Парадокс Ромео Усачева Елена

– Папа! – Всеволод попытался сесть.

Надо задержать отца, надо все объяснить. Произошедшее – одно сплошное чертовское недоразумение.

Темнота вдруг навалилась на него. Показалось, что потолок опустился. Штора замоталась вокруг шеи. Оставалось только закрыть глаза.

Он не проснулся, а выпал из небытия. По телу растеклась звонкая тишина, словно оно вдруг стало стеклянным. Было страшно двигаться, потому что тогда, нарушая все законы логики, тело рассыпалось бы, взорвалось болью, которая… Которой почти не было.

Слегка гудела голова, и немного саднило руку. Глядишь, сегодня можно будет играть. Запястье опухло, но пальцы работали.

На фоне все еще темной шторы маячил темный силуэт.

– Папа? – Всеволод неожиданно легко сел. Прислушался к себе. Внутри была пустота. – Что ты тут делаешь?

– Ничего-ничего, лежи.

Отец стал приближаться, но делал это как-то подозрительно медленно.

– Сколько времени?

Голосом он заставил все предметы вернуться на свои места. Никто никуда не шел. Все стояли. Отец тоже. Только чуть повернулся к нему. Легкий сквозняк шевелит шторы. Всеволод зажмурился. Страх метнулся по углам сознания и затих. Рано паниковать, ничего страшного не произошло.

– Уже девять, – тихо ответил отец.

– А почему темно? – спросил Всеволод. Никуда страх не делся, тут был, рядышком, сеял тревогу, заставлял всматриваться в окна. Там опять была ночь! Он проспал так мало?

– Потому что вечер.

– Сколько я спал? – Всеволод стал шарить по карманам и вокруг себя. Где-то должен быть телефон.

– Без малого сутки. У тебя сотрясение.

От мысли, что он выпал на целый день, закружилась голова. Затошнило. Страх в душе радостно подпрыгнул, захлопал в ладоши, так что от биения крови заложило уши.

– Как ты себя чувствуешь?

С трудом вспоминалось, что отец уже так сидел. Что скрипело кресло. Отец тогда успел что-то сказать.

– Нормально я себя чувствую, – прошептал, сглатывая неприятный ком в горле. Сердце тут же перестало отдавать эхом в голове. – Почему так тихо?

В темноте произошло движение. Вспыхнувший свет резанул по глазам.

– Мать устала тебя караулить. Спит. Все телефоны выключили. Здесь было нашествие…

Почему-то подумалось о бизонах и гиббонах. Но отец замолчал, не договорив.

– Нашествие чего?

– Сходи умойся.

– Папа! Я все обдумал, и мне с тобой надо поговорить.

Отец усмехнулся, отходя в сторону, освобождая больше света. Всеволод зажмурился.

– Обдумал он. Потом подумаешь. Додумался уже до нервного переутомления.

Вдруг вспомнилось: телефона нет, с Леликом так ничего и не решилось и что-то еще, связанное с Ниной. От этого имени в голове зазвучала мелодия, навязчивая, неприятная, но Всеволод тут же отмел ее – не до музыки было.

Свет в ванной уже не так раздражал. Больше на уши давила тишина. Отражение в зеркале настораживало.

Видок у него был… бледный. Под глазами налились тяжелые мешки. Кожу как будто всю немного потянули вниз. Во всем этом он снова увидел неправильность. Как в винегрете сегодня. Или вчера? Все не должно было быть так. По-другому. Значит, где-то он допустил ошибку. И ее еще можно найти.

Отца в комнате не было. На столе призывно подмигивал синим огоньком не выключенный планшет. А что, если?

Экран ожил от его прикосновений. Соцсеть бурлила своей мирной жизнью. Моргали зеленые уголки онлайн… Сегодня их было что-то много.

«Знаешь, кто ты?» – первой накинулась на него Нина.

Всеволод хмыкнул. Было бы удивительно, если бы это была не она. Или если ее вообще не было бы.

Он не успел ответить, как в развернутом чате посыпались возмущенные крики. В глаза бросались восклицательные и вопросительные знаки, вопли «ВЕРЮ!!!!!!» и злобные вопросы «С ЧЕГО ТЫ ВЗЯЛ?»

Он пролистал вперед, на начало разговора. Реплики здесь были длиннее и обстоятельнее. Первый пост был, конечно же, от Светки: «Бортко утверждает, что Белов специально натравил на него своих дружков. Хотел отомстить. Но это вранье! Лешик никого не натравливал. Мать Бортко уже ходит от директора к завучу. А за Лешика никто и не думает заступиться. Надо идти к директору. Почему Бортко можно, а Белову нельзя?»

Всеволод побарабанил пальцами по столу, возвращая себе чувство реальности. Память настойчиво билась в закрытую дверь воспоминаний. Там пряталась какая-то тайна.

Судя по комментариям, класс не сильно-то разделился. Все защищали Белова. И только Нина настойчиво твердила, что пострадал Бортко, что к нему надо сходить. Видимо, ее призыв был услышан, раз отец отключил звонок. Гости были. Много гостей.

Все это было странно и непонятно. С чего эта суета? Зачем? Ненужная шелуха, пустая пена дней. Мнения, мнения, мнения. Ничего, кроме мнений. Цитировались эсэмэски, дословно вспоминалось, кто и что сказал. Мелькали предположения, что Бортко угрожал Белову. Лелику ничего не оставалось, как защищаться. Вспоминали телескоп. Быстро запутались, кто кому что передал и где он в итоге осел. Запутались и тут же бросили о нем говорить, дружно перекинувшись на тему, было ли предательство. И если было, то чье. Снова все свалили на Всеволода, но тут вышла Нина с убийственным аргументом, что Белов трескает бутерброды с икрой, а Бортко лежит с сотрясением мозга и может вообще остаться инвалидом.

Всеволод усмехнулся. Рвение Нины его защищать умиляло.

«Что ты молчишь? – тут же появилось сообщение от Нины. – Ответь им!»

Всеволод отправил планшет в сон и устало опустил голову на ладони. Почему их всех так это волнует? Не все ли равно? Почему не хотят подождать? Есть дела, которые нужно решать сразу. Но не все же! Чтобы понять, кто виноват, должно пройти время. На ситуацию необходимо посмотреть со стороны. Так всегда бывает после неожиданного разрешения матча. Собираются игроки и анализируют… О чем он? Кому здесь думать?

Он откинулся в кресле.

За окном темно. Теперь это не кажется пугающим или тревожным. Темнота была благостной.

На следующий день Всеволода в школу не отпустили. Мать настаивала на походе в травмпункт.

– Надо зафиксировать ушибы! – категорично сжимала она кулачки.

– Из травмпункта информацию передадут в полицию. – Идти Всеволод никуда не хотел.

– И правильно! Пускай передают! Или ты хочешь, чтобы тебя каждый раз били по голове? Вот они – современные друзья. Все исподтишка, все из-за угла. Ничего не делают своими руками. Все норовят в спину ударить.

– Мама, с чего ты взяла, что это Лелик? Что за дикая мысль? Он из дома-то не выходил. Я говорил только с его отцом.

– Да! Но ты предупредил, что идешь к нему! Он успел подготовиться!

– Возвел баррикады и построил дамбы. – Все это было настолько смешно, что комментарии рождались непроизвольно. – Мама! Прекрати! Все произошло случайно. Они просто сидели там, а я прошел мимо.

Мать бросила полотенце на стол и обиженно уставилась в окно. На улице падал снег. Всеволод посмотрел на дно чашки. Там носились взбаламученные чаинки, лениво таяли крупинки сахара, оставляя после себя желейный шлейф.

– Я тебя не понимаю, – глухо заговорила мать. – Кому и что ты хочешь доказать? Тебе жалко Лелика? Сам говорил, что он нарушил договор и собирался идти к завучу.

– Мама! Я вообще об этом уже не думаю. – Чая не хотелось. Чаинки рождали неприятное чувство. – Я думаю, что надо позвонить Кадиму Алиевичу и попросить поменять расписание музыкальных занятий. Несколько дней я не смогу играть.

– Тогда поезжай к отцу. Пускай тебя посмотрят его светила.

– И к отцу я не поеду.

– Почему?

– Потому что я хочу в Камбоджу, на праздник поворота рек.

Мать взмахнула рукой, забыв, что полотенце она уже бросила.

Миловидная девушка старательно супила бровки и поджимала губы. Волосы у нее были собраны в очень тугой пучок, особо морщиться такая прическа ей не позволяла. Но по роли она была следователем, поэтому должна была изображать серьезность.

«Неужели вы не заметили, что в семье у вас не все ладно?» – сурово спрашивала она пожилого дядьку, неубедительно изображавшего равнодушие.

«Почему? У нас все в семье было хорошо», – лениво тянул дядька, как будто ему было неохота играть свою скучную роль.

Сидели они на уличной лавочке, звукооператор щедро наградил картинку звуками – шумом машин, цоканьем каблучков, детскими криками, но в кадре всего этого не было – ни машин, ни людей. Только эти двое.

«И вы разве не замечали, что Ксюша была несчастна?» – тянула свое следователь, в конце каждого слова решительно кивая.

Всеволод тяжело вздохнул, удобней устраиваясь на диване. Мать покосилась на него, но ничего не сказала.

«Почему несчастна? С чего вы взяли?» – оживился дядька, выпадая из роли задумчивого меланхолика.

– Действительно! – подпрыгнул на своем месте Всеволод.

«Нормальная жизнь. Жена занимается хозяйством, муж зарабатывает деньги».

«Жена, – осуждающим тоном произнесла девушка. – Но Ксюша ваша дочь».

– Вот ведь незадача какая! – хохотнул Всеволод.

– Лодя! – оторвалась от экрана мама.

«Что же поделать, если мать тяжело болеет? Вероника еще маленькая, ей в школе учиться, хозяйством некогда заниматься, – мужчина поскучнел. – Я из семьи военных. У нас всегда было принято, что хозяйством занимаются женщины. Кем бы они ни были».

Девушка, то ли забыв свои слова, то ли вдруг вслушавшись в то, что говорит мужчина, распахнула глаза.

Кадр сменился, показав квартиру незадачливого папаши, стругающую у стола огурцы Ксюшу, прыгающую с дневником малолетнюю Веронику. Сам военный сидел за пустым столом и щелкал кнопками пульта. Методично так щелкал, не задерживаясь ни на секунду.