Центр притяжения Кинг Стивен

[1]

В Новой Англии осенью, в ожидании снега, который выпадет только через четыре недели, меж крестовником и золотарником видны проплешины тощей почвы. Водопропускные решетки забиты опавшей листвой, небо серое, стебли кукурузы тянутся длинными рядами, словно солдаты, которые изобрели способ умереть стоя. От тыкв, наваленных у северных стен сараев, пахнет, как изо рта старухи. В это время нет тепла, но нет и холода, только воздух не стоит на месте, теребит голые поля под белесыми небесами, где птицы, выстроившись клином, летят на юг. Ветер поднимает столбы пыли с местных дорог, превращая их в танцующих дервишей, словно расческой приглаживает поля, заглядывает в машины-развалюхи, стоящие во дворах.

Дом Ньюолла у городской дороги номер три стоит над той частью Касл-Рока, которую называют Дуга. Сказать что-то хорошее о доме просто невозможно. Ощущение заброшенности только частично можно объяснить облупленными стенами. Лужайка перед домом кочковатая, заросшая сухой травой, которую скоро изогнет и выбелит утренний морозец. Тонкий дымок поднимается над магазином Брауни, расположенном у подножия холма. Когда-то Дуга играла важную роль в жизни Касл-Рока, но период этот остался в прошлом вместе с Корейской войной. На эстраде по другую сторону дороги от магазина Брауни двое мальчишек катают друг другу игрушечную пожарную машину. С бледными, усталыми лицами, лицами стариков, а не детей. Их руки рассекают воздух, отправляя пожарную машину по выверенному маршруту. Изредка поднимаются, чтобы вытереть бегущие из носа сопли.

В магазине председательствует Харли Маккиссик, полный, краснолицый, а старый Джон Клаттербак и Ленни Патридж сидят у печки, подняв ноги. Пол Корлисс облокотился на прилавок. В магазине стоят запахи далекого прошлого: салями, липкой бумаги от мух, кофе, табака, сладкой темно-коричневой кока-колы, перца, гвоздики и закрепляющего средства для волос «Оделла», которое видом напоминает сперму и превращает волосы в монолит. Засиженный мухами плакат, приглашающий на городской бал 1986 года, соседствует с другим, который сообщает о грядущем появлении Кена Корриво на ярмарке округа Касл, имевшей место быть в 1984 году. Свет и жара десяти прошедших лет отразились на этом плакате, и Кен Корриво, который уже пять лет как не поет и торгует «фордами» в Чамберлейне, заметно поблек и выцвел. В глубине магазина стоит огромный холодильник, прибывший из Нью-Йорка в 1933 году, и в самых дальних углах ощущается запах кофейных зерен.

Старики наблюдают за играющими детьми и негромко переговариваются. Джон Клаттербак, чей внук Энди этой осенью пьет по-черному, говорит о городской свалке. Свалка эта, по его разумению, летом ужасно воняет. Никто с ним не спорит, все так, но тема эта никого не интересует. Лето закончилось, настала осень, а громадная печь, работающая на солярке, дает достаточно тепла. Термометр на прилавке показывает 82°[2]. На лбу Клаттербака, аккурат над левой бровью, красуется здоровенная вмятина, результат автомобильной аварии в далеком 1963 году. Иногда маленькие дети просят разрешения потрогать вмятину. Старый Клат выиграл немало денег у туристов, приезжающих летом отдохнуть в этих местах, на пари, что во вмятине умещается содержимое небольшого стаканчика.

– Полсон, – срывается с губ Харли Маккиссика.

Старый «шевроле» останавливается рядом с колымагой Ленни Патриджа. По борту тянется надпись: «ГЭРИ ПОЛСОН, ПОКУПКА И ПРОДАЖА АНТИКВАРНОЙ МЕБЕЛИ». Под надписью – номер телефона. Гэри Полсон вылезает из кабины, старик в выцветших зеленых брюках. За собой он вытаскивает сучковатую трость, держась за дверцу до тех пор, пока трость не упрется в землю. На трость натянут белый пластмассовый набалдашник с велосипедного руля. На темном дереве он смотрится, как презерватив. Пока Полсон медленно шествует к двери магазина, трость, упираясь в землю, поднимая облачка пыли.

Дети на эстраде смотрят на Полсона, затем, следуя за его взглядом (похоже, со страхом), – на дом Ньюолла, застывший на вершине холма. И вновь начинают возиться с игрушечной пожарной машиной.

Джо Ньюолл приобрел собственность в Касл-Роке в 1904-м и оставался ее владельцем до 1929-го, но состояние нажил в соседнем промышленном городе Гейтс Фоллз. Его отличали щуплая фигура, подвижное злое лицо и желтоватые белки глаз. Участок земли он купил на Дуге (Касл-Рок тогда процветал, спасибо деревообрабатывающему заводу и мебельной фабрике) у Первого национального банка Оксфорда. Банк получил землю от Фила Бадро по распоряжению шерифа округа Никерсона Кэмбелла о переходе заложенной недвижимости в собственность залогодержателя. Фил Бадро, которого соседи любили, но считали дурачком, уехал в Киттери и следующие двенадцать лет чинил мотоциклы и автомобили. А потом отправился во Францию воевать с гансами, выпал из самолета во время разведывательной миссии (так, во всяком случае говорили), и погиб.

Участок Бадро пустовал долгие годы, а Джо Ньюолл в это время снимал дом в Гейтс-Фоллз и старался приумножить свое состояние. Он прославился тем, что держал рабочих в железной узде и сделал прибыльной прядильную фабрику, которая дышала на ладан, когда Джо приобрел ее в 1902 году буквально за гроши. Рабочие прозвали его Джо-Гонитель, потому что он увольнял любого, кто пропускал хотя бы одну смену. Никакие оправдания не принимались.

В 1914 году Джо Ньюолл женился на Коре Леонард, племяннице Карла Стоува. Женитьба несла с собой несомненную выгоду, естественно, по разумению Джо: Кора была единственной родственницей Карла, а потому после его кончины получала немалое наследство (при условии, что Джо оставался в добрых отношениях со стариком, которого в свое время полагали акулой, а в последние годы стали считать размазней). В Гейтс-Фоллз были и другие заводы, которые стоили гроши, но могли приносить большие прибыли тому, кто вложил бы в них немного денег. Вскорости Джо эти деньги получил: не прошло и года со дня свадьбы, как богатый дядюшка его жены отошел в мир иной.

Женитьба оказалась прибыльной, двух мнений тут быть не могло. Сама Кора, к сожалению, глаз не радовала. Ее отличали невероятно толстые бедра, огромный зад, совершенно плоская грудь и тоненькая шейка, на которой, словно подсолнух, качалась большущая голова. Щеки висели, как тесто, губы напоминали куски печенки, а мимика отсутствовала вовсе. Лицо ее более всего напоминало полную луну в безоблачную зимнюю ночь. А на платье под мышками даже в феврале темнели широкие полукружия, и от нее постоянно разило потом.

Джо начал строить дом для своей жены на участке Бадро в 1915-м, и годом позже строительство вроде бы подошло к концу. Дом на двенадцать комнат выкрасили белой краской. Джо Ньюолла в Касл-Роке не жаловали по нескольким причинам. Во-первых, состояние он нажил в Гейтс-Фоллз, во-вторых, его предшественник, Бадро, пользовался всеобщей любовью (хотя его и считали дурачком). В-третьих, и это главное, дом строили рабочие, нанятые в других городках. И буквально перед завершением жестяных работ, установкой труб и навеской сливов кто-то желтым мелом написал на входной двери непристойное слово.

К 1920 году Джо Ньюолл стал богачом. Три его прядильные фабрики в Гейтс-Фоллз работали круглосуточно. Заказы, особенно военные, приносили приличную прибыль. Он начал пристраивать к дому новое крыло. Большинство жителей Касл-Рока сошлись во мнении, что затеял он это напрасно: на двоих двенадцати комнат вполне хватало. Кроме того, пристройка уродовала дом, и без того не шибко красивый. Новое крыло на этаж возвышалось над самим домом и упиралось в гребень холма, в то время заросший соснами.

Новость о том, что к двум Ньюоллам скоро прибавится третий, пришла из Гейтс-Фоллз скорее всего от Дорис Джинджеркрофт, в те дни медицинской сестры доктора Робертсона. Так что новое крыло, похоже, начали строить не просто так, а чтобы отметить рождение ребенка. После шести лет замужества, четыре из которых они прожили на Дуге (за это время Кору видели лишь издали, когда она пересекала двор или собирала полевые цветы на лугу за домами), Кора Леонард Ньюолл наконец-то понесла.