Молот Одина Прозоров Александр

© Прозоров А., 2016

© Оформление. ООО «Издательство «Э», 2016

* * *

Пролог

Тесовая дверь распахнулась, и в просторную горницу, деревянный потолок которой подпирался в центре толстым резным столбом, а бревенчатые стены закрывала темно-бордовая кошма, вбежала пожилая женщина в изрядно потертом сарафане из тонкой сыромятной кожи, с серебряными кольцами на висках и в легкой шапочке с наушами, из-под которой падала на спину толстая, но уже почти седая коса.

– Богиня, Репка-свечница утопилась!

Сидящая на высоком кресле Макошь, молодая кареглазая и круглолицая женщина, чью голову венчал усыпанный жемчугом кокошник, а крупное тело плотно облегала мягкая бирюзовая замша, лишь на плечах замененная шелковистым мехом песца да прикрытая россыпью золотых пластин на груди, резко поднялась, взмахнула рукой:

– Ступайте! – и стремительно скрылась в дверце возле трона.

Мелкие седовласые старушки вострухи – духи-защитницы дома – мигом попроваливались сквозь плотно сбитые доски пола. Остальные оставшиеся в комнате женщины неуверенно переглянулись.

– Чего там, Ласточка? – спросила одна.

– Потом! – отмахнулась тревожная вестница и нырнула вслед за повелительницей.

Макошь миновала одну светелку, другую, повернула и оказалась в комнатенке, единственным украшением которой было огромное – в рост человека – овальное зеркало из черного, как ночь, обсидиана. Богиня на миг замерла, чуть приопустив веки, потом вдруг резко наклонилась вперед, погрузив обе руки и голову в полированный камень, тут же откинулась назад – и выдернула из черноты девушку в мокром платье.

Ее добыча распласталась на полу, натужно кашляя. А Макошь невозмутимо сняла кокошник, внимательно осмотрела его, что-то сдула, пригладила волосы, стряхнула с ладони несколько капель:

– Хорошо… Почти не намокла. – Она вернула украшение обратно, с некоторой брезгливостью глянула на распластанную жертву, кивнула: – Сказывай, Ласта…

Имя Ласточка, данное когда-то маленькой девочке, а ныне пожилой вестнице, и вправду уже давно не подходило. Посему служанка никакой обиды на снисходительное прозвище не выказала, торопливо заговорила:

– В людской мы были, богиня… Ну, поручения нам раздавать стали… К свадьбе готовиться то есть. Репа же, смотрю, руки к губам вскинула, и глаза намокли. И зараз: шасть к дверям! И слышно – побегла. Мне сие странным показалось, я из людской вышла да на башню привратную поднялась, к караульным. Оттуда, знамо, весь двор виден. Глянь, а она не к себе в мастерскую, а за стену выскочила и к реке. И с мостков, с коих белье полощем, в воду кинулась! Коли в одежде-то, так, знамо, не купаться? Там, правда, мелко, по пояс. Она дальше к стремнине пошла, на глубину. Я же к тебе…

– Ты молодец, Ласта, я тобой довольна, – величаво кивнула Макошь. – Коли спросит кто, отвечай, что я тебя сюда не впускала и о судьбе служанки сгинувшей ты ничего не ведаешь.

– Воля твоя, богиня, – склонилась в низком поклоне женщина, вышла из комнаты, притворила за собой дверь.

А правительница поджала губы, снова опустив взгляд на лежащую перед ней мокрую девушку.

– Значит, при известии о свадьбе моего сына ты решила утопиться? – задумчиво произнесла она. – Интересно, как ты выражаешь радость за своего господина!

Богиня толкнула тяжело дышащую жертву ногой в плечо, опрокидывая на спину, погладила ладонью себя по волосам, вытянула из-за спины косу, сняла вплетенную в ее кончик жемчужную нить, повесила ее на средний палец раскрытой правой ладони, провела над телом. Возле низа живота нить крутанулась.

– Какая невероятная преданность, Репа! – покачала головой Макошь. – Посвятить моему сыну всю себя без остатка. И как давно вы с ним совокупляетесь?

– Прости меня, великая богиня… – прошептала девушка.

Правительница провела над ней ладонью еще раз, покачала головой:

– Нет, распутница, простым прощением ты уже не обойдешься. Вставай!

Служанка поднялась. Замерла, понурив голову. Выглядела она довольно жалко: сарафан обвис, по всему телу налипла ряска, на ногах повисли водоросли, в волосах запутались какие-то букашки. Ни дать ни взять – утопленница, вылезшая в лунную ночь погреться о живую плоть. Богиня протянула руку в ее сторону, резко сжала пальцы. Девушка охнула, застонала. Ее ступни оторвались от пола, и теперь несчастная растерянно перебирала руками и ногами в поисках опоры. Макошь взмахнула рукой, отправляя ее в зеркало, и тут же нырнула следом сама.

По ту сторону вулканического стекла обнаружилась каменистая прогалина, окруженная многовековыми соснами. Деревья стояли редко, и между стволами, в какую сторону ни посмотри, можно было различить только воду. Они находились на острове.

– Ты хочешь заточить меня здесь, богиня? – зябко поежилась девушка.

– Вижу, ты набралась храбрости, моя маленькая Репка, – скривилась правительница. – Смеешь задавать вопросы своей госпоже?

– Если я все равно умру, чего теперь бояться?

– Ты не умрешь, – покачала головой богиня богатства. – И не вздумай броситься со скалы! Я упрежу Мару, что не желаю твоей смерти, и она не примет твою душу. Ты все равно останешься жива, но в искалеченном теле.

– Это моя кара, богиня? Вечная жизнь?

– Хватит стенать, Репка, – поморщилась Макошь. – Ты станешь смотрительницей в моей священной роще. Вернее, в моем священном лесу. На моем священном острове. Это озеро Нево, любимое штормами, самая его середина. Здешние острова – это просто скалы, с воды на них не забраться. Но пригляд все же надобен. Мало ли что? Не хочу ощутить, как погибают мои олени.

– Но как здесь можно жить? – неуверенно переспросила служанка.

– Зенка считает, что неплохо, – одними губами улыбнулась женщина. – Вон она идет!

На тропе показалась фигурка в меховом плаще с капюшоном. По мере приближения стали различимы черты лица маленькой морщинистой старушки, которую можно было бы принять за воструху или травницу – да только духи домов и леса никогда не стареют, а духи полей никогда не мерзнут.

– Рада видеть тебя, сестра! – без особого преклонения поздоровалась с богиней старушка и сложила ладони на животе. – Что-то одета ты невместно, не по нонешней погоде.

– Я ненадолго, сестренка. – Макошь толкнула девушку вперед: – Вот, прими, к делу приставь. Здесь она себе всяко лишнего не позволит.

– Великие небеса, да ты же вся мокрая! – всплеснула руками Зенка. – Беги в избу, девка, а то простудишься! Вон, вниз по тропе, там увидишь. Одежку свою там сразу сбрось да в одеяло завернись и на печь забирайся. Поутру топила, еще горячая.

Два раза повторять не пришлось – порядком озябшая Репа припустила в указанном направлении.

– Я хочу, чтобы она была в тепле, в сытости и родила здорового мальчика, – тихо распорядилась гостья. – Однако спуску ей не давай. Пусть не догадывается, какую ценность для меня представляет.

– Она зачала от бога? – сразу сообразила смотрительница рощи.

– В нашем роду с каждым поколением рождается все меньше и меньше детей, – вздохнула правительница. – Ребенок, появившийся у братьев или сестер, вызывает уже не отраду, а зависть и беспокойство. Тем более – мальчик. Не хочу, чтобы о малыше этой сомлевшей пред господином дурочки узнали другие семьи. Мало ли что? Здесь же она будет в безопасности.

– Дети смертных чаще всего рождаются без дара могущества, сестра. Посмотри на меня. Я есть простая смертная. Хотя у нас с тобой общий отец.

– Я не жду от глупышки многого, Зенка, – пожала плечами богиня. – Но ведь случаются и потомки, превосходящие отцов! Узнаем, когда родится.

Макошь обняла старушку, повернулась ко вмурованному прямо в скалу высокому обсидиановому зеркалу и шагнула в его черноту.

В зеркальной светелке правительницу уже ждали. Суетливая воструха, ростом немногим выше пояса хозяйки, наряженная в расшитое костяными шариками платье, несколько раз торопливо поклонилась:

– Ладья по Сухоне поднимается, богиня, с крестом алым на парусе и песьей головой на носу. Вестимо, гости с Двины.

«Интересно, отчего вострухи всегда старые и морщинистые, но дряхлыми никогда не бывают? – подумалось Макоши. – Они словно сразу рождаются древними в темных углах и подклетях новых домов, со временем становясь лишь крепче. Неужели молодеют? И обретают юность лишь тогда, когда избы начинают ветшать?»

– Вот-вот до причалов доберутся, богиня, – тревожно зашевелила губами воструха. – Велишь встретить?

– Крест и песья голова? С Двины? – переспросила Макошь. – Не иначе Стрибог с Немизой явились. Братик не любит ходить через зеркала, вольный воздух для него милее дома. Проверь, готовы ли их светелки? Пойду обниму родичей на причале.

И женщина решительно толкнула створку дверей…

Дворец великой богини, хозяйки Вологды и Славянского волока, повелительницы богатств и доходов, сильно отличался от домов обычных славян. Если простые смертные жили целыми поселками в одном или нескольких длинных бревенчатых домах, вовсе без окон и с одним очагом на всех, с земляным полом, застеленным лапником и шкурами, – то хоромы Макоши возвышались на каменной подклети и поднимались аж в три жилья – одно поверх другого. Слюдяные окна были окружены резными наличниками, крышу в два слоя покрывал толстый тес, черный от пропитавшего древесину дегтя; ступени, резные столбы и поручни высокого крыльца отливали желтым блеском от нескольких слоев олифы, закрывавшая стены чешуя остроконечной дранки была крашена в разные цвета и придавала дворцу радостный вид.

Обычные смертные топили дома по-черному, костром в очаге – дворец же обогревался горячим воздухом, идущим по коробам от подклети с большой печью; обычные смертные прятали хлеб, ячмень, овес в тайных глиняных ямах – а у богини все это хранилось в высоких амбарах. Смертные сберегали репу, свеклу, морковь в буртах – на дворе Макоши для всего этого имелся погреб; обычные славяне солили мясо в бочках, вялили и лишь на зиму морозили в корзинах – у богини же был выкопан ледник, сохраняющий продукты свежими в любую жару.

Все сие богатство хранила от опасностей высокая, в четыре человеческих роста, крепостная стена с четырьмя смотровыми башнями, окружающая дворец и все его амбары, мастерские и склады.

Многочисленная дворня богини жила побогаче простых смертных. Составленная из крепких рубленых клетей крепость имела достаточно комнат, чтобы каждая семья могла занять свою светелку. В Вологде только юные слуги да старые девы и одинокие бобыли жили в общей на всех людской, завидуя любящим парам, давшим друг другу клятву верности. Надежная стража, крепкие стены и близость могучих богов даровали безопасность, а обширные погреба и амбары позволяли не знать голода. Посему больше всего на свете обитатели Вологды боялись прогневать Макошь и быть изгнанными в обычную, бедную и голодную жизнь – и их преданность и услужливость правительнице воистину не знали границ.

– Хорошего дня тебе, богиня! Радости и мудрости, богиня! Здравия тебе и счастия, великая Макошь! – Дворня, бросая все дела, издалека кланялась своей повелительнице. – Долгие лета!

Хозяйка Вологды – статная и широкобедрая, высокая, белокожая, с толстой русой косой, осыпанная жемчугом и золотыми пластинками, с окрашенными в золото длинными ногтями, – уверенным шагом прошла через двор, миновала распахнутые ворота, спустилась к реке, ступила на причал, набранный из полутеса. И поспела как раз к тому моменту, когда к причальным быкам подвалила огромная – никак не меньше полусотни шагов в длину и двух десятков в ширину – расписная крутобокая ладья. Еще до того, как проворные корабельщики успели сбросить сходни, в воздухе мелькнула неясная тень, в лицо правительницы ударил ветер, и перед Макошью возникла совсем еще юная пара.

Все богини славян пребывали в состоянии вечной молодости, а боги – мужской зрелости. И только Стрибог выбрал для себя безусую юность, представая перед людьми в облике розовощекого кудрявого паренька. Супруга повелителя ветров была ему под стать – тоже курчавая и светловолосая, голубоглазая Немиза выглядела лет на шестнадцать, не более. И кто бы мог подумать, что за минувшие полтора столетия она успела родить мужу аж троих сыновей?

«Трое сыновей и ни единого внука…» – мысленно уточнила Макошь, широко улыбнулась и раскинула руки:

– Рада видеть тебя, брат мой!

– И я соскучился по тебе, сестренка, – обнял богиню юноша. – Надеюсь, мы тебя не очень стесним?

– Ну что вы, какое стеснение… – тихо засмеялась Макошь, отпуская Стрибога и обнимая его жену. – Гостям я всегда рада, да токмо родичи завсегда лишь на самое торжество через зеркало являются, а ночевать через него же домой сбегают. Так что комнаты токмо вам да Трояну надобны. Он тоже с зеркалом не в ладах.

– Да, забавно. – Стрибог издал короткий смешок. – Повелитель времени и пространства никак не научится оное пространство одолевать. И где он ныне?

– В святилище. Возносит молитву сам себе, – ответила богиня и отступила. – Чем удивляешь в сей раз? Сказывай сам, все равно ведь не догадаюсь!

В отличие от прочих сварожичей Стрибог любил путешествия в дальние неведомые края и возвращался неизменно в странных одеждах из неизвестных материалов. Вот и сейчас он был в длинной, очень тонкой и белой рубахе, из-под которой выглядывали заправленные в сапоги штаны, а Немиза – в платье, собранном из тонких алых нитей.

– Рубаха из египетского льна, штаны из кашмирской шерсти, платье же из крапивных нитей, – с удовольствием поведал вечный странник. – В жаркую погоду сии тканые наряды куда приятнее наших кожаных…

Однако поболтать вдосталь хозяйке с гостями не удалось. К причалу подбежала великовозрастная Ласточка, сообщила:

– Шум в светелке зеркальной, богиня!

– Прости, брат, нужно встречать гостей, – виновато развела руками правительница и направила палец на служанку: – Проведи гостей в их покои, Ласта, и останься при них, выполняя все пожелания. Дозволяю тебе повелевать от моего имени, коли в сем возникнет нужда для твоей службы.

– Благодарствую за доверие, богиня, – склонила голову женщина.

Макошь не ответила, торопясь обратно в крепость. Быстро поднявшись по крыльцу, она пробежала через нарядные горницы – и в комнате с троном застала сразу нескольких гостей: тощего огненно-рыжего Хорса с густой и курчавой русой бородкой и низкорослого рыжебородого крепыша Перуна, бреющего голову наголо, могучего Даждбога в выбеленной куртке и штанах, превышающего всех вокруг на голову, а рядом – круглолицего смешливого Коляду, лохматого и седобородого. Жены гостей – пышнотелая Додола и стройная большеглазая Жива, смуглая бледногубая и тонконосая Среча, угрюмая Карна уже успели затеять о чем-то горячий спор, сути которого хозяйка уловить не успела.

– Прошу простить, что с запозданием… – начала было Макошь, но дверь возле трона распахнулась, в комнату ввалился Похвист, белокожий и совершенно седой, с белой бородой, одетый в плотно облегающую грудь кожаную кирасу и толстые штаны из серого войлока.

– Нешто с поля брани? – удивился Перун.

– Насилу волков от Бярмы отогнали, – вздохнул сын Стрибога.

– А чего меня не позвали? – возмутился рыжебородый.

– Кабы знать, что кинутся, всех бы собрал…

И опять распахнулась дверь, впуская остроносого мужчину с черными глазами и ярко-пунцовыми большими губами, чернобородого и черноволосого. Следом скользнула женщина в длинном черном сарафане, очень похожая на спутника, но все черты ее лица были куда тоньше и острее. Тонкие пунцовые губы, узкий подбородок, точеный нос, собранные в косу смолистые кудри. Карачун и Мара, бог зла и богиня смерти.

– Мои поздравления, великая Макошь, – склонил голову Карачун. – Свадьба сына – это важный день для любой матери. А почему я не вижу твоего супруга, премудрого Волоса?

– Он на наволоке, за городом, – ответила хозяйка. – Готовит пир для смертных и развлекает скифских послов. Они, как вы знаете, теплым домам предпочитают походные шатры.

– Тогда и нам туда надобно, – решил Карачун. – Хозяину компанию составить да со стола чего-нибудь сжевать, пока не началось. Пока еще до пира дойдет!

Остальные боги согласно закивали и потянулись к парадным дверям. Макошь собралась было их проводить – но дверь возле трона снова распахнулась. Гости продолжали прибывать. Световид и Триглава, Ситиврат и Дива, Крышень, Зимун, Ярило…

– Мама, где она?! – вбежал через парадные двери выхрастый парень лет семнадцати, кареглазый, веснушчатый, тощий и длинный, еще не успевший нарастить настоящего мужского тела.

– Ты о ком? – с тревогой посмотрела на проход за троном правительница.

– Она жива, я знаю! – Паренек раскрыл кулак, и богиня увидела камушек янтаря с коричневой каплей в серединке. Камушек оборачивали несколько витков тонкой мохнатой нити. – Видишь, он без трещин!

– Амулет любви, – поморщилась Макошь. – Какая досада… Придется найти и отобрать.

– Верни ее, мама!

Женщина опять опасливо глянула на ведущую к зеркалу дверь, схватила сына за руку, увела в соседнюю светелку, толкнула к окну:

– Нешто ты обезумел, Орей?! Ты забыл, что есть бог и сын богов? Половина твоей силы не в крови, сын! Могущество богов набирается из молитв, кои стекаются, как малые ручейки, в наши руки, дабы стать могучим потоком, каковым мы направляем дожди и судьбы, из какового черпаем силу и бессмертие! Ты же бесчестишь смертную девку, как перепивший меда бортник! Кто после этого станет приносить тебе требы? Кто станет тебе молиться?

– Я не бесчестил ее, мама! Мы любим друг друга!

– Еще того хуже! – всплеснула руками женщина. – Ты же бог, Орей! Ты понимаешь это? Ты бог!!! Смертные должны смотреть на тебя, как на великое, непостижимое, недоступное существо! Если ты кувыркаешься с их дочерьми и подругами, если пьешь с ними за одним столом, споришь или советуешься с ними, они начинают принимать тебя за равного. И это все, это смерть! Хуже того, это ничтожество! Смертные перестанут отличать тебя от обычных деревенских знахарей. А уж про молитвы можешь и вовсе забыть. Ты не имеешь права нисходить до смертных, Орей! Тебе надлежит касаться только равных!

– О нашей любви никто не знает и не узнает никогда, – упрямо набычился парень. – Просто верни ее. Я хочу, чтобы она была рядом.

– Рядом с тобой будет Ящера, дочь праматери скифов Табити, ты забыл? Через час твоя свадьба!

– Я знаю, мама, этот союз очень важен для тебя, для всей нашей земли. – Парень сглотнул, и на лице его выступили капельки пота. – И я не отказываюсь от него, хотя Ящера, сказывают, ужасно уродлива. Но я хочу, чтобы Репа была рядом!

– Еще не успев жениться, ты уже замыслил измену, Орей? – гневно повысила голос Макошь. – И думать о сем забудь! Ты хочешь прогневать Табити, разозлить скифов, пустить прахом все мои старания?! Все, забудь про свою Репку раз и навсегда! Больше ты ее не увидишь! Никогда в жизни! Пора становиться взрослым! Ящера не уродлива, она богиня во втором поколении, и все свое семя ты обязан отдать ей! Пусть ваши дети унаследуют всю вашу силу, и твою, и ее!

– Верни мою любимую, мама, или свадьбы не будет, – тихо и мрачно ответил паренек.

– Забыл, с кем разговариваешь?! – Богиня влепила сыну звонкую пощечину. – Родительской воле перечишь?! С отцом и матерью спорить посмел?! Закрой свой рот, убирайся и одевайся в праздничные одежды! Сегодня в полдень ты породнишь нас со скифами, скрепив союз великих богов! Такова воля батюшки твоего, могучего Волоса, и моя!

– Верни мне Репу, мама, – тихо, но упрямо ответил Орей. – Ты еще успеешь.

Только после этого он развернулся и ушел, громко топая по скрытым коврами доскам пола.

– Что за дети ныне растут? – недовольно покачала головой Макошь. – Одно баловство на уме. Ни о будущем не думают, ни о делах насущных, ни о долге своем пред родом и домом. Пока не рявкнешь хорошенько, ничего делать не хотят!

Она вернулась в тронную палату, поклонилась поджидающим там низкорослому чернобородому толстячку, голубоглазому крылатому псу и стройному мужчине с длинной тонкой бородкой, заплетенной в косицу:

– Рада видеть вас, гости дорогие! И тебя, Чур справедливый, и тебя, Семаргл крылатый, и тебя, Усень добродушный! Прошу всех к наволоку у Сухоны пройти. Там торжество главное ныне случится. – Правительница хлопнула в ладони, кивнула появившейся рядом вострухе: – Передавай мои извинения всем, кто явится позднее, добрая помощница. Похоже, на главное торжество они опоздали.

Богиня поджала губы, раздумывая над чем-то, кивнула и вышла вслед за развернувшей пестрые широкие крылья собакой.

Обширный наволок, раскинувшийся чуть выше по течению, между стенами Вологды и поднимающейся в полуверсте дубравой, каждую весну затапливался половодьем. Когда по колено, а когда и на полную сажень, скрывая человека с головой. Посему здесь никто никогда не строился, и гуляний никаких на вечно сыром лугу не случалось. Разве токмо русалки, каковым именно вода и требовалась. Скот сюда тоже не выгоняли, дабы грязь копытами не месил, а зеленую траву несколько раз за лето просто скашивали, сметывая в стога для долгой зимы.

Однако здесь, у самого берега, росло несколько высоких и густых ракитовых кустов – прочные и гибкие ветви которых издавна символизировали крепость брачных уз. Когда зашла речь о свадьбе, Волос сразу вспомнил о сем ровном, просторном и чистом месте, никогда не знавшем навоза. Лучшего места для торжества трудно и придумать! А что до сырости – так после двух недель сплошного зноя, вызванного богами, наволок успел не просто просохнуть, но и затвердеть.

И вот теперь луговина была заставлена шатрами, перетянута пологами, перечерчена столами, а один из кустов – перевязан цветными лентами, украшен костяными амулетами, а вокруг него лежали цветастые скифские ковры. И над всем этим витали едкие запахи жареного мяса, ароматы пива и меда, сладость фруктов, кисловатый дух моченых яблок и квашеной капусты.

Мужчины оказались верны себе – нашли общий язык возле бочонка со стоячим медом, зачерпывая из него хмельной напиток и пуская ковши по кругу, не делая разницы между богами и скифскими послами.

Впрочем, степняки и без того мало отличались от властителей лесистого севера: тот же рост, та же белая кожа и большие глаза, те же богатые одеяния и такие же украшения из приклепанных золотых бляшек и нашитых костяных шариков. Разве только подбородки у скифов были бритые да ножи на поясах висели не железные, а бронзовые.

Женщины разбились на несколько кружков, болтая и подъедая с деревянных блюд спелую вишню и привезенную степняками сладкую, как мед, желтую сочную курагу.

Отсутствовал на торжестве только главный его герой – младший сын Волоса и Макоши Орей.

Богиня медленно пошла между столами, обдумывая возможные способы привести сына в чувство, но тут среди гостей пронесся шепоток, хозяйка оглянулась и облегченно перевела дух: ее сын в сопровождении двух столь же молодых, как он сам, слуг вышел из ворот. Замшевая куртка жениха была украшена скупо, но изящно: тремя линиями золотых клепок поперек груди. Пояс светился янтарными накладками, на штанах висели кисточки из соболиной шерсти, на синих сапогах вышиты руны с защитными заклинаниями.

«А он красив!» – с гордостью подумала Макошь и повернула голову к мужчинам.

Впрочем, муж и без нее понял, что настала пора начинать торжество, сказал что-то скифам. Послы бросили ковш в почти уже опустевший бочонок, ушли в центральный шатер. Волос же направился к украшенному ракитовому кусту. Здесь супруги встретились, взялись за руки.

Степные послы торжественно вышли из шатра – старший из них нес в сложенных ладонях небольшой огонек. Опустившись на колени перед заготовленной кучей хвороста, скиф зажег от спрятанной в руках лампады нижние ветви, и пламя с громким хрустом стало разбегаться во все стороны, быстро обращаясь в ревущий огненный столб, дохнувший жаром далеко в стороны.

Орей наконец-то добрел до родителей.

– Молодец, сынок, – похвалил его Волос, взял за плечи и поставил перед собой.

– Где она, мама? – через плечо оглянулся на Макошь паренек.

– Жаждешь испытать силу моего гнева?! – скрипнула зубами богиня. – Молчи и делай, что положено!

– Я хочу ее видеть!

– Заткни свой рот, щенок! – сжала кулак правительница. – Токмо попробуй ослушаться! Изведу!

– Вы о чем? – удивился Волос, но ни жена, ни сын ему не ответили.

Между тем пламя костра внезапно обрело формы человеческого тела, мелко задрожало и выпустило из себя женщину в длинном платье с очень широкой юбкой. Правильные черты чуть продолговатого лица, зеленые глаза, высокий золотой кокошник с самоцветами на прямых волосах соломенного цвета… Все бы ничего – вот только из-под просторной юбки то и дело выглядывали глазастые головы крупных гадюк, что несли на себе тело праматери всех скифов.

С собою, обнимая, Табити вывела из огня невысокую девушку лет пятнадцати. Несчастная приволакивала кривые ноги, загнутые ступнями внутрь, лицо ее покрывало множество темных пятнышек, подозрительно смахивающих на чешуйки. Похоже, что слухи о «красоте» Ящеры, дочери богини Табити, истину ничуть не преувеличивали. Но как бы то ни было – она являлась богиней, мало уступающей матери в своей силе.

Скифы, все как один, опустились на колено и склонили головы.

– Мир и богатство дому сему! – произнесла праматерь воинственных степняков. – Пусть будут покойны его ночи и обильны чресла его обитателей!

– Мира и мудрости тебе, великая богиня Табити! – ответствовали ей Волос и Макошь. – Благодарим тебя за добрые слова и щедрые пожелания, да воплотятся они в жизни нашей. Какой добрый случай привел тебя к нашему порогу?

– Хожу с сокровищем великим, добрые хозяева. Ищу ему приюта, прочной крыши и горячего очага, ибо мне богатства сего уже не удержать, самой не приумножить.

– Есть у нас и сторож добрый, великая богиня, и крыша крепкая, и очаг горячий, – ответил скотий бог. – Да токмо разве сокровище не в амбаре прячут, не в сундуках хранят, не в погребах укрывают?

– Истинное сокровище не в темноте страж мудрый держит, а всего себя ему посвящает, губами своими греет, лаской ладоней тешит, дыханием нежит и за то радость великую имеет и прибыток таковой, что златом и стадами измерить не получится.

– Найдется у нас страж зело старательный для сокровища такого, – пообещала гостье Макошь. – Глаз ни на миг не отведет, из объятий ни на миг не потеряет. Днем налюбуется, ночью согреет. Отдай свое богатство нашему сторожу, он его приумножит!

– Посулы сии заманчивы, да есть ли в них правда? Покажите нам стража сего! Может, сокровище и согласится…

– Стражу сему Орей имя. – Волос положил ладонь на плечо сына и чуть подтолкнул его вперед. – Он готов ценность великую холить и беречь.

– Экий славный воин сторож Орей, – улыбнулась одними губами змееногая Табити. – Пойдешь ли ты в его сокровищницу, драгоценная моя Ящера?

– Пойду, матушка, – проковыляла на два шага ближе к пареньку невеста.

– А ты, сын мой Орей, примешь ли столь великий дар от гостьи нашей, великой Табити? – спросил Волос.

Паренек снова глянул на Макошь, одними губами спросил:

– Где она?

Богиня богатства в ответ сделала большие глаза, стиснула зубы и кивнула на гостей.

Орей оскалился, повернулся к женщинам и решительно мотнул головой:

– Нет, отец, не приму! Пусть обратно свое чудовище забирает!

Над наволоком повисла гнетущая тишина.

– Мама? – жалобно выдохнула юная девушка, обернувшись к родительнице.

– А-а-а-а!!! – утробно взревела Табити, вытянула руку, и глаза ее сверкнули. Послышался треск, появился сухой запах, словно от близко выбитого половика. Взметнулся вверх подол, выпуская змей, богиня подхватила дочку и стремительно скользнула обратно во все еще пляшущее пламя костра.

Далеко не сразу собравшиеся поняли, что именно произошло, пока кто-то не выкрикнул:

– Она убила Орея!

Несостоявшийся жених, стоявший между родителями и костром, больше не был ни богом, ни человеком. Он обратился в единый монолит из серого, с красными прожилками, гранита.

– Бей скифов! – Над наволоком моментально сгустились тучи, ударили порывы ветра, закружились упругие вихри, разбрасывая столы, пологи и угощение. Сварожичи выхватили ножи. Скифы, сбившись спина к спине, обнажили свои.

– Остановитесь все! – громогласно потребовала Макошь. – Я не допущу убийства гостей в моем доме!

– Но наш сын?! – возмутился Волос.

– Наш сын взбунтовался против родительской воли и понес наказание, – ответила богиня. – Теперь надобно исправлять то, что он натворил…

Правительница сжала и разжала кулаки, глубоко вдохнула и сделала пару шагов в сторону все еще готовых к схватке послов:

– Передайте богине Табити, скифы, что я не стану искать мести за смерть моего сына. Передайте ей мое сожаление.

– Твой сын жив, Макошь, – ответил один из степняков. – Великая праматерь способна вернуть камню жизнь так же легко, как легко обращает жизнь в камень. Но забыть столь вероломное оскорбление Табити не сможет. Готовьтесь к большой войне, дети великого Сварога.

– Мы надеемся на ее мудрость и не начнем первыми, – ответила Макошь и хлопнула в ладоши: – Проводите послов к Шексне и дайте им хорошие лодки! Пусть плывут по Итилю до своего дома.

Затем повернулась к каменному истукану, посмотрела в его холодные неподвижные глаза и вздохнула:

– Прошу всех в пиршественную палату, братья мои и племянники, сестры родные и двоюродные. Пировать нам ноне не с чего, но побеседовать надобно.

Просторное помещение, в котором правители Вологды устраивали пиры и торжества, находилось на самом верху дворца, на третьем жилье. Роскошные девятистолпные хоромы – девять стоящих в три ряда резных столбов поддерживали толстые, двухохватные дубовые балки, на которые, в свою очередь, опиралась кровля. Тут без труда могло пировать не менее трех сотен гостей, и потому полсотни богов разместились без особого труда, устроившись за уставленными яствами столами. Но к угощению никто не притронулся – настроение не позволяло.

На правах хозяев во главе стола сели седовласый, широкоплечий Волос с курчавой русой бородой, ниспадающей на украшенную золотыми пластинами куртку, и Макошь, скинувшая прямо на пол кокошник и в знак траура оставшаяся простоволосой.

– Говорить я стану, родичи, не о сыне своем заблудшем, а о беде, что пришла на наши земли из-за его неповиновения, – сглотнув, негромко начала свою речь богиня богатства. – Все вы знаете, что появился у народа лесного вождь новый, именем Любый. И под рукою сего вождя лешаки никчемные силу внезапную обрели, на все порубежье наше нагло напирая. Битв и славы они не ищут, посевы лишь травят да стада режут. Правнуки наши, смертные славяне, из-за того бросают селения свои и святилища и уходят в места спокойные. Иные же и вовсе с Любым уговариваются и требы духам лесным приносить начинают, а наши камни священные топят, святилища чужим идолам посвящают, церкви сварожские жгут. Из-за напасти сей за два года минувших мы не одну сотню храмов своих потеряли, из земель по берегам Печоры изгнаны вовсе, ныне верховья Камы теряем, к Двине лесовики подбираются, Бъярму обкладывают, у Каргополя появляются. Еще немного, и Заволочье все отберут, токмо Итиль да Онегу нам оставив. Да и то – надолго ли?

– Собраться надобно мужам всем великим, смертных вооружить и поход супротив лесовиков сих затеять! – громко перебил ее рыжебородый крепыш. – Вдарить разом хорошенько да и извести под корень!

Воинственный бог с такой силой ударил по столу, что все блюда на нем подпрыгнули, а бочонок упал набок.

– Пробовали, Перун, и не раз, – вздохнул Волос. – Да походы сии в пустоту проваливаются. Нет у лесовиков лосей и повозок и дорог, для них проложенных, нет ладей и причалов. Как в чаще лесной нетронутой селения их для разорения найти? То наши деревни завсегда на берегах выстроены да поля кругом возделаны; издалече заметны, и подступы удобные имеются. В землях же лесовиков лес везде нетронутый стоит, и все. Где там ворог, где города и столица? Поди угадай!

– Остроги надобно ставить, подходы к нашим землям закрывать!

– И это пробовали, – кивнул правитель Вологды. – Да токмо для сотен больших крепостей славян ратных нам не напастись, малые же крепостицы лесовики разоряют с легкостью. Перед самой свадьбой беженцы Горчаковы в Вологду приплыли. Все, Перун, нет больше в Ембе нашей власти, захватили волки острог! Теперича по реке двинутся и деревни беззащитные окрест тоже приберут.

– Мы же боги, братья! – вскинул руки Перун. – Нешто не можем смертным своим подмогу в нужный час оказать?!

– Мы не можем поставить по большому зеркалу в каждый город и каждую деревню, дабы переместиться в них в тревожный миг, – покачала головой Макошь. – Где их взять столько, откуда? На серебряное полированное полпуда металла на каждое уходит, обсидиановые же и вовсе по кусочкам приходится собирать. Мыслю, у каждого из нас таковых два или три всего имеется, не более. В Бъярме и Каргополе зеркала стоят, от них мы лесовиков отогнали. А в каждый острог таковую ценность поместить невозможно.

– Скифы тоже не дремлют, – теребя бороду-косичку, добавил скуластый Усень. – Они издавна мечтают до наших полей и крепостей с полными амбарами добраться. Коли заберете оружных смертных на восток с лесовиками биться, то, считай, все южные земли и города своими руками богине Табити подарите.

– Именно потому мы так стремились со степняками союз брачный заключить, племянник, – ответил ему Волос. – Несколько лет мира на порубежье южном нам ныне как воздух нужны! Кабы богиня Табити нам по-родственному еще и воинов своих дала для усмирения лесовиков, тогда бы и вовсе все на прежний порядок обернулось. Мы бы и святилища потерянные вернули, и земли, и Любого самого отловили да в клетке у ворот на потеху горожан выставили.

– Токмо теперь заместо помощи от степняков у нас с ними война со дня на день начнется! – с силой дернул себя за бороду Усень.

– Видать, приходят деньки последние корню Сварогову-у, – заунывно потянула смуглолицая Карма. – Пожили мы на земле срок предначертанный, пора и в землю-матушку возвертаться, храмы свои богам новым отдавать…

Недаром эту извечно мрачную, ждущую неприятностей богиню почитали как покровительницу похоронных плачей. Что, впрочем, делало Карму одной из сильнейших сестер в роду. Ведь с каждых похорон она получала свою долю молитв, а с ними – и силу для чародейства.

– Хватит спорить! – внезапно перебила родственников сидящая слева от Макоши Триглава, богиня земли. Одна из древнейших в роду сварожичей, она уже давно оставалась самой почитаемой смертными и потому самой могучей властительницей. Эта крупнотелая богиня даже позволила себе пустить в волосы немного седины, доказывающей ее мудрость и старшинство. – Я полагаю, сестра моя зачала сию беседу не для того, чтобы пожалиться нам на лесные бесчинства. Макошь умна и многоопытна и даже в сем тяжелом положении, несомненно, успела найти спасительный замысел. Ведь так, сестра?

Триглава повернула к хозяйке седую голову, украшенную только полукруглым гребнем с россыпью самоцветов. Остальные сварожичи примолкли.

– Квасур! – нашла глазами одного из гостей хозяйка Вологды. – Повтори родичам нашим, о чем мне минувшей весною сказывал.

Щекастый и рыхлоносый толстяк, покровитель бортников и медовых напитков, поднялся, прокашлялся в кулак:

– Стало быть, три года тому казус у нас забавный приключился. Пришел ко мне в Москву зело странный муж, в одеяниях непривычных, на странном наречии речи ведущий и с повадками смешными. По крови – явный чужак, не сварожич. Лесовик лесовиком. Назвался же он потомком нашим далеким, из времен, что спустя сто поколений токмо наступят. От меня же помощи в чародейской мудрости запросил. Не без дара сей путник случился, не без этого. Но не наш.

Я, знамо, его за шутку сию бесстыжую выпороть повелел да прогнать пинками за ворота. Сим глупость случившаяся и кончилась… – Квасур погладил окладистую, любовно вычесанную бороду, украшенную лишь одиноким цветком василька. – Однако же в памяти моей столь странный гость отложился, и когда беглые смертные, Любым с Печоры согнанные, у Москвы оседать начали и главного из лесовиков проклинать, то, по описанию, уж очень он на чужака, мною поротого, похож оказался…

– На Любого-лесовика все мы и гадали, и ворожили, судьбу его искали, – перебила бога-бортника Макошь, – однако же нет в сем мире его следов. Либо прячется хорошо, колдовства остерегаясь, либо и вправду не из земель иных он к нам заявился, а из времен чужих и далеких. Возможно ли сие, Троян?

Худощавый и безбородый, с широко раскрытыми глазами, придающими круглому лицу малость испуганный вид, рыжий и курчавый бог пространства и времени запустил пятерню себе в прическу, почесал голову.

– Ну-у, как бы… Кабы не имелось времен иных в виде сложившемся, как бы ворожбой своей мы прошлое и будущее поверять могли? Коли смотрим в годы иные, словно на двор через калитку, стало быть, существует он, сей двор-то иновременный. А коли есть, то почему бы из него к нам не перебраться? Ворота, понятно, в другие годы забиты накрепко, ну так ведь при нужде особой и через тын завсегда перелезть возможно…

– Меня, родичи, замысел сей безумный с самой весны мучает, – призналась Макошь. – Однако же, покуда оставалась надежда на союз со скифами, я его от себя отгоняла. Коли на ворога управа простая и надежная имеется, к чему безумствам предаваться? Ныне же сложилось так, что ворогов у нас стало вдвое более, а союзники пропали начисто. И потому хочу совета испросить у вас, родичи. Как вы приговорите, так и поступим… Коли един пришелец из времен грядущих смог таково лесовиков изменить и силы их приумножить, что, еще недавно гонимые, они теснить нас стали во всех местах и реках, то, может статься, пятеро потомков наших, корня Сварогова, впятеро сильнее лесовика окажутся и помогут нам и волков обратно в чащи загнать, и богиню Табити в войне неминуемой одолеть?

Хозяйка Вологды оглядела гостей внимательным взглядом.

– Смогут, не смогут, а отчего бы и не попытаться? – громко согласился Стрибог. – От сего чародейства дела наши всяко хуже не окажутся. Токмо средь потомков надобно не абы кого, а самых лучших, самых родовитых и чистокровных отобрать! Тогда, глядишь, с бедой и управимся.

– Попытка не пытка, – пожал плечами Даждбог. – Хуже нам всяко не станет, то брат верно заметил.

– Три тысячи лет? – Усень протянул бороду-косичку между ладоней. – Просто глянуть, каковы наши дети через сто поколений станут, и то любопытно. Но сможешь ли ты сотворить сие, Троян?

– Все мы из зеркала в зеркало переходить способны… Разница же меж верстами и годами токмо лишь в дальности пути, – пожал плечами бог времени и пространства. – Я так мыслю, зеркала у потомков наших имеются. А значит, коли силу крепкую приложить, можно из наших зеркал в зеркала потомков и заглянуть, и дотянуться, и посланника туда отправить. Коли заклинание верное составить, в Москву поехать и обряд там правильно провести, то может и получиться.

– Почему в Москву? – не понял Волос. – Отчего не здесь, в центре мира?

– Коли чужак в Москву явился, дядюшка, вестимо, причина была тому, – опять запустил пятерню в прическу Троян. – Зачем через неведомые места новый путь торить, коли тропинка хоженая уже имеется?

– И то верно, – осклабился Квачун. – Я уж и встречу, и привечу, и обогрею, и попарю, и напою…

– Вот токмо как чистоту крови понять, сего не ведаю, – покачал головой Троян. – Путь через времена сотворить сумею, на то моей власти хватит, особливо коли кто-то из вас силой со мной поделится. Но вот как выбрать и забрать… Тут разума моего не хватает.

– Ты не один, племяш! – захохотав, хлопнул его по плечу рыжебородый Перун. – Поможем, присоветуем, гонца снарядим, за ноги подержим. Не боись, родичи не бросят.

– Заклинание на чистоту крови я составлю, – спокойно сообщила Триглава. – Но как его доставить?

– С птицею послать, сестра! – пугающе человеческим голосом промолвил Семаргл. – Соколы небесные зорки и стремительны, за день половину мира осмотрят. Надобно послать через зеркало заговоренного кречета. Пусть летает, ищет, выбирает.

– Наложить чары озерной петли, – добавил Волос. – На кого та птица посмотрит, того чары к нам и утянут.

Выслушав всех, Макошь поднялась, оперлась ладонями на стол и твердо подвела итог семейному разговору:

– Троян! Ныне же ты пробьешь в Москве ход на сто поколений вперед. Мы запустим в него сокола, который заклинанием Триглавы найдет пять самых сильных, чистых и родовитых сварожичей из будущего мира и наинет на них чары озерной петли. Мой муж перенесет потомков сюда и… И мы посмотрим, на какую пользу они способны!

Любящий сын

Кривая татарская сабля с шелестом резанула воздух и звонко цокнула по макушке похожего на огромный стальной желудь скандинавского шлема, соскользнув в сторону. Викинг вскинул щит выше, длинным выпадом достал тело степняка чуть ниже ребер, однако меч на излете не пробил толстую стеганку, лишь слегка разодрал ткань. Противники чуть разошлись и хищно закружили вокруг друг друга – татарин в плоской мисюрке с кольчужной бармицей, в цветастой, бело-красно-синей ватной куртке, похожей на лоскутное одеяло, в толстых суконных шароварах, заправленных в высокие сапоги, с круглым щитом и кривой саблей, – и высокий, плечистый и поджарый викинг в шлеме с посеребренной личиной, хищно шелестящей кольчуге, опоясанной широким кожаным ремнем, и грубо кроенных штанах сыромятной кожи, уходящих в короткие поршни, обвязанные тонкими ремешками наподобие сандалий. Щит скандинава, понятно, тоже был круглый, а меч прямой и широкий, полтора локтя в длину.

– Иншал-л-а-а-а!!! – Степняк кинулся вперед, ударил окантовкой щита, тут же дважды уколол саблей, метясь острием в грудь. Викинг свой щит вскинул, прикрываясь от сабли, принял выпад на лезвие, позволив окантовке скользнуть до перекрестья рукояти, поднял вверх, тут же рубанул врага понизу, по открывшемуся животу. Татарин с криком отпрянул, закрылся, торопливо полоснул воздух перед собой клинком – но остановить этим викинга не смог. Северянин подставил под удары щит, напирая с торжествующим криком, пнул вражеский деревянный диск в нижний край, уколол поверху, еще и еще раз.

Татарин, пригибаясь, отбежал, крутанулся, пытаясь встать в боевую позицию. И тут вдруг у северянина с легким позвякиванием завибрировала кольчуга, громко запела:

– Иду! Курю. Иду! Курю…

Страницы: 1234 »»

Читать бесплатно другие книги:

У вас бывают периоды в жизни, когда любое дело получается легко и просто, вы успешно решаете сложные...
Элитный городок нефтяников и бедный шахтерский поселок – два разных мира, разделенные высоким заборо...
Отступая под натиском советских войск, фашисты вагонами вывозят с оккупированных территорий награбле...
Многим людям Будда известен лишь по статуям, изображающим его в позе лотоса с безмятежной улыбкой на...
Настоящая история из жизни маленькой девочки, которая давно выросла, но отчетливо помнит каждый тот ...
Все знают и любят канадского писателя-натуралиста Эрнеста Сетон-Томпсона. Его замечательные, полные ...