Викинги. Заклятие волхвов Бахрошин Николай
В сущности, он ведь мало знает о Гуннаре, неоднократно задумывался молодой скальд. Откуда, к примеру, взялось его божественное искусство мечника? Косильщик никогда не говорил об этом, как упорно его ни расспрашивали.
Обычно братья Миствельда, собравшись за трапезным столом и затуманившись от крепкого пива, охотно и подолгу вспоминали прошлое – родные фиорды, где они росли, чужие земли, куда ходили в набеге, ярлов и морских конунгов, которым служили, прежде чем вступить в братство острова. В дружине Ранг-фиорда тоже не проносили налитого мимо рта, но на острове пили, пожалуй, больше. Понятно, без семей, без привязанности, без домашних забот, легко коротать время за веселым, хмельным столом, забавляясь мужскими разговорами о сражениях и походах. Но Гуннар при таких разговорах болтал о чем угодно, только не о себе, словно навсегда замкнул в сердце прошлое.
Кто-то из ратников рассказывал Сьевнару, что история появления Гуннара на острове во многом похожа на его собственную. И в чем-то – на историю Вилбура Отважного, первого ярла Миствельда. Как, наверное, на многие другие подобные истории, где смешивается любовь и коварство, упругая изворотливость подлости и благородное упрямство мести.
Виновником тоже был знатный ярл из рода Торгвенсонов, который взял девушку Косильщика, пока воин был далеко. Досужие языки болтали – силой взял, но потом уговорил стать его женой.
Гуннар, уже тогда известный умением биться на мечах, вернулся из викинга, вызвал ярла на поединок и убил его. Бой был честным, это все признавали, но ему все равно пришлось бежать из фиорда, потому что пять родных братьев убитого объявили кровную месть, поклявшись перед богами отомстить жестоко и неожиданно. Не как воину отомстить, как презренному нидингу, которых убивают без предупреждения.
Потом, рассказывали, Гуннар на много зим исчез с побережья, и долго где-то скитался. А когда вернулся в фиорд, четверо из пяти братьев подстерегли воина в безлюдном месте и напали одновременно. Гуннар же лишь развеселился, скользил между нападавшими, как сытый лис среди заполошных уток, тяжелым Самосеком выбивая из рук мечи и секиры. И даже никого не убил, опозорив тем самым до скончания веков. Победить противника и оставить его в живых – самое большое оскорбление, которое воин фиордов может нанести воину.
«А тут – сразу четверых оскорбил! – зубоскалили в округе. – Один – четверых! Нет, зря братья Торгвенсоны сами взялись творить месть, надо было послать жен с острыми веретенами – все было бы больше толку!»
Врагам – позор и насмешки, Гуннару – честь и хвала.
Вот где он скитался, откуда принес такое умение сражаться – об этом никто не знал и он не рассказывал. Можно догадаться, Косильщик не случайно пропал так надолго, наверняка нашел ход в подземелья гномов, где вместе с волшебным оружием хранятся секреты боевого искусства богов-ассов. Все знают: подземный народец мелок и не воинственен, зато они рачительные хозяева – все прибирают в свои тайники, и нужное, и ненужное. Уж как Косильщик уговорил гномов открыть секреты, что обещал взамен, – остается только догадываться…
«А хорошо бы догадаться! Видит Один, одно такое умение стоит боевого корабля, груженного золотом…»
Род ярлов Торгвенсонов был знатный и многочисленный, они издавна привыкли быть хозяевами в своих владениях и не слишком соблюдали законы, опираясь на право силы, рассказывали дальше. А братья-ярлы, слыша насмешки и видя ухмыляющиеся лица, дошли до той степени ненависти, когда из печени в голову поднимается горькая желчь, затмевая остатки разума. Однажды ночью они со своими людьми напали на дом Косильщика и подожгли его, убивая всех, кто попадался им на глаза. Так погибли его родители, сестры, родственники, рабы – все, кто был в доме. Только самому Гуннару удалось уйти, прорубив Самосеком просеку среди нападающих.
Конечно, он мог обратиться в тинг, потребовать наказания для зарвавшихся ярлов. Но воин поступил по-другому. Скрылся от всех, ушел в лес, как уходят нидинги. И вел свою войну в одиночку, подстерегая ярлов-обидчиков и убивая их одного за другим, как и их ратников, что вставали у него на пути. Убивал и снова исчезал в лесах, с неутомимостью оленя уходя от погони. Когда же четвертый брат Торгвенсон упал под ударами Самосека, Гуннар во второй раз покинул родной фиорд.
Стал воином Миствельда.
Да, вот такой он – Гуннар по прозванию Косильщик, что умеет ударить мечом, как косой скосить! – обычно добавляли рассказчики. Он знает, как должен вести себя благородный муж, когда кажется, что правды и справедливости в мире уже не осталось…
– Ну, что же ты! Нападай! – поторопил Гуннар. – Покажи, какой ты великий воин!
Напасть? А почему бы и нет? Если старшему брату, застывшему на камнях, хочется согреться ратной игрой, почему бы не помочь ему?
Сьевнар еще помедлил, прикидывая на глаз разделяющее их расстояние. Его меч был специально затуплен для тренировочных боев, можно было не сдерживаться в движениях, удивить знаменитого бойца своей силой и ловкостью, решил он, чувствуя пробуждающийся азарт.
– Ну же!
Сьевнар прыгнул. Самому показалось – он моментально очутился под нависающими ветвями, в прыжке выхватил меч из ножен, и тут же, не прерывая движения, ударил.
Но меч только взрыхлил снег, звякнув о камни, где за мгновение до этого сидел Гуннар. А сам старший брат уже стоял в четырех-пяти шагах, смотрел ему в спину насмешливыми глазами цвета родниковой воды. Неподвижно стоял! Словно это не его плащ только что мелькнул тенью перед глазами, едва не коснувшись сукном щеки.
– Нападай еще! Ну же!
Сьевнар напал. И снова разрубил пустоту.
– Еще! Ну!
Следующий бросок получился еще быстрее. И меч, как на мгновение почудилось Сьевнару, действительно достиг цели. Только этой целью оказался ствол коренастого дуба.
От сильного удара дерево здрогнуло, и на голову Сьевнару свалилась шапка колючего снега. Словно сам дуб сплюнул от возмущения, глядя на неумеху-воина.
Сьевнар долго фыркал и отплевывался от снега, прочищая глаза и уши. Под воротником сразу начало таять, и противные холодные капли покатились по разгоряченной спине.
Самому смешно. И стыдно, конечно.
– Еще? – спросил Сьевнар.
– А не хватит ли?
Ему показалось, что Гуннар слегка улыбнулся. Впрочем, лицо было запорошено снежной пылью, что тут увидишь.
Позор, конечно, не попасть мечом в безоружного! Гуннар ведь даже не попытался достать свой прославленный Самосек. Вон она – узорчатая рукоять меча, украшенная причудливым плетением золотой проволоки, так и оставалась в ножнах под распахнувшимся фельдром.
«Обидно все-таки… Как с мальчишкой…»
– А то – я могу! – сгоряча пообещал Сьевнар.
– Я вижу! – подтвердил Гуннар, посмеиваясь одними глазами. – Ладно, хватит, пока ты действительно не наломал дров. Не то, смотри, Один обидится, что ты рубишь его любимые деревья в священной роще… А я скажу так: если бы мы с тобой прыгали на спор в колодец – кто быстрее, я бы еще дважды подумал, прежде чем побиться об заклад с таким проворным юнцом. Но в бою на мечах, Сьевнар, мало одного проворства. Да, ты сильный, у тебя быстрые ноги и крепкая спина… Но ты все делаешь неправильно! Неправильно двигаешься, неправильно держишь меч, ты не думаешь, что делаешь сам, и не видишь, что делаю я… Так или нет?
– Так, похоже…
– Я знаю, ты считаешься бывалым воином, ты ходил в набеги и убивал врагов.
Я не умаляю твоих заслуг, Сьевнар, но если противник держит меч как лопату, его можно убить и комком земли. Вот если ты встретишь на своем пути настоящего бойца и начнешь наскакивать на него, как бык на ворота… Думаю, ему не понадобится много времени, чтобы отвалить от тела твою удалую голову… Так или нет?
Сьевнар только удрученно кивал.
– Не так давно, всего лишь прошлой зимой, я услышал от скальда Атли мансаунг о любви к женщине и тоске по ней, – вдруг рассказал Косильщик. – Я помню, меня поразило тогда, как точно неизвестный скальд описал мои собственные чувства. Я бы и сам рассказал о своей далекой любви точно так же, если бы умел так красиво складывать висы… А потом я узнал, что мансаунг «Память о девушке, ждущей воина» сочинил Сьевнар Складный из Ранг-фиорда. Потом Сьевнар Складный сам появился на острове… Не слишком ли много совпадений? Ты не находишь?
Сьевнар удивленно вскинул глаза. При чем тут его стихи? Почему Гуннар заговорил о них после его неуклюжих атак, к чему клонит? Или решил сказать, что сочинять висы проще, чем сражаться на мечах? Ну, это еще как посмотреть…
Косильщик сам ответил на его невысказанный вопрос:
– Почему, думаешь, я вспомнил твои стихи? Хорошие стихи, я давно хотел сказать тебе это, – больше, чем хорошие, я-то знаю, о чем говорю… – теперь Гуннар говорил медленно, потирая щеку большим пальцем правой руки, как всегда делал, задумываясь о чем-нибудь. – Да, когда-то я тоже потерял свою большую любовь… И прожил потом долгую жизнь, и многое нашел на дорогах жизни. Но такой любви я больше не встретил, да… И никогда не чувствовал себя настолько счастливым, словно готов разом обнять весь Мидгард… Не знаю… Наверное, память о ней, той любви, останется в моем сердце даже в Асгарде за столом эйнхириев. Смерть, я думаю, тоже не принесет мне забвения, потому что есть в этом мире то, что не в силах изменить даже боги…
Сьевнар, вдумываясь в его слова, неопределенно покачал головой. Косильщик, заметив это, коротко махнул рукой, словно бы заранее отметая всякие возражения.
