой появился еще один человек.

– Тебе что тут надо, темный? – огрызнулся псих не оборачиваясь. – Это моя добыча.

– Кровожадные вы, братья, стали, – усмехнулся темный.

– Жизнь такая, – флегматично отозвался тот, которого назвали пилигримом.

– Может, мы пойдем, а вы тут побеседуете? – предложил Сергей.

– Что вы, что вы, без вас, молодой человек, беседа не будет такой интересной.

Второй мужчина вышел из тени: темные волосы, строгий костюм, даже галстук со старомодным зажимом, блестящим в лунном свете. Бриллианты, что ли?

Господи, о чем я только думаю?!

– Исчезни, темный, – потребовал маньяк с палкой.

– Конечно-конечно. – Тип в костюме приблизился к пилигриму. – Только тут такое дело, слышишь…

Он похлопал психа по плечу, тот оглянулся и встретился с летящим ему в челюсть кулаком. Хрусть, плюх, шмяк. Как пишут в книжках, все произошло в считаные секунды. Или даже в доли секунды.

– Нельзя же так, правда? – раздумчиво поинтересовался у нас спаситель. – С ходу осиновый кол – какой моветон! Можно же поговорить для начала.

– Вы кто? – пришел в себя Серый.

– Я? О, простите. Я маг и волшебник. Сейчас покажу вам свою волшебную палочку.

Жестом, не раз виденным мной в кино, он запустил руку под лацкан пиджака и вынул – да, я так и знала! – небольшой пистолет.

– У вашего товарища палочка была посимпатичней, – сглотнул Сережка.

– Каждому свое. – Незнакомец пожал плечами. – И он мне не товарищ. Так что, поговорим? Только не здесь, а то еще воин Света очнется. Давайте вперед, оба.