Живи и давай жить другим Грун Хендрик
Я сделал вид, что шокирован:
– Неужели? А мой адвокат думает совсем иначе.
Хертог явно испугался.
– У вас есть адвокат?
От волнения он вдруг обратился ко мне на «вы», что было добрым знаком.
– Да, он советует требовать три годовых оклада. По месячному окладу за каждый отработанный год и небольшой бонус за доказанную доавленную стоимость для вашей фирмы. – Я выучил этот текст наизусть. И сказал ему «ваша фирма», но опустил обращение «господин Хертог». Для равновесия.
Директор выпучил глаза. Он не ожидал такой наглости от своего весьма инертного служащего.
– Ого!
– Плюс договоренность о выплате пенсионной премии. – Еще одна крутая фишка, которую подсказал мне Йост.
– Ого. – Хертог чуть не поперхнулся. Ведь он считал себя достаточно изворотливым и опытным, чтобы справиться со мной без помощи дорогого адвоката. – Так-так.
Я держал долгую паузу. Йост строго меня проинструктировал. Ничего не говорить. Ничего не обсуждать. Не отступать от своего первого требования. Ждать, пока он не предложит хотя бы два годовых оклада. Это больше, чем сейчас можно добиться по суду.
– Возможно, – нарушил молчание Хертог, – десять месячных окладов в данном случае, в самом деле, маловато, но трехгодичный…
– Плюс пенсионная премия.
– Н-да… Думаю, что, посоветовавшись с аудитором, смог бы выплатить восемнадцать месячных окладов.
Итак, восемь окладов заработаны довольно быстро, но нужно добиться большего. Прежде всего потому, что я знал: его аудитору семьдесят восемь лет, и он отстал от жизни. Зато обходится недорого.
– Нет, мой адвокат утверждает, что тридцать месячных окладов – это минимум, которого он добьется в суде. Плюс, конечно, оплата его услуг. Он посоветовал мне в таком случае не слишком настаивать на пенсионной премии. – Эту фразу Йост заставил меня выучить наизусть.
Хертог полностью сдал позиции. Он что-то шептал про себя и несколько раз вздохнул, лихорадочно подсчитывая убытки.
– А что вы скажете… об окладе за два года и четыре месяца? При условии, что не будете претендовать на пенсионную премию.
Я сделал вид, будто колеблюсь, и не спешил с ответом. Хертог быстро добавил, что я должен также отказаться от судебного иска.
Я еще немного помолчал и наконец, как бы нехотя, произнес, что в интересах фирмы скрепя сердце соглашаюсь на его предложение. И дабы сэкономить его затраты, попрошу своего адвоката подготовить соответствующее соглашение. Тогда его адвокату останется только проконтролировать исполнение.
Да, получилось классно. Хертог даже облегченно перевел дух. Я знал, что он спокойно заплатит эти деньги.
Невероятно. За десять минут я стал богаче на 116 тысяч евро. Брутто, конечно. Вечером мы с Йостом обмоем успех, осушив добрую бутылку шампанского.
Час спустя Хертог сообщил, что у меня осталось одиннадцать неиспользованных отпускных дней. Это означало, что я должен пахать на Хертога тринадцать недель. Еще пятьдесят два раза придется съездить из Пюрмеренда в Брёкелен и обратно. А дома меня ждет черная дыра, которую пока нечем заполнить.
IV
«Может, не стоит принимать все так близко к сердцу, Афье, – говорила мне иногда мама. – Относись к жизни легкомысленней, чуть менее серьезно».
Она была права, но откуда взять то, чего нет в душе. Я не легкомысленна.
Артуру надо бы жениться на моей матери. Артур тоже не легкомыслен, но умеет отлично притворяться. Говорит, что хочет жить на широкую ногу и с размахом, но целых двадцать три года просидел на одной и той же скучной работе в Брёкелене. А в довершение всех бед скоро и ее потеряет. Он уволен. Стал ненужным.
Это означает, что нам придется на всем экономить. Мне-то что, я привыкла жить скромно, но Артур любит корчить из себя важную персону.
Воображаю, как он будет целыми днями сидеть дома. Со вздохом приподнимать ноги, чтобы я не задела их пылесосом. Спрашивать вслух, но как бы про себя, зачем каждый день нужно что-то передвигать. А если я задам ему вопрос, делать вид, будто погружен в свою газету и ничего не слышит.
