Привет от тети Моти Гусев Валерий

– Жестоко, – вздохнул дядя Боря. И строго спохватился: – Ты на что намекаешь? – И стал виновато оправдываться: – Это временные трудности. Нам мало денег отпускают. Но скоро все изменится.

– Больше денег дадут?

– От них дождешься, как же, – проворчал дядя Боря. – Мы сами о себе позаботимся. Вон то поле, за полигоном, нам отдал соседний совхоз. И кое-какую технику. Мы его вспашем и засеем. И будет у нас своя свежая картошка. Своя свежая зелень. Мы и ферму соорудим. Свежие яички, свежее мясо. – Дядя Боря размечтался. – Свежее молоко. Мы уже и сена заготовили, десять копен. На всю зиму хватит.

– Зимой я уже дома буду, – с облегчением вздохнул Алешка. И поинтересовался: – А с чем ваши солдаты сено едят?

– Ты что?! Это для коров сено!

– Надо же, – хихикнул Алешка.

– Да! А коровы – это свежее молоко. Мы уже и макароны стали хорошие покупать…

– Свежие. – Алешка был беспощаден. – Какие нежности! Не нравятся мне эти макароны.

Ах, как он был прав!

– Тебе ничего не нравится! – вспылил дядя Боря. – И наш боевой путь тоже? – Он указал на облезлый стенд.

– Путь нравится! – вспылил и Алешка. – Героический! А нарисовали какую-то каракатицу! Недостойную такого пути.

– Что? – Дядя Боря подбоченился, строго взглянул на Алешку сверху вниз. Как и всякий командир, он не терпел возражений. – Критиковать каждый может!

Но он не знал, с кем имеет дело.

Через пять минут возле стенда возникла такая вот картина.

Две высокие лестницы-стремянки. На одной, на самом верху, – Алешка с кистью мастера в руке. На другой – старшина Баранкин. Одной рукой он бережно, но крепко держит Алешку за шиворот, другой рукой – почтительно – раскрытую баночку с краской. Внизу – два бойца, один поддерживает Алешкину стремянку, другой стремянку Баранкина. Есть еще и зрители – свободные от служебных обязанностей солдаты; они ничего не делают, только глазеют, раскрыв рты. И время от времени с готовностью переставляют стремянки в нужные места по кратким и точным указаниям художника.

Наконец Алешка делает завершающий мазок и усталым движением опускает кисть в баночку. Они с Баранкиным спускаются на землю, отходят от стенда и окидывают его оценивающими взглядами.

Работа художнику удалась. Вместо кривых и невыразительных стрелок Алешка мастерски изобразил танковые колонны на марше. На месте боев он нарисовал настоящие сражения. Огненные разрывы, клубы дыма, пулеметные строчки. Красота!

Баранкин созерцает картину без слов. Он поражен.

– Вот это да! Не то что Брендер.

Тут же появляется сержант Семечкин. И вопит в восторге:

– Батальное полотно! Бородинская панорама! Ну точь-в-точь как у нас в Кулебаках.

– Такого и в Кулебаках нет, – вздыхает Баранкин. И кивает на Алешку: – Знатный хлопец. На все руки. Он нам картофельную чистку еще починит!

Так что вечером, к отбою, Алешка явился в казарму героем дня. Обормоты – молодые солдаты под командой уже известного нам старшего сержанта Горшкова – приняли его в свой коллектив с удовольствием.

А вот тут-то и выяснилось, что это отделение и есть самые настоящие обормоты. Алешка в этом быстро разобрался.

Дело в том, что в армии, как, например, и в школе, иногда встречаются глупые и ленивые люди. И их почему-то стараются собрать в одно место. В нашей школе был такой третий класс «В», где учились юные двоечники, хулиганы и лоботрясы. Так и в полку. Все командиры старались избавиться от таких ленивых оболтусов и спровадить их в отделение бортовых мотористов. Занимались эти лодыри в основном тем, что доставляли на полигон, если было нужно, запасные части к танковым моторам. Но даже и такая простая служба была им в тягость, обременительна. И так они небрежно к ней относились, что частенько привозили на полигон совсем не то, что требовалось. Вместо пальцев к танковым тракам они могли привезти лампочки для фар, вместо приводных ремней – аккумуляторные батареи. Понятно, что из-за такой службы их «тумбочки» не вылезали из нарядов вне очереди.

Ко всему прочему эти лентяи были довольно глупыми и темными людьми. Они плохо учились в школе, совершенно не читали книг, а только жевали жвачку и смотрели по телевизору тупые американские боевики. Не зря их назвали обормотами.

Алешка убедился в этом в первый же вечер, после отбоя. Когда все улеглись в постели, один из обормотов по фамилии Чуня стал рассказывать, как малым детям сказку на ночь, содержание одного фильма.

Алешка слушал и едва не хохотал, отвернувшись к стенке.

– И тут этот как врежет ему в лобешник! А тот – брык и на пол, ножки кверху. А другой – сзади. Этот, значит, развернулся и прямо башкой в капот. И понеслась драчка!

И самое удивительное – остальные обормоты его слушали взахлеб и все понимали: кто в лобешник, кто в капот… Кто – тот, а кто – наоборот – этот. (Кстати, этот Чуня был самый темный обормот. Как потом узнал Алешка, Чуня, например, был твердо уверен, что Мойдодыр – это город.)

…Алешка, слушая эти россказни, сначала хихикал, а потом ему стало жалко обормотов. И он, в свою очередь, начал рассказывать одно из приключений его любимого Шерлока Холмса. И вскоре в казарме настала глубокая тишина – рассказывать Алешка умел не хуже, чем рисовать. Он ведь и артист неплохой.

И когда рассказ прервался на самом интересном месте, сначала долго все молчали, а потом командир обормотов Горшков сказал:

– Ну ты даешь, Леха! А дальше?

– Дальше – завтра. – И Алешка опять отвернулся к стенке.

И с этого вечера он незаметно для себя, вовсе об этом не задумываясь, занялся перевоспитанием этих ленивых оболтусов.

А к чему это привело, вы ни за что не догадаетесь, но скоро узнаете…

И пошла Алешкина служба – солдатская каша. Он стал заниматься со старшиной строевой подготовкой, стал изучать с сержантом «материальную часть» – технику и вооружение, стал дневалить на кухне, где с таким азартом чистил картошку, что повар тетя Люба ставила его в пример бывалым солдатам. Особенно – рядовому Мотину. Этот Мотин, которого справедливо прозвали тетя Мотя, ничего не умел. Он даже за собой плохо следил. Вечно ходил расстегнутый, со спущенным ремнем, в нечищеной обуви. И свои воинские обязанности он выполнял крайне лениво и небрежно. За что попадал на кухню чаще других.

И здесь у него ничего не ладилось. Если ему поручали порезать хлеб, он кромсал буханку такими ломтями, что их страшно было взять не только в рот, а даже в руки. Если он чистил картошку, она у него вся уходила в кожуру. Если он мыл посуду, то из нее после его мытья не стал бы есть и бродячий пес.

Старшина Баранкин почти каждый день писал командиру части рапорт с просьбой перевести Мотина во вторую роту. И всякий раз получал один и тот же ответ:

– Выполняйте свои обязанности, старшина. Вам поручено воспитывать молодых бойцов – вот и воспитывайте! Кругом! Шагом марш!

Баранкин воспитывал. Тетя Люба воспитывала. Все Мотина воспитывали. А он не воспитывался. И надо сказать, он не был глупым – он умело прикидывался дураком. «С дурака спрос меньше», – бормотал он про себя. И он не был неумехой – он был просто ленивым. И поэтому ему не поручали никаких сложных и ответственных заданий.

В общем, хорошо устроился Мотин. Правда, у него не было друзей. Его никто не любил. И он никого не любил. Особенно не любил Алешку. Потому что взрослому солдату Мотину постоянно ставили в пример крохотного солдатика Лешку.

А Лешка не обращал на него внимания – друзей Алешке хватало. И дел тоже. Он уже облазил каждый танк, поводил на полигоне бронетранспортер и терпеливо, по-солдатски ждал, когда его возьмут на танковые стрельбы. В том числе – на ночные.

Алешка, конечно, освоил всю территорию части, ознакомился со всеми ее достопримечательностями. Особенно его заинтересовал танковый музей.

Ну, музей – это красиво сказано. На самом деле в крайнем ангаре, у самого забора, стояли три боевых танка Великой Отечественной войны: тяжелый «КВ», средний «Т-34» и самый маленький и самый старенький – «Т-60». Все они были побиты снарядами и посечены осколками и имели вид седых израненных ветеранов.

Алешка, конечно, полюбил самый маленький танк – он как-то больше подходил ему своими размерами. И вызывал не чувство восхищения и уважения своей мощью, а чувство взаимопонимания. Ведь, по сути, они оба были самыми маленькими в полку.

Алешка взял над ним шефство. Ежедневно мыл из шланга, подкрашивал облупившиеся места и даже пытался заделать боевые пробоины в тонкой беззащитной броне.

А потом, обычно перед отбоем, забирался внутрь, усаживался на командирском месте в граненой башенке и вел бой со всей мировой несправедливостью – из башенки торчали малокалиберная пушчонка и спаренный с ней крупнокалиберный пулемет.

Вот с этой дружбы двух малышей и начала разворачиваться эта загадочная и опасная история…