Месть фермера Брэнд Макс

Глава 6

Деньги, конечно, были нужны. Сэксон продал двух мулов и на вырученную сумму купил боеприпасы и соль. Он никогда не был охотником, но знал, что должен научиться метко стрелять, прежде чем встретится лицом к лицу с Бобом Уизереллом. Если ему не удастся добыть достаточно мяса для еды, то нечего и надеяться справиться с Уизереллом.

Так что Джон вернулся в горы, вооруженный кольтом, нагруженный амуницией, с охотничьим ножом на поясе и мешком соли.

Два месяца он провел в горах, занимаясь охотой и ни разу не разбивая лагерь две ночи подряд в одном и том же месте.

Сэксон сгибался под порывами холодного ветра, мокнул под дождем, снежная пелена на вершинах слепила ему глаза. Но он продолжал бродить и охотиться, ориентируясь по компасу и зная, что если не будет убивать дичь, то не сможет, когда наступит время, убить и Боба Уизерелла.

Раны от побоев постепенно зажили. На правой скуле, чуть выше успевшей отрасти рыжеватой бороды, остался грубый треугольный шрам. Прикасаясь к нему кончиками пальцев, Джон каждый раз представлял себе Боба Уизерелла, высокого, смуглого и красивого.

Если ему удастся его убить, брат Боба, знаменитый преступник по кличке Пасьянс, наверняка постарается ему отомстить. Значит, придется убить и Пасьянса.

Джон повторял это себе снова и снова, замерзая ночью и страдая от голода днем. Прикончив Уизерелла, он должен будет убить Пасьянса. Впрочем, Сэксон не возражал, чтобы в этой семье оказалось десять братьев, а он смог уничтожить их всех. Даже десять убийств едва ли утолили бы его жажду крови.

Парень продолжал усердно тренироваться, не думая ни о чем, кроме ожидающих его жестоких схваток. Накопление нового стада казалось ему туманной мечтой, недостойной внимания настоящего мужчины.

Каждый час он практиковался в стрельбе или планировал, даже во сне, как лучше заняться этим в следующий раз.

От примитивного расходования боеприпасов было мало толку. Следовало научиться инстинктивно направлять оружие в нужную сторону. В салуне или во время уличной схватки едва ли представится шанс тщательно прицелиться. Настоящие перестрелки имеют мало общего с учебной стрельбой по мишеням.

Поэтому Сэксон по нескольку часов в день тренировался быстро выхватывать кольт и направлять его в цель, которую выбирал заранее. Чтобы не промахнуться, рука должна была оставаться твердой как камень. Постепенно он этого добился. Все его нервы сосредоточились в правой руке, кроме тех, которые обеспечивали быстроту движений.

Однажды Джон обнаружил, что может вытягивать вперед параллельно дулу револьвера указательный палец, а курок спускать – средним. Это обеспечивало большую меткость выстрела, так как причудливый инстинкт помогает людям, не глядя на палец, верно указывать им даже на звезду.

Беда заключалась в том, что средний палец оказался весьма неловким. Его предстояло нещадно разрабатывать, чтобы, спуская курок, он не сбивал прицела. Впрочем, с каждым днем после этого открытия нового метода средний палец правой руки набирался необходимого опыта, и в итоге Джон добился желанного успеха.

Практиковаться на неподвижных целях не имело смысла. Хотя Финли казался разумным человеком, он зря разглагольствовал о парнях, которые могут попасть в молодое деревце или срезать пулей ветку. Для Сэксона ценность представляла только живая мишень.

Первую неделю Джон почти голодал. Но внезапно прямо перед ним из-за деревьев выбежал олень, и он всадил пулю 44-го калибра в голову бедного животного.

Олень рухнул как подкошенный, и Сэксон смог поджарить мясо и утолить голод.

Что-то удерживало его от копчения оленины. Джон чувствовал, что если он не станет достаточно хорошим стрелком, чтобы постоянно обеспечивать себя свежим мясом, то ему не одержать верх над Бобом Уизереллом. Поэтому в течение двух месяцев он продолжал усердно практиковаться в стрельбе по живой цели.