Предвижу, что новую работу он найдет нескоро. Пятьдесят лет… песня долгая, а похвастать нечем, разве что глубоким знанием держателей для туалетной бумаги и автоматов для полотенец. В очередь за ним компании не встанут.
Артур весьма невысокого мнения о моей работе в магазине модной одежды больших размеров. Считает, что ожидать клиентов – это не работа. Он представления не имеет, чем я занимаюсь в течение дня. За восемь лет, что я там работаю, заглянул туда один-единственный раз. О’кей, я тоже всего один раз была в офисе Хертога, когда компания отмечала 75 лет своего существования.
А ведь, кроме этого пожилого подростка, в моей заботе нуждается отец, который думает только о себе и своих воображаемых мучениях. Одна только мама умела с ним справляться. Она соорудила некую комбинацию из легкой насмешки и полного пренебрежения. Я так не смогу.
Ты была права, мама. Я не легкомысленна. Я серьезна и немного брюзглива от природы. И мне тебя страшно не хватает.
28
Отвратительная игра команды Нидерландов против Люксембурга вывела меня из себя.
– Люксембург на сто двадцатом месте в мире, – бушевал я. – А мы на двадцатом.
– Мы? – спросила Афра. – И я в том числе?
– Нет, дорогая, ты, конечно, на первом. – Это прозвучало немного циничнее, чем я имел в виду.
– Ах, как романтично. Жаль, что ты так не думаешь.
И она довольно фальшиво пропела свободную вариацию на тему песенки группы «Де дейк»[8] «Мужчина точно знает, кого ему не хватает, лишь когда ее больше нет».
– Пусть это сыграют на моих похоронах, – подлил я масла в огонь.
– Нет, Артур, на моих. В своих ты участвовать не будешь.
– Нет. К сожалению.
Это был решающий момент.
В этот момент я подумал: почему, собственно, нет?
В этот момент я впервые подумал: а что, пожалуй, хорошая идея – участвовать в собственных похоронах? И где-нибудь в другом месте начать все сначала?
Я плохо помню, чем закончился матч. Помню только, что Афра несколько раз повторила:
– Я с тобой говорю, Артур.
29
На следующее утро я впервые за двадцать три года сидел в пробке по дороге в Брёкелен бодрый, как ранняя пташка. Я был готов кое-что предпринять! Был готов перевернуть всю свою жизнь. Возможно, она не будет масштабной и захватывающей, но солнечной и свободной. А с моим выходным пособием в качестве стартового капитала можно было не опасаться, что спустя короткое время я снова, подняв лапки, вернусь в свое родовое имение в Пюрмеренде. Хотя интересно было бы посмотреть на лицо Афры, если бы ее покойный супруг позвонил из двора, куда нельзя машинам.
«Привет, дорогая, произошло недоразумение. Меня схоронили по ошибке, но сработал ретроактивный эффект, и ошибка исправлена».
Интересно, она раскроет рот? Заорет благим матом? Спокойно скажет: «Входи, Артур, заварить тебе чашечку свежего мятного чая?» Или кинется мне на шею, осыпая страстными поцелуями?
Надеюсь, я никогда этого не узнаю, но подозреваю, что, согласно теории вероятности, такая возможность довольно высока.
На выходное пособие и сэкономленные деньги я наверняка смогу провести в Италии лет десять. А там будет видно. Может, выведу новый сорт винограда и обоснуюсь на окрестных фермерских рынках.
Давно я не испытывал такого восторга. Последний раз в детстве, когда на мое пятилетие Синтерклаас[9] подарил мне велосипед без боковых колесиков. Я надеялся, что теперь мне повезет больше, чем в прошлый раз. Тогда я поехал кататься под дождем и градом и через пять минут вопил от боли, лежа на кушетке с огромной ссадиной на голове.
У жизни тоже нет боковых колесиков, поэтому я поклялся себе относиться к ней спокойно и взвешенно. Так, как учила меня мама: «Прежде чем делать, подумай. А когда сделаешь, тем более подумай».
Для меня эта формула что-то вроде заклинания. Не спешить!
По радио как знак свыше зазвучало «Хэппи» Фаррелла Уильямса[10]. Я врубил звук на полную громкость, и вся растянувшаяся на полтора километра пробка медленно двигавшихся и стоявших машин на полной громкости подхватила песню. Со мной трижды поравнялся солидный китаец в солидном «мерседесе». И каждый раз смотрел на меня. А я каждый раз кивал ему, подняв большой палец. И он любезно кивал в ответ.
Выразив песней свое восторженное состояние, я стал думать о том, что мне предстоит сделать. Во-первых, нужно составить подробный поэтапный план и соответственно предварительный временной график. Пусть меня похоронят летом, мне так больше нравится, поэтому первую примерную дату своей кончины назначаю на 21 июня, с возможной отсрочкой на три месяца, до 21 сентября, то есть до конца лета. Так что на подготовку остается очень мало времени. Максимум год. Нужно успеть.
Во-вторых, к осуществлению своих планов я решил привлечь Йоста и Ваутера. Одному мне ни за что не справиться. Необходимы два коварных и пронырливых ассистента, чтобы успешно шагнуть из жизни.
Еще я подумал, что нельзя принимать слишком много решений сразу. Буду принимать не больше трех в день. В остальное время жить нормально, словно и не планирую собственной смерти.
А что, если я перед самыми похоронами попаду под трамвай, вдруг пронеслось у меня в голове. Впрочем, и после похорон лучше под трамвай не попадать.
30
Я пригласил Йоста и Ваутера после гольфа пообедать в клубе за мой счет. Сказал, что нужно кое-что обмыть. Стейн, как и ожидалось, выпил две кружки пива с биттербалленами и отвалил домой. Обедать в обществе жены.
– Извините, мне пора, – сказал он.
Он всегда так говорит и, по-моему, каждый раз выражает искреннее сожаление.
– Пора так пора, – отзывается каждый из нас по очереди.
Мы когда-то так уговорились. Стейн смотрит на нас подозрительно, но всегда молчит.
Я заказал столик в уютном углу ресторана и решил, что после обеда, за кофе, ошарашу приятелей планом начать новую жизнь, но еще прежде, чем подали закуски, не удержался и выпалил:
– Многоуважаемые друзья, прошу внимания. Я имею сообщить вам нечто весьма важное.
– Важничаешь, Артуро? Набиваешь цену? – удивился Йост.
– Как бы это сказать… Я собираюсь в некотором смысле покинуть вас.
– Дай угадаю: ты был столь нелюбезен, что скрыл от нас какую-то смертельную болезнь, – произнес Ваутер. Он способен шутить над кем и над чем угодно.
– Нет, я здоров как бык, но собираюсь инсценировать собственные похороны, для чего мне необходима помощь двух лучших друзей. Их имена – Ваутер и Йост.
Два лучших друга воззрились на меня с самым дурацким видом.
– Чего?
– Не ожидал от тебя, Йост. Ты же умный человек.
Я одновременно смаковал ситуацию и нервничал. Собственно говоря, я не учел, что они могут найти мой план смешным или слишком рискованным. А в этом деле о жизни и смерти грубые ошибки непозволительны.
– Мне надоела жизнь, которую я веду, и я собираюсь необычайным способом совершить побег из нее и начать новую. Надеясь на удачу, я приложу все усилия, чтобы вы, друзья мои, как единственное, что останется у меня от старой жизни, заняли достойное место в моей жизни номер два. И, кроме того, мне очень хочется побывать на собственных похоронах.
Я прямо услышал, как заскрипели мозги моих собеседников. Может, они ослышались? Неужели их такой компанейский, но такой осмотрительный приятель Артур задумал нечто шокирующее?
– Но ведь не из-за меня? Не из-за того, что я назвал тебя слишком ленивым и нерешительным? – озабоченно спросил Йост.
– В общем-то, это было последней каплей, – солгал я.
– Ну ты даешь! Фантастический план, – сказал Ваутер.
– Не ожидал от тебя ничего подобного, старина. Мои комплименты. Жаль, я сам до этого не додумался, – прибавил Йост.
Он замолчал, устремив невидящий взгляд куда-то в пустоту над моей головой, и продолжил:
– Кстати… если… если провернешь это дело и выйдешь сухим из воды… ты согласишься стать управляющим моего итальянского поместья? Убьешь разом двух зайцев.
– Но тогда уж с пожизненным правом посещения для господина Йоста и для нижеподписавшегося, – уточнил Ваутер.
Я потерял дар речи, осознав всю гениальность этой комбинации. Основные фрагменты мозаики заняли свое место.
Мы бы просидели в ресторане до полуночи, если бы официант не выставил нас оттуда. Я дал ему щедрые чаевые.
– Деньги за молчание? – спросил он с ухмылкой.
Я вздрогнул. Видимо, мы разговаривали слишком громко. Впредь нужно быть осторожней.
– Да нет, просто чаевые. И… э-э-э… за молчание тоже.
Официант ласково кивнул:
– Все будет тип-топ. Профессиональная тайна, а?
31
Афра хочет цифровой контейнер для яиц, который через приложение показывает, сколько штук в нем осталось и какое яйцо самое старое.
– Ты имеешь в виду, тогда тебе не придется каждый раз открывать холодильник, чтобы пересчитать яйца?
– Опять твои шуточки, Артур. Мне кажется, он очень удобный.
– Мне тоже, дорогая. Покупай его, этот контейнер.
– Прямо сейчас?
– Разумеется, не стану же я вставлять тебе палки в колеса, – сказал я, швыряя в камин остаток сухих деревянных брикетов. Афре нравится живой огонь, но она опасается рассыпающихся искр, поэтому вместо поленьев мы топим специально высушенными брикетами.
Может, не надо быть таким сговорчивым? Это вызывает подозрения.
Мне стоит больших усилий не петь без умолку и не насвистывать, расхаживая по дому. Мысли о моих похоронах и последующей за ними свободе повергают меня в состояние эйфории, неуместной в обыденной жизни.
– Что с тобой? – спросила Афра вчера вечером. – Похоже, ты счастлив, что тебя уволили. Неужели у тебя нет ни малейшего чувства ответственности?
– Конечно, есть, дорогая. Я уже занимаюсь поисками чего-то нового. – Я предъявил ей газету, развернутую на странице, где одно из объявлений о рабочих вакансиях было обведено кружком.
– Услуги по выгулу животных? Ты? С твоей аллергией? Смешно! – презрительно бросила она.
– Нужно же что-то делать. Рабочие места в торговле туалетной бумагой на дороге не валяются. А кроме того, на свежем воздухе у меня не бывает аллергии, – огрызнулся я.
– Халтурка на три половинных дня в неделю, на ней ничего не заработаешь, – сказала Афра, внимательнее присмотревшись к объявлению.
– Да. Точь-в-точь как твоя работа, – брякнул я. И сразу пожалел. Знал же, что она считает свою работу ужасно важной, и не хотел ее обижать.
Остаток вечера я просидел на диване в ледяной тишине, мечтая, что совсем скоро избавлюсь от всего этого. И всем сердцем желая Афре избавиться от моего раздражающего присутствия. Ад – это другие. Я был уверен, что мы оба останемся в выигрыше.
32
Salve!
Mi chiamo Arturo.
Sono pensionato.
La mia specialit: dolce far niente.
Con un vino rosso е frutti di mare[11].
Так, вступительные итальянские фразы я вызубрил.
А вот еще полезные выражения:
Dove posso buttare l’immondizia? – Куда выбросить мусор?
Puo aggiustarlo oggi? – Можно починить это сегодня?
Il cavatappi – штопор.
La corsia delle bibite – отдел напитков.
Il dito medio – средний палец.
Dov’ il pi vicino campo da golf? – Где здесь поблизости поле для гольфа?
Lo sportello bancomat ha preso mia carta. – Банкомат проглотил мою карту.
Aiuto! Trovate un dottore. – На помощь! Позовите доктора.
И, сами понимаете, для моей голландской души:
Quanto costa questo?
Avete qualcosa di meno caro?
Для ругани: Vaffanculo![12]
Я, конечно, знаю, что так или похоже часто выражаются итальянские футболисты, но проверить не могу, поскольку этого слова нет в моем итальянском разговорнике. В общем, точное значение не столь важно, но нужно знать, когда это слово можно употреблять.
В Тоскане я пополню свой словарный запас.
Прекрасный язык итальянский. Надо бы еще перенять итальянскую жестикуляцию, но всему свое время. Жду его с нетерпением.
V
В последнее время с Артуром творится что-то странное. Целый день бегает по дому, насвистывает и стал необычайно разговорчив. Он и раньше был веселым болтуном, им и остался, но только со своими друзьями. На дне рожденья он прямо сыпал солеными анекдотами. О’кей, анекдоты были бородатые, которые знает каждый, но все-таки…
Общаясь со мной, он отделывается краткими и сверхкраткими ответами.
– Выпьешь кофе, Артур?
– Гм-гм.
Это означает «да». «Гм-гм-гм» означает «нет».
Я заметила: чем дольше мы вместе, тем меньше он разговаривает. Он в этом смысле дошел до абсолютного минимума. Гм-гм или гм-гм-гм. Короче не скажешь. Дальше ехать некуда, иначе я не смогла бы отличить одно от другого.
Почти неделю он сразу отвечает на вопросы и реагирует на сообщения о домашнем хозяйстве, такие, как «мешки для мусора закончились». И даже снова вполне разумно беседует о разных вещах.
Он уже два раза похвалил меня за вкусную еду, рассказал пару смешных историй о своей работе, по собственной инициативе затопил камин. И не язвил целыми днями по поводу того, что я собираюсь купить цифровой контейнер для яиц, чтобы видеть, сколько штук в нем остается и какое яйцо использовать первым.
Я готова признать, что проку от него никакого, но я обожаю цифровые новинки. Я хотела бы иметь новейший айфон, Артур предпочел бы бакелитовый телефонный аппарат, висящий на стене.
Интересно, не связано ли его хорошее настроение с увольнением? Неужели ему настолько надоел Брёкелен? Честно говоря, в последние годы я этим не интересовалась. Можно было ожидать, что он все-таки немного озаботится нашим материальным положением, но ничего подобного я не замечаю. Что касается денег, он умеет быть совершенно бескорыстным. И ему безразлично, есть у меня работа или нет. Он ее ни во что не ставит, отзывается о ней презрительно: «Ожидать женщин, желающих все больше толстеть, привлекая все меньше внимания». Что ж, скоро нам очень и очень понадобится мое жалованье.
Образ мыслей Артура изменился так радикально, что это даже смешно: он всерьез думает, что сможет подрабатывать выгулом собак. Да он или растеряет по дороге половину, или вернет хозяевам совсем чужого пса.
«Ох, у вас был пудель, а это?.. Да, в самом деле овчарка, теперь вижу. А как примерно выглядит ваш пес? Коричневый? Нет, коричневый прыгнул в канаву и, к сожалению, больше не появлялся».
Вдобавок у него аллергия на всех шерстистых животных.
33
Нидерландский Совет по правам человека постановил, что федерация бильярда виновна в дискриминации, так как проводит соревнования по воскресеньям. Ведь истинно верующие не могут играть в бильярд в день Господень.
Да, конечно, в Сирии война, в Судане голод, в Италии землетрясения, но и здесь, в Нидерландах, тоже не всегда тишь да благодать. (Думаю, кстати, что и сам Господь, после всего, что Он натворил, на седьмой день тоже не прочь отдохнуть, взяв в руки кий. Бог не фраер.)
Меня поражает, что люди так цепляются к мелочам, когда мир вот-вот взорвется. Мир, у кормила коего стоят эти альфа-самцы, Путин, Трамп, Эрдоган и Си[13], не стал осмотрительней. Вдобавок имеется парочка опасных аутсайдеров вроде корейского Кима с его атомными бомбами.
Меня тяготит также мировая задолженность в сто тридцать пять тысяч миллиардов евро. Ведь она душит людей… 135 000 000 000 000 евро! У нас в Нидерландах даже три миллиарда бюджетной экономии воспринимаются как конец света.
Если уж миру суждено выйти из-под контроля, пусть я тогда окажусь в Италии, желательно в окрестностях Вольтерры, где это будет не так заметно. Итальянцы ко всему привыкли, вечно у них какие-то передряги. Они не дадут себя одурачить. Прежде чем наступит конец света, успеют приготовить и съесть свою порцию вкусных макарон.
Я сразу поинтересовался, не расположен ли домишко Йоста в опасной зоне землетрясений, но с этим, кажется, все в порядке. Иначе бы все насмарку.
С тех пор как решил эмигрировать в Италию, я смотрю на Нидерланды по-другому. Конечно, я буду немного тосковать по родине. И наверняка по Афре. Вполне возможно, буду немного скучать даже по Пюрмеренду. (Скучать по Брёкелену, по-моему, невозможно.) Но итальянское солнце, белый домик на холме с виноградником и dolce far niente, блаженное безделье, того стоят.
А вишенка на тирамису – тот факт, что мне никогда больше не придется волноваться из-за сбыта туалетной бумаги, долгов, пробок и бильярда по воскресеньям. Хотя я не уверен, что на тирамису и впрямь есть вишенка.
34
С тех пор как я твердо решил, что через год меня похоронят, я только и думаю, что о смерти. Если уж ты обратил внимание на смерть, она присутствует везде. На ТВ, в газете и в реальной жизни.
Южная Корея занимает первое место в десятке стран, лидирующих по числу самоубийств. В этой самой несчастной азиатской стране каждый день происходит сорок три самоубийства. Вот столько людей хотят свести счеты с жизнью. И корейская благотворительная организация «Счастливо умереть» усмотрела в этом шанс занять нишу на похоронном рынке. Она предлагает вернуть людям вкус к жизни, предоставляя им возможность участвовать в собственных похоронах. Потенциальные самоубийцы должны оглянуться на свою жизнь, подытожить достоинства и достижения и написать фиктивное завещание и фиктивное прощальное письмо. После чего они смогут в погребальных одеждах полчасика полежать в гробу. Отзывы на программу как будто весьма противоречивы.
Впрочем, это немного похоже на мой собственный план.
Номер газеты, где прочел кое-что на эту тему, я швырнул в камин, чтобы он не попался на глаза Афре. Ретроактивный эффект мог бы когда-нибудь позже навести ее на разные мысли.
И тут она вошла в комнату.
– Надеюсь, Артур, ты не бросал в камин бумагу? Ты же знаешь, она дымит, а это плохо для окружающей среды. У нас есть дорогие высушенные деревянные брикеты. Зря мы их покупали?
– Прости, дорогая, я сделал это, не подумав, – соврал я. И, кажется, слегка покраснел.
– Да, думать иногда трудно, – ласково улыбнулась она.
– Слишком много думать тоже нехорошо, – заметил я в свое оправдание.
– Возможно, ты прав. Всякий перебор вреден. Полезно довольствоваться малым.
– И ни в чем себе не отказывать.
– Ну и шуточки у тебя, – слегка раздраженно сказала Афра.
35
Что сделать (примерно и пока не в хронологическом порядке):
1. привести в порядок финансовые дела;
2. купить щенка лабрадора;
3. найти подходящего похоронщика;
4. подготовить похороны;
5. организовать два гольф-тура;
6. инсценировать аварию;
7. организовать перевозку «трупа» в Нидерланды;
8. иметь действительный паспорт;
9. выучить итальянский;
10. купить малолитражку;
11. изменить внешность;
12. сходить на похороны;
13. отправиться в рай.
36
Мой коллега Беренд поинтересовался, «в облаке ли» я.
– I am in the cloud of the unknowing[14].
Я вычитал это выражение совсем недавно, листая в парикмахерской журнал «Happinez». Не знаю, что оно означает, но звучит красиво. Беренд тоже не нашел, что ответить.
– Что ты имеешь в виду?
– Ну, как и сказал: I am in the cloud of the unknowing.
– Да-да… ты, значит, скажем так, пустил все на самотек. – Беренд смотрел на меня вопросительно.
– В самую точку, Беренд. Пустил на самотек.
Ситуация в конторе последние несколько недель слегка сюрреалистичная. Коллеги по оптовой торговле сантехникой и моющими средствами жалеют меня, ведь я уволен, и одновременно радуются, ведь сами они не уволены. Им неизвестно, что я получу целый мешок денег (по настоянию Хертога я подписал документ о неразглашении), и меня это вполне устраивает.
У них сложилось искаженное представление о моем психическом состоянии, а я прямо-таки ликую, что скоро пробкой вылечу отсюда, и жалею тех, кто будет до пенсии торговать туалетной бумагой и автоматами для выдачи полотенец. Так что у каждого в конторе есть повод для радости, но никто ее не проявляет.
Марике спросила, как я справляюсь со своим увольнением.
– Ищу, куда бы его засунуть, – брякнул я, недолго думая.
Марике воззрилась на меня с недоумением.
– Прости. Иногда реагирую не совсем адекватно. Но я еще не пришел в себя.
Она понимающе кивнула. Но в ее глазах стояли два больших вопросительных знака: засунуть?
Не так-то просто изображать уныние, когда, радостно насвистывая, ведешь обратный счет дням. Осталось тридцать девять рабочих дней. И самая большая проблема в том, что свистеть я могу только мысленно.
Читать бесплатно другие книги:
