Армия Судьбы Астахова Людмила

И ушла готовить обед, оставив Ириена злиться в одиночестве.

Усталость тяжелой маской легла на лицо Унанки, опустив вниз уголки его губ, словно у печального актера. Две косы, заплетенные шассфорским способом, точно так же, как у Альса. Перекошенные плечи, выражение глаз, предельная сосредоточенность во взгляде. Кто бы мог подумать, что эти двое могут стать так схожи меж собой?

– Как съездил? Как Ирье?

– Съездил успешно. А твой сородич все еще болеет.

Удивление летучей мышью залетело в глубину черного зрачка эльфа.

– Странно. Все уже давно должно зажить. Что говорит Шинтан?

– Она говорит, что так и надо. В этом месте.

Но Унанки, Легкий Как Перышко, словно и не слышал, что говорил Сийгин, его мысли улетели в одном ему известном направлении. Как у Шинтан совсем недавно, когда ее душа бродила по лесу мудрости Матери всех страстей.

…А орк всего лишь хотел помочь.

– Ему здесь плохо. Тяжело, – сказал он, когда ни Грист, ни тем более Альс их не видели и не слышали.

«Это не смертельно, Сийтэ», – снисходительно улыбнулась жрица.

– Успокой его. Полечи. Как ты умеешь – так ни у кого не выйдет.

Хорошо, что орки не краснеют, когда смущаются собственной смелости.

Шинтан отчаянно затрясла головой.

«Нет. Даже не проси. С ним я ничего не могу сделать».

– Он тебе не нравится?

«Я не умею пить огонь вместо воды. Но если бы и умела, Сийтэ, его огонь не для меня».

– Я не понимаю… – удивился Сийгин.

Взгляд у полуорки стал отрешенный, чужой и необычайно серьезный.

«Ты нашей крови – в тебе я растворяюсь. Джиэс легкий, как дуновение ветра в кронах деревьев. С ним я дышу полной грудью. Торвардин – как теплый камень, нагретый солнцем».

Ее пальцы стали похожими на раскаленные угольки, они разве что не дымились.

– А люди?

«Я наполовину человек, забыл? – снисходительно улыбнулась она. – Они текучие и изменчивые, как вода. Соленые, как море, быстрые, как горные реки, непрозрачные, как воды Бэйш в дельте. Нужно только отдаться их течению».

– А Альс?

Зрачок у жрицы стал огромным, поглотив золотую радужку.

«А он… страшный и бездонный, как самая глубокая бездна на дне самой нижней из преисподней, и он… как острейший, ослепительный луч, вонзенный в самый купол небес».

Глаза женщины стремительно наполнились слезами.

«Я не могу спать с Познавателем. Моя богиня не дала мне такой силы…»

Орк крепко сжал руку на плече эльфа, заставляя вернуться из ментальных странствий.

– Ты знал, что Альс…

Продолжать дальше не имело смысла. Как эти эльфы умеют понимать то, что не сказано?

– Молчи! – Унанки надолго замолчал. – Да! – Он опять замолчал. – Я всегда знал.

– Странное дело… Мне должно быть страшно, но не страшно.

– И правильно. Поздно пугаться.

Что же ты наделала, Лилейная? Что сотворила собственными руками, своими мыслями и словами? Лестницу в небеса? Колодец в преисподнюю?

Только что ты возносилась к вершине блаженства на широких драконьих крыльях страсти – и вот уже кувырком летишь вниз, в ледяную бездну отчаяния. Стыдись, лилейная Амиланд, ты так не лила слез ни над матерью, ни над детьми, ни после поругания, ни в ожидании наказания, а теперь истекаешь горем, как горный водопад. И все из-за существа чужой крови, нелюдя, наемника, бродяги, недостойного даже взгляд поднять на самую прекрасную и благородную женщину Даржи.

Нет, он ничего не сказал. Ни слова упрека. Но губы поцелуями клеймили ее преступницей, сильные пальцы вязали невидимые узы на руках и ногах, жаркие движения вырывали из глотки крики признания. Эта казнь была мучительной, изощренно долгой и бесчеловечной. Вернее, нечеловеческой. Без суда и следствия, без дознания и обвинения, Джиэс вынес свой приговор, не удостоив даже словом.

Радость при виде его легкой тени в распахнутом окне быстро сменилась восторгом, на смену которому пришел леденящий страх. Эльф даже ласками мог заставить страдать. Когда запускал ладони в шелк золотых волос, Амиланд чувствовала себя так, словно он не на атласную подушку клал ее голову, а на мокрую от крови плаху. Право слово, лучше бы он избил ее до полусмерти.

– За что? – пролепетала женщина, когда смогла снова дышать.

– За всё, – чуть слышно отозвался Джиэссэнэ.

– Я только хотела спасти своих детей.

Эльф уже повернулся спиной, чтобы уйти той же дорогой, которой пришел, замер и, повернувшись к ней вполоборота, сказал:

– Ты иногда хотя бы сама себе не ври, Амиланд.

Черный профиль на фоне льдисто-белых занавесей.

Несравненный Тимлар Тнойф решил поразить леди Чирот и остальную компанию не только количеством перемен блюд за обедом, целых шестнадцатью, тогда как во дворце у Богоравного бывает ну самое большее десять. Тимлар не упустил случая щегольнуть также золотой и стеклянной посудой, выбором вин и, разумеется, красотой своих рабынь.

Вместе с кланом Жиарри в лице его главы – лорда Малвана они собрались не только для того, чтобы полюбоваться богатством хозяина дома. Надо было срочно решать участь Кимлада, пока тот их не опередил.

– Наше счастье, что Дэгоннар все еще зол на вашего братца, миледи. Еще неизвестно, чем бы кончилась их аудиенция, – заметил Тимлар Тнойф, швырнув куриную кость в медный горшок.

«Чем? Скорее всего, Кимлад поимел бы Богоравного, как портовую проститутку, а тот бы еще молил о продолжении», – криво ухмыльнулась Амиланд. Но вслух сказала:

– Я раскрыла Богоравному глаза на Кимлада.

– О, я представляю, в каких выражениях.

– В самых изысканных, сударь мой, уверяю вас.

…Они давно не сидели по-простому – на пушистом ковре с босыми, поджатыми под себя ногами, давно не болтали так запросто, заедая засахаренными орешками легкое эрмидэйское вино. Наверное, лет пять, если не больше. За это время у Дэгоннара успело отрасти удивительно аппетитное брюшко, что при изобилии княжьего стола вовсе не удивительно, и, само собой, у Богоравного прибавилось ума и проницательности.

– Ты не выглядишь убитой горем матерью, – усмехнулся он, успешно пряча свой сарказм в холеную бородку. – Мне вся эта история представляется немного странной.

– Поверь, золото, которое я плачу похитителям, делает моих детей защищенными от всех напастей этого мира, – легко соврала Амиланд.

– Весьма своевременное похищение.

Теперь пришло время усмехаться леди Чирот.

– Надо было гораздо раньше намекнуть мне, что ты устал от Кимлада.

– Ты так его ненавидишь?

Единственной слабостью Богоравного – князя Дэгоннара была совершенно непростительная для венценосца чувственность. Во всяком случае, именно так считала Амиланд.

– Ты себе вообразить не можешь, как я его ненавижу.

– Могу, – вздохнул князь, отправляя в рот горсть орешков. – В последнее время он совершенно распоясался.

«А как же! Изнасиловать девственника, которого ты приготовил для себя, милый мой».

– Мне бы доставило столько радости видеть, как его голова скатится с плахи, сердце мое, – мечтательно пролепетала Амиланд.

– Экая ты злопамятная. Нет, душа моя, тебе придется предпринять что-то самой.

– Это приказ?!

– Это совет. Причем настоятельный. Я более не желаю видеть твоего братца. Никогда.

Когда владыка говорит отрывистыми фразами, отрубая ими, как булатным мечом, кровавые кусочки от ядовитого змея своего долго сдерживаемого гнева, то мудрый царедворец спешит исполнить «совет» во что бы то ему… или ей ни стало.

– И мне все-таки хотелось бы видеть своего сына во дворце, – уже мягче добавил Дэгоннар.

– Как пожелаешь, Богоравный, – промурлыкала леди Чирот прямо на ушко князю.

Нежно лизнула кончиком языка лиловую жемчужинку сережки, запуская пальчики в густые волосы у князя на затылке. И платье само по себе сползло с ее округлых плеч, обнажая самые красивые груди в Дарже.

– Хочу тебя, – простонал князь. – Я так хочу тебя…

Но это еще ничего не означало…

Леди Чирот лучезарно улыбалась, думая о том, как они с Дэго предавались воспоминаниям юности.

– И тем не менее нужно еще переманить на нашу сторону Сфэллов, – многозначительно молвил лорд Малван.

Амиланд недовольно поджала пухлые губки. «Вечно от этих варваров что-то зависит. Это несправедливо!»

– Миледи, вам решать, – настаивал Жиарри.

Как будто она могла забыть.

– Вы уже не хотите, чтобы ваш сын взял себе Карстану?

Тнойф нервно заерзал в своем кресле, искоса бросая взгляды на своих союзников. Ему, конечно, очень хотелось получить в дом девушку княжеской крови, но настоящая выгода сейчас располагалась в несколько иной плоскости. Ради будущего можно пожертвовать амбициями. Если бы речь шла о законной дочери князя, то Тимлар скорее дал бы себя разрезать на сто кусков, чем уступил. Тут же байстрючка… и это меняет расклад.

– Если Сфаллы поддержат нашу партию, то я отдам Идиго Сфэлл и-Марро не только Карсти, но и пару собственных ублюдков в придачу, – отрезал лорд Тнойф.

«Я тебе надолго запомню ублюдков, милый мой», – подумала Амиланд, не решаясь посмотреть на собеседника. Если бы взгляды могли убивать…

– Так тому и быть, – кивнул лорд Жиарри.

Собственно говоря, именно эти трое: двое мужчин и одна женщина – кроили сейчас судьбы не только детей князя, но и самого Богоравного. За завтраком они решили, что используют сильное заклинание, благодаря которому у властителя более не будет детей. Для этого требовалось подкупить княжеских магов, что должно было обойтись им в целое состояние. Однако упускать шанс самим вырастить нового князя с младых ногтей было нельзя. Он представляется не так часто, не чаще, чем раз в три столетия. Выгода Амиланд – самая очевидная. Мать наследника пользуется огромной властью. Тнойф и Жиарри представляют самые могущественные семьи старой аристократии. Первому принадлежит самый большой личный флот, а второму – серебряные рудники. И как бы они ни презирали Сфэллов, бывших кочевников можно перетянуть на свою сторону только обещанием пустить их в узкий круг особо избранных. Карстана, сама того не ведая, послужит пропуском в элитное общество. Опальный лорд Чирот в любом случае не мог предложить больше.

– Хорошо, – согласилась Амиланд. – Да будет так.

Сказано – сделано. Лорд Тнойф звонко хлопнул в ладоши, призывая своего доверенного человека, который давно уже томился на коврике возле дверей господина в ожидании одного-единственного слова – сигнала к действию.

– Не медли! – приказал он.

Топот босых ног по полированному дереву полов был ответом. Гонец понес Сфэллам долгожданную весть.

– Лилейная, вы уверены, что жизни вашей дочери ничто не угрожает, а самое главное, невинность ее не пострадает? – Таким тоном барышник справляется о состоянии лошади перед сделкой с заводчиком.

– Разумеется. Я заплатила похитителям столько, что с голов моих детей не упадет даже волоска.

– Всякое бывает, – засомневался Жиарри. – Зачем же вы обратились за помощью к своему любовнику? Вы до такой степени верите мастерству наемников-нелюдей?

– По той же самой причине. Выкуп выкупом, но всегда нужна надежная страховка. Я же не хочу, чтобы мои дети пострадали, если вдруг что-то пойдет не так.

– Разумно, – согласился Тнойф. – Хотя я все равно не стал бы доверять нелюдям.

– Возможно, Лилейная обнаружила у мастера Джиэссэнэ столько неоспоримых достоинств, что нам не понять? – двусмысленно хмыкнул лорд Малван. – В любом случае это похищение произошло исключительно своевременно. Еще немного, и лорд Чирот прибрал бы малыша Милмада к рукам.

Ладони Амиланд стали холодными, как жабье брюхо. За Малваном Жиарри водилась странная слава человека проницательного и даже мудрого. Женщина промолчала, сделав вид, что увлеклась сластями. А ведь прав старый подхалим, рано или поздно не только ему в голову придет простая мысль о том, что Высокая Чирот сама подстроила похищение детей. С этим надо что-то делать. Срочно! Но сначала Кимлад, сначала только Кимлад. Жаль платье, конечно, и себя жаль, но ничего не поделать.

– Пожалуй, я пойду. Прикажите подать мой паланкин, милорд.

– Как пожелаете, Лилейная, как пожелаете.

Шелк шелестел, как тысяча лепестков нарани на осеннем ветру, скрывая шум шагов.

– Уже не здороваешься, сестрица?

Опальный царедворец успел выпить совсем чуть-чуть. Ровно столько, чтобы вино могло толкнуть его на необдуманный поступок.

– Я никогда с тобой не здоровалась, – презрительно швырнула через плечо Амиланд.

– Это верно. В том не было никакой нужды.

– Тем более теперь, когда ты пьешь в одиночку. Даже Виссель сбежал от тебя.

– Я ему сломал ключицу.

Здесь надо было бы без промедления выйти и убежать в свои покои, а лучше всего в женское святилище, но Амиланд сделала все наоборот.

– Ты всегда был грубой скотиной, братец, – заявила она, нагло уставившись на родственника.

– Какая ты стала резвая на язык. Много наговорила Дэгоннару?

– Много. Например, про ту взятку, которую ты получил за снижение пошлины на мясо от маргарских торговцев.

– Часть этой взятки ты носишь в своих ушах, – напомнил Кимлад.

За алмазные сережки в виде стрекоз можно было бы купить небольшое варварское королевство где-нибудь на севере.

– Торгаш! – крикнула леди Чирот.

Этого было достаточно, чтоб разбудить в братце дикого зверя.

– Шлюха!

– Мужеложец!

– Лучше трахать мужиков, чем ложиться под нелюдей. Подстилка!

– Да я лучше с последним ичером[4] лягу, чем с тобой, мразь!

Кровь бросилась в лицо Кимладу. Он, наверное, даже сам не понимал, что делал, когда рвал на Амиланд платье, когда бил ее по лицу, когда наматывал на кулак ее густые волосы, когда грубо и жестоко брал ее прямо на полу. Слуги разбежались по дому, чтобы не попасться на глаза разбушевавшемуся хозяину. Они были уверены, что лорд Чирот убьет свою сестру, как часто делал это с рабынями. Изнасилует, а потом перережет горло. Она и сама так думала, когда Кимлад чуть не раздавил ей гортань, сжав шею, как в клещах.

– Сука, как же я тебя ненавижу… или люблю… как я давно хотел это сделать. Ты грязная потаскуха! – прохрипел он и сполз с нее, пятясь назад на четвереньках. – Я хочу пить, тащи вина, шлюха!

Амиланд, тщательно сохраняя на лице выражение ужаса, поплелась за кувшином. Руки тряслись мелкой дрожью, как у запойного пьяницы, больше всего она боялась, что уронит драгоценный сосуд.

– Налей мне полную чашу! Полную, я сказал! До краев!

– Чтоб ты захлебнулся, выродок!

– Не дождешься, корова белобрысая.

Она сделала все, что он просил. Всё. И немного сверх желаемого.

– Пошла вон, тварь! – прорычал Кимлад, единым глотком опрокинув в себя вино. – Ложись в свою кровать и широко раздвинь ноги, я скоро приду.

Высокая Чирот вывалилась в коридор чуть живая, еле переставляя ноги, ее тут же подхватила Лих и, шепотом причитая, поволокла на себе в опочивальню. Там госпожу уже поджидала бадья с горячей водой и чистая постель.

– Мы подопрем дверь шкафом, моя госпожа, он не сможет добраться до вас снова.

– Да, Лих, обязательно, – выдавила из себя леди Чирот.

Ревущие рабыни раздели ее, вернее, поснимали обрывки платья и осторожно стали смывать кровь, вино и семя, стараясь не касаться свежих ссадин. Но Амиланд Саажэ ри-Ноэ-и-Этсо, Высокая леди Чирот почти не чувствовала боли. Она плакала. От счастья.

Кимлад, сделав еще один большой глоток, вдруг почувствовал тошноту, его бросало то в жар, то в холод, весь рот пекло, словно туда насыпали жгучего перца. Желудок скрутило жесточайшей болью. Он свернулся калачиком, как младенец в утробе матери, и так и не смог закричать. Скрипел зубами и пускал слюни, пока не издох в жутких корчах.

Наутро, когда трясущиеся от ужаса слуги все же решились посмотреть, в чем дело, Кимлада не сразу узнали, до такой степени исказилось лицо самого красивого мужчины Даржи.

Верная Лих, против всяких правил, ворвалась в спальню хозяйки и закричала:

– Миледи, ваш брат!..

– Что мой брат? – спросила Амиланд.

Только не думайте, будто она спала эту ночь. Как невозможно проспать собственное рождение, так нельзя проспать ночь освобождения.

– Он мертвый лежит в зале.

«Я надеюсь, ты вдосталь помучился перед смертью, Кимлад!»

– Слава тебе, Великая Пестрая Мать! – воскликнула Амиланд.

И не нашлось бы в Дарже ни одного человека и нечеловека, который бы не понял ее искренней радости. Уже весь город знает, что тот изнасиловал собственную сестру. И слухи непременно дошли до ушей Богоравного. Теперь Высокая Чирот не только несчастная мать похищенных детей, не только гордая женщина, бросившая вызов чудовищу, но и невинная жертва гнусного преступления. Что и требовалось доказать.

Но скажите на милость, господа мои, как еще она могла подсыпать яд в вино и подать его ненавистному Кимладу, да чтоб он и выпил все до дна? Не было другого способа, просто не существовало в природе. А то, что изнасиловал… ну так в первый раз ей было много хуже. Восемнадцати лет более чем достаточно, чтобы обдумать и совершить самую тонкую месть.

– Отправь кого-нибудь в гостиницу «Грифон». Сама знаешь, к кому. Передай только одно слово: «Завтра».

– Да, моя госпожа! К вам пожаловал личный лекарь Богоравного. Пригласить?

– Конечно. Но только его одного. Для остальных я при смерти.

Амиланд на миг призадумалась, не давая знака прислужнице уйти.

– Лих, твой отец по-прежнему служит мастеру Сайю? – спросила леди Чирот.

Служанка кивнула.

– Вечером я хочу его повидать. Как всегда, без свидетелей. Деньги можешь сулить любые.

– Как прикажете, – молвила умная девушка и поспешно удалилась.

Попасть на Двор Убийц далеко не так просто, даже если там уже сорок лет верой и правдой служит родной папаша. Лих следовало торопиться.

Ребра Альса если и успели зажить, то не слишком хорошо, потому что на коня он взбирался с грацией беременной бабы.

– Ты прямо как неэльф, – фыркнул Пард, недовольно наблюдая за ним.

– Точно, – подтвердил Малаган. – Так у людей заживает. Медленно и тяжко.

– Серьезно? – переспросил Ириен.

– Да, а ты думал, мы прикидываемся, когда после более-менее серьезной раны еще полгода за собой ноги еле волочем?

Наконец-то эта история заканчивалась, к превеликому удовольствию всей компании. Детей можно было вернуть матери, их кошельки прилично потяжелели, леди Чирот становилась самой влиятельной дамой Даржи, всесильный лорд Кимлад отправился на дно всех преисподен. Каждый получил заслуженную награду по трудам своим. Шинтан с матерью выглядели гордыми и страшно довольными. Полуорка, по случаю окончания своего добровольного уединения, нарядилась в лучший наряд, с ног до головы увешалась украшениями и расписала руки пурпурными цветами.

– Всё. Можем ехать, – распорядился Унанки.

Милмад сидел у него за спиной, Карсти взял в седло Тор. Очень скоро они все оказались там, где кончалось трепещущее марево и начинался обычный мир с густым запахом трав и пыли, с нестерпимо палящим солнцем и где эльфьи раны заживают прямо на глазах.

Сийгин мурлыкал себе под нос песенку. Тор и Пард ожесточенно спорили о чем-то малопонятном и божественном. Элливейд строил планы относительно того, как он потратит заработанные деньги. Содержателей притонов, судя по его рассуждениям, ожидало скорое обогащение. Деньги в его карманах не задерживались на сколь бы то ни было длительный срок. Ну, предположим, на целое шестидневье…

– Альс, ты тоже это видишь? – вдруг спросил Унанки.

Из оливковой рощи, принадлежащей лорду Тнойфу, навстречу отряду выходили какие-то вооруженные люди.

– Или у меня начались видения, или это бойцы мастера Сайи, – тихо сказал Ириен.

– Или я полный идиот, – проворчал Джиэссэнэ и грязно выругался на родном языке.

– Тебе виднее, – охотно согласился Альс. – Сийгин, скажи Шинтан, чтоб забирала детей и возвращалась обратно!

Но хоть подручные мастера Убийц и не считались лучшими воинами, а оно и не нужно, особенно тем, кому платят за удачный удар в спину, зато их было больше. Гораздо. А кто сказал, что золото леди Чирот достается просто так?

Жаль только, что ушлый летописец не запишет в свой пергамент о том, какая славная битва выдалась в окрестностях Даржи в канун Духова дня года Зеленого дракона, 16441 года от сошествия Пестрых богов.

Оказалось, что Торвардин сын Терриара своим двуручником умеет пользоваться гораздо лучше, чем от него ожидалось. Что Аннупард Шого будет отважно и самоотверженно прикрывать спину нелюдя Джиэссэнэ. Что Сийгин – стрелок милостью всех старых и новых богов, и что Элливейд-маргарец не только умеет просаживать деньги, а еще и воин не из последних, не говоря уж о Мэде Малагане. Заодно Ириен Альс забыл о своих болячках. Не до ребер ему стало. Голову бы сохранить в относительной целости. А уж свои мечи, ставшие впоследствии знаменитыми, он и вовсе не зря таскал столько лет за плечами.

Впрочем, может, оно и правильно, что ничей посторонний взгляд не стал свидетелем драки компании мнимых похитителей и банды наемных убийц. Ничего там хорошего не было. Были трупы, много крови, дикие вопли, предсмертные хрипы и еще много всяких вещей нехороших, на которые малым детям смотреть на сон грядущий не полагается.

Многие из Сайевых людей умерли, еще больше сбежало, оставив поле боя за наемниками-похитителями. Те, в свою очередь, отделались не слишком серьезными ранениями. И только Шинтан осталась лежать в пыли, сжимая мокрыми от крови руками два арбалетных болта, торчащих из живота. Это называется – случай.

Она должна была умереть почти сразу, но отчаянно сопротивлялась воле Милостивой Госпожи. Она хрипела и неотрывно смотрела на Сийгина. Шинтан хотела что-то «сказать». Только он ее не видел, потому что кровь из резаной раны на лбу заливала ему глаза сплошным потоком.

– Потерпи, – просил ее Альс. – Мэд, сделай что-нибудь, сделай!!! – кричал он, хотя и сам понимал, что сделать ничего нельзя. Один из болтов раздробил полуорке позвоночник, прошив ее насквозь.

Женщина сумела оторвать руку от своего живота и схватила Ириена за запястье.

«Вернуться. Назад. Всем», – только и смогла начертить она скрюченными от боли пальцами.

– Возвращаемся! – приказал эльф.

И, что удивительно, его никто не посмел ослушаться. Только задержались, чтобы наскоро перевязать свои раны. Унанки посадил на лошадь Шинтан онемевших от пережитого ужаса Карстану и Милмада. Тор взял на руки истекающую кровью полуорку. Он ехал впереди всех, чтобы Шинтан из последних сил смогла открыть проход к развалинам усадьбы-храма.

Вот впереди колышется горячий воздух, норовя превратиться в мираж, и вот, словно по волшебству, перед глазами вырастает кривое полузасохшее дерево с такой знакомой веткой, похожей на старушечью руку, на ней сидит невозмутимая черная птица. Милое местечко, что ни говори. Только нет больше пыльных руин, и на месте треснувшего купола и рассыпающихся стен стоит здание невиданной ни в Дарже, ни в Маргаре, ни вообще в этой части обитаемого мира архитектуры, мерцающее изнутри серебристо-зеленым светом. Словно великан из древних сказок высыпал на высохшую траву кучу блестящих кубиков, каждый из которых в длину не менее пятнадцати шагов. Целехонек купол, гладкий, словно отполированное дно медного тазика.

– Похоже, нам туда, – сказал Малаган совершенно спокойным голосом, указывая единственный проход внутрь удивительного сооружения.

– Мэд, может, не стоит… – начал было Пард.

– Уверен, если мы не войдем туда, пока Шинтан еще жива, – молвил эрмидэ, – то обратно нам ни за что не выбраться.

Тора уговаривать не пришлось совсем, он смело шагнул на порог колдовского дома. Он все еще надеялся, что женщину можно спасти. Даже если это может стоить им всем… Неважно. Женщины – святое, и душа мужчины ничто в сравнении с жизнью самой подательницы жизни. Эта такая же истина, как и святость Вечного огня. Во всяком случае для тангара.

– Если вы с братом сойдете с лошади до того, как мы выйдем наружу, то больше никогда не вернетесь к своей матери, в Даржу и вообще в этот… хм… в наш мир, – мрачно предупредил Альс Карстану.

Она ему верила.

Внутри все: и стены, и полы – тонуло в сиянии, не давая возможности разглядеть ни своей природы, ни происхождения. Даже кровавая дорожка, тянувшаяся за Торвардином, казалась разлитой ртутью. Резкий чуждый свет искажал все вокруг до неузнаваемости – цвет глаз, оттенок кожи, – четко очерчивая каждую тень и сглаживая детали. Словно кто-то незримый, хозяин этого места, давал понять, что окружающие чудеса не имеют никакого значения, чтобы останавливать на них внимание. А цель была близка. Надоевший Альсу до рвоты за две дюжины дней высокий разрушенный зал, пространство которого резали золотые пыльные солнечные лучи, неузнаваемо преобразился. Вместо выемки в полу красовался квадратный камень, похожий фактурой и на ощупь на кусок покрытого изморозью льда.

Тор положил умирающую орку на камень, пятная морозную белизну темной горячей кровью. Собственно, больше положить ее было некуда.

– И что теперь? – спросил Пард.

Вопрос относился почему-то персонально к Альсу.

– Понятия не имею, – пожал плечами тот.

Довольно-таки равнодушно для существа, попавшего в такое необычное место.

– Ты знаешь, где мы? – полюбопытствовал Элливейд, которого вообще-то было трудно чем бы то ни было смутить.

– Нет.

– Вы будете лангой, – сказала вдруг Шинтан чужим голосом.

Никто никогда не слышал голос полукровки, в том числе и родная мать, но этот голос не мог принадлежать живой смертной женщине. Так могла говорить только сама Пестрая Мать. Он гудел колоколом, он струился, как вода из священного источника, он обжигал огнем. У смертных не может быть таких голосов.

Торвардин рухнул на колени, готовый внимать Матери богов. Но остальные его сотоварищи не стали спешить. Они просто замерли на месте от неожиданности, памятуя о том, что когда к вам непосредственно обращается любое божество, то это не обязательно милость и благо. Как правило, совсем наоборот. Это означает только то, что бог решил усложнить вам жизнь, расписавшись в собственном бессилии.

С богами такое бывает.

И никогда – с Создателем.

Что, если поразмыслить, вовсе не удивительно.

– Исполнено! Вы будете лангой, вы пойдете одной дорогой, и какой бы она ни была длины, у вас будет одна цель и одна судьба на всех, – прошептала Шинтан.

И от ее шепота швы и нити мироздания туго натянулись и зазвенели.

Засияли нестерпимым золотом глаза полуорки, она сказала…

Не спрашивайте, как становятся лангой, милостивые господа, вам не ответят. Бесполезное занятие и не нужное никому знание, потому что судьба – это такая тонкая материя, которой лучше не касаться без нужды. Себе дороже. Чтоб вам спокойно спать ночами, чтоб не чувствовать всей кожей обжигающие стрелы случайностей и холод предопределенности, чтоб не знать и не ведать до поры до времени. Плохи шутки с лангой, плохи шутки с судьбой.

В бушующем кольце ослепительного сине-зеленого света.

Сладко-терпкая боль в сведенных судорогой пальцах.

Жидкий огонь, текущий под кожей.