Огонь на поражение Катериничев Петр

Глава 4

Мелодично пропел телефонный звонок. Низами снял трубку. Ему сказали только одно слово. Он улыбнулся едва заметно, погладил тонкие усы. Он умел ждать. Его время пришло.

Он подошел к небольшому секретеру, выдвинул ящик. Из глубины достал тяжелую желтую деревянную кобуру. Нажал кнопку, крышка откинулась. Вынул маузер, любовно погладил ствол. Взвел курок.

Подошел к комнате охранников. Оттуда доносились охи-вздохи, – дебилы развлекались порнушкой. Низами толкнул дверь.

Выстрелы грохотали, пока в магазине не кончились патроны. Первых двоих он уложил двумя пулями сразу, в голову, третьего – двумя в грудь. Но какая-то сила заставляла его нажимать курок раз за разом.

Низами понял – ему просто приятно. Вот это и есть ощущение власти – настоящей власти.

Ахмеда больше нет. Через час прибудут люди. Его люди, Низами. И он решит, что делать дальше. Хотя это ясно и так: либо все люди Ахмеда станут его людьми, либо их не станет.

Ноздри Низами раздулись; Жаль, что Ахмед умер так скоро. Очень жаль. Так и не расплатился за все унижения, которые нанес он, червь навозный, ему, потомку эмиров. Вот так и велит себя называть: Эмир.

Низами не боялся мести авторитетов: они сильны, но считаются с силой. Когда они поймут, что он, теперь уже Эмир, держит в руках не только все бывшие связи Ахмеда и его бывших людей, но и много, много больше, им придется признать его.

Или – умереть.

Ни в какие воровские чести и прочие игры Низами не верил. Эти люди опирались только на силу, только ее уважали. Он покажет им свою силу.

Так, маузер снова заряжен. Не одно десятилетие пролежал он в промасленном тряпье, замурованный в стену старого сарая. Рядом с бесценной дамасской саблей.

Теперь – их время.

Теперь его время. Время Эмира.

Особняк пуст. У ворот – его человек. Скоро приедут другие. А с ними дела. И их нужно решать быстро и жестко. Кто знает, сколько это займет, – сутки, трое, неделю? Низами давно занимался этим бизнесом и понимал, что, несмотря на расчеты, все может пойти кувырком или застопориться из-за нелепой случайности.

Но главное сделано: Ахмеда больше нет. И всем придется исходить из этой новой реальности. И из того, что все концы, все связи, вся сила теперь в руках Низами. Насколько эти руки тверды и безжалостны, узнают уже сегодня.

Он подошел к секретеру, открыл другой ящик, деревянную инкрустированную шкатулку. Вынул набитую папироску, прикурил, глубоко затянулся, задержав сладковатый дым в легких. Комната словно стала шире, ярче, новыми красками заиграли блики света на мебели, на хрустале люстр, на узоре ковров.

Теперь все здесь принадлежит ему. Ему одному.

Он затянулся еще раз, глубже, чувствуя, как сила, энергия наполняют тело, мозг. Все проблемы показались вдруг мелкими и ничтожными, он с ними справится, легко справится. А сейчас…

Он знал, что ему нужно сейчас. Он долго ждал.

Низами неспешно переоделся в роскошный восточный халат, подошел к дверям одной из спален, распахнул. Девочки спали на огромной широкой кровати обнявшись, мальчик – в другом конце кровати, спиной к ним. Низами схватил мальчишку за ухо, дернул, тот вскрикнул, открыл глаза.

– Пошел вон, живо!

Мальчик, недоуменно глядя на него, захлопал длинными черными ресницами, в глазах показались слезы.

– А где Ахмед?

Коротко, без замаха, Низами ударил мальчика в переносицу. Кровь крупными каплями падала на рубашку. Низами ударил снова.

– У-У-у! – заревел мальчишка.

– Вон! – И тот пулей вылетел из спальни. Одна из девочек проснулась, открыла глаза. Низами рывком сбросил одеяло – на девчонках не оказалось ничего, кроме коротеньких маечек. Молча, не двигаясь, Низами любовался ими. Потом медленно развязал пояс и сбросил халат. Крылья тонкого, с горбинкой, носа затрепетали, зрачки расширились. Девчонки забились в угол кровати, прикрываясь ладошками; смотрели на мужчину широко раскрытыми глазами.

– Зачем вы пришли… Где Ахмед?..

– Ахмед умер. Теперь ваш хозяин я! Вы поняли – я!

– Ахмед тебя убьет, – тихо и просто сказала одна из девочек.

Низами неожиданно стало весело – сначала улыбка растянула губы, и вот он уже хохотал, запрокинув голову… Смех оборвался неожиданно. Лицо стало твердым, жестким.

– Покойники не могут убивать. – Неожиданно быстро он бросил свое тело вперед, схватил обеих девочек за волосы, притянул к себе, лицом к лицу:

– Теперь ваш хозяин я! Называйте меня Эмир. Вы поняли? Эмир! Повторите!

– Эмир… – Лица девочек напряглись от боли.

– Кто я?

– Вы – наш хозяин… – Из глаз покатились слезинки.

– Умницы… А теперь я хочу, чтобы вы любили меня. – Не выпуская волос из рук, он притянул лицо одной из девочек к своему и впился в губы. Голову другой потянул вниз…

Охранник откровенно скучал у ворот особняка. И еще – завидовал. Он хорошо изучил своего господина и отлично представлял, чем тот теперь занят… Он закрыл глаза, чмокнул губами… Вздохнул. На его долю оставалась скука… И – зависть.

Это было последнее сильное чувство в его жизни. Широкий обоюдоострый нож, брошенный с огромной силой, не только проткнул горло, но и перерубил шейные позвонки, почти отделив голову от туловища.

Нет, Низами не спешил. Теперь эти девчонки – его. Только его. Он не спешил насладиться любовью – он только начал наслаждаться властью…

Девочки лежали, одна на животе, другая на спине, привязанные за руки и ноги шнуром к краям постели. Юные, гибкие, беспомощные девочки… Его девочки…

Низами извлек из кармана халата свернутую папироску, чиркнул кремнем зажигалки, затянулся сладким дымом. Зрачки снова расширились, он замер, глядя на пламя. Потом хихикнул и медленно начал подносить огонь к мизинцу связанной девочки…

– Леди и джентльмены! Через несколько минут наш лайнер совершит посадку в аэропорту Шереметьево-2. Прошу вас сесть и пристегнуть ремни…

Пожилой господин, который представился Майклом", продолжил сидеть, безвольно уронив голову на грудь. Ох уж эти американцы! И выпил-то немного…

Хотя в его возрасте…

– Сэр… Просыпайтесь… Мы уже прилетели… Сэр… Прошу вас, пристегните ремни… Разрешите вам помочь?

Кристина мягко тронула мужчину за плечо. Он неловко повалился набок.

– Сэр?!

Девушка касается его лица и сразу отдергивает руку. Спешит в служебное помещение.

«Господа пассажиры! Если среди вас есть врач, командир экипажа просит его пройти в салон первого класса», – раздается из мониторов.

– Я врач! Кто больной? – Высокий худощавый старик в клетчатой ковбойке, шляпе, ботинках на каблуках, джинсах. Его коричневое дубленое лицо лучится добродушными морщинками, длинные желтые зубы – видно, что свои, а не фарфоровые, – весело оскалены. Старик явно под парами.

– Джон Браун, далласский медицинский центр, – представляется он. Кристина подводит его к неловко лежащему на боку человеку. Врач приподнимает веко, пробует найти пульс.

– Я вас разочарую, милая девушка. Это не джентльмен. Это просто труп.

– Как!.. Он что, умер?

Доктор ухмыляется – он или имеет склонность к черному юмору или выпил лишнего во время утомительного полета.

– Красавица, труп не может умереть, дальше уже некуда.

– Да прекратите! Я имею в виду…

– Ну естественно. Полагаю, перед тем, как стать трупом, это джентльмен скончался. Это очевидно.

– А… От чего?

– Полагаю, острая сердечная недостаточность. – Глаза доктора проясняются, но ненадолго. Но он успевает еще раз внимательно оглядеть покойника. – Да.

Думаю, именно так. В клинике я считаюсь лучшим патологоанатомом.

– Так вы не доктор?

– Отчего же? Успокойтесь, красавица. Лечить его уже не от чего. От смерти не лечат.

– Вы говорите, сердечная недостаточность?

– Да… Острая. С пожилыми полнокровными людьми это случается. И гораздо чаще, чем думаете вы, молодые. – Доктор извлек из заднего кармана плоскую фляжку:

– Прошу…

Кристина отрицательно мотает головой.

– Напрасно. Отменный коньяк. Пока моя старушка не видит.

– Похоже, она не видела ничего в течение этого полета…

– Берите больше, дитя мое: в течение всей нашей совместной жизни! В этом, если угодно, мудрость женщины: не замечать того, чего замечать не следует! Запомните и проживете с мужем до золотой свадьбы! Ручаюсь!

– Если его удар не хватит.

– На все Божья воля.

– Прошу вас, присядьте, уже посадка…

«Боинг» подкатывает к зданию аэропорта. В салон входят люди в белых халатах, представители инстанций быстро и ненавязчиво опрашивают пассажиров, летевших первым классом. Высадка проходит скоро и без осложнений.

Молодой человек из переднего ряда, по документам – генеральный представитель фирмы «Юнион трек» в России, господин Ирвин Ф. Стилберг, вышел одним из последних и направился к автостоянке. Его ждала «вольво».

– Ну что? – Анжела смотрит на подругу. Та вздыхает.

– Похоже, этот ковбой был прав. Доктор тоже определил: судя по всему, острая сердечная недостаточность. Я сказала, что этот господин, Майкл Фемминг, – у него был страх полетов.

– Ну да. У сердечников это обычное дело. Они вечно чего-то боятся: работу потерять, СПИДом заболеть, умереть во сне. Адреналин, что ли, лишний в крови, вот и боятся; я читала в каком-то журнале.

– Тогда у нас вся страна – сердечники.

– Налить? Тебе нужно…

– Давай.

Кристина выпила порцию двумя глотками, позвенела кусочком льда о стенки бокала.

– Анжелка…

– Да?

– А что теперь с часами-то делать?

– Хм…

– Понимаешь, я хотела сказать, но сначала вся эта суматоха с врачами, потом… Потом, я боялась, начнутся дурацкие вопросы: почему да отчего… И вообще… Он же мне их подарил…

– На память…

– Ну да. Получается, я последний человек, с которым он разговаривал…

Может, он просто знал, что умрет, – сердце болело, а он терпел… Налей-ка еще.

– Сердечная недостаточность не приключится?

– Не-а. Я девушка крепкая. Так что с часами делать будем?

– А ничего. Пусть полежат. Я вот тут подумала, Кристинка: если бы мой Серега нашел на дороге бумажник с десятью штуками и отнес его в отделение, как придурок… Что бы я с ним сделала?

– Значит, оставляем?

– А как же! Тут за каждый бакс улыбаться – щеки сводит…

– Ладно. Пополам?

– Не соблазняй. Это же твой профит. Хотя я ведь тоже подставляюсь…

Значит, три штуки из десяти – будет честно.

– Ну ладно. Но мне что-то все равно неспокойно…

– Это от нервов. Давай по маленькой – и смену сдавать.

Ирвин Ф. Стилберг подходит к «вольво». Дверь не заперта, он садится за руль, достает из-под сиденья ключи.

Его профиль – в прорези ночного оптического прицела. Щелчок, голова чуть дернулась и откинулась назад.

К машине подходит человек в длинном черном плаще, черной шляпе, темных очках. Открывает дверцу. Берет с пассажирского сиденья «дипломат» – единственный багаж, с которым прибыл господин Стилберг. Заваливает труп на бок, чтобы машина казалась пустой. Поднимает стекло. Захлопывает дверцу.

Из аэропорта в сторону Москвы мчится «БМВ». На огромной скорости. За рулем – человек в черной шляпе и темных очках. Даже если было бы светло, разглядеть его лицо нелегко. Трудно даже определить, мужчина это, женщина или подросток.

Глава 5

– Не спеши, – услышал Низами за спиной. Рука с зажигалкой застыла на месте.

Лоб, щеки, спина – все тело мгновенно покрылось липкой холодной испариной.

Низами узнал голос.

– Хлыст, отвяжи девочек и уведи отсюда. Пусть Лейла присмотрит за ними. То, что здесь будет, – не для их глаз.

Низами неловко повернулся на постели, встретился взглядом со стоявшим, прошептал посеревшими губами:

– Ахмед…

Хлыст – здоровенный мужчина, Иван Хлыстов, телохранитель Ахмеда и начальник его «тайного приказа» – перерезал шнур, каким были связаны девочки, глянул быстро на Низами – у того кожа на спине стала «гусиной», плечи и руки пробила судорога и смертельно захотелось помочиться. Острая, как ожог, боль пронзила спину.

– Гад!.. – Одна из девочек пантерой бросилась на «экс-эмира», сдирая острыми коготками полоски кожи со спины, Хлыст спокойно и заботливо подхватил девчонку под мышку, другую – могучей ладонью под живот, слов-но щенка или котенка, вынес обеих из комнаты и через мгновение вернулся.

– Хорош красавец, а? – хмыкнул Ахмед. Хлыст усмехнулся в ответ. Недобро усмехнулся. И – очень спокойно.

Низами потянулся за халатом. Там, в кармане – маленький никелированный браунинг.

Хлыст носком сапога опрокинул стул с халатом на пол.

– Это тебе больше не пригодится. Подошел, больно свел руки за спину, вытолкнул с кровати к дверям:

– Пошли!

В большой гостиной Низами, голого, усадили на массивный ореховый стул спиной к закрытому жалюзи окну, лицом к камину. Поленья горели ровно и мощно. В камине, чуть с краю, стояла жаровня, где накалялись металлические щипцы, штыри, клещи…

Лицо Низами сморщилось, слезы покатились по щекам, он плакал в голос, подвывая тонко, словно попавший в западню шакал…

– Ахмед… Ахмед… – Слова сливались в протяжный, полный смертельного страха вой.

Ахмед подошел и влепил затрещину громадной пятерней. Вой как обрезало.

Один из охранников поглядел на Ахмеда, тот кивнул, охранник подошел к Низами с полным стаканом водки.

– Пей!

Низами выпил жадно, как воду. Перевел дыхание… А может, его еще не убьют?

Может, Ахмед не знает всего и мстит только за то, что он избил мальчишку и позарился на девок? А кто бы не позарился…

Но почему Ахмед жив, почему? И Хлыст – они же уехали в первой машине, от нее один остов остался, а от людей – пшик, ничего, даже не трупы – обгорелые лохмотья непонятно чего… Непонятно чего?..

– Ахмед, дорогой, что ты собираешься?.. Просто, как только пришло известие о том, что ты попал в засаду… Эти охранники, они хотели… Мне пришлось самому с ними разобраться… А девчонок – у тех могла истерика случиться, ну я и… – Низами умолк на полуслове, сам вдруг поняв, что несет полную ахинею… Страх, ужас, похожий на неотвязный ночной кошмар, овладел его телом, мозгом, – он не мог ни думать, ни говорить. Только предощущение дикой, нечеловеческой боли… В его расширенных зрачках плясали отблески пламени камина – алые язычки в черной глубокой влаге…

– Ты знаешь, Низами, я всегда был уверен, что предашь именно ты. Я не знал кому, я не знал когда, но в главном – даже не сомневался. А когда ты начал создавать свой мост из Азии через Москву на Запад, когда на чал потихоньку оттеснять старых и ставить своих людей, я понял – скоро. И не мешал тебе. Дел у меня, ты знаешь… А лишняя «линейка» под рукой всегда пригодится.

– Ахмед…

– Заткнись! Я говорю. Ты вот мнишь себя умницей, а главного не учел: нашим растительным наркотикам без хорошей переработки – грош цена… Я понимаю, тебе прежде всего нужно было убрать меня, взять дело в руки… Как будто тебе его кто-то отдаст…

Пока ты копошился – я не мешал. От твоих действий тоже прибыль, это лучше, чем ничего. Но главного ты не углядел, умник: будущее за синтетическими наркотиками! Они круче забирают, они много дешевле, их легче транспортировать. И заниматься этим можно только там, где есть аппаратура, – в НИИ, в крупных городах… Вот этим я и занимался. Мою активность заметили. И активизировали тебя, чтобы от меня избавиться. Если бы это даже удалось, ты вряд ли бы прожил много больше. Хотя больше – это лучше, чем ничего.

Ахмед засмеялся, но в его смехе не было ничего веселого.

– А сейчас тобой займутся люди Хлыста… Двое подошли сзади, связали руки за спиной стула, ноги прикрутили к ножкам.

– Ахмед, я прошу тебя, я прошу… Я все расскажу, только не нужно так, пожалуйста… Я сам все расскажу…

– Рассказывай, слушаю. Ребята заняты приготовлениями, они не мешают ни мне, ни тебе. Пустячок, а мне приятно. Да, может, тебе интересно, как мы с Хлыстом целы остались? Чутье, милый, чутье. Оно с годами обретается, а у Хозяина – год за три может пойти… А то и за пять. Мы просто вышли у леска, да обратно – по старинке, пешочком…

– Ахмед! – высоко, надрывно взвыл Низами. Подручные Хлыста деловито взяли инструменты..

– Ax, это… – усмехнулся Ахмед. – Мне нужно, чтобы ты вспомнил все, даже то, чего не было! – Он обернулся к Хлысту, бросил коротко:

– Начинайте!

Человек неторопливо собрал снайперскую винтовку. Готово. Гладит, любуется оружием.

Темнеет. Окна особняка светятся, но плотно зашторены жалюзи. Человек устанавливает инфракрасный прицел.

Неясные мерцающие фигуры. Прицельная рамка перемещается поочередно от одной к другой, пока в ней не застывает голова сидящего на стуле. Две другие фигуры наклонились, и их инфракрасные изображения – всех троих – слились. Это мешает снайперу.

Но вот фигуры отделились. К сидящему движется одна – в руках ее что-то очень горячее, то, что красит все изображение, размывает его. Но снайпер не обращает на это внимания: в прицеле четко зафиксирована голова сидящего. Длинный изящный палец медленно ведет «собачку». Щелчок, и голова в прорези прицела вспыхивает ярко-алым.

Снайпер любовно гладит оружие и тут же начинает разбирать его опытными руками. Пальцы, кисти рук не просто тонки – изящны.

Щелчок звонко отозвался в комнате. Реакция Ахмеда, Хлыста, остальных – мгновенна: с оружием наизготовку они – кто на полу, кто – скрывшись за массивной старинной мебелью. Взгляды устремлены на окно.

– Шайтан! – Ахмед понял все первым. – Ушел! – И смотрит на привязанного Низами. Пуля вошла в затылок, вышла через глазное отверстие. Вторым глазом мертвец уставился на огонь. Пламя играет в безжизненном черном зрачке.

Ахмед сплюнул:

– Шайтан!

Толстый Ли был доволен завершившимся днем. Когда к нему обратились с предложением устранить Ахмеда и его ближних, он даже обрадовался. Тем более что устранить нужно было чисто, не оставляя концов. Толстый Ли справился с этим.

Нгуен и Джу были его доверенными людьми, но формально принадлежали к другой группировке. По правде, она была для Ли как мелкая рыбная кость в горле: вреда особенного нет, но саднит. Открытой, войны с ней Ли не хотел, с людьми Ахмеда – тем более. И если люди Ахмеда, а их еще много, очень много, разберутся с этими вьетнамскими выскочками, Ли это будет только на руку.

Но это лишь одна из выгод. Пока ребята будут выяснять отношения, Ли сумеет существенно укрепить позиции своего бизнеса. Это вторая, сопутствующая.

Ну, а главная выгода – человек, который обратился к Ли. Он не стал прятаться за порученцами и функционерами, он обратился лично. Посетовал, что его товарищам мешают неуемная алчность и корпоративность сред-неазиатов, и прямо сказал, что с представителем высокой культуры, коей он считает китайскую, дела было бы вести легче и приятнее.

Самого же Толстого Ли приятно удивило знание этим русским ханьской поэзии, живописи, – они поговорили о божественном Тао Юаньмине, о Ду Фу и Ли Бо, об императорах таньской эпохи… Человек этот не готовился специально, он действительно знал и любил Китай. Ли лучился от удовольствия.

И он отчетливо понимал: чтобы жить и вести прибыльный бизнес в этой стране, нужно быть очень полезным именно этим новым русским. Не забывал он и замечательную фразу знаменитого американца – Рокфеллера:

«Дружба, основанная на бизнесе, куда лучше, чем бизнес, основанный на дружбе».

Толстый Ли был доволен прожитым днем, самим собой и жизнью. Сейчас он приедет домой, где его ждут вкусный ужин и ласки маленькой Лу и нежной Лян.

Обеим девочкам нет и двенадцати, но в любви они опытны и искушенны. Для Китая это обычно: замуж выходят в десять-одиннадцать, в четырнадцать незамужняя девушка – уже лежалый товар, перестарка.

Мужчина же в Китае не имеет возраста, если следует пути Дао…

Толстый Ли лакомо почмокал губами. Правда, осталось лишь одно дело, но и то приятное. Нужно просто доложить о выполненном поручении. Именно – доложить.

Персона, поручившая все это Ли, стоит на очень высокой ступеньке. Субординацию Ли уважал.

Впрочем, весь доклад должен состоять лишь из одной дежурной фразы: «Ваш товар упакован».

Ли не ожидал благодарности или денежной компенсации: отношение, вот что важно. Связи с влиятельными людьми в этой стране значили куда больше, чем наличные деньги или сотня боевиков. Как и в Поднебесной.

Толстый Ли остановил машину у телефонной будки. Народу никого – понятно, глубокая ночь.

Ли набрал номер – он не сомневался, что телефон просто контактный, – продиктовал после писка автоответчика нужную фразу. Вот и все. Теперь можно на покой.

Проезжающая мимо иномарка мягко затормозила. Реакция Толстого Ли была мгновенной: он успел выхватить пистолет, повернулся лицом к двери…

Заряд «Моссберга-500» припечатал Ли к стенке кабины. Восемь выстрелов превратили его куртку в труху. Толстый Ли сполз на пол.

Подошли двое парней с дробовиками в руках.

– Он?

– Этого китаеза ни с кем не спутаешь. Уж больно здоровый.

– Был. В нем сейчас свинца, как косточек в арбузе.

– Ладно. Давай за канистрой.

Один из нападавших повернулся, другой полез за сигаретами и зажигалкой.

Пистолет в, казалось, безжизненной руке Толстого Ли дернулся, – парень навзничь рухнул на асфальт: пуля вошла снизу в подбородок.

Три пули ударили в спину отошедшего, – Толстый Ли даже не смотрел, как оседает его тело. Оставшиеся три получил водитель.

Морщась от боли, Ли поднялся на ноги. Покачал головой. Быстро вставил в пистолет новую обойму.

Надо же, как глупо… Выходит, его «вели», – он даже не заметил… Ну да «вести» могли и машину… Если бы не мягкий бронежилет из дюжины слоев кевлара его тело сейчас легче было бы замазать, чем собрать, даже по кускам. «Моссберг»

– оружие ломовое, да ребятишки заряды не те взяли… Кличка – Толстый Ли да и комплекция сыграли с ними шутку. Последнюю в их жизни.

Морщась от боли, Ли засмеялся. Это не последняя его шутка. Скоро кое-кто узнает, как он умеет шутить.

Пошатываясь, Ли добрел до своей машины. Открыл дверцу. Осторожно поместил собственное тело на сиденье.

Его смешные очки с толстыми линзами разбились. На напряженном плоском лице не осталось ни тени страха или боли. Оно было спокойно и безмятежно, как посмертная маска.

Ли умел не терять лицо при любых обстоятельствах.

Ли остался жив. Значит, кто-то умрет. И это тоже уже не зависит от обстоятельств. В этом Толстый Ли не сомневался.

Он повернул ключ и запустил стартер.

Человек в «БМВ» наблюдал издалека сцену уличной баталии. Он видел и то, как Толстый Ли сумел расправиться с нападавшими, и то, как добрался до машины.

Человек оценил предусмотрительность, смелость и удачливость китайца. Но всякой удаче приходит конец. Особенно в таком ремесле, как у Ли.