Отличному стрелку достаточно охотиться всего лишь месяц в году и в течение его расходовать не более двух пуль в день. Но Джону не давала расслабиться необходимость добывать пропитание и свести в недалеком будущем счеты с Бобом Уизереллом.

Если он стрелял в сидящую на ветке птицу, на его языке застывало имя Уизерелла. Если дорогу перебегал кролик, оружие, разряжаясь, словно произносило: «Уизерелл».

Каждый выстрел нужно было делать навскидку. Сэксон часами отрабатывал простой жест – молниеносное выхватывание револьвера – в течение первых двух месяцев.

Его промахи исчислялись сотнями, но к началу второго месяца Джон попадал в одного кролика из двух и в одну белку из четырех. При стрельбе навскидку немногие добивались лучших результатов.

К середине второго месяца у Сэксона порвалась одежда. Постоянное трение о камни и кустарник, частое пребывание под дождем износили ткань. Пришлось облачиться в лохмотья из выдубленной оленьей шкуры, жесткой, как пергамент. Из той же шкуры он изготовил мокасины, сшив их нитками из разделенных на волокна сухожилий. Своей неуклюжестью они привели бы в ужас любую индианку, но кое-как сберегали ноги парня, которые, впрочем, не слишком в этом нуждались, так как задубели не меньше шкуры оленя.

Проведя в горах шесть недель, Джон пережил один из величайших дней своей жизни. Он карабкался по скалам выше лесной зоны, где можно было поохотиться на птиц, и, пробираясь между двумя огромными валунами, оказался в десяти футах от медведицы-гризли с тремя мохнатыми медвежатами.

Когтистыми лапами медведица разгребала муравейник. Почуяв человека, она бросила это занятие и устремилась в атаку.

Помня, что отступать некуда, так как позади обрыв, Сэксон за сотую долю секунды успел выхватить револьвер и выстрелить. Пуля угодила зверю в нос. Возможно, выстрел был удачным, но Джону так не показалось. Обезумевшая от боли медведица встала на задние лапы, дабы столкнуть его со скалы одним толчком передней. Однако, прежде, чем ей это удалось, Сэксон всадил ей в сердце две пули.

Зверь рухнул к его ногам, а испуганные медвежата побежали прочь. Глядя на поверженного врага, Джон припомнил, что индейцы всегда считали большей доблестью убить взрослого гризли, чем одержать верх над вооруженным двуногим противником.

Два следующих дня он питался медвежатиной, затем решил поохотиться на малую дичь. Кругом было полно горных куропаток, но их из-за тупости и неуклюжести стрельба по ним не представляла большого интереса. Куда более трудной мишенью служили белки, быстро мелькавшие среди ветвей. Охота на них требовала такого напряжения нервов, что у Сэксона после каждого выстрела несколько минут болела голова.

Сначала он постоянно промахивался, но со временем начал каждый четвертый или пятый раз попадать в эти маленькие неуловимые кусочки плоти. И когда один из них падал на землю, тоже думал о Бобе Уизерелле.

К концу второго месяца у Джона еще оставались патроны, но однажды ему удалось сбить белку с высокой ветки и сразу же попасть еще в одну. Два маленьких пушистых тельца мягко скользнули вниз, походя скорее на летящих птиц, чем на убитых животных. После этого Сэксон решил, что научился стрелять достаточно метко, чтобы попасть в сердце Бобу Уизереллу, поэтому стал готовиться к возвращению в Блувотер.

Он занялся туалетом с таким усердием, словно собирался предстать перед важной персоной. Правда, свои лохмотья мог только как следует почистить. Бриться ему пришлось охотничьим ножом, а вместо мыла использовать беличье сало. Процедура была весьма болезненной, но в итоге парню все же удалось избавиться от отросшей щетины.

Склонившись над лужей, Сэксон с трудом узнал собственное лицо. На лбу и вокруг глаз кожа почернела от солнца, а ниже была белой как снег. Лицо походило на маску, скрывающую черты, которые было нелегко разглядеть, а тем более запомнить.

За время жизни в горах Джон ни разу не смотрел на свое отражение. Теперь же обнаружил, что выглядит так, словно прошли не месяцы, а годы, потому что за столь короткий промежуток едва ли можно было настолько измениться. Даже форма носа, казалось, преобразилась – на переносице появилась ранее незаметная горбинка. Глаза и рот будто уменьшились в размере, а щеки ввалились.

И тем не менее Сэксон остался доволен своим новым обликом – из воды на него смотрело лицо человека, достойного внимания, с которым ни при каких обстоятельствах не следует обращаться пренебрежительно.

Закончив со своей внешностью, Джон занялся револьвером, смазав жиром все детали драгоценного механизма, ставшего ему настолько знакомым, что он мог бы разобрать и собрать его в полной темноте.

Наконец поднялся и зашагал в сторону Блувотера. Окна лежащего в долине города сверкали на солнце, подобно сотням огненных глаз. Джон Сэксон молча улыбался, словно гонец, спешащий домой с известиями о короле.

Глава 7

Спускаясь в город, он думал о Мэри Уилсон и собирался сразу же отправиться к ней. Однако, вспомнив о Бобе Уизерелле, пошел в салун «Катящиеся кости», который содержал Левша Мелоун, так как Уизерелл, будучи в городе, предпочитал это заведение всем прочим.

Около дюжины городских мальчишек увидели Сэксона, но не узнали его. Наполовину коричневое, наполовину белое лицо могло обмануть и более опытный взгляд. Ребятишки не смеялись над незнакомцем, а следовали за ним по пятам или бежали впереди, словно он действовал на них так же возбуждающе, как звуки оркестра цирковой труппы. Им казалось, будто в город явился горный дух. Таких лохмотьев они никогда не видели даже на индейцах, но их интересовала не одежда, а человек, который ее носил.

Добравшись до «Катящихся костей», Джон Сэксон уставился на знакомое объявление, висевшее в окне с незапамятных времен: «Требуется вышибала». Видя его, люди смеялись, так как Блувотер был настолько крутым местечком, что ни один вышибала не мог продержаться на работе более трех дней. Поэтому Левша Мелоун предлагал двадцать пять долларов в неделю плюс содержание тому, кто согласится взяться за это дело.

Помня, что в карманах у него нет ни цента, что даже соль в его мешочке подошла к концу и у него не осталось ничего, кроме кольта и нескольких патронов, Джон толкнул плечом вращающуюся дверь и вошел в бар.

В помещении царил прохладный сумрак, особенно ощутимый после палящего солнца снаружи. Но, охотясь в лесу, Сэксон научился попадать в цель даже в полутьме. Если бы он увидел Боба Уизерелла в баре или играющим в карты в одной из задних комнат, то пристрелил бы его на месте.

Но Уизерелла там не оказалось. В задней комнате пятеро мужчин играли в покер. В баре находились еще трое. Один из них был Удав Чарли, грузчик с весьма устрашающей репутацией, подтверждаемой огромным ростом и волосатой грудью, которую он намеренно демонстрировал, распахнув рубашку.

За стойкой орудовал Левша Мелоун собственной персоной. Говорили, что у него самая крепкая пара ног в горах, поскольку они выдерживали его внушительный вес двадцать четыре часа в сутки, как того требовали дела заведения. Своим прозвищем Мелоун был обязан могучему удару левой, которому научился еще в молодости и которым успокоил великое множество чересчур шумных клиентов. Многие задавались вопросом, нужен ли вышибала салуну при наличии такого владельца.

– Привет, незнакомец, – обратился Левша к Джону Сэксону. – Что тебе подать?

– Работу, – ответил Джон.

– Здесь есть только одна работа, – ухмыльнулся Мелоун.

– Именно она мне и нужна, – отозвался Сэксон.

– Значит, хочешь работать вышибалой? – уточнил Мелоун. – Ладно, поглядим, подходишь ли ты для этого дела. Ну-ка, Удав, проверь, как далеко этот парень умеет вышибать.

Не тратя зря времени, Удав Чарли шагнул вперед и нанес Джону мощный удар в подбородок, сорвав ему кожу почти до кости.

Сделав свое дело, Удав отступил, дабы жертве было куда падать. Однако, к его изумлению, незнакомец стоял как ни в чем не бывало, улыбаясь, несмотря на струившуюся по подбородку кровь. После этого он ухватил Чарли одной рукой, дважды вместе с ним повернулся кругом и вышвырнул его через вращающуюся дверь на улицу. В салун Удав не вернулся. Несколько минут он барахтался в пыли, держась за вывихнутое плечо, потом встал и побрел прочь.

Джон Сэксон прислонился к стойке, кровь с подбородка капала прямо на нее.

– Ну как, я вышибаю достаточно далеко? – спросил он.

– Достаточно, – признал Левша Мелоун. – Но можно и еще дальше. – И с этими словами продемонстрировал знаменитый удар левой от бедра, вложив в него всю силу.

Он должен был сбить Сэксона с ног, даже если бы его челюсть была железной. Однако парень ловко увернулся от кулака Левши, и, когда тот, потеряв равновесие, растянулся на полу, схватил его за волосы и стал стучать лицом о половицы.

После третьего соприкосновения с полом Мелоун спокойно произнес:

– Довольно.

Джон сразу же его отпустил. Несколько секунд оба смотрели на окровавленные лица друг друга, и каждому казалось, будто он глядит в зеркало, хотя плотный коренастый Левша едва ли походил на Сэксона.

– Мне маленькую кружку пива, – наконец проговорил Джон.

Мелоун молча его обслужил.

Двое других посетителей вскоре вышли из бара. Они рассказали о происшедшем, и весь Блувотер навострил уши.

– У тебя есть руки, и ты ловко ими работаешь, – сказал Левша. – Может, ты продержишься здесь неделю, пока сюда не заглянет кто-нибудь из по-настоящему крутых ребят. Твоя комната наверху – первая слева.

Сэксон поднялся в указанную комнату. Она оказалась маленькой и темной, окно выходило на задний двор салуна-отеля. Джон отправился на поиски и обнаружил большую угловую комнату, выходящую окнами на главную улицу. Сняв то, что осталось от шляпы, Сэксон положил ее на стол и вернулся к Мелоуну.

– Я нашел комнату получше, – сообщил он. – В углу коридора.

– Да ведь это самая лучшая комната в доме! – воскликнул Левша.

– Для меня она достаточно хороша, – отрезал Джон, глядя прямо в глаза Мелоуну.

– Ладно, – кивнул наконец Левша. – Может, эта комната и в самом деле достаточно хороша, чтобы тебя из нее повезли на кладбище. Многие захотят поглазеть на твой труп, прежде чем его зароют в землю. – И, помолчав, повторил: – Возможно, неделю ты и продержишься.

Но Сэксон продержался месяц.

Драться ему приходилось по меньшей мере раз в день. Он считал это отличной тренировкой. Его противники работали кулаками, а Джон использовал превосходную пару рук. Он развивал их силу, бросая вилами сено, орудуя лассо, копая в саду, натягивая поводья упрямых мулов и резвых мустангов. Для человека с быстрым взглядом руки полезнее кулаков. А взгляд Джона Сэксона стал быстрее щелчка кнута после того, как он неделями сбивал белок с верхушек деревьев.

Кажется, что кулакам ничего не стоит одержать верх над руками, но это происходит потому, что большинство из них не имеют такого размаха, каким обладали руки Джона Сэксона, кроме того, мало кто тренирует глаза два месяца подряд, стреляя навскидку по мелким зверюшкам и птицам и при этом каждый раз повторяя: «Боб Уизерелл!»

Если вы можете определить, куда полетит птица, когда она, взмахнув крыльями, срывается с ветки, куда собирается прыгнуть белка или побежать кролик, то для вас не составит труда угадать, в каком направлении метнется кулак, и соответственно увернуться от него, схватить руками противника. Джону, подобно большинству мальчишек, растущих в горах, часто приходилось бороться в школе. Теперь он вспоминал старые приемы, одновременно изобрел новые и, используя и те и другие, вышвыривал буйных посетителей из «Катящихся костей».

За весь месяц работы Джону ни разу не пришлось прибегнуть к оружию. Однако каждое утро он по два-три часа практиковался в стрельбе из кольта, уходя на такое расстояние, чтобы в городе не слышали выстрелов. На Западе человеку легко нарваться на стычку – от обычной драки до перестрелки, – но Сэксон предпочитал работать руками, а не ножом или револьвером. Многие слышавшие о нем специально приходили в салун помериться с ним силой.

Как-то один канадец, здоровый как медведь и проворный как кошка, забывшись, выхватил охотничий нож. Но его рука оказалась сломанной прежде, чем лезвие коснулось Сэксона.

В другой раз кочегар с Юга, боксер-профессионал, почувствовав на себе парализующую хватку рук Джона, тоже схватился за нож. Тотчас же его запястье хрустнуло, и он, жалобно скуля, побрел из салуна.

Сэксон воткнул оба ножа в стену над зеркалом, не ради хвастовства, а потому что ему нравилось по нескольку раз в день смотреть на опасный блеск стали.

Из Каса-Нуэстра прибыл матрос-итальянец – гигант, который, как говорили, побывал на Востоке и вдобавок к страшной силе рук овладел всеми тайнами джиу-джитсу. Он боролся с Сэксоном целых два часа, но если матрос состоял из железа, то Джон – из упругой стали, которая в конце концов одержала верх. На следующий день итальянец снова пришел в салун, появился там снова и на третий день, так как не мог поверить, что его победил простой смертный. Но Сэксон применил один из своих безжалостных захватов и вышвырнул матроса на улицу с такой силой, что бедняга покатился в пыли, словно мяч.

Однажды Левша Мелоун, войдя в салун, бросил Сэксону:

– Выйди на улицу, Джонни. Там тебя ждут.

Парень подумал, что это очередной вызов, и охотно повиновался, так как уже пять дней не пробовал ни на ком своей стальной хватки. Однако, прищурившись на ярком солнце, увидел перед собой Мэри Уилсон.

На веранде прохлаждались несколько бездельников, которые, заметив, как Мэри смотрит на Сэксона, сразу же встали и отошли подальше. Несмотря на грубоватые манеры, жителям Запада не были чужды тактичность и чувствительность.

– Ты здесь уже почти месяц, Джон, – сказала девушка, – но ни разу не пришел повидать меня.

Рассеянным жестом Сэксон притронулся к шраму на щеке, оставленному кулаками Уизерелла.

– Я просил адвоката передать тебе, что мы увидимся с тобой, когда я смогу начать все заново.

– По-твоему, убить Боба Уизерелла означает начать все заново? – напрямик спросила Мэри.

Это замечание так потрясло Джона, что он не нашел слов для ответа, а когда пришел в себя, то увидел, что девушка медленно идет по улице. Судя по ее виду, она не возражала, чтобы Сэксон последовал за ней и продолжил разговор, но он мрачно побрел назад в салун.

– Налей мне виски, – попросил Джон Левшу Мелоуна.

С тех пор как Сэксон начал работать в салуне, он только второй раз заказывал себе выпивку. Левша налил ему рюмку до краев и полюбопытствовал:

– Сколько еще времени ты будешь зарабатывать для меня деньги драками и мучить бедную девушку?

Джон действительно зарабатывал деньги для Мелоуна, так как каждый приезжавший в Блувотер считал своим долгом зайти в «Катящиеся кости» и посмотреть, как тамошний вышибала орудует могучими руками. Впервые услышав от Левши нечто похожее на человеческое участие, он после долгой паузы ответил:

– Я знаю свое дело, Мелоун, а ты – свое. И лучше всего не смешивать их друг с другом.

– С меня довольно твоего нахальства! – разозлился Левша. – Руки у тебя что надо, но если ты будешь мне грубить, я возьму револьвер и всажу тебе в задницу хорошую порцию свинца!

Сэксон улыбнулся, допивая виски. Левша Мелоун многого не понимал в его поведении и прежде всего прогулок на рассвете в лес неподалеку от Блувотера.

А спустя три дня в город прибыл Боб Уизерелл.

Глава 8

Есть нечто необъяснимо притягательное в мошеннике, обладающем привлекательной внешностью, смазливой физиономией, силой и энергией. Хотя Боб Уизерелл не пользовался такой известностью, как его брат Пасьянс, его популярности способствовали дерзкий, вызывающий взгляд, гордо вскинутая голова и походка молодого жеребца, возглавляющего табун.

Боб Уизерелл явился в Блувотер в сопровождении обычной компании. Функции первого помощника, как всегда, исполнял Бутс, сверкающий лошадиными зубами в постоянной ухмылке. По пути они заглянули в кузницу Уайли Райана, который рассказал им о Джоне Сэксоне, работающем в «Катящихся костях».

– Побитый пес хорошо знает хозяйскую руку, – усмехнулся Уизерелл и вышел на улицу.

Когда он с пятью спутниками вошел в салун, Джона Сэксона нигде не было видно.

– Я слышал, у вас тут завелся недурной вышибала, – сказал он Левше Мелоуну. – Хорошо бы на него взглянуть.

– Он не показывается, если в нем нет надобности, – ответил Мелоун.

– Надобность мы устроим, – пообещал Уизерелл. Выхватив револьвер, он тремя выстрелами быстро разбил три бутылки на полке за стойкой.

Повернувшись, Мелоун посмотрел на стекающую на пол жидкость, затем снова устремил взгляд на шестерых посетителей.

– Думаю, Джон сейчас выйдет, – объявил он.

В этот момент в бар вошел Сэксон и, не сводя глаз с Уизерелла, обратился к Мелоуну:

– Кажется, я слышал шум.

– Уизерелл стал стрелять и разбил на полке несколько бутылок, – объяснил Левша. – Я хочу, чтобы ты вышвырнул его и заставил уплатить.

– Сколько он должен? – осведомился Сэксон.

– Десять долларов, – быстро подсчитал Левша, весьма щедрый к самому себе.

Уизерелл и его приятели от души расхохотались. Боб с удивлением посмотрел на лицо Джона, бледное снизу и дочерна загорелое сверху.

– Выкладывай десять долларов, Уизерелл и убирайся отсюда, – велел ему Сэксон.

– Вот тебе пять, – отозвался Уизерелл, хлестнув Джона по щеке пятью пальцами, – а вот остальные пять. – И он повторил ту же процедуру с другой щекой.

Сэксон схватил Боба за руку, повернул лицом к стене и с силой толкнул в угол. Вытащив из жилетного кармана оглушенного Уизерелла скромную пачку долларов, он бросил ее на стойку.

– Возьми оттуда сколько нужно, Мелоун.

– Вышвырни его! – приказал Левша, дрожа от гнева и радости. Видя ошеломленные лица спутников Уизерелла, он испугался, что дело обойдется без стрельбы. А ему хотелось понюхать пороху.

– Вышвырну, когда он немного передохнет, – отозвался Джон.

Уизерелл шагнул из угла. От удара пострадала в основном его гордость.

– Убирайся из салуна, – повторил Сэксон, – пока я тебя не выкинул.

– Да я тебя на куски разорву, ты… – Не найдя подходящего эпитета, Уизерелл расхохотался и посмотрел на друзей. Однако они не смеялись, а молча переводили взгляд с него на вышибалу.

Внезапно Уизерелл понял, что его люди в нем сомневаются. Они видели, как его поставили в угол, словно нашкодившего мальчишку, но им следовало помнить, что он не борец, а специалист в иной области.

– Ну-ка, – крикнул он Сэксону, – спляши для меня еще разок. – И, не унижая себя спешкой, взялся за револьвер.

В следующую секунду Уизерелл увидел перед собой дуло кольта, который Сэксон держал чуть выше бедpa на расстоянии локтя перед собой. Быстрота, с которой ему удалось выхватить оружие из-под куртки, о многом говорила и бандиту, и хозяину бара, присевшему за стойкой и алчно поблескивающему глазами в предвкушении схватки.

– Лучше поглядим, как ты танцуешь, Уизерелл, – возразил Джон. – Теперь револьвер у меня, а ты подрыгай ногами.

– Будь ты проклят! – прошипел тот.

– Вижу, тебе не хочется танцевать, – вздохнул Сэксон. – Тогда медленно вытаскивай свой револьвер и опусти его дулом вниз. В этой игре у нас будут равные шансы.

Боб повиновался. Джон жадно пожирал его глазами, чувствуя, как его губы кривятся в подобии улыбки. Созерцая готовящееся жертвоприношение, он испытывал нечто вроде любви к своему врагу.

– Пусть кто-нибудь скажет: «Начинайте!», – бросил он, также опуская оружие.

Но никто не произнес ни слова. Молчание становилось тягостным. С лицом Уизерелла начали твориться странные вещи. Его глаза прищурились, словно он уже целился в противника, потом внезапно широко открылись.

Прячущийся за стойкой Левша Мелоун выругался вполголоса.

– Я подам сигнал, Боб, – неожиданно предложил Бутс. – Я всегда ненавидел твою грязную душонку. Если ты прикончишь этого парня, можешь потом свести счеты со мной. – И вдруг громко крикнул: – Начинайте!

Два выстрела прозвучали почти одновременно, но все-таки не вполне в унисон, потому что Сэксону незачем было поднимать револьвер так высоко, как Уизереллу, – он мог попадать в цель независимо от того, в каком положении находится его рука. Пуля бандита просвистела мимо щеки Джона, который, едва шевельнув дулом, всадил свою пулю промеж глаз противника.

Уизерелл рухнул лицом вниз. Его оружие со стуком упало на пол. Он лежал неподвижно, согнув ногу в изготовленном на заказ сапоге, которому больше было не суждено попасть в стремя.

Все это казалось невероятным. Джону Сэксону хотелось смеяться. Он смог сдержаться и ограничиться улыбкой, но в каждом его вздохе чувствовались радость и удовлетворение. Джон ощущал вкус победы и наслаждался им.

Когда один человек убивает другого, он обычно испытывает страх и потрясение, чувство вины, ощущение быстроты, с которой смертный может покинуть этот мир. Возможно, Сэксону предстояло все это испытать спустя три месяца, но сейчас его сердце окаменело. Ему казалось, будто в его теле поселилась новая душа.

Потом Джон вспомнил – без всякого испуга, а, напротив, с новым приливом радости – о пятерых членах банды, застывших у стены.

– Господи! – произнес кто-то из них. – Кажется, Боба прикончили!

Он повернулся к ним. Они молча смотрели на него. Один стоял разинув рот. Другой протянул руку, словно протестуя против гибели своего вожака.

– Ну, ребята, кто следующий? – осведомился Сэксон.

Ответа не последовало.

– Тогда убирайтесь! – прогремел Джон, чувствуя, как его охватывает слепой гнев. Ему хотелось выпустить еще несколько пуль из своего кольта. Разве можно было сравнить кроликов и белок с человеческой плотью? Трусость этих людей вызывала у него ощущение стыда. Ведь им ничего не стоило пристрелить его на месте!

Тем не менее они повернулись и покорно вышли из салуна. У стены остался только Бутс, по-прежнему скаля в улыбке лошадиные зубы.

– Я такой маленький, что в счет не иду, – засуетился он, видя, что его заметили. – Выпьешь со мной, Сэксон?

– Пошел вон! – свирепо рявкнул Джон.

– Ладно, – усмехнулся Расселл. – Я помню голос хозяина. – И вышел быстрыми мелкими шажками, словно женщина в туфлях на высоких каблуках.

Глава 9

Придя в салун, шериф посмотрел на Сэксона и увидел на его лице улыбку.

– Ты доволен, верно? – поинтересовался он.

Джон мог бы ограничиться неопределенным отрицанием, но правда вертелась у него на языке.

– Да, – ответил он. – Я доволен. С радостью отправил бы тебя следом за Уизереллом, потому что ты такой же хвастун и забияка, и если ты попытаешься вытащить револьвер, я это сделаю.

О шерифе говорили, что круче его в Блувотере никого не найти и что больше всего ему нравятся пули – даже те, которые всаживают в него самого. Однако так считали только до тех пор, пока пятьдесят любопытных, набившихся в салун «Катящиеся кости», не услышали, как Джон Сэксон пообещал Филу Уокеру отправить его следом за Уизереллом, если он попытается вытащить револьвер.

Крутой шериф ничего не ответил и не потянулся за оружием, а, притворившись, будто ничего не слышал, склонился над трупом.

– Вижу, ты к тому же и трус, – с усмешкой продолжал Сэксон. – Такой трусливый пес не достоин даже прикасаться к Уизереллу – он слишком хорош для тебя. Вставай и убирайся!

Уокер выпрямился и окинул свирепым взглядом лица людей, голосовавших за него на прошлых выборах, потом, приготовившись к драке, посмотрел на парня.

Однако при виде грозной улыбки на лице Джона его плечи обмякли, а глаза забегали. Он повернулся, нахлобучил шляпу и с позором вышел из салуна.

– Подходите и выпейте, ребята! – пригласил Сэксон присутствующих. – Я славно повеселился и желаю вам того же. – Он махнул рукой в сторону стойки, на которой валялись мятые банкноты Уизерелла. – Боб уплатил за следующую порцию, но нам не нужны его деньги. Не стесняйтесь, парни, подходите!

Как ни странно, все повиновались, но молчали, чувствуя себя виноватыми, пока один из них не сказал:

– Ну что ж, Уизерелл сам на это напросился. Ты отлично поработал, Сэксон. Твое здоровье!

Джон стоял у края стойки со стаканом в руке, но не мог поднести его к губам. Безудержная радость словно сковала его мышцы.

– Уизерелла нужно похоронить на Бут-Хилле, за городом, – проговорил он вскоре. – Кто-нибудь из вас, ребята, пойдет на похороны?

Все охотно согласились. На похороны явилось большинство жителей города. Двадцать лопат разрыли землю Бут-Хилла, тело завернули в старый кусок брезента и уложили в яму.

Спустившись в могилу, Джон закрыл мертвецу глаза и произнес краткую речь:

– Я жалею об этом. Мне хотелось бы, чтобы Боб Уизерелл был жив, а я смог бы убить его снова. Если кто-то из вас желает свести со мной счеты за то, что я сделал, что ж, готов встретиться с ним в любое время дня и ночи. Думаю, это все.

Никто не произнес ни слова – ответ можно было дать только из дула револьвера. Когда Джон выбрался из ямы и огляделся вокруг, он увидел бледное и удивленное лицо отца Мэри Уилсон. Улыбка Сэксона стала шире. Теперь, когда Уизерелл был мертв и похоронен, он почувствовал себя к нему ближе, чем к любому другому из присутствующих на этом неосвященном кладбище.

Среди них Джон отметил два типа людей. Первый составляли работяги, трудившиеся денно и нощно, полагая, что на заработанные деньги смогут приобрести достаточно радостей жизни.

Второй, более интересный, тип состоял из людей, которые жаждут свободы и добиваются ее, – свободы парить в небесах, подобно ястребам, а почувствовав голод, охотиться на мелких птиц.

Однако существовала высшая радость, вкус которой Сэксон уже испробовал и хотел испробовать вновь, – радость охоты на самих ястребов.

Подобное состояние обретает охотник, возвысившийся над хищниками. Однако убивать таких, как Уизерелл, и не склонять головы перед такими, как шериф, означало воспарить так высоко, как только вообще способен человек, живущий на Земле.

После похорон Джон вернулся в салун и, поднявшись в свою комнату, упаковал вещи, приобретенные за месяц работы.