Киндер-сюрприз для декана Шэй Джина

Глава 1. Катя

– Эй, ну-ка погоди!

Я останавливаюсь по-дурацки, высунувшись из машины одной ногой, придерживая пальцами шелковистый подол платья. Смотрю назад, и думаю, есть ли у этого человека совесть.

– Ну, ты и вырядилась, дорогая.

– Кир!

Паршивец белозубо сверкает улыбкой.

– Ну что! Правда же! Вырядилась. Форсишь перед бывшим.

– Он мне не бывший, – бурчу я и решительно вылезаю из машины, – чтобы быть бывшим нужно хоть какие-то отношения иметь. А у нас с ним…

– А у вас с ним Карамелина вышла, – не унимается Кир, и я бы наверное пришибла бы его на месте, если бы он не смеялся настолько заразительно.

– У меня она вышла, – сухо поправляю я, – у меня справка есть. Восемь часов родов. Все остальные претенденты на мою Карамель должны понимать, что у меня целая коллекция чугунных сковородок.

Кстати о сладком…

Я заглядываю на заднее сиденье машины. Каролинка сидит в своей автолюльке, пускает пузыри, и вдохновенно грызет пластиковое кольцо погрызушки. Ох, сокровище мое!

Если бы я еще не знала, как быстро ты превращаешься в грозную мегеру – я бы пожалуй не боялась так. А тут еще и клык этот! Сейчас как закусит неаккуратно, и бегите все. От вопля моей маленькой банши и бокалы периодически трескаются.

– Да вали ты уже! – Кир замечает мое движение, негодующе сводит брови над переносицей, – у меня с Карамелиной уже планы горят между прочим.

– Планы? – я скептично поднимаю бровь, – какие еще планы!

– А тебе все расскажи, – Кир злорадно ухмыляется, – ты нас решила кинуть, мы тебе не простили. И составили планы. Без тебя!

– Ты! – я тыкаю в это недоразумение, с которым меня угораздило съехаться, указательным пальцем, – ты, по-моему, забыл про мои сковородки!

– Нет, – Кир встряхивает лохматой головой, – я просто все их спрятал. И не боюсь тебя.

– Ну, ладно, – я коварно улыбаюсь, милостиво соглашаясь, – спрятал так спрятал. Значит, сегодняшние блинчики на завтрак были последними блинчиками в твоей жизни.

Кир надувается, явно планируя дать мне отповедь в духе «не очень-то и хотелось», но именно в эту секунду у меня в сумочке начинает горлопанить телефон.

Ох черт, я же опаздываю!

– Егор Васильевич, я уже подъехала, – быстро-быстро тараторю я, срываясь с места и чуть не через ступеньку взлетая по лестнице, – одну минуту подождите, я вот-вот…

– Хорошо, Екатерина, я просто хотел уточнить, что наши с вами планы не изменились, и встреча состоится, – бывший мой проректор невозмутим как никогда.

– Да, разумеется, – откликаюсь я, оборачиваясь у самых дверей к машине.

Кир беззаботно высунулся с водительского кресла и машет мне. Темноглазый, темноволосый, атлетичный. И безмозглый. Мог бы на свои красивые плечи девочку без ребенка взъючить. Нет ведь! Приспичило ему – замутить со мной. Шесть месяцев мутит. Никак не размутится!

Шлеп-шлеп-шлеп…

Подошвы моих босоножек так странно стучат по полу пустого летнего универа. Сессия кончилась неделю назад, абитуриенты ломанутся с документами через пару недель, университет переживает свой короткий отпуск.

Не думала, что сюда вернусь, хоть когда-нибудь.

В этих стенах, кажется, даже камни укоризненно покачивают головами мне вслед. Помнят, как я боясь позора и осуждения сбежала из университета и даже документов забирать не стала.

Что ж, я здесь не надолго! Это дарует мне спокойствие.

– Можно? –стучать и спрашиваться. Все же, старые привычки неискоренимы. Да и не столько лет прошло, чтобы я вдруг получила право заходить в кабинет проректора с ноги.

– Конечно, нельзя, – насмешливо комментирует Егор Васильевич, – заходите скорее, Катя. Только ради вас приехал сегодня.

– Извините, – смущенно улыбаюсь, проскальзывая в его кабинет, – не подумала что у вас отпуск.

– Да какой отпуск, – Васнецов невесело вздыхает, – кто б меня в него пустил еще. Филимонов у нас в операционной лежит. Я за него. А сейчас самая пора, выбивать финансирование, забивать места на конференции. На части рвут. К жене не пускают. Старшенький у меня скоро забудет, как я выгляжу.

– Старшенький? – цепляюсь за интересное слово, – у вас вроде один ребенок…

– Был один, сообразили второго, – Егор Васильевич широко улыбается, – долго ли умеючи.

– Не долго, да, – зеркалю его мимику но опускаю глаза. Сама думаю, что это действительно несложно.

Мне лично хватило одного раза без защиты на деканском столе. А говорят, и защита – не панацея.

– Мы отвлеклись, – Васнецов спохватывается и переходит из режима «гордый отец семейства» в режим «деловой проректор». Катя, вы просили о личной встрече. Вы хотите восстановиться?

Сердце от такого меткого вопроса пропускает удар.

Если бы это было возможно…

Но нет. Не все мои одногрупники покинули стены Московского Строительно-Технологического. Многие пошли в магистратуру, потому что хотят полноценное высшее, а не обкоцанный бакалавриат.

– Я хотела обсудить вопрос своего отчисления, Егор Васильевич. И получения на руки моих документов.

На самом деле, даже странно, что меня не отчислили до сих пор. Это было большим откровением, когда я стала разбираться с этим вопросом.

Щелк-щелк…

Проректор смотрит на меня скептично и щелкает ручкой.

– Простите, – сама не знаю почему, озвучиваю я, – у вас наверное много дел, а тут я… Можно было обратиться в секретариат с этим вопросом, но… Просто вы проявляли ко мне большую лояльность, а я… Мне сложно было сюда придти.

– Так вы получается все? – задумчиво интересуется мой собеседник, – осознали, что архитектура не ваше, или в принципе решили обойтись без образования?

– Ну нет, – возмущенно округляю глаза, – вы дважды промахнулись, господин проректор.

Кажется, от слова «господин» у него насмешливо дергается уголок губы.

– Вы меня заинтриговали. Получается… Планируете дальше учиться? На архитектора? Не у нас.

– Ну… – у меня такое ощущение, будто ревнивый муж меня застукал с любовником, такой укоризненный у Васнецова взгляд, – я живу в Ленинграде сейчас.

– Ах вот оно что, – Егор Васильевич цокает языком, будто раскусил вкусный орешек, – значит, Петербургский архитектурно-строительный. А знаете ли вы, что они всего лишь пятые в топе вузов по стране?

– А МСТУ – третьи. Ага. В курсе, – киваю, опережая эту агитационную компанию, – но я уже все решила, Егор Васильевич. Они уже меня приняли. Только и нужно, что отвезти им документы.

Слово за слово. Аргумент за аргументом.

Удивительное откровение – МСТУ совсем не хочет меня отпускать. Меня. Хотя я, я, именно я являюсь в этих стенах персоной нон-грата. Жирным пятном на белоснежной репутации университета выпускающих талантливейших инженеров, гениальных программистов, потрясающих строителей.

Мы живем не в идеальной стране. Не там, где можно встать и сказать – я зарабатывала на лечение матери работая стриптизершей, вы не смеете меня осуждать.

Посмеют. Осудят. Плюнут за спиной, или предложат принять заказ на выпрыгивание из торта на чьей-нибудь днюхе. Да не просто так, а с последующим “обслуживанием”.

Нужно ли университету подозрение в поощрении проституции среди студенток? Да нет конечно. Отчисляют и за меньшее.

Но меня Васнецов почему-то пытается отговорить.

– Катя, еще чуть-чуть и я предложу вам почку в обмен на то, что вы останетесь, – смеется он в какой-то момент.

– Не тратьте почку, я же говорю, все решила.

– Какие упрямые нынче стали женщины, – проректор смеется, а потом откидывается на спинку своего кресла, – хорошо, будь по вашему. Хотя мы так терпеливо ждали вас из академического отпуска. Так надеялись, что именно мы ограним алмаз вашего таланта…

– Лесть вам тоже не поможет, – покачиваю головой насмешливо. Он разводит руками, мол не мог не попытаться.

– Хорошо, Катя, мы разумеется выдадим вам документы, и примем заявление на перевод, – от этих слов у меня наконец сваливается камень с души. Я уже боялась, что он меня не отпустит. Думала – все круги ада придется пройти, для получения документов.

– Давайте так. Я позвоню в архив, чтобы они нашли ваше личное дело, – Васнецов говорит таким тоном, будто предлагает мне сделку, – а вы для меня тоже сущую мелочь сделаете.

– Какую? – подозрительно свожу брови над переносицей, – только не говорите, что уже мне за мой несчастный аттестат придется почку продавать.

– Ну что вы, – Егор Васильевич покачивает головой и ныряет лодонью куда-то под столешницу. Выкладывает на стол объемный томик в мягкой обложке, – мне всего лишь нужен ваш автограф!

Ох-х…

Да, вот к этому я еще не привыкла.

Как не привыкла тратить деньги на себя, а не только на необходимое.

Как не привыкла, что могут остановить на улице, со словами: “Вы же Катя Диамант. Я вас в книжке видела!”

Когда я выкладывала одну свою книжку в на ресурсе самиздата, я честно говоря ни на что подобное не рассчитывала. А потом… Тысяча продаж уже на второй книге серии про Степу Нахлобучко. Приглашение на ДетективКон от издательства. Первый тираж – две тысячи копий. Допечатка еще на три…

Я настолько охренела от всего этого, на меня свалившегося и раскрутившегося за считанные месяцы, что и сейчас сижу с красными от смущения щеками, ватными пальцами вытаскивая из сумочки ручку.

– На чье имя писать? – поднимаю взгляд на Егора Васильевича, – на ваше?

– На Татьяну, – покачивает головой Васнецов, – на мое конечно тоже можно, я тоже поклонник. Но жена у меня уж больно ревнивая. Увидит не свое имя на любимой книжке и прости-прощай, супружеский долг, отдавать мне его никто не будет.

Пока я расписываюсь – а я репетировала вырисовывать автографы гребанную неделю, Егор Васильевич атакует архив. И если по началу казалось, что все в порядке, то когда речь заходит о сертификате на неоконченное бакалаврское – важная штука чтоб мне автоматом перезачли часть дисциплин в новом вузе – тут вылезают сложности.

Я вижу это по серьезно нахмурившимся бровям проректора. По пальцам застучавшим по столешнице с какой-то раздраженной резкостью.

Боже, Борис Леонидович!

Светлая вам память, кажется до конца жизни буду помнить ваши уроки и читать людей по мимике.

Опускает трубку Васнецов отчетливо помрачневший.

Я чуть покачиваю головой и двигаю к нему книгу.

– Не волнуйтесь, автограф вырывать не буду. Что у нас не так?

– Сертификат обычно сдается в архив только по истечении трех месяцев со дня заявки, – Васнецов смотрит на мой автограф со смесью благодарности и негодования. Сердится, что не выполнил свою часть сделки. И пр-равильно! Я не злопамятная, но кое-кто обещал, что все мне решит за автограф!

– Так в чем сложность?

– Ваш сертификат сдан под роспись декану строительного факультета.

Егор Васильевич Васнецов – один из немногих, кто посвящен в мои историю очень глубоко. И он говорит эти слова с отчетливым пониманием, что мне эта информация не понравится.

А кому может понравится информация о том, что придется контактировать с бывшим любовником? Да еще и таким мудаком, как Юлий Владимирович Ройх.

Он… Может он и не домогался до моей подруги. Этот выплывший факт стоил мне собственно дружбы с этой самой подругой.

Но за время нашей короткой связи он вел себя со мной как с человеком от силы сутки. И те, с расчетом на то, что спит он с неразумной девочкой.

Может быть, через десять лет я буду вспоминать эту свою первую безумную любовь с умилением, а сейчас…

Мне просто стыдно, что я сходила с ума по этому! Вся и польза, что без него Каролинки бы не было.

Кир – ох, Кир ведь гораздо лучше! И ему и в голову не придет пихать мне таблеточки, чтобы последствий после секса не было. Все мы с ним обсуждаем на равных.

Ну…

Точнее я ему говорю, что пока не готова рожать второй раз.

Первый раз вышел спонтанным, необдуманным. Я до сих пор оглядываюсь назад и понимаю, как же сильно мне повезло. У меня не было жилья, не было образования, на первой работе я не проработала и года, декретные были очень скромными!

Если бы не Борис Леонидович, выбивший мне почти тепличные условия…

Если бы не мама, которая принесла мне ссылку на сайт коммерческого самиздата, со словами: А почему ты здесь не зарабатываешь?.

Если бы не Паша из издательства, решивший сделать на меня ставку.

Да я бы даже сейчас о продолжении учебы не размышляла.

Мне просто бы не хватило денег на конкурсный проект, благодаря которому я попала в Ленинградский Архитектурно-Строительный.

Не исключено, что я бы сейчас сидела и вновь кропала курсовики на заказ, лишь бы было на что купить Каролинке подгузники.

Я выдыхаю из себя воздух. Потираю друг об друга вспотевшие ладони. Ладно. Двум смертям не бывать, а одной не миновать.

– Он сейчас на месте?

– Увы, нет, – Егор Васильевич покачивает головой, – Юлий Владимирович сегодня отсутствует по семейным обстоятельствам.

По семейным обстоятельствам.

Три года назад я бы взорвалась от этих слов. Мысли о его семье, о жене, которую он себе выбрал разрывали меня в мелкие клочки.

Сейчас…

Спасают мысли о Кире.

Он обещал приготовить ужин сегодня. Нужно наслаждаться моментом, последняя неделя его отпуска пошла.

– Я буду в Москве еще несколько дней, – произношу, без спроса вынимая из специальной подставочки чистый листочек – когда Юлий Владимирович решит свои проблемы, пусть отправит мой сертификат курьером по этому адресу.

– Гостиница? – Егор Васильевич одобрительно приподнимает брови увидит название. Да-да, понтуемся. А как еще, если под мой приезд издательство решило устроить мне встречу с читателями? За месяц между прочим приглашения рассылало!

– Да, – киваю, – можете оформить доставку за мой счет. У меня просто нет времени ездить сюда каждый день.

Да и не хочется.

Сколько бы не угорал надо мной Кир…

Я не хочу встречаться с отцом Карамельки. Хотя бы даже потому, что до сих пор не простила ему ту чертову таблетку. Таблетку, которая имела все шансы не дать Карамельке родиться на свет.

Глава 2. Юлий

М-м-мать. Мать-мать-мать-мать!

Я смотрю на часы и понимаю, что “легкое опоздание” уже вот-вот превратится в “сильное опоздание”. А если прикинуть сколько времени нужно, чтобы закинуть Антона к няне и добраться до университета я имею все шансы пролететь мимо назначенной встречи.

Может хоть на ступеньках пересечемся?

Если нас впустят в кабинет хотя бы в ближайшие десять минут.

– Антипов, – школьный психолог выглядывает из-за двери, – ага. Привел отчима. Заходите.

– Ну, пойдем, – я поднимаюсь и нашариваю плечо Антона. Он…

Ну конечно, он никуда не хочет идти. Уперся пятками, напружинился.

– Ну нет, брат, – выдыхаю невесело, – так нельзя. За свои поступки надо нести ответственность.

Антон пыхтит и багровеет. Еще чуть-чуть и из ушей дым пойдет.

– Ты ведь понимаешь, что чем раньше мы зайдем, тем раньше свалим?

Антон зыркает на меня из под тонких светлых бровок.

Мол, ну чего ты брешешь, знаешь ведь, что ТАМ мозг полоскать могут как полчаса, так и час.

Знаю, увы.

Красноречие школьной психологини зашкаливает за все немыслимые границы. В том и беда.

Снова обеспокоенно зыркаю на часы.

На мое счастье третьей попытки увещевать Антона не требуется. Пасынок наконец-то оттаивает и решительно шагает к приоткрытой двери кабинета психолога.

Чтоб она треснула со всеми своими тридцатью тремя вариантами декольте! И пусть в ту трещину выльется излишек её болтливости!

– Юлий Владимирович, – Мария Аскольдовна уже конечно за столом. По уши в делах, когда мы заходим – поднимает голову, – мы стали часто видеться в последнее время.

– Разве можно сожалеть о лишней встрече с красивой женщиной?

Флирт получается вымученным, неуклюжим. Я на самом деле его из себя давлю, потому что точно знаю, что пара комплиментов сильно укорачивают обычно длительность наших “консультаций”. А искренность?

Да больно нужна этой возрастной разведенной матроне моя искренность!

Я оказываюсь прав – она кокетливо зашторивается густыми ресницами, начинает теребить кулончик, явно пытаясь привлекать внимание к груди.

Так и хочется сказать: “Мария Аскольдовна, мы с вами уже почти год плотно общаемся. С первого раза ваши достоинства вполне себе разглядел. И если не оценил, могли бы и смириться”.

Но я конечно не говорю. У нас вообще-то дисциплинарное взыскание. И если мы не будем ходить к психологу или испортим с ней отношения – нас попросят из этой гимназии. А этого мы не хотим.

Ну или… Я не хочу.

Тут углубленка по математике, индивидуальный подход, интересные проекты даже для начальной школы.

Еще в прошлом году Антону здесь безумно нравилось, он приносил домой дракончиков из пластилина и рисовал котов “как на уроках” на всех пригодных для рисования поверхностях. В этом году…

В этом году мы не сдали итоговые тесты. И потому сейчас, в начале июля болтаемся на дополнительные занятия, чтобы хотя бы со второй попытки этот переводной тест сдать. И не только на занятия…

– Мария Аскольдовна, я очень тороплюсь, мы не могли бы уже начать, – выдыхаю я, бросая очередной кислотный взгляд на часы. Минутная стрелка кажется возомнила себя секундной.

– Ох, ну конечно, конечно! – психологиня откликается моему настроению и откладывает в сторону листок, в котором явно описан сегодняшний инцидент, – Юлий Владимирович. Я знаю, что Антону не просто в этом году. Мы все это понимаем. Но жалобы на его поведение не прекращаются. Сегодня он опять подрался. На уроке! Вы понимате всю глубину проблемы?

Смотрю на пасынка, вижу как он сосредоточенно изучает носки ботинок. Губы плотно сжал, явно сдерживает крик.

– Ну и? С кем на этот раз? – невесело интересуюсь я.

Выражение лица у психологини – самое скорбное. Плохо. Все очень плохо. Чую седалищем.

– Вы ведь знаете Веригина?

Сам слышу, как скрипят резко стиснувшиеся зубы. Да кто ж не знает мудозвона Веригина? Аж цельного мэра города Звенигорода. О нем знает каждый родитель, умудрившийся пропихнуть своего ребенка в две тысячи сорок четвертую общеобразовательную. Потому что есть в этой школе те, кто прошли жесткий конкурс, как мы, а есть… Степочка Веригин, кусок дерьма на палочке, рассматривающий своих одноклассников исключительно как своих холопов и груши для битья.

Нам, увы не повезло. Мы с ним в один класс попали. Я бился с директором за перевод в другой класс еще до начала зимы, но он только напомнил нам, что у нас испытательный срок и лучше бы нам не выеживаться.

А у Тохи со Степочкой конфронтация нарастала даже не от месяца к месяцу. А от дня ко дню.

– А он что, тоже не сдал переводные? – критически спрашиваю я.

Насколько я знаю, единственное что не покупается в этой школе – это результаты экзаменов. У школы высокая планка, и всем шишкам, что хотят, чтобы их деточки получали хорошее образование, озвучено что результаты экзаменов должны быть чисты от фальсификаций.

– О чем вы думаете, Юлий Владимирович! – психологиня театрально прижимает руки к щекам, – ваш пасынок сегодня голову ему разбил. Швы пришлось накладывать.

Бросаю взгляд на мрачного Антошку. Тот сжимает кулаки, по-прежнему багровый. Раскаянья от этого парня ждать не стоит.

Интересно, почему Марина Аскольдовна смотрит на меня с таким выжиданием сейчас. Правда хочет, чтобы я вытащил ремень из брюк и покарал Антона прямо сейчас? Или достаточно погромыхать на весь кабинет, застыдить мелкого до слез? В этом случае кровожадность многоуважемой госпожи психолога будет удовлетворена?

Обидно! Я-то так надеялся, что высокая планка этой школы гарантирует человеческое отношение среди учителей. Антону оно нужно. Однозначно больше, чем Степочке Веригину.

– Я думаю, Мария Аскольдовна, что вы преувеличиваете ущерб нанесенный моим сыном, – нарочно выделяю слово “сына”, потому что вот это её нарочитое пасынок, отчим – она будто отчаянно пытается до меня донести, что это не мой ребенок, и я вполне имею право избавить их и себя от такой тяжкой ноши.

Что ж, их я и избавлю.

Достали они меня за этот год.

Говорили про понимание много слов, но до демонстрации дело так и не дошло.

– Идем отсюда, – поднимаюсь из кресла и беру Антона за руку.

– Вы… Вы куда это! Мы же еще не обсудили извинения перед Веригиными… – лепечет Мария Аскольдовна мне в спину.

Я оборачиваюсь. Смотрю на неё в упор. Потом зажимаю уши Антону ладонями и в четырех словах объясняю, куда Веригину и его сыночку нужно запихнуть все свои влажные фантазии насчет наших извинений.

– Мы… Мы вас отчислим, – шепчет потерявшаяся от моей злости психологиня.

– Ни в чем себе не отказывайте, – роняю перед тем, как закрыть дверь. Хер его знает, успею ли я сейчас куда-то. Но терпеть вот этот весь цирк сил уже не было.

Кажется, с плеч Антона падает какой-то тяжелый груз. Стоит отойти от кабинета психологини и он уже несется в сторону дверей вприпрыжку.

– На площадке меня жди!

Антон на бегу кивает головой – услышал, мол. Ну что ж, и то хлеб.

А я вздыхаю и поворачиваю в коридору налево. Глубины преисподней – секретариат находится там. Ведь нельзя просто топнуть ногой и хлопнуть дверью.

Нужно и заявление написать, и документы забрать, сделать запрос на характеристику. Кто это сделает, если не сделаю?

Хотя я представляю, какой будет та характеристика. Её ж Мария Аскольдовна и будет писать.

Судя по всему, весть о нашем скандале с Веригиными расползлась во все стороны. Документы мне выдают быстро, приказ об отчислении Антона из этого элитного клоповника выписывают чуть ли не за пять минут. Кажется, они даже выпьют нам с Антохой на дорожку.

Матершин лютая, злая, булькает в моей груди, раскаляя с каждой секундой.

Не за себя обидно, не за ярлык «недостойные пристижной школы», что к нам прилепится сейчас. Мы держались за эту школу как за якорь. Тихая гавань, тонкая ниточка к привычному миру, зона хоть какого-то комфорта. И тут…

Какой комфорт?

Наглому индюшонку дали в руки канистру и разрешили поливать Антошкину жизнь бензином. И плевать, что там и так-то все уже давно горит.

У нас с Антоном на диво разные оказываются настроения.

Я – иду от школы чуть ли не с ощущением сброшенных с шеи колодок. Свобода. Долой это дерьмо!

Пацан – насупленный, ерзает на своем месте, пока я устраиваюсь на водительском. Теребит ремень, зыркает на меня то так, то эдак…

– Ну что, может, расскажешь как дело было? – спрашиваю спокойно. Хочется выстроить в голове картинку, – как ты ему голову пробил?

Сзади доносится громкое сопение.

Кошусь назад – вижу, как Антон недовольно крутит туда-сюда пуговицу. Говорить не хочет. Ладно, попробуем наводящие вопросы.

– Ты его ударил?

Резко дергает подбородком. Нет!

– Бегал за ним с топором?

Тоха зыркает на меня как на чокнутого.

– Должен же я убедиться, что ты меня слушаешь, – фыркаю я, – а что тогда? Толкнул? Он ударился обо что-то?

Антон сжимает губы и покачивает головой.

Классика. В каждой школе найдется две дюжины историй, и в каждом классе будет минимум одна-две парты окропленные кровью ранее учившихся.

Ладно, кажется, разговор не складывается. Надо уже ехать, а то… А то даже запах её духов из кабинета Васнецова выветрится.

– Этот жиртрест обзывал маму уродкой, – неожиданно сознается Антон.

Его голос звучит надломлено, взволнованно, в нем чувствуется концентрированная боль и злость.

И все-таки, нам нужен нормальный психолог. Тот, который сможет помочь Антону пережить эту потерю. Потому что я не вывожу – это очевидно.

– Мы с тобой ведь как-то говорили про это, – говорю, потому что не могу упустить момент, когда Антон еще не закрылся. Иногда после скандалов в школе он молчал и по два дня. Психолог советовал не упускать таких вот зацепов.

– Веригин не видел твою маму, Антош, – старательно истребляю в голосе все, что могло бы звучать как обвинение, – так что слушать его…

– Видел, – отрывисто бросает Антон, обнимая себя руками, – фотку в интернете нашел. На телефоне показывал. Издевался. Говорил, она похожа на лысую обезьяну.