На краю одиночества Демина Карина

Глава 4

Цветы Глеб обратил в тлен. Просто так.

Просто тьме не нравилось, когда кто-то пытался отнять у нее добычу.

Нет, не в этом дело. Анна не добыча. Она… слабость? Минутная, не более того, потому что иных слабостей Глеб не может позволить себе. Просто ему не понравился этот букет. Может ведь такое случиться?

Глеб отряхнул ладони.

– Глеб? – Елена вышла из темноты, с которой почти сроднилась. Черное платье делало ее старше, черная шаль лежала на плечах, словно крылья. Черная шляпка укрывала волосы.

Лишь лицо было бледным. Белым.

– Могу я с тобой поговорить? – она по-прежнему избегала смотреть в глаза. А еще то чувство легкости, которое появилось после ночной прогулки, исчезло.

– Сейчас?

– Лучше сейчас. Боюсь, потом будет поздно. – Елена поправила шаль. – И не в доме. Твой друг на редкость бесцеремонен.

– Он тебя обидел?

– Спросил, как умер мой муж. И сказал, что мне еще повезло. В чем везение? – злость ее прорвалась, заставив тьму замереть. – В том, что я теперь обречена жить… кем? Вечной вдовой? Проклятой?

– Почему проклятой?

– А думаешь, в свете не свяжут безумие нашего отца и мое вдовство? Буду весьма удивлена… Ты с ней гулял?

– С кем?

– С этой женщиной…

– Ее зовут Анна.

– Я знаю, как ее зовут. – Ледяная рука коснулась его лица. – Глеб, я понимаю, что ты взрослый мужчина, у тебя есть определенные потребности, но заводить роман с этой…

– Когда вы успели поссориться?

– Помилуй, мы не ссорились.

Она была невысокой, но больше не казалась хрупкой, да и жалости не вызывала. Тьма смеялась. Обманулся, Глебушка? Обмануть тебя легко. Ты и сам рад.

– В конце концов, кто она такая?

– Кто?

– Это ты мне скажи. Надеюсь, ты поймешь, насколько нелепо это твое увлечение… я бы поняла, если бы ты планировал создать семью…

Пауза. И ожидание.

И кажется, ее вполне удовлетворило молчание, которое Елена сочла ответом.

– Но даже если просто роман… Глеб, неужели ты не мог найти кого поприличней? Помоложе? Да она же… старая!

– Не старше меня.

– И что?

– Ничего. Ты об этом поговорить хотела?

– И об этом тоже. Но вообще я о школе… – Елена скрестила руки на груди, будто защищаясь от него. – Это… неудачная идея. Крайне неудачная идея.

– Почему?

– Наталья…

– А если без Натальи?

– Ты злишься на нее? Я понимаю, что у тебя есть причины. И у меня тоже. Возможно, я слишком уж привыкла ей верить, но в том, что касается школы, Наталья права. Это безумная идея! Ты-то должен понимать, что такое тьма. Ей не место в мире. А ты собираешься дать этим мальчишкам силу! Обучить их! Выпустить к людям!

Она почти кричала, но почему-то шепотом, и это тоже было странно.

– Ты их вообще видел?

– Представь себе. Каждый день.

– Беспризорники. И нелюдь.

– Не все из них были беспризорниками, – счел нужным уточнить Глеб. – А если кто и был, то в том нет их вины. И вообще, какая разница? Сила не выбирает.

– А кто выбирает? Ты?

– Почему бы и нет?

Елена покачала головой:

– Не много ли ты на себя берешь? Глеб, я понимаю, что тебе хочется помочь этим детям. Но уверен ли ты, что и вправду помогаешь? Ваш дар – это скорее проклятие.

– Возможно. Но какие варианты? Их дар уже проснулся, он не угаснет с течением времени. Либо они научатся его контролировать, либо…

Тьма получит новую пищу.

Она всегда получает.

Сколько по отчету Калевого в империи таких вот недоучек, чей дар оказался слишком силен, чтобы просто уснуть с возрастом? Или тех, в ком он пробудился благодаря внешним обстоятельствам, как правило, не самого приятного толка?

Единицы смогли справиться сами. Остальные сходили с ума.

Это ведь так просто, прислушаться к шепоту, позволить себе чуть больше. Малость за малостью, шаг за шагом…

– Провести обряд…

– Который они вряд ли переживут. А если и переживут, то как надолго? Сколько им понадобится, чтобы сойти с ума?

Елена поджала губы:

– Люди вас ненавидят.

– Пускай. Люди всегда кого-то да ненавидят.

– Нет, я не об абстрактных людях, Глеб. Я о тех, которые в этом городе… я решилась выйти…

Душу опалило холодом.

– Я же просил…

– Если твоей… метрессе можно, то почему нельзя мне? – Она дернула плечом. – Я просто хотела понять, где оказалась. Так вот, здесь думают, что ваша школа принесет беду. И что лучше бы вам вовсе ее не открывать. Люди настроены весьма решительно.

– Именно поэтому тебе лучше уехать.

– Куда?

– Да хоть в Петергоф. Поживешь в нашем доме. Подыщешь себе другой, хочешь в Петергофе, хочешь где-нибудь еще. Я напишу управляющему, он подберет тихое поместье…

– В котором я вынуждена буду провести остаток жизни. И чем это лучше монастыря?

– И чего ты хочешь?

Рядом мелькнула искра тьмы и погасла.

Чья? Земляной прятаться не стал бы, а вот дети… Кто? Арвис? Глеб прислушался, но в одичавшем саду было тихо. Разве что кузнечики стрекотали.

– И чего ты хочешь?

– Чтобы ты перестал размениваться на пустяки. Мы должны вернуться в Петергоф.

– Возвращайся.

– Несчастной вдовой, которую не слишком рады видеть? – Елена фыркнула, а колючий куст шиповника закачался, внутри что-то зашелестело, выдавая крайне неподходящее укрытие. – Если я вернусь одна, мне только и останется, что сидеть дома и принимать соболезнования. Если обо мне вообще вспомнят. Но если вернешься ты… ты многим будешь интересен.

– А ты со мной.

– Естественно.

Кузнечики совсем уж разошлись, где-то в глубине зарокотали жабы. Надо будет вызвать кого, чтобы пруд расчистили, пока он окончательно не превратился в болото с тухлой водой.

– Конечно, я помню о трауре, но мне нужно будет время привести себя в порядок. Как раз пока ты не представишь меня ко двору. Николай тебе не откажет, если попросишь.

А Елена уверена, что попросит, что не откажет ей. И Глеб не отказал бы. Еще месяц тому назад не отказал бы. Что изменилось?

– Слухов не избежать, это я понимаю. Но если меня примут при дворе, то все недоброжелатели заткнутся. А дальше… Я молода. Хороша собой. Приданое… ты выделишь мне долю в наследстве. У меня неплохие шансы устроить свою жизнь. И на этот раз к выбору мужа я подойду куда серьезней.

– Нет.

– Что?

– Нет, – повторил Глеб.

Когда она выросла?

Он помнил ее еще испуганной девочкой, которая пряталась в юбках няньки, глядя на Глеба с откровенным ужасом. Или неловким подростком, слишком нервозным, чтобы можно было с ней говорить о чем-то помимо погоды. Юной девушкой…

Первый бал. Восторг.

И ощущение, что вот теперь-то она поймет, что Глеб ей не враг. Влюбленность, нагрянувшая неожиданно, словно гроза по весне. Свадьба… ее робость. Наталья, с которой они ходят вдвоем, и монашеское строгое облачение подчеркивает легкость Елены.

– Я не вернусь в Петергоф. Мне там делать нечего. Я не буду дергать Николая по пустякам. И я не позволю выбрать подходящую мне жену. Если я решу жениться, я выберу того, кого сочту нужным. Я не закрою школу. Я не откажусь от этих детей. И от Анны. Так что… нет.

Губы Елены задрожали, а по щеке поползла слеза.

– Переигрываешь, – почему-то теперь ему это показное горе казалось нелепым, словно чужая маска, которую Елена примерила. – И да, думаю, тебе действительно стоит уехать. Я распоряжусь, чтобы приготовили дом. А пока… вполне можешь остановиться в гостинице.

– Нет. – Слезу Елена смахнула. – Если ты такой дурак, я не найду другого слова, то я обязана остаться рядом. Возможно, скоро ты поймешь, насколько все не так.

Она развернулась и ушла. Остановилась, правда, ненадолго, верно полагая, что настигнутый внезапным раскаянием и осознанием Глеб ее догонит, извинится и согласится на все, но он щелкнул по листу и велел:

– Выходи.

Арвис угрем выскользнул из колючих плетей. Был он гол и растрепан.

– Одежда где?

– Там. Спрятал.

– Как ты?

– Голова. Болит. Иногда. Слов много. Тяжело, – он ткнул пальцем в висок. – Пройдет?

– Пройдет.

Арвис уселся прямо на траву и почесал плечо. Кожа его в темноте казалась серой, а шрамы выделялись розовыми полосками.

– Не беспокоят?

Он покачал головой. И сказал:

– Ветер говорит. Плохо. Будет плохо. Кровь. Здесь. Близко. Я не уметь. Слов много. Я вести. Кровь. И ветер… плакать. Ветер не любить, когда кровь.

– Так… погоди… идти далеко?

Арвис покачал головой и, ткнув пальцем куда-то в темноту, сказал:

– Там.

Земляной понял с полуслова.

– Погоди. – Он откинул крышку, вытащив существо, более всего похожее на крупную крысу, правда, покрытую чешуей.

Пара револьверов. Трость, в которой скрывался клинок. И пара чистых камней. На всякий случай.

Арвис приплясывал от нетерпения.

– А одежда где? – поинтересовался Земляной, принюхиваясь.

Пахло цветами. Травой. Землей.

А мальчишка сорвался на бег. Он был быстр и ловок, и ограду, что самое поганое, перемахнул, будто бы и не было ни стены колючего кустарника, ни металлических прутьев, ни завесы заклятий.

– Вот же ж… талант на нашу голову. – Земляной последовал за мальчишкой, правда, пришлось зацепиться тростью за крюк, но преграду и он преодолел легко.

– Ворота есть, – проворчал Глеб, оказавшись по ту сторону.

Улица.

Точно такая же, как прежде. Те же камни, тот же лунный свет на них. Тяжелые столбы фонарей, которые почти погасли, ибо время все же позднее и нехорошо беспокоить людей.

Запахи.

Прежние, разве что добавились другие – пыли и города. Но крови Глеб не чуял. А Арвис, опустившись на четвереньки, летел по улице.

Уродливая фигура, в которой ничего-то человеческого не осталось. Человек не способен так вывернуть тело, да и бежать ему удобнее на двоих, а не вот так, расставив колени, подобрав стопы под изогнутую, изломанную спину.

Пришлось догонять.

– Вот же… – Земляной выругался.

Ему приходилось стараться, чтобы не отстать. Арвис свернул в переулок.

И в еще один. Другой. Третий. Залаяли и стихли собаки, чтобы спустя минуту разразиться скорбным воем. Завизжала лошадь, загрохотала подковами по камням.

Вонь.

И улочки становятся уже. А дома – грязнее. Они жмутся один к другому тесно, переплетаясь веревками, на которых сохнет грязноватое даже после стирки белье. То тут, то там из домов вырастают балкончики, сооруженные наспех из досок и всякого хлама. Некоторые срастаются с соседними, порой перекрывая и без того тесную улицу.

Здесь уже не пахнет розами. Откуда им взяться?

Камень. Дерево. Гниль. Кучи мусора. Арвис остановился у одной, прислушиваясь к чему-то.

– Чуешь? – Земляной запыхался, но теперь его ноздри подрагивали, да и сам Глеб чувствовал близость силы, близость смерти.

Они опоздали.

Граница миров, нарушенная убийством, стремительно восстанавливалась, но память она сохранит еще пару минут.

Или часов.

И этот отпечаток не под силу вывести и самому умелому некроманту, а стало быть, у них есть шанс.

– Тут, – Арвис поскреб стену дома, явно примеряясь, как бы половчей вскарабкаться. – Близко. Ушел…

– Погоди. – Земляной вытащил голема, которого поставил на землю. Щелкнул пальцами, активируя. Крыса несколько секунд сидела неподвижно, но вот длинный нос ее дрогнул, шелохнулись усы.

– Веди.

Мальчишка все-таки оставил стену.

Дверь здесь имелась – низкая, просевшая, огласившая скрипом ночную тишину. И за ней Глеба встретила темнота, не та, коварная, которая живет внутри у каждого, но обыкновенная. Она прятала узкую лестницу, заваленную вещами. Она подставила острый угол стула. Или табурета?

Главное, что этот угол больно впился в ногу. Она разлила сладковатый аромат крови, ненадолго заглушив иные запахи не самого приятного свойства. Где-то вновь заскулила собачонка.

Дом был старым, даже древним. Он забыл времена, когда обитали в нем люди приличные, имевшие уважение и к собственности, и друг к другу. Ныне некогда просторные квартиры разделили тонкими перегородками на каморки, в которых люди ютились столь тесно, что порой оставалось лишь удивляться, как вовсе они способны выжить в этой самой тесноте.

Запах становится ярче.

Но источник его отыскать не выходит. Он словно окружает Глеба, дразнит, и тьма меняется. Она шепчет, что на самом деле кровь – это лишь жидкость, что не стоит придавать ей такого уж значения.

– Твою ж… – Земляной добавил пару слов, отчего-то шепотом.

А потом Глеб увидел приоткрытую дверь.

Из-под нее выглядывала полоска желтого света, перед которой остановился Арвис. Мальчишка застыл, вытянув шею. Его фигура по-прежнему мало напоминала человеческую. Он тяжело дышал, и ребра почти прорывали сероватую кожу, на которой проступил бледный узор. Частью его перекрывали шрамы, но и их оказалось недостаточно, чтобы полностью разорвать вязь родовой татуировки.

Стало быть, их все же не рисуют.

– Подвинься, малыш, – Земляной осторожно прикоснулся к его плечу. – Я бы тебя за Мирославом отправил, но, пожалуй, не стоит. Чую, здесь и без того станет людно.

Арвис был горячим.

И он явно плохо понимал, что происходит. Вот опустились поднятые плечи. Дернулась шея, взметнулась рука, мазнув по ней.

– Присядь, – Глеб толкнул мальчишку в угол. – Дыши ртом. И… если кого услышишь, предупреди. Сумеешь?

Арвис кивнул:

– Там… там… плохо. Дрянь!

– Верю. Но иногда приходится и с дрянью дело иметь…

Глава 5

Кровь подобралась к порогу.

Темная звездочка на темном полу. И еще одна. Вторая… третья… дорожка из капель, проложенная будто нарочно, чтобы гости не заплутали.

Лужица, которая глянцево поблескивает.

Света здесь довольно, и что-то подсказывало Глебу, что свет этот оставили специально. Уж больно грязной и негодной выглядела квартирка, чтобы обитатели ее могли позволить себе камни. Но вот один лежит на грязном столе. Второй нашел место в канделябре.

Третий…

Крови больше.

Лужицы сливаются друг с другом. Они добираются до грязной тряпки, которая заменяет здесь ковер. Прячутся под низким комодом, под кроватью, на которой раскинулась довольно молодая женщина. Ей перерезали горло, а затем вспороли живот.

В следующей комнатушке нашлась еще одна. И третья.

– Он разгулялся, – тихо произнес Земляной, перехватывая трость. – Смотри… они не сопротивлялись. Никто. Почему?

Глеб насчитал десятерых.