Город богов Крючкова Ольга
Ещё, я слышал, высоко в горах у мапуче есть храм, где живёт Килиан. Индейцы почитают её как Богиню Луны и предсказательницу. Никто, кроме умельменов и лонко, не может увидеть таинственную Килиан. Я настолько заинтересовался храмом, что с просьбой разрешить посетить его обратился к вождю – лонко. Глаза Гуалемо расширились от удивления.
– Ты хочешь проникнуть в храм Луны и побеседовать с пророчицей?
– Вот именно, так как много лет я веду дневник и надеюсь опубликовать его. Европейцы должны узнать о вашей замечательной культуре.
Гуалемо, помолчав в раздумье, произнёс:
– Завтра мой сын отведёт тебя к пророчице. Но только одного.
Я с благодарностью принял согласие вождя. Меня ничуть не смутило поставленное им условие не брать с собой Мартина.
Рано утром сын вождя Лойхо зашёл за мной. Мартин, привыкший всюду сопровождать меня, не на шутку встревожился. Я постарался успокоить его, пообещав быть осмотрительным и осторожным, а по возвращении рассказать об увиденном и услышанном во всех подробностях.
В сопровождении Лойхо я покинул пробуждающуюся деревню. Женщины мапуче поднимались чуть свет и принимались хлопотать по хозяйству. У каждой из них были свои обязанности: одна стряпала, другая шила и стирала, третья ухаживала за огородом…
Мужчины отправлялись добывать пропитание. Или в нынешние неспокойные времена они сменяли друг друга на контрольных заставах, чтобы не подпустить к селению не замеченными испанцев (как ни прискорбно об этом писать – моих соотечественников).
… Лойхо прекрасно ориентировался в горах. Мы продвигались вверх по тропе, известной лишь вождю, его сыну и ульменам, а когда солнце поднялось в зенит, достигли храма Луны. Взору открылась небольшая ровная площадка. Культовое сооружение, сложенное из камня и примкнувшее к горе, подёрнутой белёсой дымкой, было почти невидимо, исключая тёмный проём входа, более похожий на зев пещеры.
Лойхо оглянулся и пристально воззрился на меня.
– Сейчас мы войдём в храм, монах. Ты не передумал? – спросил он на кечуа.
– Нет, – уверенно ответил я. – Почему я должен передумать? Ты что, намерен принести меня в жертву своим богам?
– Ты храбрый человек, монах! Потому и понравился моему отцу… – Сын вождя улыбнулся и растворился в черноте входа. Я последовал за ним.
В первый момент мне показалось, что я ослеп, и двигался за юным проводником исключительно по наитию. Наконец мы достигли небольшого помещения, скудно освещённого факелами. На каменной стене виднелся искусно высеченный женский лик, вероятно, богини Килиан. В полумраке я смог различить правильные черты её лица. Перед образом был установлен алтарь, почерневший от времени и крови.
Словно из воздуха, перед нами возникла молодая жрица. Её свободное одеяние – чёрная шаль – кепам, скреплённая на плече заколкой – тупу, – закрывало фигуру от плеч до лодыжек.
– Великая Килиан ждёт тебя, – обратилась жрица ко мне. Я почувствовал, как внутри у меня всё похолодело, но, превозмогая страх, последовал за ней.
Пройдя по извилистым тоннелям, мы оказались в просторном зале, созданном природой. С потолка сосульками свешивалось множество сталактитов. В центре зала на каменном троне восседала древняя старуха, одетая во всё чёрное, совершенно не похожая на богиню. Я замер, не зная, как себя вести. Килиан впилась в меня цепким взором.
– Я ждала тебя, монах. Твоё появление предначертано судьбой, – произнесла она на кечуа.
Услышав сзади какой-то шорох, я невольно оглянулся: за моей спиной возникли трое воинов, облачённые в шкуры лам.
– Мои телохранители, – пояснила Килиан и жестом велела им удалиться. – Ты пришёл с чистыми намерениями, не так ли?
– Да, богиня. Я пришёл с миром, – подтвердил я.
– Нить судьбы привела тебя в храм Луны, – продолжала Килиан. – Она протянулась из Ла-Платы[24].
– Откуда тебе известно, что я пришёл из Ла-Платы?! – воскликнул я изумлённо.
– Ты забыл, что я пророчица? У меня было видение…
– Какое? – поинтересовался я.
Килиан умокла, собираясь с мыслями, затем продолжила:
– Я не могу озвучить его. Оно слишком сложное для понимания простого смертного, так как ниспослано Нгемупуном, моим отцом, и братом Вангленом. Отец был мудрым правителем, а брат – храбрым воином. Теперь их духи посещают меня…
Я замер, ожидая, что Килиан посвятит меня в некую тайну.
– Твоё появление повлечёт за собой цепь событий, и нить судьбы соединит меня с Тамандуаре. Вместе мы сможем противостоять захватчикам.
У меня перехватило дыхание. Захватчикам? Значит, испанцам! Но ведь я один из них, но здесь об этом словно забыли.
– Я расскажу тебе легенду, которая тысячу лет живёт среди моего народа.
Я напрягся: как жаль, что не смогу записать её. Килиан, дивным образом проникнув в мои сокровенные мысли, задала вопрос:
– Где твой дневник, монах?
Ошарашенный, я развязал походный мешок, достал дневник и протянул его Килиан.
– Хорошо, – кивнула она, – тогда пиши.
Она трижды хлопнула в ладоши. Появились жрицы. Две женщины внесли небольшой столик; за ними шла ещё одна, держа в правой руке деревянный табурет, а в левой прибор для письма.
– Ты удивлён? – поинтересовалась Килиан.
– Разумеется, – признался я, усаживаясь за стол и открывая дневник на чистой странице. Обмакнув заострённую палочку в чернильницу, приготовился писать.
Килиан говорила медленно, будто диктовала текст. Вот он, записанный мною дословно.
Древнее сказание индейского племени мапуче
Высоко в чёрном небе парила серебряная птица с огромными голубыми глазами. Вокруг неё царила пустота…
Тринадцать небесных странников в золочёных одеждах пребывали в чреве этой птицы. Каждый из них бережно сжимал в руках ларец. Несметное богатство содержалось в этих сундучках, которое странники прихватили с собой, покидая прародину.
Птица, подчинявшаяся только их командам, продолжала удаляться от Серебряной звёзды[25]. Путешественники, измученные долгим полётом, мечтали обрести пристанище.
Среди них разгорелся спор: где именно должна приземлиться птица? Они долго не могли прийти к согласию. Наконец вмешалась прекрасная Килиан, доселе хранившая молчание.
– Не для того мы оставили Серебряную звезду, спаслись от своих заклятых врагов, дабы сгинуть в небесах! – воскликнула она. – Пусть птица сама решит, где ей приземлиться! И эта земля станет нашим домом. Там мы разойдёмся в разные стороны и начнём новую жизнь.
Ванглен, родной брат Килиан, поддержал её. Согласились и остальные.
И вот серебряная птица, которая несла по Сияющей бездне[26] тринадцать небесных странников, приблизилась к Голубой планете[27] и начала плавно снижаться.
Внизу разверзлось плато с изображением неких существ[28]. Серебряная птица приземлилась на пустынном плато, изрезанном замысловатыми фигурами. Из её клюва на землю спустились тринадцать небесных странников:
Паи Суме Марангату (Прародитель) с сыновьями Тупи (Богом плодородия) и Тамандуаре (Возрождающимся),
Нгемупун (Верховный бог грома) с дочерью Килиан (Богиней Луны) и сыном Вангленом (Богом звёзд),
Тлалок (Бог дождя) с сыновьями Кетцалькоатлем (Змеем) и Эхекатлем (Богом Ветра),
Виракоча (Великолепная Сияющая бездна) с сыном Пача Камак-Виракоча (Творцом),
Ах Мукен Кааб (Погребающий в земле, испепеляющий) с сыном Колопом Увич Кином (Отбирающим глаза у Солнца).
Они осмотрелись, новая родина им понравилась. Странники распрощались и разошлись в разные стороны. Один лишь Ах Мукен Кааб не спешил покинуть плато. Он приблизился к серебряной птице и молнией, низвергнувшейся из его руки, уничтожил её и лишь затем вместе с сыном отправился прочь.
Впоследствии Паи Суме Марангату правил племенами гуарани, абирон и чачапойя. Нгемупун – племенами мапуче, пикунче и уильиче. Тлалок – ацтеками. Виракоча – инками, кечуа, аймара. Ах Мукен Кааб – племенами майя, сапотеков, ольмеков и тольтеков.
Тринадцать небесных странников обрели на земле новую родину и принесли в дар людям мудрость, долголетие, смелость, благородство, способность предвидения, астрономические и магические познания, научили обрабатывать землю, возводить храмы и дворцы, заниматься ремёслами.
Но злые демоны не хотели, чтобы народы гуарани, мапуче, майя и ацтеки процветали. Они коварно смешали благие дары небесных странников с самыми дурными наклонностями, в результате чего вожди избранных племен стали одержимы властью, богатством, жаждой крови. Жрецы, дабы умилостивить верховных богов, убивали людей, не подозревая, что служат тёмным силам.
Килиан умолкла. Я дописал последнее слово и взглянул на древнюю пророчицу. Великая богиня Килиан, плакала.
– Ты удивлён, что боги способны проявлять чувства? – спросила она.
– По-моему, вы похожи на простую земную женщину, – признался я.
Килиан загадочно улыбнулась.
– Ваша Дева Мария тоже была смертной женщиной, но это не мешает вам считать её божеством. Осталось немного, поверь мне, и ты постигнешь тайну Килиан, – пообещала она.
За моей спиной бесшумно возникла жрица. Я понял, что мой визит к богине завершен. Однако, покидая храм, я отчего-то уверовал в новую, причём скорую, встречу с богиней.
Лойхо проводил меня в деревню. Я достиг своего временного жилища, когда день клонился к вечеру. Мартин бросился ко мне навстречу, раскрыв объятия.
– Игнацио, я так переживал за тебя! Дурные мысли лезли в голову, – признался друг.
Я тяжело вздохнул, не зная, что ответить Мартину: успокоить его или, напротив, поделиться возникшими опасениями. Заботливый собрат приготовил скоромный ужин. За весь день мне маковой росинки в рот не попало, и теперь, ощутив зверский голод, я съел всё подчистую.
Ещё раз обдумав всевозможные последствия встречи с Богиней Луны, я всё-таки решил подробно поведать Мартину, что со мной произошло. Он никогда не отличался остротой суждений, но на сей раз, внимательно выслушав меня, пришёл в крайнее волнение.
– Килиан недаром рассказала тебе, Игнацио, эту легенду! Она хотела, чтобы ты задумался…
– Над чем? – спросил я, хотя и сам догадывался.
– Над её истинным происхождением. И над происхождением индейских богов. Мы много с тобой путешествовали, и ты всегда заносил в дневник всё, казавшееся тебе значимым. Так вспомни теперь бога Виракоча.
Я быстро пролистал дневник и нашёл запись, датируемую 1578 годом. Тогда почти год мы с Мартином прожили среди инков в редукции. Запись гласила: «Виракоча считается у инков Верховным Владыкой. Ему оказываются самые высокие почести. Индейцы поклоняются также солнцу, звёздам, грому и земле, именуемой Пачамамой (мать-прародительница). Среди звёзд, всех, без исключения, обожествлённых аборигенами, особенно почитаемы Колька, по-нашему, Плеяда, и Уркучилтай (у европейцев – Лира).