– Но я хотел говорить с тобой не об этом. Когда я повторял про себя висы поразившего меня мансаунга, Сьевнар Складный представлялся мне бывалым воином, убеленным сединами и пережившим многое, – продолжил он. – Я представлял себе, что когда-нибудь встречу его на дороге викинга, что мы сядем с ним за чарами с пивом и поговорим о том сокровенном, о чем суровые воины стесняются говорить за общим столом… А оказалось – он молод, почти юнец, даже не понимающий разницы между рукоятью меча, или, к примеру, секиры или палицы… – Гуннар пристально глянул на него, усмехнулся и неожиданно подмигнул, как мальчишка. Встряхнул белой гривой, на которой были незаметны снежинки.
Сьевнар извлек из-за шиворота еще пригоршню снега, кинул под ноги и промолчал. Если честно, он не знал, что ответить. Не понимал, хвалит его Гуннар или подтрунивает. Что у Косильщика на уме – никогда не поймешь, лицо всегда спокойное, собранное, даже холодное, а в светлых глазах будто приплясывают проказливые прозрачные эльфы. С этим одинаковым и странным выражением лица он и меч обнажает, и чару поднимает за дружным столом.
– Но я опять отвлекся от главного, а здесь слишком холодно, чтобы трепать язык как мочало… Вот что – я хочу учить тебя искусству меча, Сьевнар Складный! Мне представляется, ты способен будешь постигнуть то, чему я могу тебя научить. Не многие это могут, но ты – сможешь, я думаю. Ты – скальд, боги одарили тебя чувством ритма, хоть ты и не умеешь приложить его к собственному телу… А почему, ты думаешь, искусство боя и поэзия стоят во мнении богов и людей так близко друг к другу? Все потому же – и здесь, и там нужно больше чувствовать, чем рассуждать, думать не умом, а сердцем и кровью… Я верю, ты сможешь разбудить в себе кровь драконов, что дано не каждому, далеко не каждому!
Он, этот знаменитый воин, словно бы просил его, подумал Сьевнар. Хотя, кто кого должен просить?
Братья поговаривали, ярл Хаки Суровый много раз пенял Гуннару, что он не передает своего искусства. Но тот только отговаривался, мол, учить кого-то из опытных бойцов – только портить ему руку, а среди молодых он пока не видит подходящих. Другому ярл Хаки мог бы приказать, но Гуннар – это Гуннар, лучший меч острова.
И вот ему, новичку в братстве, такая честь – учить ся бою на мечах у самого Косильщика! Опять не сразу сообразишь, что сказать…
Сьевнар почувствовал, как от гордости разворачиваются плечи, и вздергивается подбородок. Ему честь, не кому-нибудь! И в то же время промелькнула ехидная, остужающая мыслишка, как комок снега, что тает за шиворотом, холодными каплями скатываясь по позвоночнику: «Как там говорил Якоб-скальд про Сангриль – та, что любуется собой, даже отражаясь в помойной луже… – вдруг вспомнил он. – Хорошо сказал, как припечатал… А он, Сьевнар Складный, не слишком ли залюбовался собой? И любуется, и гордится, и жалеет себя, все глубже погружаясь в эту зыбкую трясину… За все время на острове – ни одной новой висы, только старые стихи за хмельным столом под одобрительные удары чар о столешницу… Впрочем, о чем это он? Негоже уплывать мыслями куда-то вдаль, когда старший брат ждет ответа…»
– К тому же, я слышал, конунг Рорик Неистовый жаждет встречи с тобой. Хочет попрощаться от всего сердца, – усмехнулся Косильщик, припоминая. – Неистовый – хороший боец, чувствует клинок как продолжение руки, я видел, как он умеет сражаться. Мне будет жалко, если вместе с тобой погибнет и твой дар слагать висы, этот мед богов, который надлежит беречь людям.
Сьевнар вспомнил, как нечто подобное говорил ему Якоб-скальд. Не так уж давно это было, а теперь кажется, что очень давно.
Да, медом поэзии боги наделяют своих избранников – это все знают. Только не все догадываются, что даже избранность не приносит счастья, можно быть избранным и оставаться несчастней последнего нидинга. Об этом, наверное, никто не задумывается… Сангриль… Нет, он опять начинает себя жалеть. Не надо, хватит, устал уже! Кто бы знал, как он устал от этого – постоянно перебирать прожитое, представляя, как все могло сложиться иначе…
«Занятие бесплодное, как зыбучие пески береговых дюн, и такое же затягивающее!»
– Кровь драконов? Что это? – спросил он, с усилием отгоняя мысленное наваждение.
– Не знаешь? Может быть, и не знаешь, это не каждый знает. Хотя, всему свое время, когда-нибудь я расскажу…
Потом, вспоминая тот вечер, Сьевнар ясно видел перед собой застывшие, заснеженные дубы, колючие от мороза звезды, белесый месяц, начищенное серебро пушистого снега. И худощавое лицо Гуннара, его прямую фигуру под толстым плащом с откинутым капюшоном. И его давнюю, застарелую печаль потерянной любви, залегшую в мелкой сетке морщин вокруг глаз.
Печаль, которая так созвучна его собственной печали! – неожиданно понял скальд.
Наверное, именно в тот вечер Гуннар Косильщик стал близок ему, как никто на острове. Именно тогда началась их дружба, дружба старшего и младшего, большая дружба, о какой слагают красивые висы…
3
«Почему, думаешь, все народы, поклоняющиеся Одину Одноглазому, Все-Отцу, так любят изображать драконов? – спросил однажды Гуннар Косильщик. – Почему называют драконами свои корабли и украшают их деревянными драконьими головами? Для чего выковывают их изображения из дорогих металлов, вырезают из дерева, из кости и рыбьего зуба?»
Конечно, не просто так! Когда-то на земле было время драконов, неторопливо рассказывал Косильщик. Не только люди, даже боги-ассы еще не были рождены. Лишь злобные великаны все время пытались захватить богатые и плодородные земли Мидгарда. Именно тогда огнедышащие драконы летали над землей на своих огромных и сильных крыльях, охраняли пустынные земли от великаньих набегов.
Это была долгая, большая война. Благородные драконы все как один пали в неравных битвах, но благодаря их доблести великанам так и не удалось заполучить Мидгард, они так и остались жить в своем сумрачном, холодном Утгарде.
Вот почему для всех народов, населяющих фиорды, погибшие драконы до сих пор являются символом воинственности и мужества. И боги-ассы тоже помнят их доблесть. Храбрым ратникам, ступившим на дорогу викинга, они, как награду, дарят капли драконьей крови. Эта кровь спит в человеческих жилах, и может долго спать, вот если почувствовать ее в себе, разбудить, то она сразу сделает человека еще сильнее и яростнее…
Да, это нелегкий труд – почувствовать в себе кровь драконов, подытожил Гуннар. Многим это так и не удается до конца жизни. А во многих ее совсем нет, это тоже можно понять. Но воин, которому все-таки удалось почувствовать ее в себе, становится вдвое, втрое сильнее…
Сьевнар запомнил его слова. Кровь драконов… Вот, значит, оно как…
В сущности, Гуннар рассказывал ему очень много непривычного и даже странного. И потом, спустя годы, когда минуло много зим и лет, когда жизнь его потекла по другому руслу, Сьевнар вспоминал уроки мастера меча и заново обдумывал их, особенно, их первые уроки, где он, если говорить откровенно, – совсем юнец, таращил от удивления глаза и часто не верил своим ушам.
Например, Складный всегда знал, что обоерукий боец, тот, который умеет сражаться двумя мечами одновременно, – куда опаснее для противника. Высшее искусство воина – вести бой двумя мечами, считалось на побережье. А Гуннар утверждал, что два меча – это баловство, не больше. Мол, с двумя мечами можно драться против неуклюжих пентюхов, которых нужно валить пучками, как колосья под ударом серпа. Как почувствуешь, что против тебя сражается боец равный по силе и ловкости, немедленно бросай второй меч, потому что он будет только мешать, советовал Гуннар.
Почему? Погоди немного, сам поймешь со временем…
А странные упражнения, что задавал ему Гуннар, уводя на дальний, пустынный берег острова – одни они чего стоят…
Удивительные упражнения, совсем непривычные!
Сьевнар, к примеру, был уверен – чтобы научиться быстрым ударам меча, надо просто рубить и рубить, тренируя руку на скорость. Напрячь все силы, и рубить, как еще?
А Гуннар говорил – нет, не так! Чтобы почувствовать в себе скорость, нужно сначала научиться двигаться медленно и плавно. Расслабиться до конца, поплыть, словно пушинка, подхваченная потоком воздуха. И чем медленнее, мол, ты научишься плыть своим телом, тем быстрее станут впоследствии твои движения. Поплыви по воздуху тихо-тихо, едва уловимо, услышь внутри себя особую мелодию движения и потом, когда решишь двигаться быстро, скорость сама придет к тебе, утверждал знаменитый мечник. Ты – скальд, ты должен понимать, что своя, скрытая мелодия есть в каждом движении и в любом деле.
Странная, наверное, эта была картина, усмехаясь, вспоминал, Сьевнар. На заснеженном берегу острова стоял воин с мечом в руке и медленно водил им по воздуху. А Гуннар сидел рядом, закутавшись в плащ, и поигрывал деревянной палочкой. Медленнее, мол, еще медленнее…
Неожиданно – хлоп! Палочка больно щелкала по костям. Торопишься, воин, еще медленнее…
Обычно свеонские ратники, постигая искусство боя, заучивали два-три десятка ударов, уходов и обманных движений, которыми и пользовались. Бывалые ратники утверждали – бойцу не нужно знать много атак и обманок, лишние только мешают в схватке. Зато те, что есть, нужно знать твердо!
А Гуннар говорил – нет, не так! Чем больше, мол, разных вариантов защиты или нападения в голове, тем быстрее тело выбирает нужное, хотя, кажется, должно быть наоборот…
Только когда Сьевнар начал двигаться так, чтоб не получать палкой по рукам и ногам, Гуннар, наконец, извлек из ножен свой прославленный Самосек.
Они сражались, но это опять были медленные, плавные сражения, больше похожие на какие-то танцы, когда мечи даже не звенят друг о друга, а только тихо, почти неслышно соприкасаются.
Только так, медленно, можно увидеть и понять, что происходит в схватке, утверждал Гуннар. Запомнить движения, прочувствовать их всем телом. В звоне клинков поздно вращать тяжелые жернова мысли, в бою тело само должно думать и чувствовать.
«Кровь драконов…»
Были, впрочем, упражнения еще более удивительные. Однажды Гуннар привел Сьевнара в одну из пещер и посадил считать капли. Вот именно – капли. С потолка сочилась вода, методично ударяя в каменную чашу, а Сьевнар должен был сосчитать каждую.
Сначала это показалось Сьевнару легким заданием, но он скоро убедился, насколько это тяжело – не пропустить ни одной, не уплыть мыслями, не отвлечься…
Откуда все это взялось? Кто и где учил Косильщика таким диковинкам? – Сьевнар все еще не знал. И нужны ли вообще подобные умствования? – не понимал он. Слишком сложно как-то, не при вычно…
И какое отношение, к примеру, имеют капли к искусству меча? – недоумевал Сьевнар. Но Гуннар только посмеивался в ответ.
Да, первое время он совсем не понимал Косильщика, пытался возражать и спорить. Но под насмешливым взглядом старшего брата особенно не поспоришь. Вот это он быстро понял. Да и деревянная палочка умела хорошо убеждать, Гуннар всегда попадал по особо болезненным точкам.
«Чувствовать, чувствовать, чувствовать! – повторял Косильщик как заклинание. – Не видеть, не слышать, не осязать по отдельности – все вместе, все сразу! Учись чувствовать и думать делом, воин-скальд! Тело – быстрее разума!»
Только потом, ближе к весне, после бесчисленного количества плавных боев-танцев, какого-то невероятного множества сосчитанных капель, Гуннар вдруг начал незаметно, исподволь ускоряться, и Сьевнар тоже ускорился вместе с ним. Сам с удивлением ощутил, что еще никогда в жизни не двигался так ловко и стремительно. Неожиданно ловко, неожиданно стремительно даже для самого себя. Начал видеть и замечать малейшее движение противника, тень на его лице, дрожание губ…
Прав оказался знаменитый боец! Их медленное и плавное само обернулось быстрым и сильным. В точности как монета, которая, падая, оборачивается другой стороной.
Он все-таки почувствовал в себе кровь драконов! – гордился и радовался Сьевнар.
Гуннар поощрительно кивал ему. Впрочем, не забывал напомнить, что молоденькому селезню рано крякать в полную силу, чтоб не сорвать раньше времени голос.
Он, Косильщик, едкий как неспелая клюква. В любую корчагу с медом подбросит щепотку соли…
«Чувствовать, чувствовать, чувствовать!»
Гуннар часто это повторял, очень часто.
Сьевнар помнил, как однажды утром Косильщик привел его на плотный прибрежный песок, сунул в руки деревянную палку и натуго завязал себе глаза темной тряпицей. «А теперь, воин, попробуй меня ударить».
Сьевнар давно уже не удивлялся странным упражнениям старшего брата, но это показалось более чем странным. Ударить незрячего? Что может быть проще?
Оказалось – нет. Каким-то чудесным образом Косильщик, ничего не видя, отбивал все его атаки. Даже когда Сьевнар, разгорячившись, нападал практически в полную силу, Гуннар только посмеивался, легко блокировал все его удары и несколько раз ощутимо приложил по бокам и бедрам.
«Теперь ты понял, что значит чувствовать?»
Понял?
Вряд ли…
По-настоящему Сьевнар понял это позже, только тогда, когда сам оказался с завязанными глазами. Гуннар двигался где-то рядом, время от времени тихо посвистывал, обозначая присутствие, а он, спотыкаясь на неровностях, беспомощно ковырялся со своей палкой. С досады месил воздух перед собой, как дюжая баба тесто, и все равно пропускал насмешливые удары Гуннара. Со временем Косильщик и свистеть перестал. Нападал молча, тихо, неуловимо.
«Говоришь, воин, сражаться вслепую невозможно? А разве я не показывал тебе невозможное? Нет, я все-таки зря взялся учить тебя, вбивать в дырявую голову искусство меча – все равно что переливать хорошее пиво в худой бочонок…»
Прошло время, прежде чем Сьевнар освоился в слепом бою, начал отражать атаки Гуннара по звуку, по движению воздуха, по мельканию теней, падающих на лицо. По интуиции, в конце концов, потому что иначе это странное состояние не определишь.
Он все-таки научился «чувствовать»…
И еще один урок запомнился Сьевнару на всю жизнь. Отчетливо, как немногое из прошлого остается в памяти.
Простой урок. Однажды, перед началом тренировочного поединка, Косильщик вдруг пригнулся, подобрал с земли камешек-голыш и быстро кинул его в противника. Сьевнар интуитивно отбил камень движением меча, но в это время клинок Косильщика уже оказался у его горла.
«Ты понял, воин, что я хотел тебе показать? Запомни и заруби себе на носу, бой – это не благородный поединок на равном оружии. В бою нет правил и нет законов, в бою только один закон – победить или умереть… Говоришь, знаешь? Говоришь, уже ходил в набеги с дружиной? Тогда почему же ты оказался не готов к маленькому, безобидному камешку, которым не убьешь и ворону? Вот то-то…»
Как учат плавать малую ребятню? Берут и бросают в воду на глубине, сказал ему Косильщик как-то утром.
К чему он? Так, между прочим. В сущности, он хотел сказать, что завтра ему, Сьевнару Складному, предстоит поединок. И этот бой будет совсем не легким. Сам Хаки Суровый хочет посмотреть, чему за полгода научился молодой воин. Он сам выставит противника, а кто это будет – узнаешь завтра.
Гуннар многозначительно покачал головой. Сьевнар согласно хмыкнул, чувствуя, как в животе предательски сжалось.
Значит, его посчитали готовым! Значит, пришла пора показать свое воинское умение…
4
– Сангриль, постой! Погоди-ка… – окликнул девушку Рорик.
Впрочем, не девушку, конечно. Уже молодую женщину, вдову. Но, глядя на нее, никак не скажешь, что она была замужем.
Совсем девчонка с виду, часто думал ярл, наблюдая за ней. Впрочем, нет, не девчонка…
Прекрасная дева-валькирия! Волосы – как червонное золото, глаза – как синие озера среди горных ложбин, что не имеют дна… А ее улыбка! Серебряные колокольчики ее мелодичного смеха! Ее высокая, туго обтянутая одеждой грудь, гордый подъем белой шеи, длинные, упругие ноги, что так легко, играя, переносили ее сейчас с камня на камень через ручей…
Лишь иногда, вдруг, она как-то совсем по-детски подожмет кулачки или сядет, послушно сложив на коленях ручки, или искренне, с ребяческим восторгом ахнет, радуясь новой золотой безделушке. Тогда – да, кажется, совсем девочка Последнее время Рорик ей много всего дарил. Остальным объяснял, что жена любимого брата не должна чувствовать себя обделенной в его семье. Но это – отговорка для других. Не будешь же всем рассказывать, как он сам радуется, вручая подарки, с каким удовольствием наблюдает за блеском глаз, за ярким румянцем радости на красивом личике с чуть заметными крапинками веснушек.
Как у ребенка!
Конечно, что там ее замужество, недолго длилось… Сангриль и теперь еще шестнадцати зим не исполнилось…
Эх, Альв, Альв, брат мой…
Догоняя ее, Рорик все ускорял и ускорял ход. И все равно пришлось окликать. Быстрая она оказалась, как козочка.
– Это ты, Рорик? Откуда? – как будто удивилась Сангриль, оглянувшись.
Хотя, ярл мог бы поклясться, она давно заметила, что он следует за ней в отдалении.
– Я, Сангриль. Погоди, вместе пойдем.
– Ты тоже к хуторам борнов, ярл?
– Вот, решил пройтись… – неопределенно ответил Рорик.
Он вслед за ней начал перебираться через разлившийся, бурлящий ручей.
Весна в фиордах уже вступала в свои права. Ночами великан Виндлони еще размахивал ледяным топором, подмораживая талые лужи и остатки почерневшего снега, но днями Соль-солнце легко уничтожало его ночные труды. В его ярком, теплом, брызжущем свете фиорды оживали перезвоном ручьев и капелей и птичьим гомоном.
Хорошее время – весна! Веселое время!
Осторожно переступая с камня на камень, – летом этот ручей воробью по колено, а сейчас, видишь ты, разыгрался! – Рорик чувствовал почти юношеское нетерпение, словно он, мальчишка, стремится за своей первой женщиной.
Весна!
И правильно, что Сангриль решила сегодня навестить дом родителей, и вовремя он заметил это, отправившись вслед за ней по тропе через горы, радовался ярл.
Задумался, замечтался и получил в отместку! Камень под ногой неожиданно повернулся, на миг Рорик застыл, напружинился телом, пытаясь удержать равновесие. Но не удержался, рухнул в воду.
Ледяная вода ошпарила, блестящие брызги плеснулись в небо, а по берегу раскатился серебристый смех.
Смущенный, злой, мокрый насквозь ярл выскочил из ручья так же быстро, как стрела срывается с тетивы лука.
Вот напасть, показал свою ловкость! И это он, ярл и морской конунг, умело пробегавший по скользким веслам боевых кораблей!
– Ой, Рорик! Да ты промок весь! – подскочила к нему Сангриль. – Снимай одежду немедленно!
Он послушно скидывал с себя тяжелые мокрые вещи, а ее ловкие пальчики теребили его, помогали. И лукавая, белозубая улыбка совсем рядом, и ее пряный, такой женский запах… Рорик сам не сразу сообразил, что остался перед Сангриль совсем голым. Растирал до красноты мускулистое тело, пытаясь согреться.
А чьи это теплые, маленькие ладошки тоже с силой трут ему живот и спину?
Рорик поднял глаза. И вдруг схватил ее, с силой прижал к себе, такую теплую, мягкую, желанную. Сангриль что-то пискнула, но он уже не слушал ее, толчком опрокинул на спину, сам упал на нее. Путаясь в складках, стягивал с нее одежду, а что не поддавалось – рвал крепкими пальцами, задубевшими от работы на веслах. Сангриль, вроде бы, охала, взвизгивала, отбивалась, но он почти не слышал ее. Собственная кровь стучала в висках сильнее и громче ее тонкого голоска.
Ярл не сразу почувствовал, что ручки Сангриль уже не мешают, а, скорее, помогают ему. И ее тонкие пальчики уже крепко обхватили его вздыбленный мужской корень, ловко направили его куда-то внутрь, в мягкое, теплое, влажное…
Рорик вошел в нее быстро, яростно, проткнул своим кожаным копьем, как протыкал противников деревянным копьем. Как проткнул бы Сьевнара Складного, попадись тот ему на пути! Как проткнет когда-нибудь!..
И ярл все колол и колол копьем. И, больше не сдерживаясь, прокричал клич победы, славящий Одина Бога Ратей. И услышал в ответ ее крик, острый, пронзительный…
Крик наслаждения!
Весело горел костер, согревая теплом. И нежное женское тело, прильнувшее к нему сбоку, тоже хорошо согревало.
Рорик смотрел на огонь, следил, как приплясывают на черных углях рыжие языки пламени, и видел… Наверное, многое видел, хотя не взялся бы описать – что. Ему было спокойно, как давно уже не было.
Что ж, он обещал покойному Якобу, что месть его будет сладкой… И она была сладкой!
Взяв Сангриль один раз, обильно излив в нее семя, он встал, помог ей подняться. И смотрел на нее, обнаженную, разведя в сторону ее руки, которыми Сангриль все еще пыталась закрыться. И, к собственному удивлению, снова почувствовал волну желания. Нет, не нужны слова… Зачем они?! Схватив за плечи, Рорик снова повалил ее, перевернул на живот и вошел сзади. Опять овладел ей во славу Одина, Бога Мести! Но двигался уже не так яростно, тянул наслаждение. Любовался тонкой спиной с чуть заметным золотистым пушком, плавным, гладким расширением бедер, мял ладонями ее нежную кожу. С удовольствием слушал, как ее звонкие вскрики эхом отдаются в окрестных скалах…
Он обещал…
– И что же теперь, Рорик? – вдруг спросила Сангриль, перебивая его мысли.
– Теперь… – ярл помедлил. – Я скажу тебе, что будет теперь… Теперь ты будешь моей женой! Сегодня же вечером я объявлю всем, что жена моего покойного брата – моя жена!
– Это не всем понравится…
– Кому – не всем? – удивился Рорик.
– Ну, многим…
– Подавиться мне усмешкой Локки Коварного – кому не понравится, пусть жуют собственные зубы! Или я не ярл? Или не хозяин вод и земель Ранг-фиорда?!
– А Ингрив? Твоя жена?
– Ты тоже теперь моя жена… – Рорик осторожно, чтобы не поцарапать твердой ладонью, погладил Сангриль по мягкой спине. – И, клянусь одним глазом Одина, жена куда лучше…
– Лучше Ингрив? – она кокетливо блеснула глазами.
Рорик немного помолчал. Признался:
– Ингрив – холодная, как зимнее море. Я никогда не слышал от нее во время любовных ласк не то что крика, даже вздоха…
– Она родила тебе двух крепких сыновей, – напомнила Сангриль.
– Ничего, ты тоже родишь. Еще больше, – пообещал Рорик. Усмехнулся: – Боги – свидетели, уговорить Ингрив на то, от чего появляются дети, мужчине, наверное, не легче, чем для женщины – сами роды…
– Не знаю… Я все-таки боюсь ее, – призналась Сангриль.
– Со мной? – снова удивился Рорик. – Со мной тебе ничего не надо бояться, запомни это!
– Конечно, мой ярл… Мой владетель! Мой самый сильный, самый могучий… Когда ты берешь меня, мне кажется, что я заполнена до краев. – Сангриль крепче прижалась к нему, потерлась щекой о его плечо. – А ты подаришь мне еще что-нибудь красивое?
– Все самое красивое, что у меня есть! – растроганно пообещал Рорик.
Глава 2
Радость Богов
Первая песнь о Хельги, убийце Хундинга VIII–X вв. н. э.
- Шумели весла.
- Железо звенело.
- Гремели щиты.
- Викинги плыли.
- Мчалась стремительно
- Стая ладей.
- Несла дружину
- В открытое море
1
Ингвар Крепкие Объятия смотрел на Сьевнара с другого края утоптанного ратного поля, и этот взгляд скальду совсем не нравился. Брови хмурятся, в глазах разгорается мутное недоумение гнева, толстые пальцы сжимаются и разжимаются на древке огромной секиры, любимого оружия силача.
Свою секиру Ингвар назвал Глитнир, что значит – Блистающая. Он, действительно, в любое время и в любом месте ухитрялся так начистить широкое лезвие, что оно сверкало не хуже полированного серебра. Она и теперь блестела, отражая солнце, словно насмешливо скалилась в лицо сопернику. Точно как живая, ехидная улыбка…
Улыбка секиры и ярость ее хозяина…
А все Гуннар Косильщик! Именно он перед этим подходил к Ингвару и что-то ему нашептывал, поглядывая в сторону ученика.
Весело поглядывал и картинно разводил руками, словно сам удивляясь тому, что сообщал. А с чего бы ему веселиться? Когда Хаки Суровый передал, что хочет посмотреть нового ратника в единоборстве, Сьевнар понял, против него выставят кого-нибудь из опытных бойцов острова. Но не самого же силача Ингвара, который убил в сражениях больше людей, чем иной волос на голове вырастил!
– Что ты ему сказал? – настороженно поинтересовался Сьевнар, когда Косильщик вернулся к нему.
– Сказал, что ты обещаешь обрубить ему уши так же быстро, как он трижды взмахнет секирой. Но, может быть, не станешь этого делать из уважения к его старой, больной спине и дрожащим коленям…
– Но я этого не говорил! – возмутился скальд.
– Говорил не говорил – теперь без разницы. Слово сказано – назад не воротишь, – туманно пояснил Гуннар. – Стой, воин, подожди…
Он снова направился к Ингвару и опять что-то ему втолковывал. Сьевнар с тревогой наблюдал, как силач возмущенно встряхивал головой, тяжело дышал и громко сопел, слушая Гуннара. Казалось, еще немного, и он начнет рыть землю ногами и выпускать из ноздрей клубы яростного пара, как матерый вепрь при виде обкладывающих его собак.
– А сейчас что? – спросил Сьевнар, когда старший брат снова вернулся к нему с самым невозмутимым видом.
– Сказал, что он со своей секирой Глитнир напоминает тебе старую бабу, ковыряющую огород деревянной лопатой, – пояснил Косильщик. – А еще ты просил ему передать, что колуном в его руках хорошо было бы рубить сучковатые пеньки, но для настоящего поединка он так же годится, как трухлявое дерево для весла. Впрочем, ты уважаешь его прошедшую славу и обещаешь не двигаться слишком быстро. Пусть ему удастся хоть пару раз скрестить секиру с твоим мечом, прежде чем ты вышибешь ее из рук.
– А он что?
– Ничего. Как видишь. По-моему, он немного расстроен от такого нахальства. Бывает, что воины задирают друг друга перед поединком, но нужно быть о двух головах, чтобы так дразнить Крепкие Объятия. Зря ты просил передать ему это.
«Немного расстроен? Это очень мягко сказано…»
– Я не просил, – безнадежно пробормотал Сьевнар.
– Наверно, ты забыл попросить, – ухмыльнулся Гуннар. – Но на то и существуют друзья, чтобы догадываться самим. Я сделал это за тебя и вижу, что теперь ты будешь сражаться в полную силу.
– Он тоже будет! – с чувством ответил Сьевнар.
Скальд косился на другой край поля, где Крепкие Объятия взялся разминать руки и плечи, свирепствуя с неподъемной Глитнир. Ее вес, наверное, был втрое-вчетверо больше обычных боевых топоров, использовавшихся ратниками фиордов, а лезвие – в два раза шире. В могучих руках Ингвара Глитнир в щепки разбивала многослойные деревянные щиты и прорубала крепкие кольчуги двойного-тройного плетения. Воистину, оружие – под стать его силе. Вот и сейчас воин с легкостью перекидывал ее из одной руки в другую и раскручивал над головой до низкого, свистящего звука. Выразительно поглядывал на противника, свирепо скалил зубы и дрожал ноздрями от негодования.
Силач – простоват и доверчив, он, похоже, не усомнился, что молодой Сьевнар Складный насмехался над ним. А все Гуннар!
На острове каждый знает – разозлить Ингвара не легко, подобно многим очень сильным людям Крепкие Объятия непробиваемо добродушен и охотно смеется сам над собой вместе с зубоскалами. Но если задеть его по-настоящему, то унять потом так же трудно, как остановить пригоршней горный поток, это тоже знают…
– Не сомневаюсь, – подтвердил Гуннар. – Будет! Сейчас он в таком настроении, что способен раздавить тебя, как медведь лягушку, и, клянусь всеми богами-ассами, у него хватит силы. Но – не думай об этом, воин. Пусть Ингвар силен как дикий кабан, зато тебе удалось заранее лишить его хладнокровия. Его гнев станет твой силой.
«Кому-кому удалось? Ну, Гуннар, ну, старший брат…»
– Если он прихлопнет меня, как муху, ты будешь виноват.
– Боги простят мне эту вину, – спокойно заметил Косильщик. – Погибнуть от руки Ингвара – честь для любого, он – опытный боец, умело сочетающий медвежью силу и лисью хитрость.
Это утешение не слишком утешило.
– Так вот зачем ты его дразнил. Решил, мне пора погибнуть с честью…
– И за этим тоже, – легко согласился Косильщик.
– Спасибо тебе от всего сердца! – как можно язвительней протянул Сьевнар.
Разозлить Ингвара Крепкие Объятия… А почему бы, к примеру, не плюнуть в море, вызывая на поединок могучего великана Эгира, Хозяина Глубины? Или не сразиться с Тюром Одноруким, первым среди богов-ассов во владении оружием? Ну, Косильщик…
Сьевнар не успел сказать, что думает про такую дружбу и про все его подлые нашептывания. Ярл Хаки махнул рукой, призывая бойцов сходиться. Крепкие Объятия двинулся сразу, бегом, в три-четыре прыжка одолел половину площадки. Складный замешкался, и Гуннар подтолкнул его в плечо.
Читать бесплатно другие книги:
