Когда исчезнет эхо Мартова Людмила

Только действительность никогда не лжет.

Джек Лондон

Юлька проснулась и сразу же зажмурилась от резанувшего ее неожиданно яркого света. Со второй попытки глаза все-таки удалось открыть, но только для того, чтобы им не поверить. Часы, старинные, облаченные в тяжелое обрамление из хрусталя, стоявшие на стареньком, но исправно работающем телевизоре (Юлька вчера проверила), показывали пять пятнадцать. Утра, разумеется. В такую рань с детства слывшая совой Юлька не вставала никогда. А сегодня – на тебе, проснулась.

Бившее в окно нахальное июньское солнце честно признавалось, что причина столь раннего пробуждения кроется именно в нем. Оно и разбудило, чего стесняться? Попытавшись снова зажмуриться, чтобы погрузиться в блаженную темноту и еще немного поспать, и не достигнув успеха, Юлька распахнула глаза, ни в одном из которых не было сна, вздохнула и откинула одеяло.

Оно тоже было тяжелым, пуховым. Спать под ним даже в летнюю жару было не жарко и отчего-то уютно. Одеяло словно отрезало от окружающего мира со всеми его бедами. Вспомнив про беды, Юлька по-старушечьи вздохнула еще раз. Именно от них она и сбежала в деревню, чтобы укрыться от посторонних глаз. Глаза были сочувствующими, недоумевающими, злорадствующими, ехидными или тоскливыми. Но от них от всех Юльке одинаково хотелось забиться в дальний угол, завыть, как брошенной на произвол судьбы побитой собаке, в одночасье потерявшей хозяина, сложить лапы и тихо издохнуть.

Позволить себе издохнуть она не могла из-за родителей, а вот все остальные пункты обязательной программы вполне себе просматривались. Для их воплощения в жизнь нужно было только найти, куда спрятаться. Юлька и нашла, прочитав газету бесплатных объявлений. Вообще-то она планировала снять на лето дачу, куда можно было бы сбежать, как Чацкому, «в деревню, к тетке, в глушь, в Саратов», чтобы в одиночку зализывать раны. Но увидела, что продается деревенский дом, пусть и не в Саратове, но все-таки в глуши, и приняла неожиданное для себя самой решение его купить.

Деревенских корней у их семьи отродясь не водилось, поэтому решение казалось идиотским, как прямо и сказала мама, но в Юлькиной жизни уже было столько идиотизма, что один дополнительный ничего не решал, и дом она купила. Крепкий, с подполом и огромным чердаком, заваленным какой-то рухлядью, да еще и участок в семнадцать соток, к которому прилагалась основательная, хотя и несовременная баня, обошелся всего в двести восемьдесят тысяч рублей.

По нынешним временам это было почти что даром, поскольку земля в деревне Сазоново, где располагался дом, стоила от сорока до пятидесяти тысяч за сотку. Именно по такой цене продавались голые участки, нарезанные на окраине деревни, где вовсю строился новый коттеджный поселок.

Юлькин дом, конечно, стоял в «старой» части Сазонова и не на первой линии от реки. Но до засыпанного белым песком пляжа нужно было пройти метров пятьсот, а до ближайшего, «дикого», но тихого и неглубокого спуска к Волге напрямки по тропинке, вьющейся между соседскими участками, было и вовсе метров сто пятьдесят. До райцентра с его магазинами, рынками и прочей «цивилизацией» Юлька доезжала минут за семь, асфальт простирался до самого порога, поэтому дом стоил подозрительно дешево, и, оформляя документы, новая хозяйка все ждала какого-то подвоха.

Ей казалось, что она не все поняла и в последний момент выяснится, что она должна владельцу еще тысяч семьсот, если не миллион. Таких денег у нее не водилось, она и двести восемьдесят тысяч одолжила у подруги Веры, которая дала их со словами «вернешь, когда сможешь». Когда она «сможет», Юлька не знала, но обещала расплатиться за год максимум. Так что ни о какой доплате за дом речь идти не могла. Но доплата и не потребовалась.

Продающий дом владелец, сухонький жилистый старичок семидесяти шести лет, нервничал не меньше Юльки и все твердил, что сделку ему нужно оформить быстро, деньги получить сразу и наличными, потому что он должен уехать. Как поняла Юлька, к детям. Хотя она не уточняла. Старичок и его семья были ей неинтересны.

Старичок дрожал, вот как сильно волновался. Ручка прыгала в его трясущихся пальцах, и деньги он схватил, даже не пересчитав. Было это так странно, что Юлька напряглась, но работающая юристом Вера проверила все документы, и по всему выходило, что подвоха никакого нет и старый дом вместе с семнадцатью сотками, раскидистыми яблонями в саду и почерневшей от времени баней теперь действительно принадлежат Юльке, то есть Юлии Валерьевне Асмоловой, тридцати двух лет от роду, вчера еще степенной замужней даме, а сегодня брошенке и почти разведенке.

Сделка была оформлена два дня назад, и Юлька сразу же спросила владельца, теперь уже бывшего, когда она может заехать. Он хмуро посмотрел на нее, взгляд из-под кустистых бровей а-ля Брежнев неожиданно резко полоснул по лицу, пробурчал, что уедет сегодня же вечерним поездом, поэтому новая хозяйка въезжать может хоть завтра, пробормотал что-то еще, неразборчивое, из чего Юлькино ухо выхватило только слово «привидение».

Привидений Юлька не боялась. После всего, что случилось с ней за последний месяц, она точно знала, что бояться нужно живых, реальных людей из плоти и крови, близких и родных, внезапно ставших чужими и страшными, почище любого вампира. Мелькнула было мысль, что дед дом продает так быстро и дешево оттого, что в нем поселилось привидение, но тут же ускользнула, потому что была глупой и неконструктивной.

Сделку оформляли в райцентре. Оттуда Юлька вернулась домой, в свою аккуратную квартиру в самом престижном районе их регионального центра. Квартиру они с мужем купили в ипотеку всего два года назад и страшно ею гордились. Здесь все было до последней мелочи продумано и выстроено так, чтобы было удобно жить, проводить совместные тихие вечера, делиться рабочими проблемами, строить планы на выходные и на отпуск, надеяться на то, что когда-нибудь появятся дети.

Сейчас стены давили так сильно, что грозили погрести под собой не только рухнувшие надежды, но и саму Юльку. Перспектива провести тут хотя бы одну лишнюю ночь страшила гораздо сильнее, чем неведомая пока жизнь в чужом деревенском доме. Весь вечер Юлька собирала вещи, чтобы продержаться в своем новом владении месяца три без необходимости возвращаться. Утром всласть выспалась, загрузила нехитрые пожитки в машину, решительно перекрыла газ и воду и заперла дверь, оставив за ней свою прошлую жизнь.

Плакать хотелось очень сильно, но Юлька не стала. Зачем, если слезами делу не поможешь? Старая телефонная симка, верой и правдой прослужившая ей полтора десятка лет, тоже осталась за запертой дверью. Новый номер знали только родители и Вера, никого другого брать в свою деревенскую жизнь Юлька не собиралась. С работодателем она общалась в Интернете и не переставала благодарить Бога за то, что работодатель у нее именно такой, современный, мудрый, все понимающий и вообще самый лучший на свете.

Работала Юлька художницей. Придумывала и рисовала персонажей для компьютерных игр, и фирма, в которой она трудилась, была не только самой крупной и известной в стране, но и входила в тройку мировых лидеров, даром что располагалась в областном центре далеко за пределами Садового кольца. Сотрудникам здесь на выбор полагали либо удобный, комфортный, ультрасовременный офис, в который Юлька с удовольствием ходила в прошлой жизни, либо работу на «удаленке», на которую она сейчас и перешла, смутно надеясь, что за три месяца в сельской глуши сможет сэкономить существенную часть зарплаты, чтобы начать отдавать долг Вере.

Вещей она взяла с собой самый минимум. Двое шортов, три сарафана, трое джинсов, четыре футболки, один свитер и одну толстовку, непромокаемую куртку, кроссовки, балетки, сланцы и резиновые сапоги. До середины сентября должно было хватить.

На свой участок она добралась только к пяти вечера, поскольку еще заезжала на рынок в райцентре, где запаслась десятью пятилитровками питьевой воды, тушенкой, подсолнечным маслом, сахаром, мукой, сухими дрожжами, чаем и кофе – молотым для себя и растворимым на тот случай, если на огонек заглянут соседи. Соседи ей, конечно, были не нужны, но о деревенском гостеприимстве, а точнее, назойливости, она была наслышана, а потому считала необходимым приготовиться. Не ссориться же с соседями, с которыми предстоит прожить бок о бок три месяца!

В доме точно был холодильник, поэтому Юлька еще купила несколько килограммов мяса и большого судака. Конечно, до рынка можно было доехать в любой момент, но решившая экономить Юлька вовремя вспомнила о кусающихся нынче ценах на бензин, а потому к вопросу обеспечения себя продовольствием отнеслась серьезно, затарившись еще помидорами и огурцами и решив, что картошку, морковку, капусту и молочные продукты она наверняка приобретет у кого-нибудь из местных.

Загнав машинку на участок, огороженный хлипким деревянным штакетником, она долго разгружалась, носила вещи в дом, пристраивала их на новое место жительства, застилала высокую железную кровать с металлическими шишечками чистым бельем, тоже захваченным из дома. Извлекала на белый свет свои любимые чашки, ложки и тарелки, потому что из чужих пить-есть брезговала.

В доме было довольно стыло и чуть пахло сыростью. Затопить печь Юлька побоялась, чтобы с непривычки не угореть. Этому нехитрому искусству еще предстояло научиться, а пока она воткнула в розетку предусмотрительно захваченный из дома электрический обогреватель, с удовлетворением оглядела оставшееся ей в наследство от старых хозяев пуховое одеяло, натянула спортивный костюм и шерстяные носки, деловито проверила, работает ли телевизор, вскипятила на газовой плите старый чайник со свистком – привет из давно забытого прошлого, сделала бутерброды с паштетом и уселась на крылечке пить чай и обдумывать свое новое житье-бытье.

– Ты кто ж такая будешь? – Из-за штакетника, отделяющего Юлькин участок от соседского, торчала завитая мелким бесом пергидрольная голова неустановленного возраста. По виду ей могло быть от сорока до семидесяти. – Или у Кириллыча родственница какая объявилась?

Алексеем Кирилловичем звали старичка, продавшего Юльке дом. И родственники у него какие-то наверняка были, уехал же он к кому-то доживать свой старческий век, вот только к Юльке это никакого отношения не имело.

– Нет, я Алексею Кирилловичу не родственница! – крикнула Юлька, потому что вставать и подходить поближе было лень. Да и разговаривать с теткой не хотелось. – Я у него дом купила. Вчера, – уточнила она. – Вот теперь буду тут жить.

– До-о-ом… Купила-а-а-а, – протянула тетка, видимо, осмысливая полученную информацию. – А чего это Кириллыч дом-то продавать надумал? И не говорил ничего… Дорого продал-то?

– По деньгам, – отрезала Юлька, в планы которой не входило обсуждать ту подозрительно низкую сумму, в которую ей обошлось новое владение. – Как бы то ни было, я теперь ваша соседка. Меня Юлия зовут.

– Ишь ты, Юлия, – пробормотала пергидрольная голова. – А ты тут с кем жить-то собираешься? Муж-то у тебя имеется?

При слове «муж» в голове словно взорвалась небольшая петарда, и сразу стало горячо-горячо. Так горячо, что Юлька даже застонала тихонько.

– Муж в длительной командировке, – ответила она, проталкивая лживые слова сквозь стиснутые зубы. – А я решила провести лето на природе. Можно?

– Так отчего же нельзя? – милостиво согласилась голова. – Вот только одной в деревне-то не сахар. Мужские руки в хозяйстве ой как нужны! Ну ты того, обращайся, если что надо. Меня, кстати, Ирина Сергеевна зовут. А мужика моего – Игорь Петрович. Ты только это, – она понизила голос, – если чего у мужика моего попросишь, водкой не расплачивайся, только деньгами. Поняла?

– Что? – оторопело спросила Юлька. – Какой водкой? У меня никакой водки и нету.

– У тебя нету, в магазине есть, – она так и сказала, магазин с ударением на второй слог. – В общем, смотри, я тебя предупредила.

Только сейчас до Юльки дошло, что то, что она приняла за предложение соседской помощи, на самом деле было рекламой услуг. Никто не собирался помогать ей «по хозяйству» бесплатно. Юльке на мгновение стало смешно от своей наивности, но веселье тут же сменилось легкой тревогой: а хватит ли ей при таком раскладе денег, которые она так предусмотрительно собиралась откладывать, чтобы рассчитаться с долгом? Шут знает, какой тут у них прейскурант.

Внезапно Юлька почувствовала, что очень устала.

– До завтра, – вежливо сказала она Ирине Сергеевне и поднялась со ступенек.

Та немного озадаченно смотрела ей вслед.

В доме Юлька включила свой макбук, которым страшно гордилась. Яблочко на крышке засветилось драгоценным опалом, будто улыбаясь хозяйке. Быстро пробежав пальцами по клавиатуре, Юлька загрузила нужные программы и провалилась в выдуманный мир сказочных персонажей, словно нырнув с головой на дно глубокого и очень чистого пруда.

Во время работы она чувствовала себя немного Ихтиандром. Словно открывались жабры, позволяющие жить и дышать под толщей воды, надежно отделяющей от окружающего мира. «Вихри враждебные веют над нами, темные силы нас злобно гнетут», – пропела Юлька, осознавая, что здесь, внутри еще не созданной, но уже придуманной игры, никакие темные силы не властны над ней и ее настроением. Если бы было можно, она работала бы двадцать четыре часа в сутки, чтобы не думать и не чувствовать.

Сейчас она рисовала различные ипостаси успешного и очень разумного дворецкого, который приехал в отпуск в дом своих родителей и теперь пытается навести здесь порядок. Сам дворецкий уже был продуман до мелочей, но оставались родители, кот, почтальон, соседи, а также сам дом, многочисленные комнаты которого хранили немало тайн и должны были подбрасывать игрокам сюрпризы. Один за другим. Впрочем, за сюрпризы отвечала не Юлька, в ее задачу входили только образы, но и этого ей хватало с лихвой.

Бодро щелкала мышка, ей мягко вторили клавиши, картинка на мониторе наполнялась красками, и Юлька, сама того не замечая, все напевала себе под нос. Опомнилась она, когда часы – старомодные, очень тяжелые, хрустальные – показывали уже полночь. Юлька выключила макбук, захлопнула крышку и сладко зевнула. Вот и еще один день прошел, вот и славно.

Она подошла к телевизору, щелкнула выключателем, еще раз убедилась, что есть и картинка, и звук, и телевизор выключила, потому что вообще-то никогда его не смотрела. Взяла в руки часы, которые манили своей необычностью. Никогда прежде Юлька не видела ничего подобного. Чудо было, а не часы, и она немножко подивилась тому, что прежний владелец ничего не забрал из своего старого дома, кроме личных вещей. Она абсолютно не разбиралась в антиквариате, но часы, похоже, стоили целое состояние.

– Старик был не в себе, – задумчиво пробормотала Юлька себе под нос и сняла с кровати красивое лоскутное покрывало. – Ну почему я чувствую себя так, будто, купив этот дом, обманула ребенка? Пожалуй, если этот самый Алексей Кириллович вернется, чтобы забрать что-то из вещей, я отдам все, что он захочет. Иначе получается нечестно.

Приняв такое решение, она щелкнула выключателем на стене, забралась под одеяло и через пять минут уже крепко спала. И вот теперь проснулась ни свет ни заря.

Утренние хлопоты заняли непривычно много времени. Туалет, отгороженный в нежилой, «скотной» части дома, был с претензией на удобства, то есть с «сидушкой», которую Юлька с утра пораньше отдраила сначала раствором найденной в сарайчике «Белизны», а потом содой из кухонного шкафчика. Рукомойник в кухне оказался пустым, недолго думая Юлька налила туда бутилированной воды, чтобы умыться и почистить зубы. Отчаянно хотелось в душ, но душа не было. А значит, Юлька поставила себе первую задачу на день: все-таки научиться обходиться с дровами, чтобы натопить баню.

Чайник со свистком закипел на газу бодро, как ему и положено. На соседней конфорке Юлька поставила греться большую кастрюлю. Обходиться без горячей воды ей казалось кощунством. Со вчерашнего вечера уже две пятилитровые бутыли опустели, и Юлька немного скисла, понимая, что к бытовым хлопотам все-таки оказалась не готова. Колодца на ее участке не было, и как раздобыть воду, кроме как съездить за ней в райцентр, она не понимал. А может быть, мама права и она совершенно зря вписалась в эту авантюру с деревенской жизнью?

В глазах немедленно защипало, но пролиться слезам Юлька не дала, запрокинула голову, заставляя их остаться в глазницах. Сердито хлюпнула носом, заварила во френч-прессе утренний кофе. Привычный запах растекся по кухне, возвращая Юльку к позитивному настрою. Все будет хорошо, потому что не имеет права быть плохо. И так хуже некуда.

Хрустальные часы все еще нахально показывали меньше семи. И, чтобы занять время, Юлька ни с того ни с сего затеяла печь оладьи. Всего через сорок минут на столе возвышалась аппетитная золотистая горка, к которой прилагалась найденная в недрах буфета баночка с янтарным медом. Ко всему этому великолепию полагался еще и чай, ароматный, душистый, заваренный вместе с листиками смородины, за которыми Юлька специально сбегала во двор. На улице было хорошо. Пахло скошенной травой, росой и тем понятным каждому ароматом лета, который наполнял душу счастьем только оттого, что был безусловным, существовал здесь и сейчас. Неожиданно для себя Юлька приняла решение искупаться.

Бодро натянув купальник и сарафан, она прихватила мягкое полотенце с большой кисельной розой посередине, немного подумав, припрятала под кровать драгоценный макбук, накинула на дверные петли замок и, не запирая его, выскочила на залитую солнцем пустынную улицу.

Деревня, конечно, уже не спала. Где-то мычала корова, и этот звук означал, что творог и парное молоко, которые вчера грезились ей символом деревенской жизни, точно можно будет купить. Неподалеку брякала колодезная цепь, а значит, можно раздобыть воды. Немного в стороне брехала собака, лениво, словно нехотя. Окружающий мир наполнялся звуками, мирными, очень домашними, повседневными звуками, и от их обыденности у Юльки внезапно улучшилось настроение. На душе посветлело, словно кто-то невидимый включил слабую, вполнакала, лампочку.

По едва заметной тропинке, петляющей мимо соседских заборов, она пробралась к воде. Между последним забором и берегом росли сосны, высаженные чьими-то заботливыми руками. Сосны были невысокие, ростом с Юльку, но свежая хвоя упоительно пахла, даря надежду, что когда-то здесь будет маленький сосновый бор, а в нем маслята, рыжие, скользкие, крепенькие. Юлька засмеялась и выскочила на берег, сбросила сарафан, скинула тапочки, боязливо вступила в воду, довольно прохладную в середине июня.

Окунаться в такую воду было страшно, но Юлька пересилила себя, ежась, зашла по пояс, вдохнула воздуха, легла на воду и поплыла. Река немного пахла тиной. Буйки, отмечающие фарватер, были довольно далеко, дна под ногами, впрочем, уже не чувствовалось, а течение оказалось довольно быстрым, гораздо быстрее, чем казалось с берега. Чтобы не сносило, Юлька повернулась, поплыла против течения, держа в поле зрения брошенное на песок полотенце с розой, и с непривычки быстро устала.

– А вы неплохо плаваете.

Она не заметила, как на берегу очутился человек. Высокий, довольно плотный мужчина. Его лица Юльке было не разглядеть, мешало бьющее в глаза солнце. Наверное, сосед, тот самый Игорь Петрович, с которым нельзя рассчитываться водкой, только деньгами.

Юлька фыркнула, потому что вода от неожиданности попала в рот, сделала несколько резких рывков в сторону берега, проверила, есть ли дно, встала. Мужчина на берегу начал уверенно раздеваться, и она на мгновение струхнула, прикидывая, нужно ли уже начинать кричать или пока не стоит, но так ничего и не придумала. Он же бултыхнулся в воду и нырнул, вынырнув в полуметре от Юльки, не больше.

– Я говорю, вы неплохо плаваете. Но знайте, места у нас тут обманчивые. Река на вид спокойная, а течение сильное. Так что имейте в виду.

– Спасибо, – поблагодарила вежливая Юлька, потому что молчать дальше было уже неудобно. Теперь, когда мужчина оказался так близко, она видела, что он уже не молод, лет шестьдесят, не меньше. Лицо у него было добродушным, глаза веселыми, не потухшими с годами, как это иногда бывает. – Я учту на будущее.

– Надолго к нам? – поинтересовался мужчина. – Вы к кому приехали?

– К себе, – ответила Юлька, отчетливо понимая, что на этот вопрос ей предстоит ответить еще раз сто, не меньше, пока до последнего деревенского жителя не дойдет известие, что она новая владелица дома номер пять на Сиреневой улице. Адрес ее домовладения выглядел именно так, красиво. – Я купила дом у Алексея Кирилловича. Все лето буду здесь жить.

– Здорово, – прокомментировал мужчина и снова нырнул, а затем появился на поверхности, растирая мясистое лицо плотной пятерней. – Соседями, значит, будем. Я во-он из того дома, – он показал на красную крышу, располагающуюся аккурат напротив нового Юлькиного жилища. – Звать меня Николаем Дмитриевичем. Обращайтесь, если вам что нужно, завсегда с удовольствием помогу.

– За водку или за деньги? – на всякий случай уточнила Юлька.

Он не понял, посмотрел вопросительно и немного обиженно.

– Господь с тобой, красавица. Я еще из ума не выжил, за помощь с женщин денег не беру, – сообщил он. – Да и деньгами, слава богу, не обижен. Свой бизнес имею.

– Здесь, в деревне? – Юлька чувствовала, что бьет рекорды по тупости, но почему-то молчать не могла.

– Почему в деревне? – Он лег на воду, поплыл мощными толчками, видимо, чтобы не замерзнуть. Вода действительно была еще холодновата. Прокричал издали: – В деревне я живу, дом у меня тут. А работаю в областном центре. До него же всего сорок минут езды, вот я и езжу. Фирма моя строительные краны в аренду сдает. Тем и живу. Мотаюсь по области много, конечно, но на работу могу ездить не каждый день. Сам себе хозяин.

Юлька начала замерзать, а потому выбралась на берег и завернулась в полотенце, завороженно наблюдая, как сосед решительно плывет поперек течения, словно решив пересечь Волгу. Его голова уже покачивалась довольно далеко, аккурат на уровне буйков, и внезапно Юльке стало страшно.

– Николай Дмитриевич! – закричала она. – Возвращайтесь!

Он послушно развернулся, поплыл к берегу, не спеша выбрался из воды, отфыркиваясь, словно большой кит, тоже поднял с земли полотенце.

– Так что, подсобить нужно чего? – спросил буднично, словно и не было между ними глупого разговора про деньги.

– А научите меня печку топить, – попросила Юлька, решив не стесняться. – А то я совсем не умею. И еще покажите, где можно воды набрать, а то у меня только покупная и очень быстро заканчивается. А я вас могу завтраком накормить. Я оладьи испекла.

– Оладьи – это хорошо. – Он натянул джинсы прямо поверх мокрых плавок, и Юлька каким-то седьмым чувством поняла, что, не будь здесь ее, он бы их просто снял, чтобы не мочить брюки. – Тебя звать-то как, красавица?

– Юлия, – ответила она и тут же поправилась: – Юля.

– Вот что, ты беги домой, Юля. – Он улыбнулся, впрочем, очень по-доброму. – Я сейчас домой заскочу, переоденусь и по-соседски загляну к тебе. Разберемся и с печкой, и с водой, и с прочим, что там тебе надо. Главное – чаю завари покрепче. Желательно с мятой. Мята-то есть у тебя?

– Не знаю, – смешалась Юлька. – Я только вчера приехала, еще не успела понять, где у меня что.

– А Лешка, значит, дом продал. Странно. – Николай Дмитриевич перекинул полотенце через плечо и зашагал по тропинке. Юлька как завороженная тронулась вслед за ним. – Вроде не говорил, что собирается, хотя мы, конечно, особо дружны-то никогда не были. Ну да ладно, бог с ним. В общем, девушка Юля, накрывай на стол, сейчас приду, и договорим.

Вероника проснулась оттого, что солнечный луч пробрался сквозь штору и защекотал ей нос. Она чихнула и открыла глаза. Солнце било сквозь легкие льняные шторы, которые слегка колыхались на сквозняке, создаваемом приоткрытым окном и щелью под дверью. В комнате вкусно пахло летом, скошенной накануне травой, свежим ароматом реки, которая едва слышно плескалась совсем рядом, буквально в нескольких шагах.

В Италии их дом стоял на морском берегу, и Вероника привыкла, просыпаясь, слышать шум моря и втягивать ноздрями его терпкий, чуть горьковатый аромат. Странно, но здесь, в российской глубинке, ей нравилось просыпаться ничуть не меньше, и местные обычаи, сперва казавшиеся чудными и диковинными, за две недели деревенской жизни отчего-то стали привычными и родными.

Мама говорила, что это голос крови, но в подобные глупости Вероника не верила. Она вообще долго не могла понять, с чего это маме приспичило завести коттедж в какой-то сельской глуши, но потом оценила затею по достоинству. Отец открыл в Москве какой-то совместный бизнес, требующий его регулярного присутствия, а потому собственный загородный дом не казался полной нелепицей. Уж если жить в России подолгу, то почему бы и не с удобствами?

Прошлым летом купили землю и начали строительство, и этим, когда все было полностью готово, мама сказала, что хочет провести лето в русской деревне, неподалеку от мужа. Веронике она тоже предложила поехать, чтобы познакомиться со страной, родной ей наполовину, и та согласилась, потому что давно мечтала посмотреть Москву.

В шумном мегаполисе, да еще в разгар чемпионата мира по футболу, ей надоело дня за четыре. И они с мамой отправились в ту самую деревню Сазоново, в которой у них был дом, построенный по всем правилам современного комфорта. За забором стояли такие же дома, может, чуть поменьше, чем у семьи Джентиле, но тоже с канализацией, горячей водой, душевыми кабинами и кондиционерами, деревянными настилами, с которых можно нырять в Волгу, каменными дорожками и подстриженными французскими газонами. Конечно, здесь были дома и попроще, но привычки заглядывать за чужие заборы Вероника не имела.

Мама рассказывала, что в старой части деревни, которая начиналась метрах в ста от их коттеджа, за большим шлагбаумом, разделяющим местный уклад на «два мира, два образа жизни», люди существовали совсем по-другому. Смешные деревянные домишки, покрашенные в разные цвета, Вероника разглядывала издали как что-то диковинное. То, что за деревянными заборами (мама называла их странным словом «штакетник») туалеты устроены по принципу дырки в полу, воду набирают в колодцах, не имеют в доме душевых кабин, Веронике казалось очень странным. Настолько странным, что она даже не до конца верила, что кто-то может жить в таких условиях.

Мама то ли в шутку, то ли всерьез предлагала сходить к кому-нибудь в гости и проверить, но Вероника местных дичилась. Тетки без возраста в ситцевых или трикотажных халатах, резиновых ботах и с непонятным пучком волос на голове казались ей пародией на женщин, а мужики и вовсе были страшными – толстыми, небритыми, полупьяными. Над деревенскими улицами частенько висел густой мат, а здесь, за шлагбаумом, жизнь казалась понятной, привычной и в принципе ничем не отличаясь от той, которая текла в их родном Портофино. Ну почти. Там среди их соседей были долларовые миллионеры, а в Сазоново все-таки нет.

В общем, это лето дарило привкус приключений, по которым в своей гладкой, ровной, безмятежной жизни Вероника Джентиле очень скучала. И при каждом утреннем пробуждении она ощущала этот привкус на своих губах и улыбалась новому дню.

Вскочив с кровати, она подбежала к окну, настежь распахнула его и выглянула вниз. До нее донеслось жужжание кофемолки и запах свежемолотого кофе, что означало только одно: мама уже встала. Кто-то позвонил в калитку, и Вероника поняла, что это деревенская женщина, которую звали Анной Петровной, принесла свежего молока и творогу. Сначала Вероника боялась есть подобную пищу, а потом распробовала и страшно полюбила, так же как серый деревенский хлеб, который та же Анна Петровна пекла в большой печи и приносила «итальянцам» на продажу. Как со смешком понимала Вероника, их семья была в Сазонове чем-то экзотическим, чем положено гордиться. Ну примерно как дрессированной обезьянкой, привезенной из дальних странствий.

На «коттеджную» территорию местные, конечно, особо не ходили. Имели гордость. Только если по делу. Что-то починить, покосить траву, прополоть грядки, прибрать в доме или вот, как Анна Петровна, продать деревенскую снедь, нехитрую, но очень-очень вкусную.

К творогу, который Вероника пристрастилась есть на завтрак, полагался еще и мед, густой, ароматный, тягучий, переливающийся в банке так, что отражающееся в нем солнце слепило глаза. В Портофино отчего-то не было такого меда. Вероника спросила, почему, и мама что-то долго и непонятно объясняла про сорта клевера, белого и розового, которые росли в Сазонове, а больше, видимо, нигде.

При воспоминании о твороге с медом рот непроизвольно наполнился слюной. Вероника заторопилась, натянула тапочки, накинула легкий халатик и поспешила вниз, откуда раздавались голоса и звяканье посуды.

– Доброе утро, мамочка. Здравствуйте, Анна Петровна.

Она подбежала к большому круглому белому столу, на котором лежали льняные салфетки, стояли тарелки и чашки, а также готовый кофейник с уже сваренным кофе. Мама была стремительной и все делала очень быстро. На большом блюде исходили жаром оладьи, золотистые, пышные, именно такие, как любила Вероника. Она плюхнулась на стул, схватила одну оладью, щедро полила медом, налитым отчего-то в фарфоровый молочник, сунула в рот, откусила и зажмурилась. Вкусно!

– Здравствуйте. – Анна Петровна кивнула в ответ, проводив глазами разметавшиеся по плечам длинные Вероникины волосы, прямые, гладкие, черные, как вороново крыло, в отца. Украдкой вздохнула.

Ее дочка была Веронике ровесницей, но выглядела далеко не так роскошно. Да и немудрено, откуда у них такие деньги? И то хорошо, что девчонка в областном центре учится на бюджете да живет в общежитии. За лето мать на дачниках, глядишь, и заработает на новые джинсы и какие-нибудь модные ботинки. А так – где же взять лишнее, если работаешь в деревенском магазине? А дочка у нее так-то и не хуже. И фигурка у нее ладная, и прическа модная. А что гладкости и сытости такой в облике нет, так не жили в сытости и гладкости никогда.

– Иришка моя экзамены сдает, – сказала она Веронике. – На каникулы не приедет, сказала, на работу хочет устроиться, а жаль, была бы тебе подружка. Скучно, поди, одной.

– Мне с мамой никогда не скучно, – возразила девушка, но тут же, сообразив, что это звучит невежливо, поправилась: – Но новому другу я всегда рада. Какую профессию получает ваша дочь?

По-русски она говорила свободно, но немного «неправильно». Чуткое ухо легко выхватывало, что русский для нее не совсем родной и что говорит она на нем нечасто. Только с мамой.

– Так у нас выбор-то невелик, – усмехнулась пожилая женщина. Или не пожилая? Вероника впервые задумалась о том, сколько ей может быть лет. Дочка – студентка… По всему выходило, что примерно как маме, но Вероника даже рассмеялась тихонько от такого нелепого предположения. Ее мама выглядела лет на пятнадцать младше Анны Петровны.

– На учительшу она учится. Русский язык и литература. А кем работать доведется, так кто ж его знает? В школу идти не хочет, а уж куда возьмут, то только богу ведомо.

– Зачем же учиться по такой специальности, работать по которой не хочешь? – искренне удивилась Вероника, примериваясь ко второй оладушке. – Я, к примеру, изучаю историю искусств, специализируюсь на итальянском Средневековье и в будущем собираюсь работать в музее.

Теперь Анна Петровна смотрела на нее соболезнующе, как на убогую.

– Так в музеях совсем мало платят, – покачала головой она. – То ли дело консультант в магазине бытовой техники! Там процент с продаж. Если язык хорошо подвешен, то заработать можно. А учиться все равно надо, чтобы диплом был. Сейчас без высшего образования вообще не устроиться. Грамотные везде нужны. Даже за прилавком.

Говорила она по-русски, но Вероника из ее пламенной речи мало что поняла. Как-то диковинно в этой России все было устроено. Не так, как в Италии. Хотя во всем мире одинаково, что с деньгами хорошо, а без них плохо. Веронике повезло – у нее имелся состоятельный отец. Но она была полна решимости пробиваться в жизни самостоятельно и сделать карьеру, приносящую хороший доход. И с чего Анна Петровна думает, что искусствоведам мало платят?

Мама рассчиталась за принесенные продукты, проводила женщину до двери, вернулась, поставила перед Вероникой большую плошку с рассыпчатым свежим творогом. От него шел сытный сывороточный дух, и это было так вкусно, что Вероника потянула носом, втягивая в себя чуть терпковатый аромат. Обернулась к молочнику с медом, щедро полила творог, зачерпнула первую ложку, отправила в рот и снова зажмурилась. Ах, как вкусно было завтракать в Сазоново! Еще бы клубники…

– Анна сказала, что через пару дней поспеет, – ответила мама, потому что, оказывается, последние слова Вероника произнесла вслух, – она и принесет. Ты знаешь, здесь совсем другая клубника. Нигде больше я такой не ела.

– Где здесь, в Сазонове? – удивилась Вероника. – А когда ты ее тут ела?

– Да не в Сазонове, а в России, – засмеялась мама и погладила жующую дочь по голове. – Какая ты у меня смешная, доченька, медом перемазанная!

Доев, Вероника поднялась наверх, натянула шорты и топ и выбежала на зеленую, засаженную итальянской травой лужайку, плюхнулась в подвесное кресло с козырьком, надежно защищающим от солнца, блаженно закрыла глаза. Где-то жужжал шмель, едва слышно, немного сердито, на одной низкой, басовитой ноте. Словно выговаривал кому-то за провинность. Вероника пыталась представить, кто и как провинился перед шмелем, но не смогла. Не хватило фантазии. Она представила длинный-длинный, немного сонный, практически бесконечный предстоящий день и вдруг заскучала – впервые с приезда в Сазоново. Все-таки плохо, что у нее здесь нет ни одного друга. Скорее бы приехала эта самая дочка Анны Петровны, что ли. Хотя нет, та ведь сказала, что не приедет.

От ворот вдруг послышался заливистый лай, тут же сменившийся жалобным скулежом. Вероника вскочила, подбежала к забору, рванула надежные засовы калитки, глухо лязгнул металл. Увиденная снаружи картина заставила ее на минуту остолбенеть, но столбняк тут же прошел, так как ситуация явно требовала ее вмешательства. К забору жалась маленькая, похожая на лисичку кудлатая собачонка. Приседая на задние лапы, она скулила от ужаса, практически визжала, потому что напротив нее в стойке стоял готовый к броску соседский лабрадор Боня.

Вообще-то Боня был миролюбивый парень, и за две недели жизни в Сазонове Вероника успела с ним подружиться. Хозяин Бони по совместительству владел еще лесопромышленной ассоциацией, поэтому деньги имел немалые, вполне достаточные для того, чтобы отгрохать дом, по размерам превосходящий коттедж семьи Джентиле. Это обстоятельство неизменно вводило бизнесмена в благодушное настроение, поэтому на пляже, который по российскому законодательству нельзя было перегораживать глухим забором, он регулярно подходил к Веронике и ее маме пообщаться. А Боня прибегал и того чаще.

Пес он был хороший, ласковый. Вот только других собак страсть как не любил, особенно маленьких. Видимо, их несуразные размеры коробили чувствительного Боню, нарушали гармонию и оскорбляли чувство прекрасного. Вот и сейчас он твердо намеревался доказать маленькой рыжей собачке, что она ошибка природы. «Ошибка» была, похоже, согласна на все, кроме перспективы быть растерзанной. При виде Вероники она судорожно задергалась и завизжала еще громче.

– Да ладно тебе, не кричи. Он тебя не тронет. Боня, фу!

Она решительно выскочила на улицу, схватила собачку на руки, одним прыжком вернулась на свой участок и захлопнула калитку прямо перед носом не ожидавшего такого вероломства Бони. Тот сел на задние лапы и озадаченно гавкнул.

– Вот тебе и «гав»! – прокричала ему через забор Вероника и опустила собачку на траву. – Так, а с тобой нам теперь что делать?

Вопрос был не праздный. Мама страдала аллергией на собак, и именно по этой причине в семье Джентиле их никогда не держали. Отец собак обожал, но жену любил еще больше. Услышав суматоху, мама вышла на крыльцо, увидела собаку, всплеснула руками:

– Ниточка, ты что?!

Ниточка – это было домашнее, русское прозвище. Вероника, Ника, Ниточка. В этом имени начитанной Веронике чудилось что-то от Достоевского с его Неточкой Незвановой. Впрочем, Достоевский к их жизни никакого отношения не имел. Отец звал ее итальянской разновидностью имени – Берениче, а друзья – Вероник или просто Ник. Все варианты ее полностью устраивали. Как говорят в России? Называй хоть груздем, только в корзину не клади?

– Мам, я ее уведу, – поспешно заверила Вероника. – Я же все понимаю. Просто ее на улице Боня сожрет. Жалко. А я сейчас дождусь, пока он убежит, и ее выпущу.

– Она, наверное, из деревни прибежала. – В голосе матери звучало легкое беспокойство. Такая уж у нее была особенность – всех и всегда жалеть. – Выпустишь ее за калитку – вдруг заплутает. Или Боня опять прибежит. Ты бы лучше отвела ее сама до деревни, Ниточка.

Хитрый материнский план Вероника разгадала сразу. Маме смешон был детский страх дочери перед местными жителями, вот она и пыталась правдами и неправдами заставить ее вступить с ними в контакт. Если она отправится в деревню, то потребуется ходить по дворам, искать хозяев рыжего приблудыша. Ведь выхода-то все равно нет. Не бросать же собачонку на произвол судьбы. Вон глазенки какие испуганные.

– Мам, она, наверное, голодная, – заметила Вероника. – Можно я дам ей немного творога и молока, а потом уже отправлюсь на поиск хозяев? Ты не волнуйся, в дом я ее заводить не буду.

– Я и не волнуюсь. – Мама пожала своими безупречными плечами.

Несмотря на сорок семь лет, она все еще оставалась очень красивой и на свой возраст ни капельки не выглядела. Конечно, во многом это была заслуга синьоры Чезаре, маминого косметолога, мастерски владеющей искусством уколов красоты и гиалуроновых нитей, но и мама была молодец и просто прелесть – тоненькая, сохранившая высокую грудь и тонкую талию, со спины она походила на Вероникину ровесницу. Их часто принимали за сестер, а не за мать и дочь, и непонятно, кто этим гордился больше – сама мама или Вероника.

– Я не волнуюсь, – повторила мама, – и да, конечно, ты можешь покормить собаку. Только не творогом. Я сейчас заварю овсяной каши и порежу туда кусочки вчерашнего мяса.

Неожиданный сытный завтрак собака восприняла благосклонно и съела все до крошечки. Посмотрела умильно, снизу вверх, нету ли добавки, благодарно застучала хвостом.

– Больше не дам, тебе плохо станет, – сообщила собаке Вероника и, тяжело вздохнув, пошла за кедами. Хочешь не хочешь, а надо тащиться в деревню.

Собачка выходить за калитку категорически отказывалась. Видимо, ей отправляться в местное «общество» не хотелось так же сильно, как и Веронике.

– Я тебя на руках понесу, – пообещала ей девушка. – Не бойся, никто тебя не обидит. Найдем твоих хозяев.

Поцеловав маму, она подхватила собачку на руки, снова лязгнула тяжелым засовом на калитке и решительно шагнула на посыпанную мелким гравием дорогу, ведущую из коттеджного поселка в другую жизнь, которая начиналась сразу за шлагбаумом. Неподалеку бродил какой-то мужик, и Вероника было испугалась, но тут же передумала бояться. Мужик вовсе не выглядел угрожающе, да и в кармане шортов лежал мобильный телефон, и Вероника уговаривала себя, что мама обязательно придет ей на помощь, если что-то случится. Собственные страхи ей были немного смешны, но все-таки с телефоном и мамой она чувствовала себя увереннее.

Первый же завтрак на новом месте оказался совместным с совершенно незнакомым до этого мужчиной.

«Ну ты даешь, Юлия Валерьевна!» – в душе подтрунивала над собой Юлька, а еще удивлялась, отчего ей так спокойно с Николаем Дмитриевичем. В ее доме он сразу по-хозяйски обошел обе комнаты – кухню-гостиную и отделенную деревянной перегородкой спальню. Обследовал стоящие в сенях ведра, в которых, оказывается, была вода, вполне пригодная для мытья посуды и умывания, зря Юлька изводила свои с таким трудом затащенные в дом бутылки. Уселся за стол, с удовлетворением оглядел горку румяных, хотя уже остывших оладушек, отправил одну в рот, ловко подцепив пальцами.

– Сметаны дать? – спросила Юлька.

– Смета-а-ны? Покупная она у тебя небось? – уточнил он и помотал головой. – А меда нет?

– Есть. – Юлька метнулась к буфету, куда уже убрала баночку с янтарной жидкостью. – От старого хозяина остался. Вкусный. Вы не знаете, здесь можно такой купить?

– Отчего ж не знаю? Пасечник у нас на окраине деревни живет. Вот как по дороге пойдешь, не в сторону коттеджного поселка, а как раз наоборот, так последний дом его будет, а за ним – поле с ульями. Пасека, значит. Поле клеверное, очень уж его пчелы любят, оттого и мед такой получается, ароматный, озорной.

Про «озорной мед» Юлька до этого никогда не слышала, но название ей понравилось. От съеденной с утра ложки меда у нее немного чесалось в горле, как будто кто-то щекотал там колкой травинкой, озорничал. Она налила Николаю Дмитриевичу чаю, плеснула и себе в кружку, села напротив, по-старушечьи подперев ладонью щеку.

– Ты что, красавица, тут одна жить собираешься? – спросил Николай Дмитриевич. – Или приехать кто должен?

– Никто мне ничего не должен! – немного сердито ответила Юлька. – Что ж я, по-вашему, одна прожить не в состоянии? Я, между прочим, взрослый человек. Сама за себя отвечаю.

– Конечно, отвечаешь. Просто ты, как я погляжу, человек совсем не деревенский. Как же справляться собираешься?

– Научусь как-нибудь, – беспечно ответила Юлька, хотя никакой беспечности не чувствовала. Только сейчас она начала понимать, в какую авантюру ввязалась, купив этот деревенский дом. Спросила с надеждой: – Вы ведь мне поможете?

– Да помогу, – крякнул сосед.

Допив чай, он встал из-за стола, по-хозяйски подошел к печи.

– Для начала давай затопим, а то сыро у тебя в доме. Хоть и лето, а раз в два дня топить надо. Вот смотри, дрова у тебя в поленнице, которая в сенях.

Он толкнул входную дверь, и Юлька послушно шагнула за ним в сени, где находилась небольшая, аккуратно сложенная куча дров. На Юлькин взгляд, их здесь было маловато. До конца лета могло не хватить.

Николай Дмитриевич ловко и споро принес дрова, уложил их в печь шалашиком, показывая Юльке, как правильно, бросил кору для растопки, поискал глазами газету, нашел, чиркнул спичкой, кинул подпаленную газету на кору. Через минуту в печи уже бодро гудел огонь.

– Вот вьюшка, закроешь, когда все прогорит и угли станут серыми. Пока красные, не трогай, а то угоришь. Вот кочерга, угли пошебуршишь хорошенько. Поняла?

Юлька кивнула, как завороженная глядя в бушевавший в печи огонь. Как ни мало она понимала в деревенской жизни, ясно было, что тяга в печи хорошая.

– Ну готовить ты в печи вряд ли будешь, у тебя вон плита есть. Газовый баллон если кончится, скажи мне, я закажу, чтобы привезли. Так, теперь пойдем еще покажу, как в бане печь протопить и как насос включить, чтобы от соседского пруда воду накачать. Не ведрами же ее носить, в баню-то!

– А можно из соседского? – уточнила Юлька, свято почитавшая чужую собственность.

– А чего ж нельзя? Деньги на то, чтобы его вырыть, Кириллыч в свое время давал. Насос тоже его. Да и нет соседей-то. Старики умерли, а сын их старый дом снес, новый возводить начал, да то ли деньги кончились, то ли время. Стоит бельмом на глазу уже, почитай, третий год, а хозяева сюда и носу не кажут.

Дом на соседнем участке действительно стоял недостроенный. Огромный домина из светлого дерева в два этажа с возведенными стропилами, но без крыши. То есть с одной стороны участок Юльки граничил с владениями Ирины Сергеевны в желтых кудряшках и ее мужа Игоря Петровича, готового помогать только за водку, а с другой – вот с этим вот огромным пустым домом, из которого, казалось, кто-то подглядывал с высоты второго этажа за тем, как тут у Юльки что устроено. Впрочем, глупые мысли о подглядывании она тут же отмела. Кому она может тут понадобиться, в сазоновской глуши?

После накачивания воды и растопки бани Николай Дмитриевич сводил Юльку к деревенскому колодцу, который оказался недалеко, всего через три дома. Проходя мимо них, Юлька без устали вертела головой. Все ей было внове, как будто в тот день, когда приезжала смотреть дом и принимала решение о покупке, она находилась под наркозом.

У крайнего до колодца дома во дворе копошился какой-то молодой парень, лет двадцати трех – двадцати пяти. Был он без футболки, и Юлька по достоинству оценила накачанный торс, руки с ходящими туда-сюда буграми мышц. Парень явно занимался бодибилдингом. Результат выглядел красиво.

Заборы почти по всей деревне стояли не сплошные, новомодные, из металлического профиля, закрывающие участки от чужих взглядов, а сделанные по-старинке, деревянные, штакетные, через которые можно было наблюдать деревенскую жизнь как на ладони. И у Юлькиного дома был такой же забор, и если сначала это обстоятельство ее немного расстраивало, потому что жить на виду она не любила, то теперь ей вдруг стало на это наплевать. Все живут – ну и она будет.

Николай Дмитриевич набрал два ведра воды, показав, как прокручивать ворот колодца, помог донести их до дома и распрощался, сказав, что ему все-таки сегодня нужно съездить в областной центр на работу.

– Вернусь, приглашу в гости, – сообщил он. – Покажу, как я живу. Ну и ты в любой момент прибегай, как помощь понадобится. Если я на месте, то помогу.

После его ухода Юлька помыла оставшуюся от завтрака посуду, поставила на плиту жаркое из картошки с бараниной, чтобы вечером угостить вернувшегося с работы соседа, быстро протерла в доме пол, потому что вообще-то была чистюлей и считала, что распускаться нельзя ни при каких обстоятельствах, даже если живешь не в современной квартире, а в старом деревенском доме с рассохшимися полами, неловко ворочая тяжелой кочергой, пошевелила в печке угли, как велел Николай Дмитриевич, а потом с чувством выполненного долга уселась в стоящей посреди двора добротной круглой беседке, которую, впрочем, не мешало бы покрасить, открыла свой ноутбук и погрузилась в работу. Установленную на день норму – четыре часа – она намеревалась выполнить к обеду и снова сбегать искупаться.

Впрочем, поработать удалось не больше получаса, когда внимание ее было отвлечено звонким девичьим голосом из-за калитки:

– Здравствуйте! Могу ли я поинтересоваться, эта собака не принадлежит вам?

В построении фразы было что-то неправильное. Юлька не поняла, что именно, хотя чуткое ухо отметило некоторую странность речи. Она подняла голову и посмотрела на выглядывающую из-за забора девушку невообразимой красоты. Черные гладкие волосы, очень блестящие, струились по плечам, обнаженным благодаря чересчур открытому топу. Джинсовые шортики открывали безупречные ноги, практически не оставляя простора воображению. Лицо, узкое, благородное, очень красивое, привлекало внимание широкими, собольими, тоже очень черными бровями, огромными распахнутыми глазами, в которые словно кто-то налил густого вишневого сока, точеным носиком и высокими скулами. Девушка была очень красива. Юлька невольно залюбовалась, не понимая, откуда такое чудо взялось в деревенской глуши.

На руках у девушки сидела маленькая огненно-рыжая собачка с большими и отчего-то печальными глазами. Юльке, которая очень любила собак, тут же захотелось ее погладить.

– Нет, это не моя собака, – вежливо ответила она, подходя к калитке, чтобы осуществить свое намерение и погрузить пальцы в шелковистую шерстку.

– А вы не знаете, чья она может быть? Мне очень нужно найти ее хозяина.

– Нет, я тут живу только со вчерашнего дня, – покаянно сказала Юлька и распахнула калитку. – А что, этот замечательный пес потерялся? Это мальчик или девочка?

– Я не знаю, – растерянно отозвалась красавица и зашла во двор, пусть и с некоторым опасением. – Она забежала к нам на территорию, а моя мама имеет аллергию на собачью шерсть, поэтому мы не можем иметь возможность оставить ее у нас. И выпустить на улицу ее будет неправильно. Ее разорвут большие собаки, и она погибнет.

– Вы что, иностранка? – поинтересовалась Юлька, потому что говор девушки не давал ей покоя. – У вас акцент очень странный, извините меня за мое любопытство.

– Ничего. Нет, я не иностранка. То есть да, иностранка, конечно. Меня зовут Вероника Джентиле. Мой папа итальянец, а мама русская. Это лето мы проводим в нашем доме, вон там, за шлагбаумом. Хотя вообще-то мы живем в Италии. Просто у папы здесь дела.

– В Сазонове? – изумилась Юлька и даже рассмеялась от подобного предположения.

– Нет, в Москве. – Вероника тоже засмеялась, видимо, оценив всю нелепость сказанного. – О, я вижу, у вас макбук. Вы умеете пользоваться Интернетом. Вы тоже не местная?

– Я купила этот дом два дня назад, – зачем-то пустилась в объяснения Юлька. – Вообще-то я живу в областном центре, а сюда приехала… – она замялась, подбирая нужные слова, – тоже на лето. Правда, мой дом гораздо скромнее вашего.

– А вы были у нас в поселке? Откуда вы знаете, который дом наш?

– Нет-нет. Я просто знаю, что в той стороне, за деревней, расположен коттеджный поселок. Но на экскурсию туда я еще не ходила, хотя и собиралась. Меня зовут Юлия. Хотите, я угощу вас оладьями, да и собачке вашей что-нибудь найдется.

– В том-то и дело, что собачка не моя, – Вероника стала чрезвычайно серьезной. – Может быть, вы можете мне помочь? Я тоже в первый раз пришла в деревню, как вы выразились, на экскурсию. В том доме, – она махнула рукой в сторону огорода Ирины Сергеевны, – на меня накричали. И мне не очень ловко ходить по дворам, спрашивать про собаку. И бросить я ее не могу. Может быть, вы пойдете со мной? Пожалуйста!

Еще пару дней назад перспектива шататься по деревенской улице, заходить в чужие дома и пытаться пристроить собаку вряд ли прельстила бы Юльку, но жизнь в Сазонове отчего-то бесповоротно меняла ее характер. Бросить красавицу Веронику на произвол судьбы она не могла. И рыжую собачку с печальными глазами тоже.

– Ладно, пойдемте, – решительно сказала Юлька. – Подождите только немного, я унесу компьютер в дом. Не хочу оставлять без присмотра.

На улице было жарко и немного пыльно. На зеленой лужайке участка дышалось как-то легче, чем на деревенской улице, где проезжающие машины и велосипеды взбивали облака песка. Кучка юных велосипедистов, кстати, как раз проезжала мимо, в сторону узкой тропинки перед шлагбаумом, отделяющим деревню от коттеджного поселка. Там, как знала Юлька, располагался основной деревенский пляж. Не та тихая заводь, в которой купалась она сегодня утром, а настоящий насыпной пляж с мелким белым песком.

Один из мальчишек спешился аккурат у Юлькиной калитки, нагнулся, чтобы завязать шнурок на разбитых, очень заслуженных кроссовках, снизу бросил любопытный взгляд на Юльку и Веронику, попытался заглянуть внутрь двора, но заметил, что они на него смотрят, шмыгнул носом и с независимым видом полез обратно на велосипед.

– Гришка-а-а-а, ты идешь?! – окликнули его уехавшие вперед друзья.

– Да-а-а! – заорал он в ответ и уехал, подняв новое облако пыли.

– Так, – деловито сказала Юлька, проводив мальчишек глазами, – на моей стороне крайний дом – Игоря Петровича и Ирины Сергеевны, там ты уже была, и там тебя уже облаяли. Следующий дом мой, и со мной тоже все ясно. Вон тот дом, ближний к основному пляжу, принадлежит Николаю Дмитриевичу, но его сейчас нет. Он на работу уехал. Впрочем, я не думаю, что это его собака. Больше я тут никого не знаю, поэтому предлагаю начать вот с этого дома напротив моего. Пойдем?

– А если нас снова облают? – жалобно спросила Вероника.

– Переживем, в крайнем случае гавкнем в ответ. Не бойся.

Впрочем, особой уверенности в том, что говорила, Юлька не чувствовала. Ходить по чужим дворам ей было внове. Но не бросать же на произвол судьбы эту милую девочку с огромными глазищами и неправильным выговором! Да и собаку жалко. Пропадет ведь. Юлька решительно перешла дорогу и постучала в калитку.

– Входите, открыто, – послышался женский голос.

Этот дом был самым обыкновенным. Добротный одноэтажный деревенский дом с мезонином, очень похожий на тот, что купила Юлька, только более ухоженный: свежевыкрашенный в веселый желтый цвет, с сияющими белыми резными наличниками на окнах. Газон во дворе был аккуратно подстрижен, грядки ровные, словно вычерченные по линейке. К удивлению Юльки, они были присыпаны чем-то похожим на опилки. Чуть поодаль стояли детские деревянные качели, небольшая прямоугольная беседка с мангалом, а при ней – деревянный настил, на котором расположились два шезлонга. Было видно, что владения свои хозяева любят и заботятся о них старательно.

К ним уже спешила полная улыбчивая женщина лет шестидесяти, вытирала руки клетчатым фартуком, надетым поверх ситцевого платья в цветочек.

– Здравствуйте, я могу вам чем-то помочь?

– Даже и не знаю, – ответила Юлька и тоже улыбнулась. Женщина была приятная и с первого взгляда располагала к себе. – Мы ищем хозяев вот этой собаки. Не ваша?

– Нет, у нас Дик. Лайка. Муж с ним на охоту ходит, – пояснила женщина и, поймав обеспокоенный Вероникин взгляд, добавила успокаивающе: – Да вы не волнуйтесь, он в вольере заперт. Не тронет песика вашего.

– Да он не наш, – начала объяснять Вероника. – Забежал к нам на территорию просто.

Она махнула рукой в сторону своего дома.

– Ой, так вы из коттеджного поселка? – догадалась женщина. – То-то я смотрю, одеты чудно, не по-нашему. Не по-деревенски, то есть.

– Вероника из поселка, а я ваша новая соседка. – Юлька решила воспользоваться случаем, чтобы познакомиться. – Купила вон тот дом. Меня зовут Юлия. Юля.

– Лексей, что ли, дом продал? – женщина всплеснула полными руками и закричала куда-то в сторону: – Вася, Вась! Ты слышь, Кириллыч-то дом продал! Ну надо же, а не говорил ничего!

Из-за дома появился крепкий коренастый мужичок с седой проплешиной на голове, но гладко выбритый и подтянутый. Видимо, отставной военный.

– До-о-ом! – протянул он. – Ну так что ж с того? Владелец, имеет право. Вот же ж скрытный мужик! Всегда таким был.

– Он к детям уехал, – сочла нужным пояснить Юлька. – Я так поняла, что у него что-то случилось, потому что он за неделю собрался. Объявление в газете дал о продаже, а я увидела и купила.

– К каким детям? – Теперь женщина выглядела искренне удивленной. – Не было у него никаких детей. Один как перст жил, с тех пор как Женечка утонула.

– Женечка? Это его дочь? – Юлька даже вздрогнула, представив степень постигшего старика горя.

– Да нет, какая дочь? Он и женат никогда не был. Шальной в молодости мужик был, все его куда-то носило. Где только не работал. И матросом на трале, и шахтером был, и скалолазом – всего и не упомнишь. В восемнадцать лет, как в армию ушел, так только наездами домой и возвращался. Я-то почему знаю? Мамки наши дружили. Лексей-то меня старше был. Я родилась, он аккурат в армию ушел. Я-то у мамки последыш, а они с Клавдией Васильевной, царствие ей небесное, подруги были до самой смерти. Вот она про Лексея всегда все и рассказывала. Очень уж горевала, что не женится он никак.

– А Женя? – От обилия имен и ненужной, в общем-то, информации у Юльки голова начала идти кругом.

– Так я ж и говорю. Женя его племянница была. Дочка младшего брата. Володей его звали. Он-то как раз женился. Невеста у него городская была. И он к ней в город переехал. На заводе работал, на нефтеперегонном. Дитенок у них народился. А потом они с женой в Крым поехали, на машине. Ладно, малую с собой не взяли, у бабки с дедом оставили! И на машине разбились. Вот горе-то какое! Клавдия-то Васильевна за одну ночь поседела. Вот как по младшему убивалась! А Женечка сиротой осталась. В шесть-то лет! Ну бабка с дедом ее к себе забрали, конечно. А потом, когда уж они померли, старые были, больные, Лексей вернулся домой. Он им так-то помогал девку растить, деньги присылал, в отпуск приезжал, подарки привозил. А потом и вовсе тут осел, в деревне. И после смерти родителей стал Жене опекуном. Ну а потом, как она утопилась, так он один и остался. Так что нет у него семьи, не к кому ему уезжать было.

– Утопилась? – подала голос Вероника, которая до этого слушала молча и с легким недоумением на лице. Чужая семейная история, с бухты-барахты вываленная совсем незнакомыми людьми, казалась ей неуместной, но тут любопытство пересилило.