Блуждающее время Мамлеев Юрий

Павел как-то резво, истерично подскочил и побежал к плащу. Раскрыл его, осмотрел: безусловно, плащ был тридцати- или сорокалетней давности, такие сейчас не носят…

Тогда Павел запел. Пел он известную в богемно-интеллектуальных кругах Москвы старую песню:

Опять дико закричал: «А ведь та, вчерашняя, Лена, это же его собственная, умершая от тяжёлой болезни, мать, Елена Сергеевна, похороненная на Ваганьковском кладбище, в тиши берез». И вдруг убийственная мысль ужаснулась самой себе в его сдвинувшемся уме: «А кем же она, та Лена, была беременна, кто гнездился вчера в её животе?»

– А-а-а-а! – заорал Павел в ту же минуту, как нашёл ответ, и орал так минут пять-восемь, подпрыгивая. Потом вскочил и, дико озираясь на самого себя в зеркала, словно он стал чудовищем, выбежал на улицу, наскоро накинув что-то на тело. «Всё понял, всё понял!» – бормотал он с пеной у рта. Бежал он, чтобы добраться до вчерашней квартиры, по известному адресу, который дал ему пухленький старичок Безлунный.

По дороге, углубляясь с каждой минутой в происшедшее, он думал, что сходит с ума всё в большей и большей степени, и от этого неспокойно орал. Никто, однако, не обращал на него внимания.

«Беременна? Конечно, им же самим, а кем же ещё? Всё сходится, и время, и то, что мама как-то говорила ему, что у неё была единственная беременность, именно им самим, Павлом.

Что же тогда получается?»

Павел остановился и взвизгнул: «Не верю, не верю, потому что не может быть!.. Надо скорей бежать туда, на квартиру, и всё уяснить… Да здравствует солнце, да здравствует разум! Это ошибка, совпадение, галлюцинация наконец! Этого не может быть, потому что иначе я сойду с ума… Не хочу… Не хочу-у-у!»

Павел заставил себя чуть-чуть успокоиться и присесть на скамейку.

«Конечно, это недоразумение, – по-бабьи хрюкнул он внутрь себя. – Это несчастный случай, и поэтому я не сойду с ума, нет причины для этого… Ну а если, а если?! Ну, тогда я больше чем сойду с ума. Больше, больше, больше…»

– Мама, мама, – услышал свой собственный голос Павел.

На этот раз прохожие шарахнулись, а милиционер, оказавшийся рядом, почему-то вдруг улыбнулся, как будто уже что-то знал.

Прошли ещё мучительные полчаса, и Павел подошёл ко вчерашнему дому…

Отсутствие пивного ларька рядом, того самого, у которого ему захотелось выпить пивка, насторожило Павла. «Наверное, за ночь снесли», – подумал он. Зато дом стоял на месте. Дом как дом. Павел юркнул в подъезд. Вот и знакомая дверь, только обшарпанная, точно её вчера облевали. Павел вздрогнул, потому что кто-то тронул его за ногу. Оказался кот. «Котик, – успокоительно заключил Павел, – это хороший знак». И, собравшись с духом, нажал на кнопку…

– Кто там? – вякнули за дверью.

– Это вчерашний посетитель, – ответил Павел.

Отворила ему скуластая нервная женщина. За её спиной – угрюмый, усатый мужик средних лет.

– Так вы не тот, не сантехник, – удивился хозяин.

Павел обомлел, но решил действовать напролом.

– Вчерась я у Петра Никитича нахамил немного, – начал он. – Ну вот и пришёл извиниться.

Хозяин вылупил глаза.

– Ну вот и идите туда, откуда пришли.

– Как? Разве он не здесь?

– Не тут.

– Так ведь вчера же у вас пьянка была, народу полно, Петр Никитич орден получил, праздновал от этого вообще…

– Так, так, молодой человек, – разъярилась немного хозяйка. – Так вы говорите, тут пьянка была?! Так что же это такое? В лицо врёте! Мы с мужем в рот не то что водку, мы и воду водопроводную мало пьём.

Павел посерел, помрачнел, словно туча накрыла его сознание. Взглянул внутрь квартиры – боже мой, вроде та самая, но всё как-то иначе.

– Что случилось? – угрюмо-серьёзно спросил хозяин. – Вы ведь интеллигентный малый, не бандит, сразу видно, а в состоянии диком. Что натворили, кого ищете?

– Малининых, – побледнев, ответил Павел.

– Таких здесь нет.

– А в доме?

– И в доме таких нет. У нас фамилии все в подъезде, на табличке. Я тут, слава богу, давно живу…

– Малинин Петр Никитич и его супруга Анна Кузьминична. Орденоносец. И дочка Верочка, – почти прошептал Павел.

К их разговору с интересом прислушивался совсем седенький, но уверенный в жизни старичок, вышедший откуда-то из глубин квартиры.

– Откель вы, дорогой? – вроде бы ласково спросил он у Павла.

– Не понял.

– Малинин Петр Никитич действительно жил в этой квартире, – сухо сказал старичок.

– Ну так вот и я говорил, – пробормотал Павел.

– Но он умер двадцать пять лет назад. Жена его вскоре тоже. Малинины здесь давно не живут. И потому пьянку здесь вчера они не могли устроить, при всём желании. Вот я и спрашиваю: откуда вы? Кто вы?

И старичок проницательно посмотрел из-за спины хозяина. Павел оцепенел, застыв в каком-то отупении.

– Родственник их, – пробормотал машинально.

– Ах, родственничек. Это бывает, – по-медовому пропел старичок. – А вчера, небось, были у покойника, соскучились, выпивали с ним? Даже нахамили ему, оскорбили беднягу? Нехорошо, нехорошо. Мёртвых не надо забижать. Только извиняться надо на кладбище… Ну так, ладушки. Уходите себе по-хорошему, драгоценный.

Павел по-прежнему не мог выйти из леденящего оцепенения.

– А кстати, один человечек в доме остался, Катерина Павловна Малова, старушка восьмидесятилетняя, которая знала Малининых. Вот к ней и идите, дорогой, второй подъезд, квартира сорок. А что касается этой квартеры, то она стоит пуста, и вчера была пуста, а мы живём напротив, но внучок мой купил её, и потому она будет всего нашего семейства, а не мертвецов ваших.

Павел наконец опомнился, взвизгнул (правда, вполне по-мужски) и с криком: «Всё кончено, но понятно!» – вылетел из подъезда. Вбежал во двор и сел на скамейку.

«Не умру», – подумал он. Внезапно вполне холодные мысли овладели им. Совершенно очевидно, что он попал в прошлое. Значит, такое возможно. Влип, но не насовсем. Хорошо ещё, что ноги унёс и остался жив. Хотя ведь там было неплохо. Но он-то не оттуда, а отсюда. В общем, можно считать, что всё обошлось. Спокойней надо, спокойней. Он вспомнил тут же своего неразлучного друга Егора Корнеева, вместе они крутились вокруг самых таинственных метафизических центров в Москве. «Егорушка-то поумнее меня, более продвинутый (хоть немного моложе), – воскликнул Павел. – Но главное: к метафизикам надо, к метафизикам! Рассказать всё, облегчить душу». В голове молнией восстановились чьи-то чёткие слова, которые он слышал в одном центре: «Если с вами произойдёт что-то явно сверхъестественное, не паникуйте, а главное, не пытайтесь понять, объяснить, это бесполезно, вне возможностей вашего ума. Примите случившееся как данное, и всё».

Павел даже обрадовался, чуть не подскочил на скамейке. Именно, как данное. Не суетиться умом, понять такие вещи всё равно невозможно. «Вспомни, Паша, Шекспира, – подсказал он самому себе. – В конце концов я жив, а это главное».

Павел, однако, задумался. «Нет, всё-таки надо забежать к старушке, пусть и восьмидесятилетней. Что-нибудь да скажет». И Павел упрямо пошёл вперёд.

Старушка была совсем разваливающаяся, но разумом бодрая. Ничего не боялась, потому что считала, что скоро сама умрёт, потому и открыла без расспросов. Усадила Павла чай пить – не смирялась она с одиночеством.

– Так Малининых родственничек, стало быть, – остро взглянув на Павла, сказала она. – Помню, помню, хотя сколько годов прошло. Все померли давно, а Анна Кузьминична меня очень любила. За что – сама не знаю, – старушка развела руками.

– Но как же все померли, – раздражённо сказал Павел. – А Верочка, дочка, она ведь молодая…

Старушка вдруг оживилась, расцвела, и в глазах её вспыхнул синеватый свет.

– Ангел был, а не человек, – сказала она.

Какое-то щемящее, неостановимое чувство овладело Павлом, всё в нём опять сюрреально сместилось…

– Петр Никитич какой-то орден высокого ранга получил и, мне рассказывали, отпраздновал широко… – невпопад бормотнул он, путая в уме время, место, людей…

– А потом, конечно, помню хорошо етот вечер. Я тоже там была. Плясала вовсю, – старушка облизнулась. – Только скандалом страшным всё кончилось. Жуть одна, хотя время было спокойное.

– А что такое? – Павел насторожился.

– А гостью одну, Алину, на етом празднике изнасиловали. Прям в клозете.

Павел опять оцепенел. Жар поднялся изнутри.

– И что? И кто?

– «И кто», – передразнила дружелюбно старушка. – Да парень один очумевший. Дикий. Его никто не звал – откуда он взялся… А я с ним плясала, хоть старше его, но бойкая была. Но его мутно помню, из-за пьяни. На тебя немного похожий. Но тебя тогда ещё на свете-то не было, – вздохнула старушка. – Тебе на вид лет двадцать пять дашь. А праздновали, почитай, гораздо боле четверти века назад.