В ранних сказаниях инков упоминается, что боги спустились к ним со звезды Уркучилтай. Они наделили их мудростью, обучили разным ремёслам. Благодаря пришельцам племя занялось земледелием и животноводством. Звезда Уркучилтай в знак особой признательности ей была возведена индейцами в ранг покровительницы домашнего очага. Инки приносили в жертву богам мелких животных, а во время войн – пленников…»
Я закрыл дневник и обратился к Мартину:
– Ну и что? У многих народов в дохристианский период было принято обожествлять звёзды.
Собрат тяжело вздохнул и покачал головой.
– Наша беда в том, Игнацио, что мы не желаем видеть очевидное, поскольку это идёт вразрез с христианской верой и подрывает наши устои. Но вспомни девиз нашего ордена.
Я в полном недоумении воззрился на своего друга.
– Что ты хочешь этим сказать?
– Мы выполняем здесь миссию, возложенную на нас орденом, а потому обязаны разбираться со всеми, казалось бы, загадочными явлениями и грамотно их истолковывать. Сила ордена в знаниях. К сожалению, не все это осознают.
Я задумался над словами Мартина. Действительно, в Новом Свете мы самозабвенно несём слово Божие в дикие племена, но имеем к тому же возможность пополнить бесценными сведениями собственный багаж знаний. Мне невольно вспомнился наш генерал Клавдий Аквавива, напоминавший при любой возможности об ордене тамплиеров:
– Пока народы Европы пребывали в нищете, а короли передрались за якобы истинную веру, тамплиеры задолго до Колумба открыли Новый Свет и добывали в его недрах серебро и золото. Только глупец мог подумать, что с казнью Великого магистра де Молэ орден закончил своё существование. Как бы не так! Колумб отправился открывать новые земли под флагом тамплиеров и на деньги «давно сгинувшего» ордена, к которому в отличие от Франции и Ватикана всегда благоволили испанские короли. Потому напоминаю вам, братья: «К вящей славе Божией!» – это наш официальный девиз, утверждённый Римом. Но есть другой, который во многом движет нашими поступками: «Всё во имя ордена!» Не забывайте: вы не религиозные фанатики, готовые жечь и убивать за веру, а способные глубоко мыслить учёные мужи. Священное Писание, разумеется, надо уважать, но при необходимости произнесите только «Всё во славу ордена!» и поступайте целесообразно обстоятельствам.
…Значит, так тому и быть: «Всё во славу ордена!» Я настроился во что бы то ни стало разузнать тайну Килиан. Впрочем, некоторые сомнения относительно её здравомыслия меня не покидали: мало ли какая старушенция вообразит себя пророчицей и богиней.
Древняя пророчица утверждает, что её посещают видения. Может, и правда, посещают. Я уже не раз сталкивался здесь с подобными явлениями. Индейцы, хотя и начинают постепенно поклоняться Христу и Божьей Матери, не перестают прорицать даже во сне. Будто сама земля, которую я исходил пядь за пядью в течение двадцати шести лет, окутывает завораживающей магической пеленой всякого, кто на неё ступает.
Несколько дней провёл я в бездействии, наблюдая за образом жизни мапуче. Мне довелось ещё раз переговорить с вождём и скрепя сердце пообещать ему, что в ожидании приглашения Килиан вновь посетить храм не стану докучать индейцам своими проповедями. Единственное, что мне оставалось, – пополнять дневник свежими записями.
Мапуче любили устраивать пышные пиры. Обычно их приурочивали к празднествам, важным религиозным обрядам или Совету племён – айльяреуэ. Такие пиршества могли продолжаться целыми днями, в течение которых поглощались почти все запасы провизии. Впредь индейцы были вынуждены питаться, в основном, поджаренной и приправленной водой мукой вплоть до следующего урожая. Правда, охотники исправно приносили дичь, добытую в окрестных горах и долине.
Я не раз наблюдал, как едят семьи мапуче. Первыми утоляют голод мужчины, сидя на грубых пнях, застеленных шкурами. После того, как они насытятся, к трапезе приступают женщины и многочисленные дети.
Кстати, такие застолья не бывают однообразными и скучными. Среди мужчин, например, всегда найдётся словоохотливый нгенпин – оратор, который и сам произнесёт яркую речь, и остальных в беседу вовлечёт.
Часто мапуче собирались подле ритуальных столбов на площади, и тогда вьюпифе – сказитель развлекал индейцев легендами, историями из жизни воинов.
Более всего меня поразила чистоплотность мапуче, ежедневно принимавших ванну. Купание в травяном настое, считают они – и с этим нетрудно согласиться – укрепляет здоровье и отгоняет злых духов – кальку. Я и мой друг Мартин имели удовольствие принимать участие в этих водных процедурах. Нам вручили большую бадью и прислали прислужницу. Обнажаться при ней мы не посмели. Заметив наше смущение, она прыснула от смеха и пояснила, что совместное купание мужчин и женщин у них в порядке вещей. Сославшись на свой монашеский сан, не допускающий вольностей, мы все-таки тактично избавились от симпатичной индеанки.
Казалось, вождь и ульмены о нас забыли. Поселившись на окраине деревни, мы с Мартином постепенно приспосабливались к местным обычаям. Только дети проявляли к нам повышенный интерес. Мартин охотно рассказывал им на языке кечуа всякие истории. Ребятишки прониклись к нему безмерным уважением, ходили за ним по пятам, засыпая вопросами, на которые тот терпеливо и обстоятельно отвечал. Я даже уверовал, что из моего собрата и надёжного помощника может получиться прекрасный учитель.
Спустя примерно месяц нашего гощения у мапуче мы узнали о возникновении нового вооружённого конфликта между ними и испанцами, моими соотечественниками. Гуалемо призвал меня в свой дом и выдвинул ультиматум:
– Наше племя вступает на тропу войны. У тебя есть выбор – остаться в селении или покинуть его.
– Если ты уйдёшь, то никогда не увидишь Килиан, – добавил почитаемый племенем шаман – мачи, стоявший рядом с вождём.
Его облачение – длинный просторный балахон, увешанный амулетами, – безошибочно выдавал род занятий колдуна. Седые всклокоченные волосы украшали цветные нити с прикреплёнными к ним небольшими речными ракушками, в руках он сжимал деревянный посох с нанизанной на него мишурой. Лицо шамана, изрезанное морщинами, показалось мне отталкивающим, неестественно длинный нос, свисавший до верхней губы, вызывал отвращение…
– Я остаюсь, – коротко ответил я.
Вождь, видимо, удовлетворённый таким решением, позволил мне удалиться.
Затем я узнал, что в доме Гуалемо состоялся бутанмапу – военный совет. Представители почти сорока небольших племён мапуче прибыли в селение, избрали единого вождя – токи, которому предстояло вести объединённые силы в бой.
Почти сорок лет назад Испания начала колонизацию здешних земель. В те времена мапуче не были искусными воинами, если не считать участие их в распрях и стычках с соседними племенами из-за женщин, потоптанных посевов или якобы наведённой порчи. Нападения конкистадоров вынудили мапуче объединиться. Вожди поняли, что могут выстоять только сообща. И вот теперь я – испанец, монах-иезуит, нахожусь на независимой земле мапуче, в то время как на всей территории Перу, Боливии, Парагвая и Аргентины установилась власть испанской короны.
Я, разумеется, не присутствовал на военном совете мапуче, но краем уха слышал, что они приготовили коварную ловушку для противника. Сгорая от желания открыть её секрет и внутренне содрогаясь за участь соотечественников, которые могут поддаться на хитрость индейцев, я из конца в конец слонялся по деревне. Никто не обращал на меня внимания – все были заняты военными приготовлениями. Даже дети, переставшие докучать Мартину, который вздохнул с облегчением.